Шахматы для одного

– И зачем декану твоего университета нужен бал? Да еще и такой, которого не было уже два века? – удивилась Юля.

– Как же ты не понимаешь? – воскликнула Евгения, – Это огромная возможность обменяться национальной культурой, погрузить их в атмосферу.

– Это прекрасно. Тебе нужна моя помощь? – спросила Ольга и продолжила смотреть на меняющиеся картинки за окном.

– Нет, вообще-то я уже все сделала и все приготовила. Необходимо добавить только две детали, – Женя хитро посмотрела на сестер, и голос ее стал выше.

– Какие еще детали? – подозрительно спросила Юля.

– Вас, девочки! – радостно объявила она.

Младшая Трубецкая вскрикнула от восторга, а Ольга шумно и недовольно выдохнула.

– И когда будет этот бал?

– Завтра, – коротко ответила Евгения.

– Завтра?! – переспросила Юлия и захлопала в ладоши.

– Завтра… – тихо и грустно повторила Оля и продолжила наблюдать за дорогой.

Тем временем автомобиль уже привез их к крыльцу двухэтажного кирпичного дома, который принадлежал семье Джека Дейли. Женя собиралась снять его на время своей учебы.

Кирпичный дом цвета дерева стоял на окраине Лос-Анджелеса. Сделанный в готическом стиле, с четырьмя острыми крышами и небольшими колонами при входе, он занимал почетное место в памятниках архитектуры города. Дом был окружен клубами с самыми разными цветами. Внутри все было чисто и светло, много света и воздуха. Женя перенесла в этот дом все тепло, которое Александра Михайловна вкладывала в своё хозяйство и свою семью. Все тут дышало заботой, любовью и новыми делами. Словно трое великанов, три широких дивана, обтянутых темно-коричневой кожей, сидели покоем в центре ярко-белой гостиной, уставившись на квадратный молодой стол-трансформер. Белый стол был низкого роста, и, вероятно, очень боялся великанов и огромного многоярусного круга над своей головой, которого мы с вами называем люстрой. Круг образовывали сцепившиеся за руки двухцветные цилиндры, люстра свисала довольно низко и диаметром была не меньше метра. За диванами в нескольких метрах стоял камин из белого камня, на своих плечах он гордо хранил семейные фотографии в разноцветных рамках. Женя с сестрами, совсем малышками, сидит у папы на руках, и три пары их круглых глаз испуганно смотрят в камеру, тут же и фотография школьного выпускного, вся семья вместе. Четыре черно-белых снимка с Женей и Джеком на конной прогулке, и еще несколько портретных фотографий старшей Трубецкой. Около камина лежал пушистый, словно персидская кошка, ковер, и все называли его персидским, хотя на самом деле он был очень американским. Но ковер не обижался, он вообще не задумывался о своем происхождении, просто лежал и смотрел на огонь, играющий в камине. За камином комната делалась на две части, справа располагалась кухня с множеством шкафчиков и овальным деревянным столом для готовки и больших пиршеств, а слева во всю стену зеркальный шкаф и лестница на второй этаж. Все пять спален и две ванные комнаты находились наверху. Эта стандартная планировка европейских домов оказалась по душе новой хозяйке.

Женя и Юля отправились на кухню, а Джек и Ольга, увлекшись беседой, остались в гостиной, даже не заметив отсутствие девушек.

– Подай соковыжималку, – попросила Женя, указывая на один из шкафов взглядом.

Юля поспешно открыла дверцу и, фыркнув, произнесла негромко:

– Зачем тебе в доме эта штука? Неужели нельзя в кафе сока попить?

Женя взяла из рук сестры аппарат и, нежно улыбаясь, ответила:

– Мы же сейчас не в кафе, а сок будет.

Она стала очищать фрукты и аккуратно складывать их в ёмкость. Юля застыла на несколько минут, наблюдая за ловкими движениями рук сестры, а потом выпалила:

– Он милый.

– Банан? – усмехнулась Женя.

– Банан… Джек! – крикнула Юля и быстро закрыла рот рукой, испуганно оглянувшись и убедившись, что ее крик не привлек лишнее внимание,– Он говорит по-русски?

– Да, как ты на французском, – посмеялась Женя, – Мы чаще разговариваем на английском. Кстати, ты хорошо преуспела в изучении языка. Два года назад уровень знания и владения языка был так себе, а сейчас говоришь быстрее меня.

– Два года назад многое было по-другому, – задумчиво протянула Юлия.

Женя вздрогнула и напряженно спросила, отведя взгляд от сестры:

– Как отец?

– Как отец, – пожала плечами младшая Трубецкая, – не меняется. Ждет тебя. Семейное наследие и все такое…

– Я знаю, поэтому и стала реже звонить. Семейное наследие, – обреченно повторила Женя и приказала, сунув сестре поднос с обедом, – Отнеси это на стол.

Юлия подхватила поднос и, пританцовывая, отправилась в гостиную, где разгорался серьезный разговор между Джеком и Ольгой.

– Получается ты говоришь на английском, русском, французском, итальянском, испанском, – загибая пальцы, перечислял Джек, восхищенно глядя на Трубецкую.

– Латыни, – дополнила Ольга.

– А зачем тебе латынь? – поразился Дэйли.

– Для работы, я же юрист.

Джек хитро растянул губы в улыбке.

– Мне как раз нужен хороший юрист в мой издательский дом. Как ты насчет переезда в Лос-Анджелес?

Ольга отрицательно замотала головой и произнесла, учтиво:

– Вынуждена отклонить твое заманчивое предложение. Нужно закончить учебу, и еще много семейных дел.

– Если все-таки передумаешь, скажи, предложение всегда в силе,– сказал Джек, – Почему именно юридический?

Ольга округлила глаза, вскинула бровь и, стряхнув с плеч напряжение, ответила:

– У нас что-то вроде семейной династии юристов. Разве Женя не рассказывала?

Джек встрепенулся и с ухмылкой продолжил говорить:

– Хотел услышать это от кого-то еще. Все трое учитесь на юридическом. Удивительно, – протянул он, – И всем троим одинаково интересна политика и закон?

– Как видишь, Женя предпочитает устраивать балы.

И оба залились звонким смехом.

– Но я, правда, чувствую, что это моя стезя, – успокоившись, сказала Ольга.

Влетев в гостинную, Юля звучно объявила:

– Свежевыжатый сок и штрудель. Ничего не трогать, пока мы не придем.

– Слушаюсь, – посмеялся Джек и помог поставить поднос на стол.

Юлия сдобрила его и сестру пристальным взглядом, изучая их лица и настроение. Затем довольно хмыкнула и упорхнула обратно на кухню, не произнеся более ни слова.

– О чем они говорят? – с плохо скрываемой тревогой в голосе спросила Женя едва появившуюся в дверях Юлю.

– О чем может говорить Оля? – саркастически спросила она.

– Об образовании?

– О законе.

Женя облегченно вздохнула и продолжила собирать столовые приборы.

– Ты выбрала компанию для стажировки? – поинтересовалась Женя.

Юля поникла.

– Я выбрала кастинги для съемок в фильмах, а компанию мне Ольга найдет.

– До сих пор не понимаю, зачем они отправили тебя на юридический, – разочарованно развела руками старшая Трубецкая, – Можешь попробовать здесь пройти кастинг, их большое количество.

– Давай лучше поговорим о вас, – сказала Юля и ее глаза вновь загорелись игрой и жизнью.

– Что тут говорить? Я хочу замуж.

– О боже! Он уже сделал тебе предложение? – воскликнула Юля и подпрыгнула от восторга.

– Нет, нет, еще нет, – прошептала Женя, стараясь успокоить сестру,– Но мы оба знаем, что это навсегда, – решительно утвердила она.

Юля накинулась на сестру с объятиями.

– Я так за тебя рада!

– Осталось это папе объяснить, – пробурчала Женя.

– Он собирается с ним знакомиться?

– Давно уже собирается, – кивнула Женя, – но я не пускаю. Я еще не готова с ним спорить. Пусть все будет пока так, как есть. Кстати! – крикнула она, прищелкнув пальцами.

– Что? – испуганно переспросила Юля.

– У Джека есть два прекрасных брата! – подмигнула Женя.

Юля расплылась в улыбке.

– Два? Как удобно! Ты специально подбирала?

– Да, это был мой первый вопрос на свиданиях, – смеясь, ответила Женя.

– Ты серьёзно?

– Да. И завтра они будут на балу. Я уже все продумала.

– Ах ты хитрюга! – воскликнула Юля, – Я очень по тебе скучала.

– И я, – прошептала Женя, обнимая сестру,– Я люблю тебя.

– А я тебя больше.

Глава 3.

Из всех дурных привычек,

обличающих недостаток прочного образования

и излишества добродушного невежества,

самая дурная —

называть вещи не настоящими их именами.

В. Г. Белинский

Больше всего на свете люди любят врать, хуже всего на свете у людей получается скрывать правду, меньше всего на свете люди хотят быть обманутыми, и нигде на свете невозможно найти существа более противоречивого, чем человек. Способность мыслить иногда загоняет его в тупик настолько плотно, что, кажется, выбраться практически нет шансов, в то время как выход находится прямо и налево. Что с нами стало от этой жажды постоянно все перемалывать в своей голове? Анализируют, соединяют, раскладывают все по полочкам, а если вдруг полочка остается пустая, то сами придумывают новые обстоятельства, делают выводы и выносят решения. Если бы так шел судебный процесс, даю руку на отсечение, мир бы рухнул прямо на уголовный кодекс. Разве ложь когда-нибудь приносила добро? А приносила ли они пользу? Кто-нибудь знает точно? Очевидно, нет. Если бы за время существования человека на земле был найден однозначный ответ на этот вопрос, он больше ты не возникал у людей в головах. Никто ведь не спрашивает, что нужно есть в картофеле – все выкапывают плоды и не трогают ягоды на поверхности. Значит, с ложью дела обстоят намного сложнее, чем с картошкой. Все лгут. Можно придумать множество классификаций лжи, но это ни на один грамм не сделает мир правдивее, а людей честнее друг с другом и с самими собой. Но, кажется, я вновь отвлекаю вас.

В доме Дейли и Евгении происходила предпраздничная суета, а если взять во внимание, что главными действующими лицами были молодые девушки, следует сказать прямо – в доме творился бардак, хаос и полнейшая неразбериха. Где бы ни ступала женская нога, она всюду принесет с собой хаос и порядок. Ты никогда не угадаешь, с чего именно она начнет.

Чтобы “не путаться под ногами и не смущать своими замечаниями и поторапливаниями” девочек, Джек спустился в гостиную и стал читать критические статьи на недавно вышедшие в свет книги. Между тем Юлия летала по всему дому с платьями в руках, оставляла на диване расчески, подбирала косметику, выхватывала из рук лишние, по ее бальному мнению, вещи, роняла коробки из-под туфель и ловко перепрыгивала через них, когда Женя просила принести что-нибудь из гостиной. При такой суете она успевала варить кофе и говорить по телефону, вылитый Юлий Цезарь в юбке. Стол ломился под весом разных коробочек, пластиковых баночек, ватных дисков, наборов теней, связок кисточек. В вязанной макраме, висящей на стене около того самого стола цвета слоновой кости, лежали тюбики с кремами на любой вкус, их по меньшей мере было такое же количество, как и в любом салоне красоты.

– Хватит смывать, остановись! Посмотри, ты хорошо накрасила, – возмущенным тоном произнесла Женя, когда Юля собиралась в четвертый раз переделывать макияж сестре.

– Тебе, правда, нравится? – смущенно спросила она.

– Очень!

Отложив кисточки и тени, Юля принялась за платья.

– Скорее одеваемся, – кричала она на весь дом, бегая из комнаты в комнату, застегивая и затягивая корсеты сестрам.

Спустя два часа, множество нарядов и одну обожжённую об утюжок руку все четверо были готовы отправиться на бал.

Большой частный дом на краю города, который Евгения подобрала специально для праздника, был уже полон студентов и профессоров. Снаружи сад был убран неоновыми фонариками золотистого цвета, они также освещали огромные резные двери в дом. Студенты приезжали на машинах, но оставляли их за несколько метров от здания, там их ждали три кареты: белого, черного и золотого цвета. Гости выбирали понравившийся экипаж, пересаживались и под цоканье копыт запряженных породистых скакунов подъезжали к дворцу. Прямо перед каменной лестницей кучер останавливал тройку, встречающий молодой человек подавал руку девушкам, помогая спуститься с кареты и подняться наверх к дверям. Двери были высотой в два с половиной метра, конечно, за такими дверями крылся не менее большой зал. Потолок-купол находился, по крайней мере, в четырех метрах от пола из керамической плитки. Роскошная люстра со свечами свисала с расписного потолка. Стены были украшены лепными изделиями в стиле барокко и большими, стоящими друг за другом окнами в форме арок. Весь зал занимал площадь, способную вместить в себя всех студентов Лос-Анджелеса разом. Он был освещен теплым светом от горящих повсюду свеч. На пристроенном в зале балконе расположился оркестр, музыка которого разливалась сверху вниз и стелилась по всей площади.

В половину седьмого вечера был объявлен первый танец – полонез. Пары стройными рядами прошли по периметру зала с по-царски расправленными плечами и пылающими глазами. Девушки смущенно глядели на своих кавалеров и крепко сжимали в тоненьких ручках свои веера. Кавалеры же напротив были полны решимости натворить дел в этот вечер, а потому улыбки не сходили с их лиц, когда взгляд скользил по краям платьев юных дам. Пары кружились и кокетничали друг с другом, стоящие в стороне перешептывались и хотели, чтобы их пригласили.

Как полагается, бал открыли хозяева торжества, после первого танца Джек ушел, чтобы встретить своих приглашенных Женей братьев. Сестры отошли ближе к стене, предоставив гостям возможность веселиться, заводить новые знакомства и отдыхать. К ним неустанно подходили молодые люди, приглашали, шутили, в общем, старались сделать все, что в их силах, чтобы привлечь внимание, но все напрасно. Девушки кокетливо улыбались и продолжали говорить о своем.

– А вот и Джек! – схватившись за края платья, радостно воскликнула Женя и побежала к нему навстречу.

Рядом с Джеком шли еще два парня на вид того же возраста, что и он. Один, коротко стриженный и гладко бритый шатен, степенно и горделиво чеканил шаг. Сложен он был прекрасно, с широкой, по-военному выпячивающейся грудью, с сильными плечами, длинными и стройными ногами. Лицо, светлое и свежее, с правильными чертами было свидетельством благородного происхождения. Кроме того, молодой человек являлся гордым обладателем взгляда, который сводит с ума женщин всей планеты. Большие карие глаза, словно два драгоценных камня, блестели добротой и силой. Он осмотрел зал и одобрительно хмыкнул. Второй, значительно ниже ростом, светловолосый и кудрявый, пересекал залу весело и бодро, как бы подпрыгивая и пританцовывая на каждом шагу. Его худощавое и угловатое телосложение удивительным образом гармонировало с маленькими и яркими зелеными глазами, как у ведьмы, острым носом и губами-полосочками. С антропологической точки зрения ничего общего у трех молодых людей не было. Никаких фамильных черт: ни похожих форм носа или губ, ни разреза глаз, ни высоты лобной кости. Ровным счетом ничего не указывало на их кровную связь, каждое лицо было по-своему очаровательно и отображало все каноны золотого сечения, но любой ученый-биолог с твердой уверенностью мог бы заявить: эти братья – не братья.

– Это его братья? – изумилась Юля.

– Да, – мгновенно подтвердила Евгения, сделала несколько шагов навстречу Джеку и взяла его за руки, мягко произнося, – Здравствуй, родной!

Затем с присущей ей грациозностью и легкостью Трубецкая приобняла двух молодых людей, пришедших с ее кавалером.

– У тебя получилось довольно похоже, – экспертно осмотрев залу, заключил строгий шатен.

– Знакомьтесь, – радостно проворковала Евгения, подводя братьев ближе к девочкам, – Это мои сестры Ольга и Юлия, а это Дэниэл, – она указала на высокого брата с военной выправкой,– и Альберт, – и взгляд ее пал на худощавого зеленоглазого чародея.

В знак приветствия оба Дейли поцеловали руку каждой из сестер, а каждая из сестер совершила изящное па.

– Представляете, – внезапно заголосил Джек, – мой брат, – и он ткнул в грудь молодого человека с военным прошлым, – говорит, что книга, которую я отдал в печать, имеет двойную нравственную подоплеку.

Дэниэл нахмурил брови и сурово обосновал свою позицию:

– Мы живем во времена, – начал он, и звук его бархатного баритона прокатился по залу, – когда нравственность имеет очень размытые границы, она стала особенно удобна, как диван в гостиной или дворецкий: надо – он здесь, не надо – его нет. С распространением всемирной интернет-паутины словосочетание "информационная блокада" потеряла всякий смысл. У каждого появилась возможность знать все обо всем и говорить всем обо всем. Тут же пресловутая демократия обозначила свободу слова, а беспомощная нравственность побитым котенком свернулась в клубок и только тихо мяукнула. Теперь настало время, за которое сражались красногвардейцы – кухарка может править государством. Каждый может говорить, что хочет, носить, что хочет, читать, что хочет, если хочет, делать, что ему заблагорассудится. Полная свобода, едва ограниченная гражданским и уголовным процессуальным кодексами. Но как всем нам известно, законы написаны так, чтобы их можно было трактовать и выставлять в самом неожиданном свете. Вряд ли какой-то писатель сказал бы: "Сейчас мы переживаем прекрасные времена", но я бы сказал, что то, чего человечество добилось на сегодня, совсем не то, за что оно на протяжении ста лет сражалось. Чудовищное слово демократия позволило внести разлад не только в социальный и политический строй, но и в саму и без того рвущуюся на части душу человека. Теперь ответственность за происходящее не берет ни народ, ни правительство – демократия избавила всех от ответственности. Теперь я могу оскорбить тебя, потому что по закону я могу говорить, что хочу. По этой же статье ты не сможешь сказать ничего мне – свобода слова прежде всего. В погоне за тем, чтобы узаконить свои естественные права потерялся смысл их узаконивания. Ни политический строй, ни свобода слова, ни уголовный кодекс не способны вложить в людей человечность. Нравственность – не прививка и не болезнь. Это выбор. Делать такой выбор сейчас никто не хочет – боится потерять свою индивидуальность и свободу. От любых идеологий, конфессий, учений отпрыгивают, как от лягушек в летний день. Авторитет старших потерял свою былую силу. Конечно, старшие это заслужили по большей части, но и не пользоваться накопленным веками опытом – сомнительно. "Я" – хорошая буква, но надо помнить, что каждая "Я", когда – либо жившая на планете – важна.

– Как всегда прав, – похлопав брата по плечу, пробасил Джек.

Ольга была очарованна и обескуражена речью незнакомого ей человека, и постаралась скрыть свое внимание к нему. Она стояла идеально выточенной мраморной статуей – закрытая круглая грудь едва заметно поднималась, шелка, стеснившие тонкую талию, сделали ее еще более совершенной, на обнаженные плечи ниспадали завитые крупными прядями темные густые волосы. Тело её было женственно, но глаза стали совсем мужественными – в них были и строгость, и неотступность, и сила, и смелость, гордость, но точнее сказать, непомерная гордыня. И хотя она была прекрасна сложена, умна и старалась быть учтивой и милой в общении, эти глаза отражали что-то в ее душе, что заставляло остальных, особенно мужчин, сторониться ее.

Сама Ольга не ждала ничего хорошего от бального вечера, она только смотрела на часы, надеясь, что скоро все закончится, но это было до того момента, как в залу вошёл Джек с братьями. Военный привлек ее внимание, и показался ей (как все мы думаем о своих избранниках) ни на кого, кто встречался ей ранее, не похожим. Он заинтриговал ее тем, что, кажется, не обратил на нее должного внимания, а посмотрел спокойно и сдержанно всего секунду, как будто этого времени хватило ему, чтобы прочитать её сущность и понять. Ольге вдруг захотелось покинуть бал поскорее и отправиться домой, но, поймав себя на какой-то странной, неожиданной слабости, решила остаться и доказать себе, что это ничего не значит. А между тем Дэниэл восхищал ее все больше своими манерами, умением молчать так, что мурашки по бегут по коже. Было в его душе что-то, чего в себе Ольга никак не могла возродить – в его глазах читалась любовь ко всему живому, безусловное принятие жизни такой, какая она есть. И хотя у него были существенные причины возгордиться, ни тени гордыни на нем не лежало.

– Ольга, – вдруг спохватилась Евгения, схватив сестру за руку, бросив беглый взгляд на залу, будто бы она что-то потеряла и очень надеялась сию секунду найти, – я хотела просить тебя спеть. Оркестр согласился исполнить любую из песен, которые ты пела на экзамене. Я показала дирижеру видео и отдала партитуры.

Ольга пугливо отстранилась от сестры и со смущением, смешанным со страхом, смотрела на пять пар глаз, требующих ее положительного ответа сейчас же.

– Я думаю, это неуместно, – начала отнекиваться Ольга.

Ей было, безусловно, приятно и тепло на душе от того, что сестра просила ее петь, значит, она восторгалась ее талантом, но большое количество остальных слушателей отнюдь не тешило ее самооценку.

– Очень даже уместно, мы просим тебя спеть, – зарядили все в один голос. Все, кроме Дэниэла.

Ольга вопросительно посмотрела на невозмутимое и безмолвное лицо военного.

– Дэн, может, на твою просьбу Ольга ответит согласием? – подтолкнув брата за локоть, спросил Джек.

– Это было бы очень неудобно, – ровно и спокойно отвечал Дэниэл, – просить ее спеть, восхваляя ее голос, так как я никогда не слышал его. Вдруг мне не понравится? Выйдет, в конце концов, что я лгун.

– Раз так, – возмутилась Ольга, – я непременно спою.

Она поднялась к оркестру, сказала пару слов дирижеру, тот кратко кивнул головой, дал какой-то знак скрипачам, взмахнул руками, музыка полилась и Ольга запела.

Она пела. И если этих двух слов было бы достаточно, чтобы передать все великое множество красок ее голоса и буйство чувств, взбудораженных в душе уже от первых двух тактов, я мог бы считать себя превосходным писателем. Ее голос был нежен и силен одновременно, вибрато выходило прелестно, каждое крещендо заставляло сердце слушателя уходить в пятки. Все оставили свои разговоры, забыли о танцах, просто остановились, застыли, замерли и вслушивались, стараясь слиться с каждой протянутой нотой, с каждым посланным им звуком.

Песня кончилась – дирижер снял последнюю ноту, подошел к Ольге, и они вместе поклонились. Зал щедро одарил их аплодисментами.

– Прекрасно! – похвалил Джек вернувшуюся Ольгу, – Что скажешь, Дэн?

Дэниэл оставался спокойным и молчаливым. В его спокойствии удивительным образом сочетались отстраненность и вовлеченность, а в его молчании скрывалось восхищение и любование красотой мира.

Джек немного скосил глаза, как бы намекая своему брату, Жене и Юле оставить наедине Дэниэла и Ольгу. Они послушно покинули пару, выдумав какой-то нелепый предлог.

– Вальс, – задумчиво протянула Ольга, когда, шурша подошвами туфель, скрылась с глаз их родня,– Я люблю вальс.

Не теряя ни минуты, Дейли жестом пригласил ее на тур.

Она подняла руку и положила ее на плечо Дэна, отведя взгляд в сторону. Он крепко обнял ее, положив одну свою руку между ее лопаток, а второй аккуратно держа хрупкую руку своей пары.

– Мне понравился твой голос, – сказал он так близко от нее уха, что мурашки побежали по ее шее.

Они пустились в круг, сначала по краю, уверенно и неторопливо, по мере того, как музыка наращивала темп, их движения ускорялись. Дэниэл подхватил ее левую руку, Ольга повернулась вокруг себя, и полы ее платья поднялись в воздух и быстро опустились на землю, так словно вспыхнуло пламя. Ольга танцевала превосходно. Ее ножки порхали над паркетом, кажется, совсем независимо от нее. Лицо ее было свободно от мыслей о следующем движении, все она делала легко и естественно. Она кружилась, взлетала вверх в сильных руках Дэна, который, в свою очередь, любил танцевать и был профессионалом в этой области, хотя всегда тщательно скрывал это. Но свежесть и прелесть этой девушки не могли оставить его равнодушным, он весь ожил, лицо его засияло, и губы порозовели. Плавности и грации в его широких плечах и высоких ногах было ничуть не меньше, чем во всем ее стройном теле. Они кружились под звуки оркестра несколько туров подряд. Он смотрел на ее лицо, а она редко поднимала глаза, но этого было достаточно, чтобы глупая улыбка цеплялась к их губам. Эта летающая пара очаровала зал, шептались, что они репетировали танец ни один вечер. Дэн взял правую руку Ольги и покружил ее вокруг себя два раза, затем руки его опустили на ее талию и крепко сдавили. Она положила руки ему на плечи, он поднял ее над собой легко, как будто поднимал пушинку, сделал несколько оборотов, и как только Ольга снова ощутила пол под ногами, он вывел ее из круга.

Ее сердце билось так сильно и громко, как бьются колеса самолета при посадке. А его сердце было немо.

Они поблагодарили друг друга за танец взглядом, Ольга приоткрыла рот, сделав короткий вдох, на лбу у нее отразилась невысказанная мысль, но озвучить она ее не посмела, да и некому было – Дэниэл в одно мгновение исчез в хлынувшей к сцене толпе. Ольга вернулась к сестрам и закончила вечер в беседах о музыке, кинематографии и влиянии открытий Эйнштейна на «Теорию большого взрыва». Братьев Джека она больше не видела.