Внук Донского

Кельи были не в пример меньше жилища библиотекаря. Чем-то шкаф размерами напоминали. Места там хватало только на один лежак и миниатюрный столик. На стене располагалось несколько икон, выполненных неряшливо. Маленькое сквозное оконце давало доступ свежего воздуха, но всё равно чувствовалась какая-то затхлость, как от несвежего белья.

В темноте почувствовал, что меня кто-то трогает. Вскочил, перепугавшись, и сам перепугал молодого послушника. Он пришёл звать меня на заутреню. Оказывается, уже ночь пролетела и за окном брезжил рассвет. Как было обговорено, я отказался идти, сославшись на сильную головную боль.

– Братие мнози потравишася, ядь лиху снидах, – согласился со мной парень.

Он вежливо поклонился и вышел из кельи. Я никак не мог вернуть прогнанный сон и прошёл в келью к боярину. Фока тоже не спал, маявшись от желания испить чего-нибудь. Принёс ему воды, но так похмелье не лечится. Слишком забористым оказался импортный напиток. Предложил ему потерпеть до появления нашего благодетеля.

Пришёл чем-то обрадованный отец Вонифатий и позвал в свою просторную келью. Там мы от него узнали, что с утра в темном закоулке коридора нашли голого и полуживого отца Кирилла, выполняющего в монастыре обязанности спекулатора, то есть порщика провинившихся монахов. Судя по довольному облику нашего благодетеля, этот Кирилл ему тоже сильно не нравился. Закрытые коллективы, занятые в основном бездельем, являются питательной средой для склок, дрязг и прочих сотворений мелких пакостей. Узнав от меня о пострадавшем монахе, Вонифатий не удержался и сходил туда посмотреть. Затем он подменил у меня ночью рясу на другую, а ту подбросил на пол в келью к другому своему недоброжелателю, соорудив таким образом видимость содомитской связи. Ну, да, рясы тут зачем-то помечались нашивками. Вот так и живут доблестные стяжатели духа святого. Лихо клубится жизнь монастырская. Бедного отца спекулатора в скором времени ожидал церковный суд и осуждение за богомерзкие связи.

Обсудили совместно с библиотекарем возможные наши действия на предстоящий день, третий день моих хроноприключений в теле княжича Дмитрия Красного. Пока что злоключений. Со временем я, конечно же, адаптируюсь и не стану попадать в глупые ситуации, а пока что я – иновременный человек. Живу, думаю, поступаю не так, как это принято теперь, огребаю и офигеваю.

Вонифатий предложил Фоке остаться в монастыре хотя бы на недельку. Отдохнуть здесь и накопить силы перед дальней дорогой. Ну, а мне он предложил остаться тут насовсем, стать монахом. Бывшему боярину не терпелось поскорее покинуть этот несчастливый для него город, да и я очень беспокоился, что гудцы до сих пор в лапах одноглазого маньяка. Страшно было даже подумать, что он мог во злобе с ними сотворить. Я высказал соображения насчёт использования монашеского одеяния. Отец Вонифатий и Фока одобрили. Люди боярина Единца не додумаются искать беглецов среди монахов. Порть посконную решили не выбрасывать, а использовать в качестве исподнего. Грубая ткань рясы будет натирать кожу. К тому же сабля хорошо скрывалась в складках рясы.

Библиотекарь проводил нас до ворот. Попрощались сердечно. Фокий пообещал, что вознаградит гостеприимного монаха, как только сам войдёт в силу. Настала очередь и нашему расставанию. Крепко обнявшись на прощание, мой подельник сунул в руку записку на пергаменте и велел передать своему бывшему подчинённому.

– В граде живе знамец, дьяк мой бывый[380] Алимпий. При дворе княжа Юрия не последний муж. Солещи ему сию вестку от ми. Он пособнет те с радостию, – сообщил мне партнёр и, вздохнув, добавил: – Узрю ли тя паки, друже мой Митка? Поне мал летами, да доблиен[381]. Ато те ангелы горни[382] пути мостят.

И мы пошли в разные стороны. Я какое-то время смотрел ему вслед. Стать, походка, всё выдавало в нём воина, но не монаха. Пергаментный лоскуток оказался с одной стороны шпаргалкой с молитвами. С другой, чистой стороны рукой Фоки было написано уверенным почерком: «Друже мой Алимпие. Сей отроче есть сподручник мой Димитрие. Ряд к те емле. Пособи ему».

9

На галицком посаде уже кипела, клокотала и била гейзером обыденная суета, несмотря на раннее утро. Простые люди на Руси всегда уважали монахов и священников, в отличие от жителей Западной Европы. Считалось, что монахи в монастырях молитвами и праведностью притягивают святость на земли близлежащие, насыщают ею людей, на них проживающих. Ради этого люди были готовы делиться всем с насельцами монастырскими, чтобы только не прекращались молитвы распевные да звон колокольный благовестный. Иногда люди подходили и просили благословения, а у меня даже креста на теле не имелось. И смех, и грех.

Никакого переполоха по факту побега не наблюдалось. Представляю себе лицо конченой твари Кирияка, когда ему доложат о нашем с Фокием исчезновении. Жаль, что теперь нет соответствующей техники, чтобы такой момент запечатлеть.

Западный вход в город венчала надвратная башня. В огороженном крепостными стенами пространстве располагались преимущественно усадебные строения знати. Простолюдины редко проходили в город, в основном только по работам, в докучную[383] палату княжеского дворца и в две церкви – деревянную Всемилостивейшего Спаса и каменную Рождества Пресвятой Богородицы, построенную на холме около дворца правителя.

Усадьбу дьяка Алимпия не пришлось долго искать. Она располагалась в нижней части города возле деревянной церкви. Мальчишки проводили меня до невеликой, но добротной и уютной усадебки. Долго стучал в резные ворота. Ширина улицы в городе была величиной непостоянной. Она то сужалась, где даже всадникам было трудновато разъехаться, то расширялась до размеров площади. Там, где я стоял, было как раз узковато. Приходилось попросту вжиматься в забор. Хорошо, что улицы в Галиче были вымощены деревянным брусом. Не взмётывалась пыль после проезда всадников, которые обычно проносились бешеными экспрессами, не опасаясь сбить людей. Сословность проявлялась внешне не только в одеждах и наличии оружия на поясе, но и в способах передвижения. Если верховой, то значит, знатный. Простолюдин, не успевший увернуться и попавший под копыта лошади, считался сам виноватым.

На стук наконец-то выбрался хмурый подросток, поразительно похожий на моего школьного друга Костяна, или попросту Кошака из-за классного умения паркурить. Он выслушал меня, взял записку и повёл куда-то за собой. Во дворе указал подождать возле крыльца и ушёл. Вскоре на невысокое крыльцо вышел черноволосый мужчина с узким лицом, который ещё больше удлиняла типичная для дьяков узкая борода. Человек этот мне был незнаком. Не встречался с ним во дворце. По правде сказать, я мало ещё кого знал из отцовых служащих.

Оглядев меня, дьяк жестом указал следовать за ним. Я оказался в небольшой трапезной. Алимпий присел за стол и предложил сесть напротив, не сводя с меня пристального взгляда. Вполне возможно, что он где-то видел меня, но не мог никак вспомнить. Поинтересовался неожиданно низким голосом:

– Иде тей дружник днесь?

Я пожал плечами.

– Где-то за городом.

– Хоче поснедати? – предложил дьяк после затянувшегося молчания.

Кивнул. Явился кувшин с каким-то напитком. Хозяин разлил его по деревянным кружкам. Глотнули хмельного мёда.

– Сказывай, иже хотел сведати, – наконец-то перешёл к сути дела приятель Фоки.

– Моих друзей должны будут судить за то, чего они не совершали. Гудцы они. Мирон Рак и Треня Заяц их имена. Единец принудил их пытками себя оговорить. Помогите вернуть им свободу, – попросил княжеского чиновника.

– В чём их винит боярин Единец?

– Якобы они укрыли бежавшего холопа…

– Ряд тужный есть. Аще доводность по им покончена, заутра по соботе княжий суд состоится. Пособлю, аще мочно[384].

Вот и славно! Мне бы не хотелось ради спасения гудцов возвращаться в родные пенаты, ставшие для меня слишком опасными.

Оставаться далее со мной Алимпий не мог, так как спешил на службу. Работал он в тайной палате доводным дьяком, то есть подручным мерзкого Кирияка. Не довелось встретиться с ним в кремеле, потому что ему занедужилось тогда. Мне было предложено оставаться до исхода судебного процесса над гудцами здесь в усадьбе, в гостевых комнатах. Холопы в лице хмурого мальчугана получили указание выполнять любое моё пожелание. Чем я и воспользовался, заказав себе безразлично какого вина с заедками. Мёд не понравился из-за какого-то странного вкуса. Мне не хотелось оставаться в одиночестве, и я предложил холопу составить мне компанию. Парнишка сильно засмущался, но выполнил моё пожелание и сел за стол передо мной. Разговорились о всяком разном, насыщаясь кисловатым вином со сладкими пряженцами и яблочной пастилой. Селиван рассказывал, в основном, о своей холопской юдоли, а я больше упирал на темы о монастырской жизни с приправой из анекдотов. Довёл парня до катания по полу от смеха. Мне вдруг чего-то взгрустнулось. Даже смеялся он так же, как Кошак, захлёбываясь воздухом. Оказалось, что они оба происходили из одних мест – из Поветлужья. У Костяна также имелись родственники оттуда. Селивана совсем маленьким захватили вятские ушкуйники в деревне черемисов и продали купцу, а тот перепродал уже моему подельнику по побегу Фоке. Мальчика окрестили. Года три назад Фока подарил его Алимпию. Кроме Селивана у дьяка имелись ещё две женщины-холопки. Усадьба небольшая, немногим больше избы ремесленника на посаде. Имелась конюшня, хлев для свиней и курятник. Вся мужская работа лежала на плечах Селивана. Алимпий нередко сёк его за провинности, зато впроголодь не держал и работой сильно не томил. На мой естественный вопрос: «Почему ты не сбежишь к себе домой на родину?» – ответил, что ему и здесь хорошо, господин ему заместо отца, а дом свой родной он теперь не отыщет.

Сильно захотелось вздремнуть. По телу разлилась сладкая истома. С трудом, с помощью Селивана, дотащился до какого-то лежака и рухнул навзничь.

Очнулся оттого, что кто-то настойчиво тормошил меня. На месте головы чувствовалось нечто, наполненное какой-то расплавленной субстанцией, переливающейся при малейшем движении. Во рту привкус чего-то мразотного, словно там всякое мелкое зверьё нужник соорудило. С неимоверным трудом разлепил веки и рассмотрел двух воев, мелкобородых по молодости лет. Передо мной блестело озеро, шелестели берёзы. Кажется, я снова попал на то место, где был схвачен бравыми орёликами одноглазого уродца. И куда делась усадьба дьяка Алимпия с холопом Кошаком, тьфу – Селиваном?

Молодые вои почему-то радостно щерились на меня во все свои зубы и беззлобно подтрунивали:

– Очнулся, блудяшка[385] леша. Вставай, строй[386] поскору буде. Древле те задню не секоша?

– Зри яко упился. Очеса[387] пучит и веждами[388] мжит[389].

– Поставишь нам с Космыней по корчаге[390] сикеры в харчевне, бо соблюща[391] тея гузно от болезнований[392]. Отрокам такожде поклоны даждь. Теща спреч[393] и кликоша: «Ратник морны в роще лежит». Мы семо[394], а зде Макашка несть морны, а токмо тартыжны. Лежит се, копытца раскидах. Яко токмо псы удольку тею не изгрызли?

– Не, Деменьша, ато вся десятку нашему выставит хмельна зелья. Негоже от сеих утаиватися.

Помогли подняться. На мне висела воинская порть. Рясы и в помине нигде не было. Дематериализовалась таинственным образом. Я же прекрасно помнил, что в ней находился у Алимпия. Вряд ли Кошак захотел поживиться вонючей тряпкой. Интересно также, почему вои только ржут и не волокут меня в свой треклятый кремель. Причём здесь какой-то Макашка? Сплошные чудеса в решете!

Удивляться было ещё больновато, как и двигать головой. Решил пока не мучить свои мозги. Мышцы тела тоже слушались с трудом, будто окоченели. Мне помнились подобные ощущения, когда траванулся клофелином в гостинице маленького городка. Дура одна решила подзаработать таким способом за счёт моего здоровья. Ерунда, всякий нормальный мужчина должен иной раз испытать горечь утрат и поражений.

Эти смешливые обалдуи меня явно приняли за кого-то другого. В поиске сбежавших нас с Фокой не участвовали. По своим делам шли через посад и даже не знали про то, что кто-то куда-то почему-то сбежал из кремеля.

Солнце по расположению на небе намекало на приближающийся вечер. Получается, что я полдня в отключке провалялся. Парни собрались было топать со мной до казарм, но я сослался на неотложные дела и с благодарственными реверансами отвалил в сторону.

С головой надо что-то предпринимать и разобраться, как я телепортировался из усадьбы Алимпия и кому бить морду за опаивание меня травленым бухлом. Побродил по рощице и поискал зачем-то рясу. На хрена мне эта вонючая тряпка. Идея! Меня спасёт вода. Разделся до поскони и погрузил свои телеса с головой вместе в тёплые, как парное молоко, воды озера. Немножечко стало легче.

Не торопился вылезать из живительной прохлады, яростно соскрёбывая с себя посконной портью грязь, пот, следы страданий. Рубашка на спине оказалась в пятнах крови и в дырах от рассечения. Лютый садюга этот Кирияк, однако. Жив буду, отомщу паскуде. Надевать обратно порть не стал. Вылез без всего на берег и, постанывая от ещё оставшейся головной боли, обрядился в военную шмоть.

Никто по людным улицам посада и города не носился в поисках сбежавших злодеев, то есть нас с Фокой. Как-то не верилось, что зловредный Кирияк решил оставить нас в покое. Не такой человек этот уродец. На всякий случай я осторожно поглядывал вокруг себя, теша надеждой, что вновь выкручусь за счёт сходства с неким Макашкой.

На стук в ворота высунулся Кошак и с ужасом уставился на меня. Потом отмёрз, оглянулся и быстро проговорил:

– Ушед борзо отзде, Митря. Господин велел те в пиво зелья сонна нарыти. Егда гриди за тей нагрянуша, я тя отлещил подале за град.

Дверь захлопнулась, а я ещё долго стоял на месте, не в силах переварить в голове сказанное. Значит, я не ошибся насчёт клофелина, или чего там вместо него использовали. Мурашки волнами носились по всему телу. Если бы Кошак меня не спас, то сейчас с моей спины и задницы кусками облетала кожа, как с деревьев листья под осенним ветром. Кругом враги и некому доверять. Теперь поневоле придётся возвращать себе статус княжьего сына и спасать гудцов.

В воротах дворца дежурившие гриди меня не пропустили. Смеялись и гнали в крепость. Наверное, подумали, что ратник в подпитии перепутал адреса. Видок у меня был соответствующий. Не стал с ними спорить, что-то доказывать, а тем более драться. Придётся снова воспользоваться третьим вариантом, дождавшись темноты, и подкопить силёнок для исполнения вольрана.

В полном расстройстве всего, что только было можно расстроить, направился в харчевню. Там поплакался хозяину на головную боль, суставную немочь и вообще на жизнь-поганку. Получил кружку вонючего пойла. И то хлеб. Отошёл от него к свободному столику. Сидел, никого не трогал. Прицепился какой-то грозно-бородатый дуб из военных. Поднёс мне ещё кружечку хмельного. А много ли ребёнку надо, чтобы налакаться в зюзю? Чего он хотел от меня, так и не понял. На всякий случай, послал извращенца в заповедные дали. От злости позабывал все старорусские ругательства. Получилось, что я его пригласил посетить деликатное отверстие у собаки. Высказанное мною пожелание страшно возмутило воя. Он окрасился до багровых оттенков красного и начал махать руками, пытаясь схватить меня. Я, не особо мудрствуя лукаво, двинул дебошира кружкой по лбу. Начался махач в лучших традициях вестерновских салунов. Я летал по помещению гордой птицей, обычно взмывающей ввысь после хорошего пинка. На каком-то раунде оказался выброшенным наружу, мордой в уличную грязь.

С трудом поднялся на свои копытца. Меня прилично так укачивало, словно был на палубе одолеваемого штормами корабля. Темнота сгустилась до степени, достаточной для намеченного штурма княжеского дворца. Обошёл усадьбу, огороженную тыном размером немного ниже монастырского. Нет, не перекинуть мне сейчас через эту чёртову ограду своё гордое тело.

В жутком раздражении на себя принялся дубасить по княжеским воротам. Выбрались двое заспанных гридей. Естественно, наехали на пьяно-драного солдатика и поплатились от его утомлённой руки… или ноги. Хрен вспомнишь. Ещё какая-то группа подскочила и устроила футбол мною. Я старательно пахал носом землю, матерно отбрыкиваясь от злых гадов ногами. Насилу уволокся от них. Лучше бы не мешали ребёнку спокойно шкандылять в свою зюзю… пардон, ик… в люлю. В пьяном виде я ведь не рассчитываю мощь своих ударов промеж глаз. Дальше оставалось только применить навыки проникновения в расположение условного противника и неуловимой ниндзей добраться до своей палаты. Никто мне не помешал ухнуть в достигнутую кроватку.

Утро не задалось, потому что, кроме раскалывающейся на части головы у себя, обнаружил рядом толстую, храпящую, как слон, бабищу гренадёрских статей. Разлеглась, слонища, на три четверти спальной поверхности, вытеснив меня, княжьего сына, на жалкий кусочек. Как я только там удерживался своим щуплым тельцем? Дальше сюр пошёл по нарастающей. На себе не обнаружил даже самой малюсенькой тряпочки. Кто надругался надо мной, раздев догола и подсунув под бок слонищу?

Позднее, собрав глаза в кучку, обнаружил свои шмотки на полу. Они простирались по всей синусоидальной траектории от входной двери до самой постели, которая, как и палата, были явно не моими. Всё ясно, сам виноват. Сам пробрался в чужую постель. Вот, идиот!

Судя по запачканному вокруг себя белью, я был грязен, как сама похоть. Мордаха слонищи тоже была чуток замарана, и на грудях её нехилых, мраморно-белых, выставленных из-под одеяла, виднелись отпечатки моих ладоней. Стоп! Это что, я эту слониху взъерошил, получается? Мал клоп, да кусуч. Да, что же такое со мной происходит, братцы!

От огорчения захотелось закурить. Год назад удалось бросить, превозмочь себя. А тут вдруг настигло дикое желание. Пока лежал и философствовал о жизненных трудностях, дверь открылась и впустила тощую деваху, по всем признакам прислугу. Увидев меня, она резко вздохнула, будто захлебнулась воздухом, и обхватила руками щёки. Весь арсенал женских переживательных жестов продемонстрировала. Поизучав мои тощие телеса какое-то время, благо, что я был высунут из-под одеяла почти до начал срамной зоны, деваха встрепенулась, ещё более застыдившись, взвизгнула и стремглав умчалась. М-да, пора растворяться ёжиком в тумане.

– Ой, мамочки! – проснулась от визга слониха и зависла в ступоре.

На меня смотрели ошалевшие от ужаса глаза, а рот силился выдавить из себя чего-то, надеюсь, не слишком ругательное.

Без всякой задней мысли приветливо помахал ей рукой и произнёс:

– Утро доброе…

Это помогло гренадёрше прийти в себя и заполошно броситься наутёк в чём мать родила, смешно подбрасывая на бегу необъятные половинки. Сценарий для кошмаров мне надолго обеспечен.

Быстро выскочил сам из кровати и лихорадочно принялся напяливать на себя шмотки. Стоило бы поскорей нормально одеться и проскочить в свои апартаменты во избежание… В общем, не подбрасывать лишних полешков в костёр царящего тут негатива по отношению к себе. Пробегая мимо зеркала, сам чуть не шлёпнулся. Морда вся битая – фингал на фингале, скула и губы раскурочены, ухо набухло. Вдобавок вся физия приукрашена пятнами и разводами грязи. Такое кому приснится – инфаркт с инсультом совместно гарантирован.

Было очень рано. Ранее некуда. Но народу по дворцу суетилась тьма тьмущая. Ещё не все во дворце научились узнавать во мне принца. Или до конца не проснулись, или прикидывались, суки. Кое-кто из теремных чинуш на меня цыкал, рявкал, материл, а один долговязый дьяк так вообще по уху заехал. Больному. Пришлось ответно ему зарядить. Не следует раздражать ребёнка после похмелья. Пока клерк приходил в себя от удивления и разрыва шаблона, постарался унести как можно дальше свою бедовую тушку.

На моей половине было абсолютное безлюдье. Слуг в людской тоже не отыскалось. Это обстоятельство меня больше обрадовало, чем огорчило. М-да, постель убрана от слова «совсем». Один лежак с голыми досками остался. Рачительный здесь дворецкий, однако. Нашёл кадку с водой и тщательно помылся, раздевшись полностью. Пока намывался, внезапно ощутил чьё-то присутствие в помещении. Быстро удаляющаяся фигура была явно женского типа. Ходят тут всякие, глаза пялят. Рявкнул ей вслед на всякий случай:

– Какого лешего… Тут тебе не вернисаж!

Фигура вздрогнула и прибавила скорость.

До одежды моей фольклорной добраться не удалось. Гардеробная комната оказалась запертой на висячий замок. Пришлось одеться в прежнее своё военное шмотьё. Почистил одежду, насколько было можно. Встречаться с отцом было пока ещё рановато. Прилёг на пустой лежак и неожиданно заснул.

Очнулся почему-то на полу в позе всадника, упавшего с лошади, но зацепившегося за стремена. Тело забыло ноги на лежаке. Из маленького оконца прямо в морду строчило потоком солнечных лучей и дышало духотой. По всем признакам уже далеко не утро. Пока лежал и обдумывал, каким группам мышц послать первый импульс, где-то вдруг зашебуршилось, заскрипело. Наверное, прежняя вуайеристка надумала за чем-то вернуться.

– Эй, там… неси чего-нибудь на зуб бросить. Жрать хочу, как стадо крокодилов, – вякнул я звонким мальчишеским дискантом.

Только успел подняться и похрустеть суставчиками, как ворвались гриди и попытались скрутить.

– Да вы что, ослы, делаете? Сына княжеского не узнаёте? – заорал я.

– Прости, княжич. Не уведиша тя в порти войной. Мниша, лихоимец в палаты проник, – попытался объясниться старший группы.

Бойцы сконфуженно исчезли, но через какое-то время вновь материализовалась женская особь.

– Государь тя лицезрети хоче, княжич.

– Дай хоть корочку хлеба… три корочки, – задумчиво попросил её.

– Воля тея, господине, – поклонилась женщина.

И ведь реально принесла три корочки ржаного хлеба. Могла бы сообразить чего-то более стоящее, пирожок там, курячью ножку. Ну, да ладно. Засунул в рот пресловутые корочки и бодро потопал на рандеву с батей.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Гнетуха – лихорадка.

2

Зле – худо, люто, тяжко, жестоко.

3

Живот – жизнь.

4

Отрок – мальчик от 7 до 12 лет.

5

Скудеху – скудные, недостаточные.

6

Камо – куда.

7

Ми – мне; мя – меня.

8

Пешити – идти.

9

Рещи – сказать, говорить, нарекать, обещать; рех (рекох) – я сказал; рек (рекл) – ты сказал; рече – он сказал.

10

Аще – если.

11

Вборзе – вскоре.

12

Ведати – знать, уметь, мочь; вем – я знаю; веси – ты знаешь; вемы – мы знаем.

13

Вестимо – конечно, само собой разумеется, да.

14

Василий II Дмитриевич, Юрий IV Дмитриевич – используется нумерация правителей по занимаемому престолу Владимирскому.

15

Леть – можно.

16

Пояти – взять, иметь.

17

Рекомах се – нареченный.

18

Одесную – справа.

19

Невежие – грубость, дурной тон.

20

Есмь – я есть; еси – ты есть; есмо – мы есть; есте – вы есть; суть – они есть; есть – он есть.

21

Оставити – простить, оставить, позволить.

22

Посреде – посередине.

23

Кой – какой, кто; коя – какая; кое – какое; кои – какие; кую – какую.

24

Потреба – нужда, потребность, случай.

25

Мнити – думать, предполагать, казаться.

26

Вятшесть – важность, знатность.

27

Идеже – где, когда; там, где.

28

Калность – грязь, нечистоты.

29

Зрети – смотреть, глядеть.

30

Длань – ладонь.