Вознесение

Белый конверт стоял у вазы на ночном столике.

Дэниел.

Она вспомнила лишь один легкий сладкий поцелуй и его руки, накрывшие ее одеялом прошлой ночью, после чего он исчез, закрыв дверь.

Куда он направился после этого?

Она открыла конверт и вытащила твердую белую карточку. Там было два слова: «На балконе».

Улыбаясь, Люс откинула покрывало и свесила ноги с кровати. Она пробежала по гигантскому тканому ковру, держа белый пион между пальцами. Окна в спальне были высокими и узкими и поднимались почти на двадцать футов к потолку. За одной темно-коричневой занавеской находилась стеклянная дверь, ведущая на террасу. Люс отодвинула металлическую щеколду и вышла на улицу, ожидая увидеть там Дэниела и утонуть в его объятиях.

Но терраса в форме полумесяца была пустой.

Лишь низкие каменные перила и один этаж до зеленых вод канала, а также маленький стеклянный столик и складной красный стул рядом с ним. Утро было прекрасным. Погода стояла пасмурная, но воздух был чистым и свежим. По каналу проплывали блестящие черные гондолы, словно элегантные лебеди. Пара пятнистых дроздов чирикала, сидя на веревке для сушки белья на этаж выше, а на другой стороне канала был ряд апартаментов пастельного цвета, плотно жавшихся друг к другу. Выглядело очаровательно, да, как Венеция из мечты большинства людей, но Люс здесь не турист. Они с Дэниелом прилетели сюда, чтобы спасти историю и мир.

И часы тикали. А Дэниела не было.

Потом она заметила второй белый конверт на столике, прислоненный к пластиковому стаканчику, рядом с которым лежал бумажный сверток. Она снова открыла записку и нашла лишь три слова:

«Пожалуйста, жди здесь».

– Раздражающе, но все же романтично, – сказала она вслух. Она села на складной стул и заглянула в бумажный пакет. Горсть крошечных пончиков с джемом, посыпанных корицей и сахаром, испускали одурманивающий запах.

Пакет казался теплым в ее руках, испещренный пятнышками, где масло пропитало бумагу. Люс засунула один пончик в рот и сделала глоток из крошечной чашки, в которой был самый насыщенный и вкусный эспрессо, который Люс когда-либо пробовала.

– Наслаждаешься bomboloni[1]? – поинтересовался Дэниел снизу.

Люс вскочила на ноги, перегнулась через перила и увидела его, стоящего в хвосте гондолы, расписанной изображениями ангелов. На нем была соломенная шляпа с толстой красной лентой, и он медленно вел к ней лодку с помощью большого деревянного весла.

Ее сердце замерло, как делало всегда, когда она впервые встречала Дэниела в каждой жизни. Но он был здесь. И принадлежал ей.

Это происходило прямо сейчас.

– Обмакни их в эспрессо, а потом скажи, каково быть в раю, – пошутил Дэниел, улыбаясь ей.

– Как мне к тебе спуститься? – спросила она.

Он показал на самую узкую лестницу из всех, которые Люс когда-либо видела. Она завивалась спиралью справа от перил. Люс схватила кофе и пакет с пончиками, засунула стебель пиона за ухо и направилась к ступеням.

Она чувствовала на себе взгляд Дэниела, пока лезла через перила и спускалась вниз. Каждый раз, проходя виток на лестнице, она замечала дразнящую вспышку его лиловых глаз. Когда она добралась до земли, он протянул руку, чтобы помочь забраться в лодку.

Наконец стало ощущаться электричество, которого она ждала с того момента, как проснулась. Искра, что пробегала между ними при каждом прикосновении. Дэниел обнял ее за талию и притянул ближе, чтобы между ними не было пространства. Он поцеловал ее долгим и крепким поцелуем, от которого закружилась голова.

– Вот как нужно начинать утро, – пальцы Дэниела пробежали по лепесткам пиона за ее ухом.

Внезапно она ощутила что-то непривычное вокруг шеи и рукой коснулась тонкой цепи, а затем нащупала серебряный медальон. Она подняла его и посмотрела на гравировку красной розы на его поверхности.

Ее медальон! Тот, что Дэниел отдал ей в последнюю ночь в «Мече и Кресте». Она хранила его в обложке Книги Стражей в то короткое время, что провела в хижине одна, но эти воспоминания были размыты. Она лишь помнила, как мистер Коул быстро вез ее в аэропорт, чтобы успеть на самолет в Калифорнию. Она не вспомнила ни о медальоне, ни о книге, пока не приехала в «Прибрежную», а к тому времени уже была уверена, что потеряла их.

Дэниел, видимо, надел его ей на шею, пока она спала. Ее глаза снова наполнились слезами, в этот раз от радости.

– Где ты…

– Открой его, – улыбнулся Дэниел.

Когда она в последний раз держала медальон, ее поразило изображение прошлых Люс и Дэниела. Тогда Дэниел сказал, что расскажет ей об этой фотографии когда-нибудь в другой раз. Этого не произошло. То короткое время, которое им удалось провести в Калифорнии, было наполнено стрессом и глупыми спорами, которые она больше не могла представить между ней и Дэниелом.

Ожидание пошло ей на пользу, потому что, когда она открыла медальон в этот раз и увидела за стеклом крошечную фотографию – Дэниел в галстуке и Люс с прической, – то сразу же узнала, кто это.

– Лючия, – прошептала она, юная медсестра, которую Люс встретила, попав в Милан во время Второй мировой войны. Девушка была намного младше, когда они виделись, милая и немного проказливая, но такая искренняя, что Люс сразу прониклась симпатией.

Она улыбнулась, вспоминая, как Лючия смотрела на ее современную короткую прическу, и шутила о том, что все солдаты были влюблены в Люс. Казалось, что, если бы Люс осталась подольше в итальянском госпитале и обстоятельства были бы… ну совсем другими, они двое смогли бы стать хорошими друзьями.

Она посмотрела на Дэниела, сияя, но ее радость быстро померкла. Он выглядел ошарашенно.

– Что такое? – Она отпустила медальон и подошла к нему, обнимая за шею.

Он покачал головой в потрясении.

– Я просто не привык делиться с тобой такими вещами. Выражение твоего лица, когда ты узнала фотографию, – это самое прекрасное из виденного мной.

Люс покраснела и улыбнулась, одновременно потеряв дар речи и желая заплакать. Она полностью понимала Дэниела.

– Прости, что оставил тебя вот так одну, – сказал он. – Мне нужно было пойти кое-что проверить в одной из книг Мазотта в Болонье. Я подумал, что тебе пригодится любая возможность отдохнуть. Ты выглядела такой красивой во сне, что я не посмел тебя разбудить.

– Ты нашел, что искал? – спросила Люс.

– Возможно. Мазотта дал мне подсказку насчет одной из piazza[2] здесь в городе. Хоть его специализация – история искусств, но он знает о теологии больше, чем другие известные мне смертные. – Люс опустилась на низкую красную бархатную сидушку, которая была похожа на диванчик с черной кожаной подушкой и высокой лепной спинкой.

Дэниел опустил весло в воду, и лодка двинулась вперед. Вода была нежно-зеленого цвета, и пока они плыли по каналу, Люс видела, как весь город отражается в стеклянной ряби его поверхности.

– Хорошие новости, – сказал Дэниел, глядя на нее сверху вниз из-под полы его шляпы, – в том, что Мазотта считает, что знает, где находится артефакт. Я спорил с ним до рассвета, но мы наконец-то нашли подходящую к зарисовке интересную старую фотографию.

– И?

– Как оказалось, – Дэниел двинул рукой, и гондола сразу грациозно повернула за угол и нырнула под низкий склон пешеходного моста, – поднос – это ореол.

– Ореол? Я думала, ореол – это золотой нимб у ангелов на открытках. – Она склонила голову набок, глядя на Дэниела. – А у тебя есть ореол?

Дэниел улыбнулся, словно вопрос показался ему очаровательным.

– Золотого точно нет. Насколько мы можем судить, ореол – это изображение нашего света людьми в том виде, в котором смертные могут его воспринимать. Например, лиловый свет, виденный тобой вокруг меня в «Мече и Кресте». Думаю, Гэбби никогда не рассказывала тебе, что она позировала для да Винчи?

– Она делала что? – Люс чуть не подавилась bomboloni.

– Он, конечно, не знал, что она ангел. Гэбби рассказывала, как Леонардо говорил, что от нее словно исходит свет. Вот почему он нарисовал ее с ореолом вокруг головы.

– Вау! – Люс покачала головой, пораженная, когда они проплыли мимо парочки влюбленных, целующихся в углу балкона, в одинаковых фетровых шляпах.

– Не только он. Художники так изображали ангелов с тех пор, как мы впервые попали на Землю.

– И что за ореол нам нужно найти сейчас?

– Еще одно произведение искусства.

Лицо Дэниела стало серьезным. Шум скрипучей джазовой пластинки донесся из открытого окна и наполнил пространство вокруг гондолы, дополняя рассказ Дэниела. – Это очень древняя скульптура ангела предклассической эры[3]. Такая древняя, что личность скульптора неизвестна. Она из Анатолии[4] и, как остальные артефакты, была украдена во время Второго крестового похода.

– Так мы просто пойдем и найдем скульптуру в церкви, или музее, или типа того, заберем ореол с головы ангела и отнесем на гору Синай? – спросила Люс.

Глаза Дэниела потемнели на долю секунды.

– Пока что да, план такой.

– Звучит так легко, – заметила Люс, отмечая про себя узоры на зданиях вокруг нее – высокие окна в форме луковиц на одном, зеленый сад трав, выглядывающий из окна другого. Все словно тонуло в яркой зеленой воде, не сопротивляясь ей.

Дэниел смотрел мимо нее, и сияющая на солнце вода отражалась в его глазах.

– Посмотрим, насколько будет легко. – Он прищурился, глядя на деревянный знак впереди, а потом направил их лодку в центр канала. Гондола раскачивалась, когда Дэниел остановил ее у кирпичной стены, затянутой вьющимися лозами. Он схватился за один из причальных столбов и обвязал канат гондолы вокруг него. Лодка заскрипела, и канат натянулся, удерживая ее.

– Вот адрес, который мне дал Мазотта. – Дэниел указал на древний изогнутый каменный мост, что-то среднее между романтикой и разрухой. – Поднимемся по этим ступеням к palazzo[5]. Должно быть недалеко. – Он выпрыгнул из гондолы на тротуар, протягивая руку Люс. Она последовала за ним, и они пересекли мост, держась за руки.

Они проходили мимо пекарен и торговцев футболками с надписью «Венеция». Люс не могла не смотреть на счастливые пары. Казалось, все здесь целуются и смеются. Она вытащила пион из-за уха и убрала в сумочку. У них с Дэниелом было важное задание, а не медовый месяц, и романтических свиданий у них уже не будет, если они провалят это задание.

Они ускорили шаг, повернув на узкую улочку слева, а потом вышли прямо на широкую piazza.

Дэниел резко остановился.

– Она должна быть здесь, на площади. – Он посмотрел на адрес, устало и недоверчиво покачав головой.

– Что не так?

– Адрес, который Мазотта дал мне, – вот эта церковь. Он не сказал мне этого. – Он показал на высокую францисканскую[6] церковь со шпилями и треугольными витражными окнами. Это была массивная впечатляющая часовня бледно-оранжевого цвета с белыми оконными рамами и огромным куполом. – Скульптура с ореолом должна быть внутри.

– Ладно. – Люс пошла к церкви, недоуменно пожав плечами, глядя на Дэниела. – Давай зайдем и посмотрим, так ли это.

Дэниел переступил с ноги на ногу.

– Не могу, Люс.

– Почему?

Дэниел напрягся, заметно нервничая. Его руки словно прилипли к телу, а челюсти так плотно сжались, что казались связанными. Она привыкла, что Дэниел всегда ведет себя уверенно.

Такое поведение было странным.

– То есть ты не знаешь? – спросил он.

Люс покачала головой, и Дэниел вздохнул.

– Я подумал, что в «Прибрежной» тебе рассказали. Вообще-то, если падший ангел зайдет в святилище Бога, само здание и все внутри воспламенится.

Он быстро закончил предложение, когда группа немецких школьниц в клетчатых юбках появилась на площади и направилась ко входу в церковь на экскурсию.

Люс заметила, как две из них обернулись на Дэниела, перешептываясь и хихикая, поправляя косички на тот случай, если он взглянет в их направлении.

Он смотрел на Люс и все еще нервничал.

– Это одна из тех малоизвестных подробностей нашего наказания. Если падший ангел желает снова войти в юрисдикцию Божьей милости, мы должны обратиться прямо к Трону. Нет более легких путей.

– Хочешь сказать, что никогда не заходил в церковь? Ни разу за тысячи лет, которые здесь провел? – Дэниел покачал головой.

– Храм, синагога или мечеть. Никогда. Ближе всего к этому я был в крытом плавательном бассейне «Меча и Креста». Когда его переделали из храма в спортивный зал, запрет спал. – Он закрыл глаза. – Арриана один раз зашла давным-давно, еще до того, как перешла на сторону Небес. Ей стоило подумать получше. То, как она описывает это…

– Вот откуда у нее шрамы на шее? – Люс инстинктивно коснулась шеи, думая о своем первом часе в «Мече и Кресте»: Арриана потребовала, чтобы Люс подстригла ей волосы украденым швейцарским ножом. Она тогда не могла отвести взгляд от странных мраморных шрамов ангела.

– Нет. – Дэниел отвернулся, словно ему стало неуютно. – Это другое.

Группа туристов позировала вместе с гидом перед входом. Пока они разговаривали, человек десять зашли и вышли из церкви, словно не замечая красоту здания или его важность. И все же Дэниел, Арриана и целый легион ангелов никогда не смогли бы ступить внутрь.

Но Люс могла.

– Я пойду. Я знаю, как выглядит этот ореол, по твоим рисункам. Если он там, я его возьму и…

– Да, ты можешь зайти, – быстро кивнул Дэниел. – Другого способа нет.

– Без проблем. – Люс постаралась выглядеть беззаботной.

– Я буду ждать прямо здесь. – Дэниел, казалось, испытывал и сомнение, и облегчение одновременно. Он взял ее за руку, сел на край фонтана в центре площади и объяснил, как ореол должен выглядеть и как забрать его. – Будь осторожна! Ему более тысячи лет, и он хрупкий! – Позади него херувим выплевывал бесконечную струю воды. – Если возникнут какие-то проблемы, Люс, если что-то покажется хоть отдаленно подозрительным, беги обратно и найди меня.

Церковь была темной и прохладной, зал был сделан в форме креста с низким потолком. В воздухе стоял тяжелый запах ладана. Люс взяла буклет на английском языке у входа, а потом поняла, что не знает имя скульптора. Злясь на себя саму за то, что не спросила – Дэниел наверняка знал, – она прошла по узкому проходу между рядами пустых скамеек, а ее взгляд пробежал по витражам, изображающим Крестный Путь, на высоких окнах.

Хотя piazza снаружи ломилась от людей, внутри было относительно тихо. Люс слышала стук своих сапог по мраморному полу, когда проходила мимо статуи Мадонны в одной из маленьких огороженных часовен, оформленных в каждой стене церкви. Пустые мраморные глаза казались неестественно большими, а пальцы, сжимающиеся в молитве, неестественно длинными и тонкими.

Ореола нигде не было видно.

Миновав проход, она оказалась в самом центре под большим куполом, который пропускал приглушенный утренний свет сквозь высокие окна. Мужчина в длинном сером одеянии стоял на коленях перед алтарем. Его бледное лицо и руки, прижатые к сердцу, были единственными непокрытыми частями его тела. Он пел себе под нос что-то на латинском. Dies irae, dies illa[7].

Люс узнала слова из урока латинского в Довере, но не могла вспомнить, что они значат.

Когда она подошла поближе, песнопение мужчины оборвалось, и он поднял голову, словно ее присутствие помешало его молитве. Она никогда не видела такую бледную кожу, но в тонких губах не было ни кровинки. Он, нахмурившись, посмотрел на нее. Она отодвинулась влево, пытаясь не мешать ему, и вошла в перпендикулярный коридор, который придавал церковному залу форму креста…

И оказалась перед великолепным ангелом.

Это была статуя, сделанная из бледно-розового мрамора, совершенно не похожая на ангелов, которых Люс теперь знала так хорошо. Здесь не было свирепой жизненной силы Кэма и бесконечной многогранности Дэниела, которую она так обожала. Это была статуя, созданная истинно верующим для истинно верующих. Люс ангел показался пустым. Он смотрел вверх, в Небеса, и его каменное тело просвечивало через складки ткани на его груди и талии. Его запрокинутая голова, на десять футов выше Люс, была изящно высечена чьей-то натренированной рукой – от горбинки носа до маленьких завитков волос над ухом.

Его руки указывали в небо, словно прося прощения у кого-то за давно совершенный грех.

– Buongiorno[8], – внезапно раздавшийся голос заставил Люс подпрыгнуть. Она не видела, как появился священник в тяжелой черной сутане до пола. Он вышел из незаметной резной двери красного дерева, ведущей в приходскую часть храма в конце коридора.

У него был блестящий нос и большие мочки ушей, и он был таким высоким, что возвышался над ней как башня, отчего она почувствовала себя неуютно. Она заставила себя улыбнуться и отошла на шаг. Как она собиралась украсть реликвию из такого публичного места? Почему она не подумала об этом раньше на площади? Она даже не могла говорить по…

Потом она вспомнила: она умела говорить поитальянски. Она выучила его – более или менее – в тот момент, когда прошла через вестник и попала в разгар битвы рядом с рекой Пьяве.

– Это красивая скульптура, – сказала она священнику.

Ее итальянский не был идеальным – он звучал так, словно раньше она говорила на нем свободно, но теперь утратила уверенность.

И все же у нее было достаточно хорошее произношение, и священник, кажется, понял.

– Так и есть.

– Скульптор работал… резцом, – сказала она, широко разводя руки и изучающе осматривая статую, – он словно освобождал ангела из каменного плена.

Люс обратила свои распахнутые глаза обратно к скульптуре, пытаясь выглядеть максимально невинно. Она обошла вокруг ангела. Конечно же, золотой ореол, покрытый стеклом, был над его головой. Вот только он не был сломан, как на рисунке Дэниела. Возможно, его восстановили.

Священник мудро кивнул и сказал.

– Ни один ангел не был свободен после грехопадения. Натренированный глаз это замечает.

Дэниел рассказал ей о том, как снять ореол с головы ангела: схватить его словно руль и твердо, но аккуратно, два раза повернуть против часовой стрелки.

Так как он был сделан из стекла и золота, его пришлось добавить на статую отдельно. Поэтому основание сделано из камня, а в ореоле есть подходящее отверстие. Просто два сильных – но осторожных – поворота снимут его с основания.

Она посмотрела на большую статую, возвышающуюся над их головами.

Так и есть.

Священник встал рядом с Люс.

– Это Рафаэль, лекарь.

Люс не знала ангелов по имени Рафаэль. Она гадала, был ли он настоящим или его придумала церковь.

– Я, эм… прочитала в путеводителе, что он был создан в предклассический период. – Она посмотрела на тонкий лучик мрамора, соединяющий нимб с головой ангела. – Разве не эту скульптуру принесли в церковь во время Крестового похода?

Священник сложил руки на груди, и длинные рукава его мантии собрались на локтях.

– Вы говорите об оригинале. Он находился к югу от Дорсодуро в Chiesa dei Piccolos Miracolis на острове Тюленей и исчез вместе с церковью и островом, когда и то и другое, как мы знаем, погрузилось в море века назад.

– Нет. – Люс сглотнула. – Я не знала об этом. – Его круглые глаза уставились на нее.

– Должно быть, вы в Венеции впервые, – сказал он. – В результате все здесь оказывается в море. Это не так плохо, если подумать. Как бы еще мы научились так хорошо делать репродукции? – Он взглянул на ангела и пробежал длинными коричневыми пальцами по мраморному постаменту. – Этот был создан на заказ всего за пятьдесят тысяч лир. Разве он не удивительный?

Это было не удивительно, это было ужасно. Настоящий ореол утонул в море? Они теперь никогда не найдут его, никогда не узнают о месте Падения, не смогут остановить Люцифера и помешать ему уничтожить всех. Они только начали путь, но все уже казалось потерянным.

Люс, спотыкаясь, отошла назад, едва найдя в себе силы поблагодарить священника. Ощущая тяжесть, она потеряла равновесие и чуть не споткнулась о бледного молящегося, который поморщился, глядя на нее, когда она быстро пошла к двери.

Как только она пересекла порог, она побежала. Дэниел поймал ее за локоть у фонтана.

– Что случилось?

Должно быть, все было написано на ее лице. Она рассказала ему обо всем, с каждым словом отчаиваясь все больше. К тому времени, как она дошла до той части, где священник хвалил качество копии, слеза уже текла по ее щеке.

– Ты уверена, что он назвал собор La Chiesa dei Miracolis Piccolos? – спросил Дэниел, развернувшись, чтобы посмотреть через площадь. – На острове Тюленей?

– Я уверена, Дэниел. Его нет. Он похоронен в океане…

– И мы найдем его.

– Что? Как?

Он уже схватил ее за руку и, бросив косой взгляд через двери церкви, направился через площадь.

– Дэниел…

– Ты же умеешь плавать.

– Это не смешно.

– Нет, не смешно. – Он остановился и повернулся, чтобы взглянуть на нее, держа ее подбородок в ладонях. Ее сердце колотилось, но его пристальный взгляд замедлил все вокруг.

– Это нелегко, но это единственный способ достать артефакт. Ничто нас не остановит. Ты это знаешь. Нельзя позволить, чтобы случившееся нам помешало.

Мгновения спустя они снова сидели в гондоле, а Дэниел вел их к морю, ускоряясь как двигатель с каждым гребком весла. Они быстро проскочили мимо других гондол в канале, делая петляющие повороты вокруг низких мостов и выступающих углов зданий, разбрызгивая воду на встревоженные лица людей в соседних гондолах.

– Я знаю этот остров, – сказал Дэниел, даже не запыхавшись. – Он раньше находился между Святым Марком и Джудеккой. Но там негде привязать лодку. Придется оставить гондолу. Мы прыгнем и поплывем.

Люс взглянула за борт гондолы в мутную зеленую воду, быстро движущуюся под ней. Нет купальника. Переохлаждение. Итальянские лох-несские монстры в невидимых глубинах. Скамейка гондолы замерзала под ней, и вода пахла как грязь вперемешку со стоком канализации.

Все это промелькнуло в голове Люс, но когда она встретилась глазами с Дэниелом, то успокоилась.

Он нуждался в ней. Она была рядом с ним, не задавая вопросов.

– Ладно.

Когда они достигли конца канала, где открытая вода плескалась между островов, то увидели туристический хаос: вода кишела vaporetti[9], везущими чемоданы в отели, моторными лодками с богатыми элегантными путешественниками, яркими обтекаемыми каяками, перевозящими американских туристов в огромных солнечных очках, с рюкзаками за спиной. Гондолы, баржи и полицейские лодки на большой скорости рассекали водную гладь во все стороны, едва избегая столкновений друг с другом.

Дэниел легко маневрировал, указывая вдаль.

– Видишь башни?

Люс уставилась поверх разноцветных лодок. Горизонт был блеклой линией там, где сине-зеленое небо светлело над сине-зеленой водой.

– Нет.

– Сосредоточься, Люс.

Через несколько мгновений две маленькие зеленоватые башенки – намного дальше, чем она могла увидеть без телескопа, – появились в поле зрения.

– А, там.

– Это все, что осталось от церкви.

Дэниел стал грести быстрее, когда количество лодок вокруг них уменьшилось. На воде поднялись волны, и она потемнела до хвойного оттенка. Теперь у нее был запах моря, а не странный привлекательный аромат грязных каналов Венеции. Ветер играл волосами Люс и становился холоднее по мере отдаления от земли.

– Будем надеяться, что наш ореол не забрала коман да дайверов-археологов.

Когда Люс до этого садилась в гондолу, Дэниел попросил ее подождать одно мгновение. Он исчез в узком переулке и вернулся чуть ли не через несколько секунд с маленьким розовым пластиковым пакетом.

Теперь он кинул его Люс, и она вытащила пару подводных очков. Они казались глупо дорогими и не очень функциональными: черно-розовые, с декоративными крыльями ангелов по краям. Люс не могла вспомнить, когда в последний раз плавала с очками, но посмотрев на черную, полную теней воду, она порадовалась, что может натянуть их на глаза.

– Очки есть, но нет купальника? – спросила она.

Дэниел вспыхнул.

– Да, это было глупо. Но я спешил и думал только о том, как тебе достать ореол. – Он опустил весло обратно в воду, разгоняясь быстрее, чем моторная лодка. – Ты сможешь сплавать в белье?

Теперь вспыхнула Люс. При нормальных обстоятельствах вопрос мог бы иметь эротический подтекст, и они бы посмеялись. Но не в эти девять дней. Она встряхнула головой. Теперь уже восемь дней. Дэниел был совершенно серьезен. Люс просто тяжело сглотнула и сказала: «Конечно». Пара зелено-серых шпилей увеличилась, появилось больше деталей, и потом они очутились рядом. Башни были высокие и конусообразные, сделанные из медных пластин. Видимо, раньше наверху были металлические флажки в форме слезинок, сделанные так, будто колышутся на ветру, но один флаг был испещрен старыми дырами, а второй полностью отломился.

Посреди воды шпили выглядели странно и казались каким-то хитрым глубоководным храмом. Люс гадала, как давно затонула церковь и как глубоко она уходила вниз.