Крангел. Собачье озеро

Белкин опустил усы в знак сочувствия и понимания.

– Говорят, кто-то из наших богатеев выкупил права на игруху у пиндосов. Ну и в пиар вложился. Запрет, стало быть, сняли, – продолжил осиротевший отец. – Нет бы школы, больницы и заводы строить. Куда там? Лишь бы бабла срубить. Потом удивляются, откуда столько людей на улицы выбегает. Ничего мы с этой эпидемией не сделаем.

– Ты про протесты или про покемонов?

– Про обои.

Следовательский стол ломился от донесений, отчетов и материалов дела. Картонные папки вызывали смутный ужас. С фотографий на майора смотрели дети, которые сами никогда бы не назвали свое невинное увлечение эпидемией. Они просто жили и радовались жизни. Как умели. Владимир Серафимович не мог осуждать их за праздность. Сначала надо найти, спасти тех, кого можно спасти, а уж потом можно и поосуждать.

– Вот! – подытожил следователь ход своих мыслей. – Покемоны значит. Посмотрим, кто кого поймает. И привлечем к работе опытных психологов, драть их через колено. Напомните правила игры.

– Товарищ майор, разрешите доложить? – молодой Козлов аж подпрыгнул от возможности быть полезным. Майор только махнул рукой. – Согласно уставу игры, игрок обязуется бегать по местам дислокации вероятного покемона и обезвреживать его с помощью мобильного приспособления.

– Проще можешь доложить?

– Есть проще доложить! Игрок бегает,

– … по городу, как дурак. Смотрит на экран телефона, в надежде поймать желтого зайчика, – пациентка, как могла, разжевала нюансы игры для обскурантной Светланы.

– Сами не пробовали играть?

– Я? Да зачем?! Собирать виртуальных существ? Нет уж, мне хочется чего-нибудь более ощутимого. Покемонов на вкус не попробуешь.

– А одежду?

– Нет. Ее хотя бы можно примерить. Или ножницами изрезать на мелкие лоскуты.

– Можно. Но я вынуждена вернуться к теме вкуса. Как у вас с питанием?

– Нормально у меня всё с питанием! Ем немного, предпочитаю диетическое мясо, вырезку. Сердечки тоже хорошо идут, – дама сыто зажмурилась, вспоминая свои последние рецепты. – Да, я люблю иногда приготовить что-нибудь интересное. Но я редко доедаю порцию. Пару кусочков, не больше, ради вкуса, потом блюдо надоедает.

– Коллекционируете блюда вместо покемонов?

– Да нет же! Что вы пристали? Всё у меня нормально с питанием!

– Просто предположила. Возможно, дело и не в игре вовсе. Но когда вокруг все начинают заниматься бессмысленной погоней за виртуальными попугаями, тут любой занервничает. К тому же, вы хорошо осведомлены об игре, если я правильно поняла.

– Правильно. Потому что люблю читать криминальную хронику. В Москве уже двадцать четыре школьника пропало. Все перед исчезновением говорили, что идут ловить редкого покемона.

– Веская причина, чтобы вытеснить желание самой поохотиться за этими виртуальными монголами. А где вытеснение, там и замещение.

– Покемонами, Светлана Александровна. Хотя татаро-покемонское иго тоже хорошо звучит.

– Так что же?

– Нет! – уверенно и звонко отчеканила пациентка. – Виртуальность меня не интересует. Она слишком пресная. Или приторно сладкая.

– А какая на вкус жизнь?

– Как плохо приправленный стейк с кровью.

– И…

– …и всё у меня с питанием нормально! Норррмально!

Нормально. Что есть норма? Этим вопросом Света проела все мозги Лере. Из всей психологической премудрости от стажерки требовалось хорошенько усвоить лишь одно простое правило. Нет никакого психического здоровья. Есть тонкая, хрупкая, извращенная и непостижимая гармония между неврозом и психозом. Чтобы не пугать народ, этого диалектического уробороса называют нормой.

Единственный противовес психозу – невроз. Когда говорят, что у здорового человека все дома, то имеют в виду наличие под крышей каждой твари по паре. Каждому неврозу по психозу и наоборот. Психоз создает для невроза рабочие места и занимается топ-менеджментом. Невроз, тихо ворча, извлекает психотические фантазии из нарциссического вакуума и придает сферическим коням более реалистичные формы. И стоит только нарушить баланс…

Светлана Озерская заслуженно считалась лучшим врачом-психотерапевтом России и многое знала о сложных, почти супружеских отношениях между неврозом и психозом. Она ничуть не удивилась, когда на пороге кабинета нарисовалась очередная вип-клиентка с ажитативной депрессией и компульсивной страстью к покупкам.

Света просто обожала всякие навязчивые состояния, особенно переедание и шопинг. Она сама первую половину жизни справлялась с внутренними демонами с помощью еды. Соответственно, вторую половину – затянувшуюся и безрадостную – решила пройти под знаменем бездумных покупок.

Как и подобает талантливому мозгоправу, Светлана Александровна носила под полушарной коркой таких чудищ, что хватило бы на пару сотен архитектурных шедевров и политических триумфов. Ну, или на пожизненное заключение в тюрьме для особо опасных преступников в Балтиморе или Ховринке, если ее когда-нибудь достроят.

Если Ховринку когда-нибудь достроят, Янковский обязательно выкупит крышу под вертолетную площадку. Он будет регулярно прилетать туда и находить успокоение в прогулках по крепостной стене. Единственный способ убедиться, что в темной комнате нет черной собаки – войти в комнату и больше не совершать ошибок. Никогда. В принципе, можно попытать счастье и посадить вертолет на крышу лежащей в руинах больницы. Сесть, обойти крышу по периметру, улететь, убедившись в отсутствии человека в белом костюме. Так просто.

Еще проще. Посадка не потребовалась. На фоне грязно-серых снеговых туч белела фигура. Станислав подлетел ближе. Галлюцинация не растворилась. Пилот отчетливо видел человека в белом. Даже двух? Янковский заметил, что в проеме выхода на крышу застыл еще один белый силуэт: гротескный, угловатый, плоский, словно сделанный из картона.

Мужчина зажмурился. Вертолет опасно снизился. Глаза открыты. Крыша пуста.

Набрав высоту и вернувшись к изначальному маршруту, Янковский не мог избавиться от навязчивых вопросов. Что появилось раньше? Белая фигура или сновидение о ней? Прилетал ли он сюда прошлой ночью или это был сон? Сколько ночных полетов к больнице успело поиметь место? Провалы в памяти или ложные воспоминания? Что влекло его к Ховринке? Ответов не было.

На дополнительном мониторе, синхронизированном с телефоном, высветилось новое сообщение. Австриец.

> Ищете ответы, пан Янковский? У меня их нет. Запишитесь на прием к озерной ведьме. И хватит летать над Krankenburg. Шум вашей Wunderwaffe беспокоит пациентов.

Беспокоить пациентов во время погружения в транс не рекомендовалось никому. Даже гипнотерапевту. Специалисту полагалось послушно следовать за фантазиями и воспоминаниями подопечного. Всевозможные императивы считались дурным тоном. Но случай Сары отбросил всю психологическую псевдонауку в лице Игнатия на полтора столетия назад, к истокам, к Месмеро и Шарко. Пациентка грезила наяву, и после выхода из транса грезы не покидали ее. Еще они были слишком сложны и изощренны для недалекой инстаграмщицы. Она попросту не обладала достаточными знаниями, чтобы сконструировать столь мощный и запутанный поток оккультных архетипов. Кто-то хорошенько промыл мозги девчушке, загрузив туда сжатый архив, вмещающий весь спектр тайных библиотек: от хранилища Ватикана до фиванских свитков, от Гермеса трижды великого до Войнича. Не стоило сбрасывать со счетов и другую версию: будучи склонной к истерии, Сара вовсе не так глупа, а попросту демонстрирует педоморфное поведение, искусно изображая ветер в голове.

Ветер в голове. В буквальном смысле. Она не притворялась. В ее мире был только ветер. Впервые погрузившись в транс, Сара не поняла, куда вообще попала. Ни звезд, ни неба, ни тверди. Лишь обжигающе теплый ветер носился над водой. Воды, впрочем, тоже не было. Паника быстро уступила место девичьему любопытству. Это ее мир. Она может сотворить все, что угодно. Не так. Она может сотворить мир. Мир в мире. Мир во всем мире. Все миры в мире. Разве не этому ее пытался научить красный ангел, приносящий восходящее солнце на стальных крыльях? Она Сарра.

И сотворила Сарра бескрайнюю пустыню. И нарекла эту пустыню Сарратогом. Алый песок шелестел, гонимый предвечным ветром, покалывал ладони, босые ступни и обнаженную спину. И тело Сарры переполнилось ощущениями. И почувствовала Сарра, что это хорошо. Приятно…

– Можете просыпаться.

– Ой.

Игнатий всегда сидел спиной к загипнотизированным пациентом. Боковым зрением он увидел, как девушка поспешно и смущенно отдергивает руку от паховой области. Сама по себе попытка мастурбации, даже столь эмоционально насыщенной, не была чем-то из ряда вон выходящим. Аннушкина испугало другое. Он заметил, как на самой границе зрительного поля от стены отслаивается не то бумажный, не то картонный человеческий силуэт и, планируя, скрывается под кушеткой.

Психика гипнотерапевта дала упреждающий артиллерийский залп, отгоняя далекое воспоминание. Повинуясь смутному порыву, мышцы Игнатия приготовились пасть ниц перед гипнотическим ложем, но тут же были сведены судорогой. Другой, гораздо более древний и могущественный инстинкт быстро просчитал последствия: смерть, мгновенная, но мучительная. Можно случайно заметить, но нельзя специально видеть. Ты неправильно смотришь. Ты не научился. Не смей туда смотреть. Не смей проверять, не лежит ли под кушеткой кто-то или что-то.

Маленький Дима лежал под кроватью, пока бабушка перестанет кричать на маму, вспомнит о нем. И кто-то или что-то спустится к нему.

– Дима, ты опять все вещи разбросал?

– Мама, это не я.

– Опять? С меня хватит. Мы идем к врачу.

– Ну маааам! Я уже выздоровел.

– Никаких мам. Если ты выздоровел, то зачем опять спрятался под кроватью? Ну что ты молчишь? Не вздумай плакать! – Лена встала на колени у кровати. – Ты уже взрослый мальчик, поэтому должен понимать. Наша бабушка старенькая, она немного не в себе. Ты обязан помочь своей маме в непростой жизненной ситуации, а не отсиживаться под кроватью. Согласен?

– Да…

– Ты же настоящий мужчина. Ты будешь защищать маму?

– Наверное.

– Спасибо, Дима. А теперь ответь, зачем ты снова туда залез?

Зачем, вот зачем человек лезет в бессознательное? Написано же: не влезай – сойдешь с ума! Где написано? В любой истории болезни. Истории болезни не только пациента, но и врача. Плох тот пациент, который не мечтает втянуть терапевта в психоз. Объединив усилия, эти медвежатники эпохи романтизма могут часами самозабвенно вскрывать психический сейф с помощью топора и шпильки. Масса удовольствия, но имеются и риски.

– Лера! Почему нельзя рассматривать психику пациента как сейф?

Очень кстати под руку попалась стажерка, прикованная к ресепшену и копающаяся в смартфоне.

– Потому что пациент может спроецировать на вас свою личность. Придет с топором на прием и попытается вскрыть черепной сейф: но не свой, а врача.

Нет, ну это уже наглость. Правильно отвечать на вопрос, почти слово в слово цитируя вчерашнюю лекцию, не отрываясь при этом от телефона.

– Какой еще опасный вид клиентов ты знаешь?

– Кроме агрессивных медвежатников есть еще археологи. Проблемы или явного запроса не имеют. Приходят с целью превратить психическую помойку в археологическое капище. Получают удовольствие от процесса копания в руинах своей памяти.

– Перспективы?

– Практически нулевые. Если повезет, на пятом году терапии отроют чей-нибудь аппетитный череп, – тык-тык-тык по экрану. – Будут страстно делиться с врачом своими ощущениями по поводу находки.

И снова правильно. Ах, бедный Йорик, бедный я, бедное Сверх-Я, бедные родственники… Ну хорошо. Вопрос с подвохом.

– А о бедном специалисте кто подумает?

Лера зависла. К столь сложным этическим дилеммам жизнь ее не готовила.

– То-то. Никто обо мне не подумает, – пожаловалась Света бобровому воротнику и покинула здание центра.

Озерская выбрала свою любимую тропинку, которая петляла по всему парку, огибая замерзшее озеро. Да, именно благодаря водоему психологический центр получил такое название. Не в честь же себя нелюбимой его называть, право слово.

Света тихо ненавидела столицу. Зная ее потребность в социальной изоляции, настойчивые и благодарные клиенты немного скинулись на строительства небольшого барского имения в самом сердце лесопарковой зоны. Помимо нескольких зданий, в собственности «Озера» находился кусок земли, откушенный от Тимирязевского леса. Охраняемый рай, отгороженный от внешнего мира бетонной стеной. Отсюда не слышно шума машин, не видно огней города. Вековые сосны и бесконечное белое безмолвие. Снег, великий небесный уравнитель земных дорог.

К планировке озерных зданий господа пациенты тоже подошли с особой тщательностью властных конспирологов. Система комнат ожидания, коридоров-дублеров, хитрое расположение кабинетов – и никаких подземных ходов не нужно, чтобы прийти и уйти незамеченным. Хотя поговаривали о Тимирязевских подземельях, тянущихся на север до самых Лихоборов и затем на северо-запад до самой… но это были всего лишь слухи. Также на территории центра недавно организовали вертолетную площадку: элита, к радости московских водителей, наконец-то массово переместилась поближе к небесной тверди.

Озеро появлялось внезапно. В какое бы время суток, каким бы маршрутом ни прогуливалась Света, водоем был сюрпризом. Деревья даже не думали расступаться, тропинка не совершала никаких резких поворотов. Просто в какой-то момент под ногами снежный покров сменялся слоем льда неизвестной толщины.

Не склонная как-то ценить здоровье или жизнь – по собственным меркам, слегка затянувшуюся – Светлана побрела напрямик. По ее специальному указанию поверхность водоема регулярно очищали от снега. Вода здесь также поддерживалась в чистоте, поэтому можно любоваться прозрачной ледяной коркой, отделяющей наш мир от тихого омута. Сотрудники привыкли к легкому эстетическому самодурству начальницы, поэтому без лишних слов и задних мыслей выполнят приказ отполировать замерзшую поверхность. Светлана была недалека от подобного решения, потому что прямо посреди озера красовалась жирная трещина, портившая картину.

Психотерапевт подошла к сердцу водоема и разрывалась между желанием устранить трещину или рискнуть, расширив ее до фрактала Коха. И будь, что будет. Утяжеленный каблук с зимними шипами занесен…

– Жить кому-то надоело? – принес черт Игнатия.

– Давно уже. Я думала, ты в курсе.

– Да я не возражаю. Но ты же не хочешь, чтобы вызванная твоим водоизмещением волна смыла наш центр?

– Игнатий! – укоризненно протянула старшая по неврозам. В моменты этических упреков Светлана была похожа на печально известную ламу, пусть и без шляпки. Низкая, с безнадежно разрыхленной фигурой, спрятанной за похожим на балахон белым халатом. Накрахмаленный монстр, похожий на плащ-палатку, всегда развевался поверх неприлично дорогих брендовых вещиц. Волосы наглухо затушеваны в радикальный черный цвет, приводящий в ужас суеверных пациенток. В отличие от одежды, краску для волос Света всегда покупала самую дешевую, желательно оптом и на распродаже. Как-то раз у нее закончились запасы и, за неимением альтернативы, лучшая психотерапевт России воспользовалась гуталином. – Что за низкопробный уничижающий юмор?

– У меня была достойная учительница, – то ли дело Игнатий! В сорок с небольшим выглядел на тридцать. Высокий стройный блондин, даже брови по-есенински золотые. Ухоженный, с изысканными манерами, гипнотизирующим поставленным голосом, плавными движениями.

– Хорошо, что я научила тебя молчать погромче в тряпочку, когда клиенты рассказывают о проблемах. От такой статистики самоубийц даже ты не отмылся бы.

– Я бы свалил всё на тебя.

– Игнатий!

– И приложил видео, как ты пытаешься утопиться в самодельной проруби.

– Игнатий! – Озерская поспешила выбраться на береговую линию. – Что там с твоим особым случаем? Ты прописал ей антипсихотики, как я тебе советовала?

– Не будем торопиться. Мне хочется посмотреть, что же она там такое нарисует. Глядишь, и психоз закончится, обретя предметное воплощение.

– Экспериментатор недоделанный. Ты понимаешь, чья она дочь? С нас дважды шкуру спустят.

– Ну и хорошо. Нас с тобой как раз двое.

Контраст наблюдался и в профессиональных наклонностях. Аннушкина манили самые темные стороны человеческого разума, способность психики к внезапному и изощренному самоубийству. Гипноз, само собой. Игнатий выплавил из различных техник собственный терапевтический инструмент. Озерская же давно ничего никуда не манило. Она довольствовалась классической терапией, не прибегая ни к трансовым техникам, ни к модным нововведениям.

Единственным сходством был высочайший уровень мастерства. График приема у обоих расписан на полгода вперед. Расценки не рекомендовалось озвучивать народным массам, дабы не провоцировать новых протестов. И после насыщенного рабочего дня эти двое, не задумываясь и не сговариваясь, набросились на новый запутанный случай возможного психического расстройства.

– Игнатий! Я серьезно. Тебе необходима супервизия.

– Еще мне необходима нормальная уборщица. Пусть разберется с пылью под кушеткой.

– Достал ты со своей кушеткой. Весь пол в кабинете до блеска надраили.

– Кто тебе сказал?

– Лерочка.

– Брехливая фанерочка.

– Игнатий! Она твоя коллега. Мне самой проверить?

Аннушкин представил, как бочонкообразная Света лезет под кушетку, закатывается туда и застревает. Начальница по-своему поняла маниакальную улыбку гипнотерапевта.

– Ты одержим пациенткой. Перспектива открыть новую форму безумия притупила профессиональную трусость, которой ты всегда славился. Поосторожней с гипнозом. Я смотрю на тебя и не понимаю, кто из вас кого гипнотизирует.

– Ой, да брось, Светлана Александровна. Что такого может произойти?

Действительно. Что может произойти, если уже произошло? Сарра сотворила свой мир. Она была абсолютно здорова: и телесно, и психически. Крылатый психоз не смог затмить старую реальность, да и не планировал. Он смиренно довольствовался ролью полноправного элемента нашего мира. Об этом красноречиво свидетельствовал расцарапанный дубовый паркет, раскиданные по углам дрейдлы и нанесенная прямо на новые обои грунтовка.

– Я у тебя тут немного посамовыражаюсь, ты ведь не против, – вопросительно предупредила Сара свою сверстницу и соратницу по тусовкам, Лизоньку Турбину, у которой постоянно пряталась от материнского надзора.

– Выражайся, – девушка оглядела превращенную в сарай спальню. – Комнат много. Но они скоро закончатся, если ты будешь так усердно творить.

– Спасибо, Лизон. Мне просто нужно хорошенько вырисоваться, чтобы крылатый глюк наконец отстал.

– А он отстанет?

– Ну… мейби.

– Наверное или точно?

– Наверное точно.

– И ты наконец-то перестанешь устраивать погромы в моей квартире!

– Не исключено…

Соколова разглядывала грунтовку, обострившимся зрением извлекая из микротрещин парейдолические откровения.

– И?

– Что и?

– Рисуй давай!

– М? А! Не, Лизка, днем бесполезно. Перед рассветом накатит так, что меня от стены не оторвешь. Сколько время?

– Пятнадцать тридцать.

– Окей, я погнала к мозгоправу. И нужно не забыть на обратном пути затариться пойлом. Не люблю ничего на сухую.

– Скажи, когда нарисуешь. Хочу посмотреть, как выглядит твой внутренний мир, когда тебя им не выворачивает на диван.

– Мир? Я не буду рисовать мой мир! Мой мир меркнет.

– Что?

– Забей. Там нечего рисовать. Ветер и алый песок.

Алый песок и ветер, стонущий и с сиплым свистом тонущий в барханах. Караван, груженый каббалистическими свитками. Ракетный поезд колесит по российским степям, тундрам и глухим лесам, чтобы никто не смог обнаружить оружие возмездия. Если и обнаружит, то через полчаса ему придется искать снова. Сарра заимствовала этот способ спрятать тайное знание и от самой себя, и от красного ангела, и от человека в белом, идущего наперерез каравану. Когда в твоем мире нет ничего, кроме песка и ветра, ты быстро заметишь вторжение чужеродного образа. Кто ты, странник? Почему вместо тени за тобой следует картонный силуэт? Почему ты плачешь? Почему твои слезы маслянисты и черны, как аравийская нефть? Почему алый песок плавится под ними, а идущие вглубь тверди тонкие шрамы не затягиваются? Почему караван послушно меняет курс и идет тебе навстречу? Почему верблюжий вожак останавливается, запутавшись в колючей проволоке?

– Почему ты так уверен в ее стабильности?

– Потому что я изолировал источник безумия. Теперь она хотя бы не галлюцинирует в самый неподходящий момент. Это позволит мне выиграть время и детально изучить фабулу бреда.

– Ты в своем уме? Она под гипнозом придумала небольшой мир и разделила его надвое забором из колючей проволоки. Что это, если не символизация психического распада?

– Не бойся, мозг у нее не треснет.

Трещина в озере понемногу расползалась.

– Не треснет. Но и пользы от ваших совместных фантазмов никакой. Как это вообще может повлиять на органическое течение болезни?

– И тем не менее, как-то повлияло. Я до конца не уверен, что здесь вообще замешана органика.

– Игнатий! Органика не может не быть замешана. Мозг твоей пациентки проспиртован насквозь, если уж на то пошло.

– Если ты про алкоголь, то он стабилизирует Сару. Напиваясь, она демонстрирует устойчивое компенсаторное поведение, выражающееся в творческой активности. Рисует.

– С ее слов.

– Ты сама учила меня безусловно верить клиенту, какую бы лапшу он не вешал.

– Еще я учила вовремя снимать лапшу с ушей. Ты не слышишь или не хочешь слышать тревожного звоночка.

– Это не звоночек. Это рингтон. Слушаю.

Звонок от пациентки поздним вечером был не слишком желательным явлением. Поколебавшись, Аннушкин решил-таки ответить. Случай с подкроватным чувством вины показался ему подозрительно простым. После Сары все случаи казались подозрительно простыми.

– Я не поздно? – раздался в динамике бодрый голос. Слишком бодрый. С маниакальными нотками.

– Добрый вечер. Не очень.

– А я вам из-под кровати звоню!

– Откуда?!

– Из-под кровати! Да вы не пугайтесь. Я просто решила проверить, насколько помогла ваша терапия.

– И насколько же?

Прятки под кроватью вряд ли можно было считать терапевтическим эффектом.

– На все сто! Ни страха, ни стыда, ни совести, – пациентка истерично хихикнула. – Спаси…

Последние слова она практически просвистела, поэтому Аннушкину показалось, что в конце вместо «спасибо» прозвучало «спасите». Но, во-первых, трубку клиентка уже положила. Во-вторых, терапевт должен быть терапевтом только внутри кабинета. В-третьих,..

– Загулялся я тут с тобой. У моей благоверной особые представления о финитности супружеского долга. Взыскивает получше любых коллекторов.

– Коллекторы взыскивали с тебя супружеский долг? Травматический опыт, сочувствую.

– Светлана Александровна! Что началось-то?

– Я не знаю, что у тебя в голове началось, если ты с телефонными хулиганами так мило беседуешь. Просто не отвечай на звонки, и он отвяжется.

– Кто?!

– Тебе не звонили? Странно. Всех моих знакомых донимает. Ты неправильно смотришь, ты неправильно смотришь. Потом матом кроет. Чего это тебя перекосило?

– Слушай, а этот твой телефонный хулиган случайно не…

– Светка! Ох, дремучий корень, еле нашел. Добрейшего, товарищи!

Из-за деревьев к озеру выбежал бодрый дедушка в заячьем тулупчике и с рацией.

– Здравствуйте, Семен Леонтьевич, – хором откликнулись мозгоправы.

– Тут такое дело. Над нами вертолет завис. Запрашивает посадку и срочную психологическую помощь.

– Кто-то из постоянных?

– Нет. Наоборот. Нормальный мужик, порядочный. Оборонку нашу поднял. Ты о нем поди слышала.

Вообще-то рабочий день, а также вечер и кусок ночи давно закончился, но Света никогда не торопилась к домашнему очагу. Его пламя давно не грело душу, а медленно ее вымораживало. Долго раздумывать не пришлось.

– Пусть приземляется и ждет в моем кабинете. Я скоро.

– Ударница ты, Светлана Александровна. Не бережешь себя, – неумело изобразил сочувствие Игнатий, когда смотритель парка скрылся между соснами.

– Завидуешь?

– Завидую. Вместо отдыха меня ждут очередные скачки. Устал, как

– Собака, – бормотал во сне Янковский.

Озерская искоса посмотрела на спящего в кресле. Запрашивать срочную психологическую помощь только для того, чтобы выспаться. Такого в ее практике еще не было. Впрочем, если клиент оплачивает посадочное место, то почему нет? Пусть отдыхает, раз приземлился в хвосте расписания. Пора перевести часть специалистов на ночную смену, когда из бессознательного на охоту выходит

– Собака.

Ну хотя бы и собака. Спящий пациент был знаком Светлане по выпускам новостей. Янковскому принадлежал весь рынок военной микроэлектроники. Точнее, он заменил собой рынок. На выгодные сделки и перспективные патенты у Станислава отменный нюх, которому позавидует