Чувствуй себя как дома

* * *

Я выскальзываю из номера рано утром. Павел говорит Илоне, что проведет для меня экскурсию по поселку. Она чует ложь: уголки губ подрагивают, на лбу появляются морщины. Но как ни в чем не бывало желает удачи.

Мы спешим на соседний пляж. Туда, где громоздится двухэтажное здание. На крыльце топчется мужчина в спасательном жилете. Павел объясняет мне, что незнакомец сдает в аренду доски и инструктирует.

В животе что-то трепещет. Наверное, чайка, но я не поддаюсь. Тренер выдает нам доски и лиши[13], а затем проводит зарядку. Мы пробуем работать с досками на суше, а после – отправляемся в море. Тренер учит нас грести. Меня шатает из стороны в сторону, зато у Павла получается сразу.

Спустя десяток неудач я все же ложусь на доску правильно. Вытягиваюсь, срастаюсь с ней, деревенею.

Тренер показывает Павлу, как ловить волну. Признается, что еще не встречал таких способных учеников. Я – то и дело переворачиваюсь.

Сердце тяжелеет килограммов на сто и барабанит, барабанит, барабанит. Ему тесно в грудной клетке. Мышцы ноют. Чем усерднее я гребу, тем отчаяннее мечтаю ощутить под ногами песок. Чайки во мне вопят, я слышу их даже под водой. И уже не знаю, где плыву: в море или в небе. Мой мир – соль и водоросли.

К счастью, доска не дает утонуть и тянет, тянет на поверхность. Я чувствую себя собакой на поводке.

– Напрягитесь! – командует тренер. – Попытайтесь лечь так, чтобы ноги сравнялись с гранью доски!

Я стискиваю зубы, и… у меня получается. Правда, ненадолго.

Черт с ним.

Я выползаю на берег – слишком болят мышцы – и освобождаюсь от чего-то.

По телу растекается липкое счастье.

Я не утонула.

Ура.

Чайки умолкают. Пока им некого оплакивать.

Я наблюдаю за тем, как Павел ложится на доску, как ловит волну, как поднимается – на целых пять секунд! А я не смогла даже полежать.

Зажмурившись, я представляю, что мне десять лет. С кем я была на пляже, когда так звонко кричали чайки? Почему едва не утонула? Зачем полезла в воду, если не умела плавать?

Я открываю глаза. На колене краснеет ссадина. Капельками крови сочатся ответы: я люблю море. Оно честное со мной. Оно помнит десятилетнюю девочку.

Мы возвращаемся домой к завтраку, мокрые и уставшие.

– Вы видели, Аня?! Я поймал волну! Уму непостижимо! Это же магия какая-то! – тараторит Павел. – Если честно, у меня такое ощущение, что я когда-то давно занимался серфингом, но потом напрочь забыл. Странн…

– Как экскурсия?

У крыльца мы сталкиваемся с Илоной. Она треплет Павла по макушке, зарывается пальцами в мокрые волосы, радуется, торжествует, что мы прокололись.

– Пора на завтрак. Догоняйте, Аня. Лидочка волшебница, а не повар! – шепчет она и увлекает мужа в столовую.

Я еще долго брожу вокруг дома. Аппетита нет, я наполнена морем, штормящим, черным. Что-то изменилось в нас – и во мне, и в Павле. И это «что-то» связано с чайками.

9

Захар

[До]

Мне шестнадцать.

Я до сих пор дружу с воображаемой подругой. Теперь воображаемой.

Тора, ты в курсе, что Ворон – самый старый дом в поселке?

Что он ужасный болтун и порой его нереально заткнуть?

Знаешь ли ты, Тора, как Ворон жесток, когда злится?

Это нам он рассказывает об Облаке да о шансоне. Других он колотит, как я – подушку перед сном. Мы особенные, Тора.

Если бы ты была домом, я бы поселился в тебе, побелил бы твои потолки, со всех сторон тебя бы оплел виноград кружевным зеленым платьем. Ты бы не скрипела и не плакала – я бы не давал тебя в обиду. Ты бы пахла жареными орехами и яблоками.

Орехами и яблоками.

Ты постоянно так пахнешь.

Я жмурюсь. Ты улыбаешься.

Я открываю глаза. Тебя нет.

Вдали белеет мой рисунок. Он быстро стирается, но я изо дня в день его обвожу. У меня ушла целая пачка мелков, чтобы наш кот жил хотя бы на стене.

Я шагаю к нему. Пришло время вновь обновить тебя, парень.

Обвести контуры.

Эх, кто бы обвел мои.

Я жмурюсь. Облако спит в мягком кресле.

Я открываю глаза. Облако корячится рисунком на кирпиче. Горбится, потому что у девятилетнего мальчугана дрогнула рука и хребет бедного животного изогнулся кардиограммой.

Здесь до сих пор пахнет яблоками и орехами. Я надавливаю на мел.

Тора так хотела отремонтировать Ворона.

Я – тоже.

Но теперь я понимаю: не дому – нам с Хлопушкой нужен ремонт.

Мелок ломается – я переусердствовал. У Облака выпирает очередной позвонок.

Не бойся любви, пока она не скажет: «Здравствуй. Как поживаешь?»

Тора мечтала обклеить спальню на втором этаже розовыми обоями. Мечтала жить там и по утрам наблюдать, как из-за моря выныривает солнце.

А сейчас… Сейчас мое солнце – она.

Мой дом – она.

Мое одиночество – она.

Она. Она. Она.

Что мне делать, Ворон?

Что ты делал, когда твои хозяева отправились на тот свет?

Дом молчит, но за столько лет мы научились общаться и без слов. Если бы он смог, похлопал бы меня по плечу.

Я обвожу проклятый рисунок.

Проклятое пятно на спине у кота.

Проклятые ладони.

А впрочем, одну можно убрать. Хлопушка нас больше не навещает.

Я стираю рукавом заветный отпечаток. Прощай, Тора. Ворон тоже тебя отпускает.

– Что ты здесь забыл? Не надоело?

Пашка.

Долговязый паренек, который никогда меня не бросит, который будет обзывать меня Кирпичом даже на том свете.

– Не надоело, – отрезаю я.

Он приближается ко мне медленно, шаркает, как хромой волк.

– С кем ты болтаешь?

– С ними.

– С кем?

– С домами, придурок. – Я мысленно умоляю Ворона потерпеть и не швыряться люстрами.

Пашка косится на часы.

– Zahnrad. Твои?

– Нет. Его.

– Что ты как ребенок. – Пашка тянет меня в угол и хватает за воротник. – Семнадцатый год пошел, а ты до сих пор слюнтяй. Чмо недоразвитое. Что творится в твоих мозгах?

– Ничего.

И правда. Ничего.

– Ты забил на друзей. Забил на школу. Да ты на родителей забил, о чем я вообще? – цедит Пашка и вскидывает брови, как Эйнштейн на знаменитой фотографии. Разве что язык не показывает. – Ты не радуйся. Чихал я на тебя и твои мозги. Просто интересно, что с тобой не так.

Мне не ампутировали фантазию в детстве – вот что со мной не так. У кого-то воспаляются гланды, и их удаляют. У кого-то – аппендикс. Но вырезать фантазию почему-то никто не берется.

Я отталкиваю его.

– А с тобой что? Почему ты до сих пор спишь с плюшевым медведем?

Я говорю нарочито громко: Пашка редко ходит по заброшкам сам. Сейчас, должно быть, его друзья прячутся за воротами и думают, что я их не заметил. А я замечаю. Всегда. После того, как Воробей сломал этой твари нос, она не суется на мою территорию без подмоги.

Пашкино лицо вытягивается. Да так стремительно, что скоро из него получится скрутить собачку, как из надувного шарика для моделирования.

– Что ты сказал?

– Ты спишь с плюшевым медведем. Не отмажешься.

Из-за ворот доносится фырканье, и Пашка вдруг начинает хохотать. Корчится, краснеет, будто через секунду выплюнет кишки, вот только в глазах по-прежнему мраморный лед.

– Знаешь, Кирпич, – смех резко обрывается, – я пришел сюда, чтобы сжечь нахрен твое уютное гнездышко. Но когда увидел, как ты вырисовываешь эти дебильные ладони, решил, что, может, не стоит. Что, может, пожалеть тебя. Но ведь никто не жалеет кирпичи. Они из года в год пылятся, замурованные, умершие. Они падают и разбиваются. Ими рисуют на асфальте. И их никто не жалеет. Да-а-а… Какой же я идиот. Каюсь.

Пашка засовывает пальцы в рот и свистит. Четверо мальчишек в ободранных спортивных костюмах мгновенно вырастают за его спиной.

– Бензин не забыли, чуваки? – осведомляется тварь.

Мои органы превращаются в пульсирующий узел. Каждый «чувак» притащил по канистре.

Ворон.

Ворон, очнись.

Швыряй люстры. Круши потолки. Пробей тварям черепа, мне фиолетово. Похорони их в подвале.

Вчера я объяснял дому, какие на вкус жареные орехи, а сегодня он грустит. Сегодня Ворон не проронил ни слова. Я жаловался ему и давился соплями, но он даже не попытался влезть в мою башку. Он без сознания.

Пашка скручивает мне руки. Я пинаю его ногами – бесполезно.

Мальчишки обливают бензином пол и лестницу, поднимаются на второй этаж.

– Ворон, – сквозь зубы лепечу я.

– Что-что? – переспрашивает Пашка.

Я плюю ему в лицо и ударяюсь об что-то виском. Или меня бьют?.. Мир растекается черными кругами.

– Ворон! – чуть громче восклицаю я.

Но Ворон не откликается. Теперь я сомневаюсь, что он бы похлопал меня по плечу.

Дома не спят. Они стареют, когда их предают, рушатся, плачут, но не спят.

Я вспоминаю, о чем говорил Ворон семь лет назад.

Если я когда-нибудь замолчу, не сомневайся: я на море.

– Нет! Валите отсюда! – разоряюсь я, но Пашка только сильнее стискивает мои запястья.

– Мы тебя вылечим, Кирпич. Твоя любовь к домам – нездоровая любовь.

– Твари! Он живой!

Я ненавижу себя за то, что не могу прикончить этих гаденышей. Ненавижу Ворона за то, что он меня бросил. Ненавижу Пашку за то, что он тупой, но считает себя гением.

В полумраке, у лестницы, чиркает спичка. Нет, мне не победить тварей. Проклятый дым обволакивает шею и душит не хуже веревки.

– Подожди, Тоха, мы кое-что забыли. – Пашка вдавливает мою голову в стену. – Возьмите кто-нибудь часы и вытащите батарейки!

Я жду, как дурак, что посыплется штукатурка, что Ворон не подпустит тварей так близко к сердцу, но ничего не происходит. Мальчишка в кепке хватает часы, и вновь загорается огонек.

– Нет! – воплю я. – Умоляю вас! Пожалуйста! Отстаньте от него, он живой!..

Воздух сотрясает грохот: чудовище в кепке уронило часы. По полу разлетаются стрелки.

Тоха от испуга выпускает из рук спичку.

– Идиоты! – багровеет Пашка, но времени на разборки нет. Дом вспыхивает. – Валим!

Я упираюсь, но Пашка тянет меня к воротам. Волочет, будто мешок с картошкой. Толкает к валуну, подпирающему холм.

Я падаю.

Задыхаюсь.

По щекам текут слезы.

Пашка зажимает мне рот и поворачивает меня к Ворону.

Мой друг, мой преданный воин вспыхивает. Ему удалили сердце. Он скоро уедет на море.

Где ты, Тора? Как же ремонт?

Я жмурюсь. Мы клеим розовые обои в спальне.

Я открываю глаза. Горящая крыша обваливается, а рядом со мной сидит мой враг, который никогда меня не бросит.

– Чего ты стонешь? Алло! – рычит Пашка. – Кирпич, почему ты такой слюнтяй?

В раскаленном воздухе его лицо тает.

Я чувствую себя сморщенным червивым яблоком. Из меня бы не получился пирог.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Zahnrad – шестеренка (нем.). – Здесь и далее, если не указано иное, примечания автора.

2

Алгоритм Дейкстры – алгоритм на графах (абстрактных объектах, представляющих собой множество вершин, соединенных линиями). Ищет кратчайшие пути от одной из вершин до всех остальных.

3

Действие книги происходит ранее 2011 года, когда был принят закон о переименовании милиции. – Примеч. ред.

4

Fly-йога – йога на гамаках.

5

Мурал – живопись на архитектурных сооружениях.

6

Здесь и далее цитирование песни «Удачи тем, кто ищет» группы «Аквариум».

7

Здесь и далее цитирование песни «С той стороны зеркального стекла» группы «Аквариум».

8

Джузеппе Тартини (1692–1770) – итальянский скрипач и композитор.

9

Boney M – диско-группа, созданная в 1975 году известным западногерманским музыкальным продюсером Фрэнком Фарианом.

10

Слэм – явление, встречающееся чаще всего на рок-концертах, при котором люди толкаются и врезаются друг в друга.

11

Здесь и далее цитирование песни «Квадратные глаза» группы «Наутилус Помпилиус».

12

Речь идет о вокалисте группы «Наутилус Помпилиус».

13

Лиш – страховочный поводок, тянущийся от ноги к доске.