Лайф Квест

Кристиан недолюбливал кота, но сейчас ощутил слабый укол совести. «Оговорил беднягу. Нехорошо, если бабуля его отругает, но не мог же я выдать Канга? Да она бы и не поверила». Как ни странно, но про Канга он никому и никогда не рассказывал. Ни бабушке, ни маме, пока та еще жила с ними. Даже когда сам был маленьким и несмышленым. Наверное, потому, что мама ненавидела собак. Если бы она выгнала Канга – Кристиан ушел бы с ним. На улицу, на вокзал, в лес – все равно куда. Единственного друга не предают.

Ругать Муську бабушка не стала. Повозилась в ванной, очевидно, проверяя кошачий лоток, а затем доковыляла до гостиной и прилегла на диван.

– Бабуль, ты что? – Крис оставил на столе недоеденный завтрак и бросился к ней. – Может, врача вызвать? Или, давай, померяем давление?

Растерянный, он искал на тумбочке валидол. Хотя и так знал, что таблетки не помогут, да и врач, если и приедет – ничего особенного не обнаружит. А вот края червоточины тревожно пульсировали. Плохо.

– Голова закружилась. Ты иди, милый, а я полежу немного, и все пройдет. Старость – не радость.

Крис поморщился. У него эта фраза скоро из ушей полезет! Какая уж тут радость.

Канг мягко ткнулся мордой ему в колено, словно спрашивая: «Хозяин, что – то не так? Нужна моя помощь?»

– Да, – вздохнул Кристиан, – нужна. Останься сегодня с бабулей, ладно?

Пес ответил умным, почти человеческим, взглядом. Мол, иди, хозяин, и будь спокоен – я о ней позабочусь. Он слабо махнул хвостом и вытянулся у дивана, положив морду на передние лапы и сразу сделавшись плоским, как мохнатый коврик.

Школа, в которой учился Крис, находилась в соседнем микрорайоне. Минут двадцать пешком – через бывший стадион, где уже полгода что – то строили, потом дворами, по узкой асфальтовой дорожке, стиснутой глухими стенами – или пару остановок на автобусе. После вчерашнего дождя территорию стройки наверняка развезло. Кристиан не любил транспортную давку, особенно утром, в час пик, когда и стоять толком не можешь – болтаешься в переполненном салоне, как сосиска в банке – но и месить грязь не хотелось. Особенно, новыми кроссовками.

В автобусе пахло цветами – почти как в теплице ботанического сада. И так же душно и жарко. Крис мгновенно вспотел в глухо застегнутой ветровке, но даже руку не мог высвободить, чтобы расстегнуть молнию или отереть лоб. В бок ему упиралась острым углом чья – то сумка, а в нос уткнулся кулек с гладиолусами, обернутыми газетой. Весь салон был забит мелюзгой с огромными букетами и громоздкими ранцами. Они толпились в проходе или сидели друг у друга на коленях – веселые и нарядные – и галдели, как целая стая воронят. Тут же жались взволнованные мамы и бабушки, и отцы с фотоаппаратами. Первое сентября. День знаний. Знали бы они, что их праздник – пир во время чумы. Примерно у половины родителей, а также у некоторых ребятишек под сердцем зияли червоточины. У одних – крохотные, как горошины, плоские и глянцевые, едва отличимые от брошки или пуговицы. У других – большие и глубокие, будто кротовые норы.

Кристиану хотелось зажмуриться крепко – крепко, но с закрытыми глазами его укачивало. Чтобы отвлечься, он стал читать заметку на газетном кульке. Вернее, ее фрагмент – без начала и конца. Вдобавок, мокрая бумага порвалась кое – где, а кое – где перегнулась, так что из текста выпали некоторые слова и целые фразы. Поэтому Крис никак не мог взять в толк – что это такое. Научно – популярная статья или какой – то газетный розыгрыш, сюжет нового голливудского блокбастера или фантастический рассказ из рубрики «творчество наших читателей»? Речь шла о странном астрономическом явлении с не менее странным названием «звездная гниль». По непонятной причине звезда вдруг начинала тускнеть. Сперва покрывалась мелкой черной сеткой, которую автор статьи остроумно именовал «чадрой», теряла светимость, потом деформировалась, будто гнилое яблоко, у которого темнеет и проваливается бочок. Одновременно вокруг нее формировалась зона искаженного пространства, в телескоп видимая, как белесые, хаотические разбросанные в поле зрения пятна, визуально похожие на хлебную плесень.

Кристиан покачал головой. Глупость, если вдуматься. Любой первоклашка знает, что звезды – это гигантские газовые шары, излучающие свет. Как они могут плесневеть или гнить? Хотя это, конечно, иносказание. Ему очень хотелось прочитать статью до конца, узнать, чем вызваны столь необычные эффекты. Что если попросить мальца развернуть букет? В конце концов, он подарит учительнице цветы, а обертку все равно выкинет. Но нет, неудобно. Ребенок, чего доброго, испугается, а вокруг скажут: «Вот, дылда, привязался к малышу. Позарился на старую газету». Мальчишка, кстати, здоровый, без червоточины… Может, и отдал бы – просто так. Да, но если он неправильно поймет… Нет, нехорошо.

Пока Кристиан раздумывал, автобус остановился, и толпа школьников хлынула к выходу, образовав у дверей бурлящую запруду.

Глава 3

Если закрыть глаза, то сначала наплывает густая темнота, а потом на ее фоне разрастается ярко – синее пятно. В его сердцевине клубятся тончайшие золотые нити и, разбегаясь из центра, исчезают где – то на периферии сознания. За ними следом незаметно тает синева, и появляются цветные картинки.

Кристина их смотрит, как кино. Кино без звука и без титров. Иногда оно становится слишком страшным. Когда она видит, что может творить человек с человеком, на что способна стихия и насколько равнодушно – беспощаден случай, ее охватывает ужас. Она открывает глаза, прогоняет видение и начинает горячо молиться. За себя, за маму и даже за маминого мужа, хотя она к нему не особо привязана – скорее воспринимает, как доброго соседа. Человека хорошего, но чужого. Но и врагу, не то что, соседу, Кристина не пожелала бы того, что видит внутренним зрением.

Если бы только она могла как – то помочь, как – то предотвратить… но ни место, ни время происходящего неизвестно. Просто на следующий день, через трое суток, а иногда и через неделю в новостях рассказывают о взрыве бытового газа, или о грузовике, смявшем коробку остановки вместе с пассажирами, или о страшном наводнении, унесшем сотни жизней. Вот только для нее, для Кристины, это не новость. Она все это уже видела.

Как видела собак, повешенных на деревьях, собак с отрубленными головами и собак, с которых заживо сдирали кожу. Видела детей, насмерть забитых собственными родителями. Видела много всякого разного, способного шокировать взрослого, не только девочку – подростка.

Кто и зачем ей все это показывает? Кристина не знает. Но в такие минуты ей очень больно, и она беззвучно плачет.

Тогда появляется Канг, кладет невесомую голову ей на грудь, и сердцу становится легче.

– Канг, зачем мне это видеть? – шепчет Кристина. Хотя знает, что он не ответит. Собаки не разговаривают. Даже такие необычные, как ее верный друг.

Быть может, они просто мудрее людей и знают, что от разговоров мало толку.

Она и сама с детства не любит пустую болтовню. Особенно с надоедливыми взрослыми. У мамы всегда было много подруг. Шумные, назойливые, приходя в гости, они первым делом кидались к маленькой Кристе. Та стойко переносила домогательства, но никак не могла понять, почему они коверкают язык, сюсюкают и обращаются с ней, как с умственно отсталой.

– Ну, расскажи стишок, Кристиночка.

– Не хочу.

– Такая большая девочка, ты уже должна знать стихи! Сколько тебе лет? Покажи на пальчиках.

– Мне три года.

– Смотри – ка, какая серьезная! Как большая, – умилялась очередная гостья. И начинала приставать с объятиями или того хуже – с поцелуями. Не догадываясь, очевидно, насколько неприятны маленькому человеку запахи чужого тела, настоянные на крепких духах, и прикосновения чужих, напомаженных губ.

То ли дело, когда на руки брал дедушка. Он был большой и добрый, от его рубашки приятно пахло утюгом и одеколоном. Дед часто сажал внучку на стол, сам садился рядом на стул и читал ей книжки.

Он единственный из всех взрослых видел Канга. А, может быть, не видел, а просто подыгрывал. Она любила дедушку больше всех на свете, а он взял и умер.

И тогда Кристина замкнулась в себе.

Отвечала на вопросы, но очень неохотно и не с первого раза. Перестала выходить во двор, даже если там играли в прятки, а в детском саду упрямо игнорировала детей и воспитательницу.

По совету подруг мама отвела ребенка к психологу.

Им оказался высокий, худощавый мужчина с тихим голосом и светлыми добрыми глазами за толстыми очками.

Дедушка тоже носил очки, только у него они были еще толще. И все равно, ему приходилось, читая, водить по странице носом. Так плохо он видел. Он любил свежие газеты и поэтому кончик носа у него всегда был перепачкан типографской краской.

Очки, как у дедушки, и мягкий, спокойный голос сразу внушили доверие.

Когда Игорь – так звали психолога – спросил, умеет ли Кристина рисовать, она ответила утвердительно.

Еще бы она не умела рисовать! Они с дедом изрисовали не одну толстую тетрадь и не один альбом.

Иногда дедушка одним росчерком сажал на страницу закрученную загогулину, а Кристя из неё ловко вырисовывала ушастого слоненка или длинношеего жирафа, или самолет с пропеллером. Иногда он ставил кляксу и сгибал листок пополам – тогда рисунок выходил совершенно фантастическим. Но больше всего Кристине нравилось рисовать по заданию – персонаж прочитанной сказки, или дом в саду, или зверей в зоопарке. Но только чтобы потом обязательно рассматривали и хвалили.

Игорь на похвалу не скупился:

– Какая интересная собака! Гривастая, похожа на льва… никогда такой не видел. Твоя?

– Моя, – ответила Кристина с гордостью. – Только ее никто не видит кроме меня. Дедушка видел, но он умер.

– Ты скучаешь по дедушке?

– Конечно, скучаю, – ответила Кристина и заплакала. Слезы покатились по щекам – круглыми, блестящими горошинами, и тут же появился Канг. Он вышел из угла кабинета, из – за растения с листьями, похожими на кружевные уши слона. Неслышно ступая, подошел к столу и положил голову на столешницу.

Уставился голубыми, как незабудки, глазами на психолога, словно проверяя – не обижает ли тот его маленькую хозяйку.

Кристя перестала плакать и улыбнулась.

Игорь тоже улыбнулся в ответ и вопросительно поднял брови.

– Он пришел, – сообщила Кристина.

– Кто?

– Канг.

– Твоя собака?

– Да. Он всегда приходит, когда мне плохо.

– Понятно. Хороший у тебя друг. Я бы тоже хотел иметь такого. А это твоя мама, да? Красивая. Хорошо получилась.

– Да, мама красивая, – вежливо подтвердила Кристина. Ей нравился этот человек с добрыми глазами, похожими на рыбок в аквариуме. Две продолговатые светлые рыбки за выпуклыми стеклами.

– А это, наверное, Кристина? Эта маленькая девочка у окна, да?

– Да, это я. Похоже?

– Очень похоже. Ты любишь смотреть в окно?

– Любила раньше. Дедушку ждала – он приносил то мороженное в стаканчике, то книжку – раскраску. Но он больше не придет.

– Что поделаешь, Кристина. Когда человек умирает, мы прощаемся с ним навсегда.

– Нет, он возвращался! – запротестовала она. – Он приходил. Много раз во сне. А несколько раз я его видела у моей кровати ночью. Я ему рассказывала наши новости. У соседей пропала кошка Мурыська и весь двор ее искал. Но так и не нашли. Зато я, когда мы с мамой шли из садика, нашла мертвого воробья. Я сильно плакала, и мы похоронили его в саду за мыльными цветами.

– Какими цветами? – переспросил Игорь.

– Мыльными. Ну, такие белые цветы, на колокольчики похожи, если поплевать на них и ладошками растереть, будет мыло.

– Ах вот как… не слышал про такое.

– А потом он сказал, что больше не придет и перестал приходить. Он был очень грустный.

– Кристина, это просто сон. Ты скучаешь по дедушке, вот он тебе и снится.

– Ничего не снится! Я видела его наяву. Вот как тебя! Извините, вас. Только он не словами говорил, а… они как будто сами у меня в голове появлялись. Ну, так еще бывает, когда мысли читаешь.

– Ты читаешь мысли? – в очередной раз удивился психолог.

– Да, а что? А вы не читаете разве?

– Нет. Как – то не получается.

– У меня тоже не всегда получается. Но вот так бывает, что я отвечаю на вопрос, а человек только еще хотел спросить. Вот так же в голове дедушкины слова появлялись…

Так, постепенно, Кристина поведала Игорю все свои секреты. И, конечно же, стала считать его другом. Ведь секреты не доверяют посторонним.

Она все больше и больше привыкала к встречам с психологом, к его вниманию и одобрению. И даже стала рассказывать в садике, что у нее теперь есть новый друг – взрослый и красивый. Может быть, когда она вырастет, они поженятся.

Бывшая подружка Ирка стала смеяться, нарочито громко и обидно. Кристина разозлилась, а Канг встал на задние лапы и легонько толкнул обидчицу в грудь.

Та со всего размаху села на пол – квашня квашней – и завыла так громко, что стоявшая в дверях воспитательница бросила точить лясы и примчалась на помощь пострадавшей.

– Она меня толкнууулааа взглядом, – выла Ирка, а из носа ее лезли отвратительные пузыри.

– Петрушкина, прекрати рыдать! Взглядом не толкаются, что ты придумываешь? Насмотрятся телевизора и блажат! – сердилась круглая, плотная, как резиновый мяч Клавдия Андреевна.

– Она толкнууулааа! – упрямо повторяла бывшая подруга.

– Она за взрослого дядьку замуж собралась, – доверительно сообщила новая Иркина подружка, заменившая Кристину.

– Что? – глаза Клавдии Андреевны вытаращились так сильно, что показалось, будто еще немного, и они выскочат из орбит и, подскакивая, упрыгают куда – нибудь в угол.

Вечером воспитательница о чем – то долго беседовала с Кристининой мамой.

Уже и калейдоскоп надоел, и мозаика – словно сама собой – сложилась в картину с домом, деревом и огромным солнцем, а беседа все продолжалась.

Перебивать взрослых неприлично, но подойти поближе и напомнить о себе – не преступление.

– Она очень, очень хороший специалист. И берет недорого, – убеждала Клавдия Андреевна, а мама с сомнением рассматривала какую – то бумажку.

– Сейчас пойдем, Кристиночка, – опомнилась она, заметив тоскливый взгляд дочери. – Спасибо, я позвоню, узнаю, и цена подходящая, и к дому ближе.

На следующий день Кристину повели к новому психологу.

– Она очень хороший специалист, – пересказывала мама слова воспитательницы, – и берет недорого.

– А Игорь? Я хочу к Игорю!

– Игорь Андреевич уехал, – объясняла мама.

– Куда?

– Откуда я знаю куда? Ой! – она чуть не упала, споткнувшись на щербатом от времени асфальте. – Каблук сломала! Почти новые туфли!

После такой трагедии Кристина не решилась на дальнейшие расспросы и обреченно пошла за хромающей на одну ногу мамой.

Усатая, толстая тетка приторно улыбалась и не скупилась на ласковые словечки. Из – за них ее речь походила на птичий щебет:

– Проходи, Кристиночка! Садись на стульчик, вот так. Возьми ручечку, возьми карандашик. Вот тебе листочек. Нарисуй дядю Игоря.

– Не хочу! – сердито поджала губы Кристина. Канг пристально посмотрел на нового психолога и поднял шерсть на загривке.

Женщина, имя которой Кристина так и не запомнила, его, разумеется, не увидела, но отчего – то побледнела, а из крупных пор на ее лице проступили капли пота.

Мама с Кристиной сходили к ней пару раз, но это не принесло ни радости, ни удовлетворения. Ни Кристине, ни ее маме, ни психологине.

На этом все и закончилось.

Пару раз, лежа в кровати, Кристина слышала через тонкую стенку, как мама жаловалась засидевшейся до ночи подружке на судьбу. Тяжело одной, без мужа растить детку, да еще такую проблемную. Вечно у неё перепады настроения, какие – то выдуманные собаки, невиданное упрямство и отсутствие нормального контакта с окружающими.

– За школу переживаю, – делилась мама, – уж слишком Кристя закрытая. Не общительная! Найдет ли общий язык с преподавателями, одноклассниками? Не повлияет ли это на оценки? Ленивая еще до ужаса, а ведь способная!

– Индиго… индиго… – доносилось сквозь синий туман незнакомое, красивое слово и уплывало следом за Кристиной в неведомую страну. Что это за страна, откуда она взялась – то ли приснилась когда – то, то ли придумалась – неизвестно. Сколько Кристина себя помнила, с самого раннего детства, ложась в постель, она переносилась в волшебное царство цветущих садов. Вдвоем с Кангом они бродили по пустынным тропинкам и аллеям, то проходя сквозь розовато – белую дымку цветущих вишен, то углубляясь под сумрачные своды раскидистых, мшистых дубов, то вырываясь на солнечный луг, сплошь покрытый пестрым цветочным ковром. Она знала наизусть все тропинки и переходы, знала, что лабиринт из аккуратно остриженных кустарников ведет к легкому мостику из бамбука. По нему всегда так забавно стучали коготки Канга – цок – цок, цок – цок. А внизу шумела река, перекатывалась через огромные круглые камни и устремлялась дальше, петляя между изумрудных пригорков.

На другом берегу стояла беседка, вся увитая жасмином, а внутри беседки кто – то подвесил плетеный гамак с кружевной бахромой.

Кристина ложилась, закрывала глаза и слушала, как шумит река. Канг оставался рядом и охранял хозяйку. Так она и засыпала, убаюканная рекой и ощущением абсолютного покоя и безопасности. Наверное, поэтому она никогда не заходила дальше. Туда, где вдалеке сияла белизной березовая роща.

Так было всегда, особенно, когда Кристя была совсем маленькой.

Но чем старше она становилась, тем дальше уносило её от райских садов, прозрачной реки и старой беседки. Все чаще путь преграждали трагические и пророческие видения, от которых колотилось сердце, а на глазах выступали слезы.

С возрастом протоптанные в волшебный мир тропинки становилось находить все труднее, а вместо них в душу, как в открытые шлюзы, мутными потоками устремлялись страхи и беспокойства.

Вот как сейчас.

Кому как, а ей оставлять более – менее привычный, обжитый мир страшновато.

Да, она уже не ребенок и прекрасно понимает, как повезло маме. Наконец – то в её жизни, появился порядочный, надежный и добрый мужчина.

Мама всю жизнь переживала, что не смогла дать дочери полной семьи. Так уж вышло, растила дочь сама, без отца.

Кристину этот факт ничуть не беспокоил и не расстраивал. Она ко всему в жизни относилась философски. Есть и хорошо, нет, значит, и не надо.

Главное, чтобы никто не донимал пустыми разговорами и не лез в душу. Им с Кангом и так неплохо. В школе все давно к ней привыкли, есть пара неблизких подруг, оценки нормальные, а дома – книги, фильмы и мечты, мечты, мечты.

– Канг, ты здесь? – она свесила голову с кровати.

Опять куда – то подевался, где – то бродит. Наверное, ушел по мосту в беседку без нее.

Но ничего, объявится. Все будет хорошо. Да, на новом месте всем будет хорошо.

Там будет большая квартира с огромной кухней и высокими потолками, которая досталась Юре в наследство.

Там большой город с кучей университетов, а не городишко с парой колледжей на всех выпускников.

И работа маме найдется с хорошей зарплатой, и в театр можно ходить хоть каждую неделю.

Да, там всем будет лучше, без сомнения.

Вот только почему – то сосет под ложечкой и никак не удается уснуть.

Глава 4

Что заставило его тревожиться, ерзать на стуле, глупо улыбаться и, рискуя получить замечание, с треском катать по столу граненый карандаш? Крис никогда не мешал на уроках. Он слушал внимательно, а если становилось совсем не интересно, тихо гладил под партой Канга, или, загородившись открытым пеналом, думал о чем – нибудь своем.

Первое сентября – это всегда тяжелый день. После легкости одиночества надо снова окунаться в плотную ауру толпы. Срочно наращивать защитную кожицу, истончавшую за лето – иначе будет больно и плохо. Крис хорошо относился к одноклассникам – к каждому по отдельности. Однако, собранные в тесном замкнутом пространстве, они на него давили. Не сознательно, одним своим присутствием. Когда людей много, они превращаются в одно огромное чудище, которое громко шелестит страницами, шепчется, скрипит ручками и стульями, громко дышит и громко думает.

Но сегодня все было не так. Правильнее, что ли, как – то непривычно ярко. Заоконное солнце рассиялось, словно летнее, воздух стал прозрачнее и чище, а букеты на столе у Лады Петровны запахли резче и изысканней. И сама учительница – флегматичная, полноватая блондинка в шерстяном джемпере с бесформенным воротом – казалась бодрее, чем обычно, и джемпер неожиданно ей стал к лицу.

Мир странно и неуловимо изменился – сделался радужным, полноцветным – от этого Крису не сиделось на месте. Хотелось встать и пройтись по классу, или громко засмеяться, или перекинуться парой слов со смешливой Ленкой Алехиной, соседкой по парте. Сказать какой – нибудь пустяк – и такой же пустяк услышать в ответ. Не мяться, не вымучивать из себя каждую фразу, а хоть раз в жизни повести себя, как любой нормальный подросток.

– Щеглов, о чем я сейчас говорила?

Кристиан вздрогнул.

– Э… об экзаменах? ЕГЭ?

Увы, не угадал.

Учительница огорченно всплеснула руками.

– ЕГЭ вы будете сдавать в одиннадцатом классе. Опять мечтаешь на уроках, Щеглов? Спустись, наконец, с небес на землю. Этот год будет очень трудным и очень ответственным. Константин! Ты меня слушаешь?

Крис поморщился. Машинально потянулся рукой под парту – но Канга там, конечно же, не оказалось. Он ведь не мог оставить бабушку одну.

– Слушаю, Лада Петровна.

– Обращаюсь ко всем! – переключилась на класс учительница. – Уберите мобильные телефоны и положите руки перед собой. Я прекрасно вижу, кто чем занимается. Это последнее предупреждение – буду отбирать и отдавать вашим родителям!

«Щегол, на фига Ладушку раздраконил?» – громко прошептал с задней парты Витька Берендеев.

«Да ему то по барабану, у него и мобильника то нету!»

По классу прокатился сдержанный смешок.

В дверь постучали, и вошла незнакомая девочка, а следом за ней – Канг.

Кристиан даже привстал. Неужели что – то с бабулей? Пес приветливо махнул ему хвостом, но вместо того, чтобы подойти, сел у ног девчонки.

– Извините, – звонко сказала новенькая, – за опоздание. Я не могла найти класс.

Держалась она просто и уверенно, без капли смущения. Пестрая холщовая сумка заметно оттягивала плечо. По всему видно – прилежная ученица, привыкшая все учебники таскать с собой.

Ладушка, впрочем, не рассердилась.

– Ты Кристина Сорокина?

Девчонка кивнула.

– Ребята, Кристина приехала из другого города и теперь будет учиться с нами! Садись, Сорокина. За третьей партой, рядом с Мишей Поволоцким есть свободное место.

Новенькая, казалось, не слышала учительницу. Она стояла, уронив к ногам чудную сумку, и во все глаза смотрела на Криса.

«А ведь мы похожи», – подумал отчего – то Кристиан.

Абсурдная мысль, если разобраться. Что может быть общего у чернявого, тощего паренька, которого еще пару лет назад дразнили «спичечным человечком», пока окончательно не приклеилось к нему «отфамильное» прозвище – Щегол, и симпатичной девчонки с шикарной копной медно – рыжих волос, яркими, словно накрашенными, губами и смелой улыбкой? На этой Кристине Сорокиной даже простой джинсовый костюм сидел, как платье королевы. Не мудрено, что так в себе уверена – красивым легче идти по жизни.

Нет, разные они. Вот только глаза одинаковые – небесные, воздушно – голубые, с облачной поволокой и хрустальным сиянием во всю радужку. «Как у ангела», – умилялась, бывало, бабушка Кристиана, дивясь, что не в их, не в Шегловскую породу уродился внук. Цвет весны, невинности и умытого дождем утра. Да нет, не может девочка с такими глазами быть задавакой! Да и Канг к ней льнет, будто к хозяйке. Странно.

Новенькая опустилась на стул рядом с Поволоцким, через проход от Криса, а белый гривастый красавец разлегся под ее партой, вытянув лапы и положив морду на Кристинины туфли.

«А про меня словно забыл, – с легкой обидой подумал Кристиан. – Как будто не мой пес».

Делая вид, что поправляет брюки, он нагнулся и чуть слышно, одними губами позвал:

– Канг!

Кристина обернулась – резко, словно ее не окликнули даже, а стегнули кнутом. Зрачки в тонком серебряном ободке – огромные от удивления.

– Ты знаешь, как зовут мою собаку?!

– Так это твоя собака?

– Разговоры за третьей партой! – Ладушка хлопнула ладонью по столу. – Щеглов и Сорокина! Нет, это надо иметь гражданское мужество, чтобы на уроке болтать вслух! Константин, ну, сколько можно? Сам не учишься и другим не даешь? Еще одно замечание – и завтра придешь на занятия с бабушкой.

Сзади захихикали, и не понятно было, смеются они над Крисом, над его бабулей или просто радуются чему – то своему.

На перемене Кристина сначала долго беседовала с Ладушкой, показывая ей какие – то тетрадки, а потом, окруженная стайкой девчонок, гуляла по этажам, заглядывая в классы и посматривая на стенды с фотографиями и выпусками стенгазеты. Канг—2 тенью следовал за ней, но на него, естественно, никто не обращал внимания. Крис так и не решился подойти и заговорить, хотя вопросов крутилось на языке столько, что, казалось, и дня не хватит их все задать.