Зеркало для Евы

–– Что же получается, бомж что ли? – удивлённо спросил мужчина, называемый Пётр Андреевич.

–– Выходит, что так. Хотя на бомжа не похожа. Алкоголя и наркотиков, видимо, тоже не употребляла. Но ничего не говорит, от пищи тоже отказывается. Пытались вводить физраствор, но женщина не даёт это сделать. И так при этом смотрит, что медсёстры отказываются к ней подходить. Как вы думаете, что нам предпринять?

–-Я думаю нужно оставить всё, как есть и пока понаблюдать за ней; тем более, что никаких хлопот она не доставляет, – ответил Пётр Андреевич.

Надо сказать, что Пётр Андреевич возглавлял лучшее частное медучреждение психических расстройств; был известным профессором и признанным специалистом в этой щепетильной области здравоохранения и сразу, как ищейка, почувствовал: с этой неизвестной будет интересно «работать».

***

Вера ещё слышала удаляющиеся голоса, но сама уже опять шла по коридору, стены которого были прозрачны, как стекло. По одну и другую сторону коридора она видела ту жизнь, которой жила; но в одной жизни всё было хорошо, радостно и спокойно. А в другой, те же самые «жизненные картинки» приобретали какую-то зловещую наполненность, безысходность и тоску. Эта тоска и влекла её искать выход из этих стеклянных стен, из этой пустоты. Как угораздило её попасть в этот промежуток? Она трогала руками прозрачные стены: на ощупь они были так тонки, что, казалось – щёлкни слегка пальцем – разлетятся со звоном на мелкие осколочки, точно, как ёлочный шар из детства, падающий из неловких рук маленькой девочки, наряжающей ёлку.

Ах ёлка! Новый год! Все считают этот праздник самым лучшим, таинственным, весёлым и добрым из всех придуманных людьми; праздник для верующих и неверующих, взрослых и детей, нищих и богатых, больных и здоровых, счастливых и несчастных. Все с трепетом и надеждой ждут исполнения самых радужных и невероятных Чудес от этой поистине Волшебной Ночи! Да вы и сами помните всё это страстное возбуждение, которое за месяц с лишним, вдруг поселяется в наших телах. В головах взрослого населения начинают роиться мысли: где и что «достать» повкусней, чтобы порадовать родное семейство, а также друзей и, конечно, любимых детушек великолепием Новогоднего стола, а последних, естественно, удивить подарками от Деда Мороза. Кто не верил в этого сказочного старика? Тысячу процентов даю за то, что верили и верят все абсолютно! Но по разным причинам некоторые скрывают, что верят! Если бы не верили – не ждали бы Новый год, не следили бы за стрелками часов, неумолимо двигающихся к двенадцати заветным цифрам! Даже самые серьёзные, солидные, деловые люди с нетерпением ждут этого мгновения, потому что, втайне от всех и от себя тоже, ждут Чудес и подарков от славного, доброго старинного друга – Деда Мороза! Вы помните магазины и рынки за месяц до наступления Ночи Чудес? Эта очередь за чем; ах, ну да, за колбасой и маслом; а эта, выстроившаяся в два ряда извилистой змеёй? Все эти красные, взмокшие, нервозные личности хотят приобрести, нет – урвать, выгрызть – заветный эликсир, без которого ни один праздник на Руси не праздник! С прилавков сметается всё: водка, шампанское, коньяк, вина красные, белые; настойки и ликёры – всё по возможностям и престижности. Бедные продавцы! От духоты, количества денег, которые нужно забрать у покупателей, дать сдачу, отрезать, отмерить, завернуть и выдать товар; поругаться с привередливыми; и всё это целый день с утра до вечера мелькает перед глазами до закрытия. Такой выручки не делается даже за полгода работы! И это за один предновогодний месяц.

Бедные покупатели! Они ухитряются как-то работать и стоять в очередях. По улицам снуют толпы людей с загруженными под завязку сумками. В магазинах давка, в транспорте давка. И, что главное: деньги появляются даже у тех, у кого их обычно нет. Так же удивительно, что отовариться желаемым удаётся практически всем! Поэтому холодильники (балконы, сараи, погреба) «забиваются» продуктами, которых при рациональном использовании хватило бы на месяц. Но почему-то они съедались за одну ночь! Вот особенность всех волшебных ночей: сплошные парадоксы и чудеса. Попробуйте сами в обычную ночь затолкать в себя столько же, ну и, разумеется, выпить. То-то и оно, что не получится! А если и получится, то никакого удовольствия, да и утром, где вас искать? В предновогоднем же марафоне вся изюминка в том, что у людей появляется мощный импульс, объединяющий всех в единый монолит. Заботы одни и те же, общность интересов, разговоров.

–– Женщина, где вы достали сосиски?

–– Да, вон там, за углом с лотка продают!

Не успевшая отовариться, бежит бегом за угол и сразу вливается в общую массу жаждущих. А вечером, дома, сколько впечатлений, рассказываемых всеми членами семьи. Да, это сплачивает! Мать, уставшая, но с воодушевлением делится подробностями своих покупательских способностей, рассовывая принесённое в холодильник, в шкаф, на балкон, строго-настрого приказывая ничего этого не трогать до праздника, что с трудом, но выполняется членами семейства. Чтобы отвлечь от вкусных соблазнов, детям предлагается заняться изготовлением игрушек и гирлянд для украшения ёлки и комнат. Отец, по желанию, тоже может присоединиться к творческому процессу, что положительно сказывается на общей душевной атмосфере в доме. Флажки, снегурочки, зайчики и рыбки, фонарики и клоуны были более ценны, если делались своими руками. Сами подумайте—сколько радости и удовольствия вкладывалось в эти домашние украшения. Не поэтому ли в доме было так уютно и защищённо: столько было тепла и доброты. Детвора восхищалась покупными переливающимися шарами и звёздами, но с каким азартом хвастались друг перед другом сделанными игрушками из ваты, бумаги, фольги и яичных скорлупок, украшенных, расписных, необычной формы. А какой Новый год без карнавальных костюмов?! Вот где проявлялась скрытая талантливость, бушевало воображение! И, заметьте: никто не оставался без приза за костюм. Поэтому вдохновение так и кипело во всех сердцах. Вот и нарисовали портрет предновогоднего марафонца, у которого задействовано всё—руки делают, ноги бегают, голова варит, сердце радостно стучит, душа умиляется, ну и, конечно, глаза горят, а язык «метёт», как помело ведьмы, помогая двигаться к Сказке.

Что за кроха держит огромный розовый шар, переливающийся от малейших движений маленькой ручки? Кроху мы узнали это—наша любопытная героиня необычного повествования. Веруська подносит шар к глазам и смотрит сквозь него на свет. Как интересно и ярко окрасился Мир! Мама розовая, папа тоже, даже кошка Муська, обычно серая в полоску, стала в полоску розовую! От восхищения и радости Вера захлопала в ладошки: мир-то розовый очень красив и привлекателен, намного лучше обычного, где много серого и чёрного.

Бах—цвиньк—дзиньк… Что это? Куда пропал Розовый Мир? И почему ахнула мама? Девчушка смотрит себе под ноги, туда, куда этот мир рухнул. Какое горе—нет больше этого мира, этой красоты; мгновение и, вот оно—разочарование… Рекою слёзы полились из ясных, только что восторженных глаз. Детское сердечко начинает понимать, что жизнь только прикидывается хорошей и красивой; на самом же деле – это монстр, который только и ждёт момента, чтобы вцепиться в тебя и рвать на части, принося нестерпимые страдания. Хорошо, что рядом есть близкие люди, приходящие тебе на помощь, а вместе уже не так страшно. Нежные, добрые руки мамы обнимают, успокаивают, гладят по головке, прижимают к груди.

–– Разве это горе? Горя ты ещё не видела. Не нужно плакать. Мы сейчас ещё шарик вместо разбитого на ёлочку повесим, – приговаривает мама.

И вот слёзы высыхают, но остаётся чувство безвозвратно утерянного. Нет, не шарика даже, а чувства безопасности и стабильности, уверенности, что всё будет хорошо. Остаётся настороженность и ожидание будущих потерь…

Стоя сейчас за стеной стеклянного коридора, она, взрослая, услышала за спиной заливистый смех и, повернувшись, увидела ту же самую картинку, но только девочка там не плакала, а смеялась, глядя, как розовый шарик преображает всё вокруг. Там уютно и радостно и нет страха. Почему же стены не пускают её в тот Мир? Она двинулась дальше в надежде, что где-то впереди найдёт выход из этого промежутка. Картинки её жизни мерцали за обеими прозрачными стенами ловушки, Вера шла, не обращая внимания на происходящее. Что-то звало её вперёд, будто там ждало великое счастье.

***

Бесконечное движение начало её утомлять и, присев у стены, она закрыла глаза. Мысли—вопросы почти физически ощущались в мозгу. Это напоминало роящийся клубок беспрестанно жужжащих и копошащихся насекомых. Как случилось, что она попала в промежуточное пространство и теперь никак не находит выхода? И ведь точно знает после чего это случилось.

Жужжание изменило свои звуковые формы и стало напоминать дождь, бьющий с силой по железному листу, а ещё звук мотора, кем-то тщетно пытающегося завести. Открыв глаза, Вера удивилась, что находится не в стеклянном коридоре и, даже не в больнице, откуда начала своё движение; а сидит в машине. Вокруг тьма-тьмущая, в салоне слегка пахнет бензином; невидимый водитель, чертыхаясь, безуспешно пытается вернуть мотор к жизни. Порывами яростного ветра струи дождя бьют по крыше машины и заливают стёкла. Вера ощутила какую-то закостенелость в теле и пошевельнулась, желая разрушить это состояние.

–-Проснулась? – спросил знакомый голос.

–– Да, – ответила Вера, вспоминая кому же он принадлежит, – господи, да ведь это её муж!

Окончательно придя в себя, спросила, что случилось?

–– Заглохла почему-то, наверное, контакты отсырели, – сказал муж, продолжая методично поворачивать ключ зажигания.

–– Где мы находимся? – поинтересовалась Вера, прикуривая сигарету.

–– Немного не дотянули до Самары, а это Зубчаниновка, – ответил муж.

Вера пыталась разглядеть за окном хоть что-то. Хорошо ещё, что заглохли не на трассе, а рядом с жильём. Правда времена такие, что люди опасаются посторонних, тем более так поздно. Вдруг от дома, рядом с которым стояла машина, к ним стала приближаться фигура в плаще и под зонтом. Пришлось открыть окно, несмотря на поток дождя, летящего в салон и сразу стало промозгло и зябко. Из-под плаща прозвучал приятный женский голос.

–– Я смотрю, что ничего у вас на получается. Может отложите до утра, а сейчас милости просим к нам в дом, – позвала-предложила женщина.

Сначала Вера с мужем отнекивались, но незнакомка настаивала, да и им ужасно не хотелось, после двухчасовой поездки оставаться в остывающей машине. Если включить печку, то за ночь можно «посадить» аккумулятор. И они согласились. Возник вопрос: как оставить машину без присмотра на дороге.

–– Сейчас мы этот вопрос решим, – сказала незнакомка, – я на минуту отлучусь, – она двинулась к дому. Послышалось металлическое лязганье и скрип открываемых дверей и шум заведённого автомобиля. Ворота открылись и со двора выехала машина. Марку трудно было определить в темноте из-за сильного ливня, да это было и не суть важно. Муж Веры накинул куртку и выскочил под дождь, чтобы зацепить тросик; заскочив обратно, стал выруливать за машиной незнакомки к дому. Гараж оказался настолько просторным, что обе машины с лёгкостью разместились внутри. Надя с мужем огляделись: очень ухоженное, прекрасно оборудованное помещение со стеллажами и полками для инструментов и смотровой ямой. Незнакомка скинула плащ, повесив его на плечики, а зонт, оставив раскрытым, повесила рядом. Веру пронзило острое чувство чего-то знакомого, будто это делала она сама когда-то. Хозяйка открыла дверь из гаража и пригласила их с мужем в дом. Они оказались в прихожей. И опять щемящее чувство зародилось в груди и поползло горячими «мурашками» между лопатками к затылку. Вера точно знала, что будет дальше. Хозяйка предложила раздеться, переобуться и пройти в холл. За доли секунд до этого Вера уже «видела» всё это и была одновременно хозяйкой и гостьей! Вера подумала, что всё ещё продолжает спать в машине и видеть «очередной сон», как до этого «снился» какой-то стеклянный коридор и больница; лишь стоит ей проснуться и всё встанет на свои места.

Тем временем хозяйка усадила их в кресла у телевизора, предоставив самим выбрать программу, а сама удалилась на кухню.

–– Сейчас приготовлю салатик из помидор с огурцами, разогрею плов, а к чаю подам печенье, – думала хозяйка, открывая холодильник и доставая продукты. Находясь в холле и разглядывая обстановку, Вера одновременно делала то же, что и хозяйка: занималась салатом и грела плов!

–– Что за чушь! – подумала она, «сидящая» в холле, – получается, что я и хозяйка – одно лицо, но раздвоенное? Ну это точно бывает во сне, а поэтому не стоит зацикливаться на этом, а просто наблюдать за происходящим, зная, что последует пробуждение. Такое в психиатрии называют раздвоением личности, но мне снится сон: не зря, видно, мне и больница снилась. Просто события последнего времени повлияли на состояние душевного равновесия и следует хорошенько отдохнуть, а также основательно заняться здоровьем, – эти мысли прервало появление хозяйки дома. Так интересно наблюдать, как ты сама подаёшь ужин и себе, и мужу. Хозяйка была точной копией Веры за исключением цвета волос: у «копии» волосы очень светлые, тогда как у неё самой были крашеные, каштановые. Удивительно было и то, что муж, казалось, совершенно не видел их значительного сходства; по крайней мере его лицо не выражало удивления и озадаченности.

Они поужинали, обмениваясь впечатлениями о погоде; муж всё сетовал на заглохшую машину и всё извинялся за столь позднее вторжение; хозяйка, улыбаясь говорила, что это для неё совершенно необременительно и она даже рада гостям. Затем вместе с хозяйкой, Вера мыла чашки-тарелки и убирала в сушилку. Первой прервала молчание хозяйка:

–– Я думаю, что мы знакомы. Ты очень похожа на меня и с твоим появлением у меня появилось ощущение, что я знаю о твоей жизни всё. Есть лишь небольшие различия. Кстати: меня зовут Надя, а тебя Вера. Мне частенько снились сны, что я живу другой жизнью и «там» меня зовут то Верой, то Ниной; но, оказывается, что по каким-то непостижимым причинам мы жили и своей, и жизнью друг друга одновременно! Сегодня во сне я была Верой и находилась в больнице, а затем шла по «стеклянному» коридору и видела картинки своей и твоей жизни из детства.

–– Что же значит это, как ты думаешь? Существуем ли мы или есть только одна из нас, но с раздвоенным сознанием?! – воскликнула Вера.

–– Да нет, я уверена, что здесь дело не в заболевании. Ты помнишь эпизоды из своей прошлой жизни, которые наблюдала, проходя по «стеклянному» коридору? С левой стороны жизнь там течёт размеренно, счастливо, без проблем и неприятностей, а с правой – за счастьем обязательно следует горе или несчастье; за уверенностью – крах надежд и разочарование. Хорошее обязательно сменяется плохим. Те же ситуации, но с разной эмоциональной наполненностью. В физике есть явление наложения волн друг на друга. Если амплитуды и длины волн совпадают, то они становятся единой волной. Но если один из параметров волны имеет отклонение от параметров другой, то полного слияния не происходит, а только частичное. От этого и события твоей и моей жизни похожи, но имеют различия.

–– Но почему мы обе выпадаем из «волны» и оказываемся в промежуточном пространстве? – спросила Вера.

–– Этот вопрос задаю себе и я. То, о чем я догадываюсь, для обычных людей покажется бредом сумасшедшей, но других объяснений я не нахожу. Насколько я знаю, мы обе изучали начертательную геометрию, когда учились; только я закончила учёбу полностью, а ты ушла по причине замужества. Я тоже вышла замуж, но позже.

–– Выходит, что ты отстаёшь? – заметила Вера.

–– Нет, это ты торопишься! В твоей жизни всегда была какая-то надломленность, трагичность; у меня всё шло ровно и гладко, без срывов и балансирования на острие. В каждом периоде твоей жизни происходили события, мешавшие полному раскрытию твоего предназначения; ты как книга с вырванными и потерянными страницами. Помнишь, преподаватель предложила начертить проекцию предмета во втором квадранте или в восьмом и тогда проекции наложились друг на друга! Ещё она задала вопрос: можно ли это представить проекцию объекта в восьмом или шестнадцатом квадранте пространства, и какое нужно измерение, чтобы проекция предмета исчезла? Теоретически – возможно, но на практике не достигалось в тот момент; по крайней мере не сознавалось. Когда «объект» уходит за угол, он не перестаёт существовать; это мы его не видим. На самом деле мы с тобой две проекции «объекта», находящегося в истинном, исходном измерении; удивительно то, что мы с тобой встретились. Рассуждая логически – это не должно было случиться. Но если это произошло, значит, пространственно – временные формы имеют ячеистую структуру. Ячейки вкладываются друг в друга, как матрёшки, а «стеклянный» коридор – это свободное энергетическое «поле», управляющее ячейками. Обычно люди не задумываются, в каком измерении находятся; считается, что в трёхмерном. Но если добавить Время, то можно оказаться в четырёхмерном пространстве.

–– Да, да! Я помню, что если выбрать точку на временном отрезке и произвести, то или иное действие, то можем попадать в альтернативные реальности, – Вера с удовольствием вспоминала когда-то изучаемый предмет.

–– И, даже, трудно сказать: какая из реальностей самая реальная, твоя или моя, – добавила Надя.

– Значит, мы с тобой две проекции, наложившиеся друг на друга? – спросила-утвердила Вера.

–– Выходит, что так…

–– Но как же нам с мужем быть, если мы попали в другую «ячейку»? Где найти вход-выход?

–– Знаешь, я думаю завтра ты сможешь найти это место. А сейчас лучше всего отдохнуть. Пойдём – я вас устрою на ночь, – слегка уставшим голосом сказала Надя.

Разместила их хозяйка по-царски: огромная кровать застелена нежно-голубым бельём, задёрнутые шторы с серебристо-синим рисунком, излучали какой-то лунный свет. Никаких зеркал не наблюдалось. От этого было спокойно и уютно на душе. Пожелав доброй ночи и, показав душевую, Надя удалилась.

Приняв душ, уставшие от впечатлений, улеглись спать.

***

Очень вкусный запах настойчиво проникал в её, ещё не проснувшийся организм. Не открывая глаз, Вера пыталась определить: над чем колдует с самого раннего утра муж? Иногда у него был «заскок» – встать пораньше и приготовить удивительное блюдо, каждый раз разное. Судя по ароматам, готовка подошла к концу. Муж всегда добавлял напоследок чеснок, укроп и специи. Вот он тихонько заходит в комнату и, думая, что она ещё спит, берёт пушинку, выпавшую из подушки и щекочет ей губы. Вера стойко пытается притворяться крепко спящей, но, наконец, улыбка выдаёт её. Со смехом они шутливо борются, а потом начинают целоваться.

–– Вставай, засоня, завтрак для вашего величества готов, – ласково говорит Сашка.

Разрешите представить этого лучшего в мире мужчину: зовут Александр. У него удивительные серебристо-синие глаза. И они всегда меняются. Когда ему грустно, то они туманные, если радуется, то искрятся и переливаются; от нежности и любви темнеют и затягивают, как омут. Вера смотрит в эти глаза и знает, что так будет всегда.

–– Поднимайся скорей, а то завтрак стынет, – Сашка настойчиво тянет её за руки, помогая встать. Сегодня ей особенно хорошо: наконец удалось выспаться. Мучитель, поселившийся в её теле несколько месяцев назад, ночью вёл себя на удивление спокойно. Последние три месяца было тяжко. Тошнило и днём, и ночью, ноющие боли раздирали позвоночник и бёдра; ребёнок занял, казалось, всё тело и хозяйничал в нём как хотел. Укладывался и вдоль, и поперёк, упражняясь на её внутренностях, толкал руками и ногами, упирался головой, перекрывая воздух. Пока же «монстрик» спал. Умывшись, Вера почувствовала себя совсем прекрасно.

–– Ужасно хочется есть! – с этим возгласом Вера «вплыла» на кухню, – где тут твоё произведение искусства, давай скорей, пока «дракончик» не проснулся!

Между собой, они с Сашкой ласково называли будущего малыша разными смешными словами. Да – самые лучшие повара в мире мужчины! Каждый кружочек отварной картошки обжарен до золотистого цвета, сверху красуются колечки колбаски, так же любовно обжаренные и посыпанные свежим укропчиком, зелёным луком и чесноком, а по краям тарелки разложены тонко нарезанные помидоры и огурцы. Сами знаете, что следует далее: естественно уплетается за обе щёки! Так – тарелка очищена основательно, почти мыть не надо.

–– Сашок, ты у меня золото! – разве что, не мурлыча, говорит Вера.

–– Да ладно уж хвалить, я и так знаю, что лучше тебя никогда не сделаю, – иди-ка полежи немного, я тебе и телевизор включу.

***

Приятная слабость и истома обволакивают; диванчик со множеством подушек становится лучшим другом. Красота-а-а! Да и погода с утра солнечная, безветренная. Синички за окном цвинькают. Лёгкая дрёма качает-укачивает, руки-ноги наливаются свинцом; телевизор начинает издавать неприятные звуки. Вера хочет крикнуть мужу, чтобы переключил, но странное удушье не даёт это сделать. Она с усилием вздыхает и просыпается. Резкий, тошнотворный запах перегара заполняет всю комнату. К горлу подкатывает рвота. Насколько позволяет огромный живот, Вера торопится в туалет. Желудок, судорожно сокращаясь, хочет протолкнуться через горло и вытряхнуть из себя горькую пену из смеси желчи и кислоты. От натуги напрягается живот, и ребёнок начинает бунтовать. Минут пять продолжается эта пытка; затем понемногу внутри всё успокаивается. Обессиленная, Вера возвращается в комнату. Она понимает, что ей снился сон, где всё у неё хорошо, а сейчас она вернулась в реальность. На полу расстелен матрац, на котором спит мерзкий пьяный человек – её муж. Явившись среди ночи, и прежде, чем улечься, он достаточно поиздевался над ней. Вспоминая всё это, из опухших глаз Веры потекли горячие ручейки слёз.

–– Ах ты, паскуда, спишь вместо того, чтобы мужа ждать?! Я тебе устрою «весёлую жизнь», тварь! Ты научишься мужа уважать! – он хватает её за ворот халата и бросает к ногам, – целуй, сука, ноги!

От бессилия, унижения и гнусной вони потных, грязных носков, у неё поднимается волна отвращения и её рвёт прямо на эти вонючие ноги.

–– Ах ты дрянь! – разъярённый муж отпихивает её от себя, снимает носки и кидает ей в лицо, – ты у меня сейчас их жрать будешь; слышишь, падла?!

Новая волна рвоты накатывает на неё и Вера, стоя на коленях, не может сдержать раздирающих нутро позывов.

–– У-у-у, корова, блюй дальше, а я спать пошёл, – бормоча ещё что-то непотребное; существо, называемое мужем, держась за стенки, удаляется в комнату. Наплакавшись до исступления, Вера плетётся в комнату и ложится на диван. Тяжёлый сон наваливается на голову, будто огромная гиря…

В голове пульсирует боль, собравшись просверлить своим острым жалом бедную головушку. Затёкшие руки и ноги не дают возможности подняться.

Вы испытывали зубную боль? Когда невидимый «маньяк-садист» с вожделением и смаком втыкает острый стержень с крючкообразными шипами, надавливает, проворачивая и подёргивая рукоятку стержня. Мозг не выдаёт никакой информации, никаких желаний, кроме одного: желания избавиться от этого мучителя, увлечённо орудующего адским стержнем, проникая всё глубже и глубже, не позволяя жертве прийти в себя.

***

–– Нинка, слышь, Нинка, –сиплый голос, как продолжение боли достигает её сознания. Боль заглушает мелькнувшее удивление: (почему Нинка?)

Разлепив глаза, увидела в полумраке существо, едва напоминающее человека. Признаков пола сходу тоже не определишь.

–– Нинка, налить что ли, на опохмелку? – прохрипел и закашлялся «голос». Послышалось бульканье и перед лицом появилась заскорузлая рука со стаканом. Очумелый от боли мозг дал только одну команду: взять стакан. Рука была, как механический протез, действующий самостоятельно. Жидкость из стакана переместилась в рот, затем внутрь пропасти, называемой желудком. Наконец тело соединилось с головой и, даже, боль стала куда-то уползать, затаившись в затылке тупым комком.

–– Ещё по одной? – спросило существо, уже разливая по стаканам жидкость из бутылки.

–– А ты кто? – задала вопрос Нинка.

–– Ты чё, Нинка, это же я, Толян!

–– Ну давай, Толян, выпьем тогда.

Нинка стала вспоминать, почему находится именно здесь, в подвале на матрасе, взятом на помойке, в одежде, так дурно пахнущей, что у обычного человека вызывает характерные желудочные спазмы; и кто она в конце концов. Вторая принятая доза алкоголя странным образом подействовала на способность к воспоминаниям.

***

Засиженная мухами лампочка с жадностью живого существа не желала расставаться с источаемым ею светом. Углы комнаты прикрылись сумраком, как вуалью прикрывает лицо дама, не желающая быть узнанной. Комната стыдилась своего омерзительного нищего вида. Низкий потолок, казалось, никогда не знал белого цвета. Чёрная плесень грибка и разводы ржавчины почти полностью «сожрали» краску, когда-то (будем надеяться) покрывающую это странное пространство под названием «потолок». Стены грязно-синего цвета во многих местах угрожающе вздулись, как фурункул, готовый вот-вот лопнуть и излиться вонючей зеленовато-жёлтой, тягучей, как сопля, жидкостью. Маленькое оконце не добавляло света этой зловонной норе, так как одна створка была забита фанеркой, а на другую натянут кусок замызганного полиэтилена. Смесь запахов человеческих фекалий и мочи, блевотины, тухлой рыбы, перегара и самокруток уплотнились до состояния осязаемости. У окна, вместо стола, притулились заляпанные, краской, цементом и известью строительные «козлы». Вдоль стены, справа от двери, на грубо сколоченном топчане из досок, в куче полуистлевшего тряпья и обрывков газет лежал маленький человеческий скелетик. Серую кожицу сплошь покрывали струпья, в которых, если приглядеться поближе, копошились опарыши, а в давно не чёсанных, сбитых колтуном волосёнках на голове, кишели вши. Маленькое личико было бледным, с каким-то зеленовато-жёлтым оттенком, щёки и виски ввалились, запёкшийся рот приоткрыт, а огромные замутившиеся глаза неотрывно смотрят на куски хлеба, разбросанные по импровизированному столу среди окурков, кожуры от рыбы и варёной в «мундире» картошки, бутылочных пробок, огрызков солёных огурцов и залапанных до сальности, стаканов с остатками голубоватой жидкости, добавляющей к сложной гамме вони, свою тошнотворную ноту. Весь этот «натюрморт» озвучивал рой мух, гудящих, как истребитель в «пике», шуршание тараканов, снующих среди этого «великолепия» с реактивной скоростью и пирующих на остатках человеческого разгула. За этим подобием стола, привалившись спиной к стене и свесив голову на грудь, сидела женщина. Сальные, грязно-бурые волосы не могли прикрыть сопли и слюни, клейкими струйками, свисающими до груди мощно храпевшей колоритной фигуры. Малинового цвета кофта из «ангорки», кое-где поеденная молью, вытянутая и потерявшая форму; джинсовые заскорузлые брючишки с дырками на коленях и в пятнах от всех мыслимых и немыслимых источников загрязнений, включая еду, уличную грязь и мочу; ещё не совсем развалившиеся кроссовки, были явно притащены с помойки. Склонив голову на «стол» и для удобства подложив калачиком руки, спала явно молодая, довольно прилично одетая, девушка. Яркая губная помада, тушь и тональный крем слегка смазаны, но не портили её, ещё свежего, лица. Короткий кожаный сарафан и облегающая водолазка чёрного цвета были универсальны и почти всегда не могли выглядеть грязно. Модные туфли на высоком каблуке и колготки из лайкры удачно дополняли «гардероб». Короткая стрижка медно-красных крашеных волос сейчас напоминала когда-то модное направление «я упала с сеновала тормозила головой». У ног этой пары «дам» плашмя расположился мужчина. Спортивный костюм явно был приобретён совсем недавно, но уже успел побывать в «переделках». Мужчина почему-то был босой, а туфли сиротливо стояли у порога. Все трое были мертвецки пьяны. Этому поспособствовала жидкость цвета неба, так называемая в народе «денатурка». Лежащий на топчане ребёнок слегка шевельнулся. Тело и голова нестерпимо чесались, но сил совершенно не было, чтобы унять этот зуд. Боль и жажда иногда отступали, когда сознание затуманивалось от голода и тогда Ангел брал его за ручку, чтобы лететь туда, откуда не хотелось возвращаться: синее небо, яркая зелень, чистая вода в реке, ласковое тепло и нежные звуки, напоминающие пение миллионов золотых и хрустальных колокольчиков; всюду цветы, цветы и есть совсем не хочется. Вдалеке на лужайке бегают и смеются мальчики и девочки; малышу тоже хочется к ним, но Ангел гладит его по головке и просит немного подождать, потерпеть, говоря, что скоро, очень скоро он останется здесь навсегда…