Полная версия
Метро 2033: Кочевник
Сергей Алексеев
Метро 2033: Кочевник
© Д. А. Глуховский, 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2019
* * *Восток дело тонкое. Объяснительная записка Вадима Чекунова
Я искренне радуюсь каждому выходу нового «восточного» романа в нашей Вселенной Метро. Туннели, подвалы, шахты, подземные переходы и прочие «кротовьи норы», где в полумраке и сырости коротают дни те, кто сумел пережить Катастрофу, – да, все это обладает мрачной притягательностью. В их недрах клокочет своя, темная и злая сторона жизни, там таится невероятная нечисть и прорываются лучи человечности, есть место гнусности и подвигу – все, как и в обычной жизни, только сжатое низкими сводами и узкими стенами до настоящей эссенции.
Но со временем эта самая «сжатость» начинает сдавливать сознание, как тесный ворот – шею. Хочется схватить и рвануть, чтобы пуговицы брызнули и покатились, чтобы грудь вдохнула воздуха по самый край, а глаза изумились бесконечности пространства, представшего перед ними…
Казахские степи и равнины – вот уж где есть разгуляться и добру, и злу, и человеку как их вместилищу.
Все более уверенно наш восточный сосед занимает свою нишу в локациях. Сначала Казахстан упоминался в романе Андрея Дьякова «За горизонт». Потом харизматичный автор Шамиль Алтамиров, знающий местность не понаслышке, дебютировал с романом «Степной дракон», из которого любители экзотики и легенд могли почерпнуть немало для себя интересного. И вот пришел черед динамичного романа-путешествия «Кочевник», написанного Сергеем Алексеевым, не будет лишним упомянуть, что Сергей – давний приятель Шамиля. И он тоже самым близким образом знаком с обычаями, нравами, законами и природой пыльных степей. Значит, нас ожидает увлекательный, насыщенный местным колоритом рассказ о людях и об их устремлениях. А устремления эти далеко не всегда праведные. Со страниц романа так и доносятся пыль и жара, дурманящий дым, слышится запах пота и страха, который то и дело перебивается парны́м духом свежей крови…
Впрочем, нам, пока еще живущим в относительно мирное и благополучное время, трудно судить о том, что на самом деле является праведным и как нам самим следует поступать в некоторых случаях. Конфуций учил: на добро следует отвечать добром, а на зло – справедливостью. Поэт Фирдоуси пояснял, что такое справедливость: «Чтоб быть справедливым возмездье могло, лишь злом воздавать подобает за зло». Автор неслучайно взял эти слова в качестве эпиграфа – зла в романе хоть отбавляй, но далеко не все оно творится ради темных целей.
Отдельно хочется сказать пару слов о попутчице главного героя Шала – китаянке Фань. На мой взгляд, это один из самых удачных, трогательных и живых женских образов в нашей Вселенной Метро. Возможно, конечно, что долгое проживание на Востоке сказалось на моем восприятии этой героини. Или то, что моя жена – тоже китаянка. Но мне кажется, образ ее удался в первую очередь потому, что сам автор понимает – в жизни просто обязано быть что-то светлое. Пусть хрупкое и недолговечное, но – обязано.
А мы обязаны его беречь. Даже если это кажется невыполнимым.
Пролог
Июнь 2033 года
г. Тараз
Шымкентский Каганат
Обстановка притона бесила. Клубы дыма из длинной опиумной трубки смешивались с гарью чадящих бараньим жиром светильников в полумраке подвала и вызывали отвращение. Судя по редким конвульсиям и сдавленным вскрикам, тело на полу у стены было далеко от блаженства, пребывая в плену кошмарных видений. Гул голосов в верхнем зале, прерываемый взрывами смеха анашистов, и заунывная мелодия в исполнении сидевшего в углу наркомана разговаривать не мешали. Мешал только дым. От него свербело в носу, слезились глаза и хотелось быстрее выйти на улицу и полной грудью вдохнуть чистого воздуха. Но собеседник никуда не спешил – временами его накрывала внезапная сонливость, и он начинал клевать носом, забывая обо всем, и давно бы растянулся на тонкой кошме, только разреши.
Чайхана на южной окраине города жила своей жизнью. Ленивой, размеренной жизнью любителей чая и дурманящих средств, не терпящей спешки, где все заботы можно было оставить за порогом и отдать сознание во власть наслаждения. Неважно какого. Пара затяжек или легкое, окрыляющее удовольствие от обжигающего чая, заваренного с толчеными корочками мака – кукнаром способного одним только запахом всколыхнуть целый пласт воспоминаний двадцатилетней давности, как бы тщательно их ни старались хоронить где-то на задворках памяти. Либо же тяжелое опиумное отупение, погружающее разум в запредельные дали, которые порождал одурманенный мозг. Все зависело от того, с каким душевным грузом переступить порог чайханы «Нават» и для чего. Просто поговорить, узнать свежие новости Каганата от челноков и караванщиков, или все же отрешиться от реальности тягот бытия в изменившемся ненадолго мире.
Слуга-китаец, искусно лавируя между застывшими в разных позах заторможенными курильщиками, принес пиалу и покрытый копотью медный чайник с высоким узким горлом. Поставил поднос прямо на пол, почтительно поклонился и застыл в ожидании платы. Получив патрон «пятерки», с несвойственной для этого места стремительностью удалился, словно его тут и не было, и только чайник напоминал о недавнем присутствии слуги.
– Эй, Кайым! Не спать! – одернули наркомана, снова пытающегося принять горизонтальное положение.
– А? – Мутные глаза уставились на силуэт сидящего перед ним человека. – Ты кто? Сагынтай?
– Сагынтай, ага.
– А-а-а… Саги, – заулыбался Кайым, медленно растягивая слова. – Пришел…
Сагынтай плеснул в пиалу горячего чаю на глоток и втянул ноздрями запах. Нормально, как и заказывал, без всяких наркоманских примесей. Божественно.
– Будешь? – Ему протянули трубку.
– Нет. Не хочу.
– Зря… – Одурманенные глаза снова закрылись.
– Где Ахмед? – Сагынтай отхлебнул чаю.
– Он же говорил… Ты не помнишь?
– Не помню, – хмыкнул Сагынтай и пояснил: – я вчера курил. Утром еле вспомнил, как меня зовут. Зато вспомнил кое-что другое. Поэтому мне нужно срочно встретиться с Ахмедом. Давай расскажи, где его найти, и сиди тут себе дальше.
Кайым снова закрыл глаза, словно и не слышал, что ему сказали.
– Не спать, осел! – процедил Сагынтай и несильно стукнул по державшей трубку руке. – Ахмед где? – тупость собеседника раздражала уже донельзя.
– Ушел. На восток куда-то, велел тут ждать. И вообще, ты чего столько вопросов задаешь? – тихо возмутился наркоман. – Мент, что ли?
– Сам знаешь, как наутро бывает трудно вспомнить что-то, – стал оправдываться Сагынтай. – Вот и я стал многое забывать.
– Все не забудешь… – уверенно возразил Кайым, – я, наоборот, многое вспоминаю, когда курю… Ха! Ты помнишь Кентай[1]? – он засмеялся. – Помнишь Жайсулу? Красивая такая, мне понравилась очень. Часто ее вспоминаю… И выносливая. Сколько нас было, пятеро? Или шестеро? Всех выдержала, сучка… Можно было еще туда смотаться. Зря ты ее зарезал… Развлеклись бы снова.
– Я помню джайляу[2] у Гранитогорска, – процедил Сагынтай и снова налил себе чаю.
– Это когда было? – Кайым нахмурился.
– Лет восемь-десять назад.
– Блин, давно… Не помню.
– Вспоминай. Женщины, старики, дети. Мужчины на охоте были. Скот еще оттуда угнали, вырезав всех, кто там был.
– Это не там, где Ахмед по ним из лука стрелять учился? А мелкоту заставлял бегать по крыше санатория и прыгать с нее дальше, выше, точнее? Ха, помню! – Наркоман довольно заулыбался и затянулся трубкой. – Охрененное время было… Веселое.
– Так куда он сейчас ушел?
– Да в Луговой! Или Кулан. В ту степь, короче. Вернется, пойдем в Шымкент. Сказал пока найти тебя и Ермека… И тут ждать. А ты сам пришел.
– Ермек где?
– У Шолпа́н…
– Где это? – терпеливо допытывался Сагынтай.
– В Таласе.
– Талас большой поселок, точнее давай!
– Последний дом у поворота! Улица еще называлась в честь борца… Не помню… Э! Ты че! – встрепенулся Кайым, – ты же был там! Сам рассказывал, что пока Ермек спал укуренный, ты ее…
– Забывчив стал, прости.
Сагынтай достал табак, свернул самокрутку и, подняв светильник, прикурил от хилого огонька, добавляя свою порцию чада в общую атмосферу притона. Крепко затянулся, выдыхая дым в лицо собеседнику. Наркоман, щуря мутные глаза, затряс головой.
– Ты же не Саги… У него нет усов…
– Верно. Не Саги, – хмыкнул «Сагынтай» и отставил светильник.
– Кто ты?
– Да какая теперь тебе разница? В конце жизни-то?
– Кто ты?! – вскричал Кайым, сунув руку за пазуху.
«Сагынтай» дождался, когда из-под халата появится пистолет, пожал плечами и улыбнулся.
– Шал[3]. Из Гранитогорска.
Подавшись вперед, он крепко прижал оружие к колену собеседника, не позволив передернуть затвор. Можно воспользоваться и пистолетом, но стрелять тут нельзя. Слишком много вооруженных людей наверху, и если начнут разбираться, почему застрелили одного из посетителей, причина пальбы может не понравиться. Не все любят охотников за головами.
Резко вырвав из руки курительную трубку, Шал сломал ее об пол и со всей силы вогнал острый конец деревянного огрызка в горло Кайыма. Тот захрипел и, булькая кровью, завалился на спину.
Шал схватил его за запястье, не позволяя прикрыть рану, и отвел окровавленную ладонь в сторону. Зачем оттягивать смерть, если ранение такого характера несовместимо с жизнью. Один из курильщиков, привлеченный криком, оторвал голову от покрывала и подслеповато всматривался в их сторону. Ничего не понял, застонал и свернулся калачиком.
Когда Кайым перестал биться в агонии и затих, Шал вытер попавшую на руку кровь об его одежду, бросил окурок в пиалу и поднялся из подвала в верхний зал чайханы. Презрительно сморщившись от сладковатого дыма, оглядел помещение, высматривая давешнего слугу среди посетителей, и заметил пару знакомых по ориентировкам лиц. Ага, значит, потом еще нужно сюда зайти. Пообщаться за жизнь. Китаец появился сам.
– Ли? Си? Цин? – брякнул первое пришедшее на ум.
– Ли, господина, Ли. – Слуга, подобострастно кивая головой, заулыбался. Доволен, что спросили имя. Большинство присутствующих имя тени, снующей между ними, интересовало мало.
Шал протянул ему два патрона.
– Там моему другу плохо стало. Похоронишь его как-нибудь. Подальше отсюда и без особого шума.
Китаец сокрушенно покачал головой.
– Какой несясный день. Какой несясный день.
– Так бывает, если переборщить с опиумом.
– Похолоню. Похолоню, – слуга поклонился.
Покинув чайхану, Шал наконец-то вздохнул полной грудью.
– Неправ китаец. Сегодня неплохой день, хоть и жарко.
Глава первая. Без пощады
Июнь 2033 года
пос. Талас
Окрестности Тараза
Шымкентский Каганат
Солнце жгло нещадно. Полуденный зной, горячий и плотный, как войлок из овечьей шерсти, наваливался на город, вынуждая найти тень и переждать жару.
Асфальт прогибался под каблуками и пружинил словно пластилин, обжигая ноги даже сквозь истертую подошву. Старая кирза вместе с портянками давно превратилась в духовку и заставляла шагать бойчее, не обращая внимания на панораму жилых и полуразрушенных домов. Если идти быстро, не так сильно хотелось выпрыгнуть из обуви. Ну прямо мифические сапоги-скороходы, мать их кирзовую. Конечно, если сравнивать постоянные неудобства от зимних морозов, жаловаться на временно установившуюся высокую температуру не стоит. Как говорил старый знакомый – припаренных меньше, чем обмороженных, и, в отличие от зимы, это не всегда смертельно.
На мосту стало полегче, от реки несло хоть какой-то прохладой. Талас, беря начало в горах и лениво катя воды на север, чтобы раствориться в песках ближайшей пустыни, прогреваться не успевал. Росло искушение скинуть одежду, погрузиться в холодный мутноватый поток и смыть град пота, который уже успел залить глаза и теперь обильно струился по телу. Но Шал не стал поддаваться соблазну, слишком агрессивно оказались настроены слепни в зарослях ивняка по берегам. После их укусов в ранах заводились паразиты и поедали плоть жертвы, а избавиться от них можно было только хирургическим путем, что в условиях дефицита людей, не понаслышке знакомых с медициной, казалось невыполнимым.
Отпустив поводья, разрешил коню напиться и, отгоняя от него насекомых сорванной веткой, сам ступил по щиколотку в воду, позволяя мелким волнам омыть сапоги. Влага, проникая сквозь прохудившиеся швы, приносила облегчение. Намочил в реке выбеленную солнцем панаму-афганку, слегка отжал ее и снова водрузил на затылок, после чего ощутил себя способным продолжать путь. К тому же, если верить ориентирам, указанным жителями на окраине города, осталось немного.
Упиваясь свежестью струек воды с панамы, Шал снял с пояса «змейку». Проверить, не слежался ли внутри длинного кожаного мешочка песок, хорошо ли пересыпается, смещаясь в один конец и образуя гибкую дубинку. Вроде нормально, как обычно. Снова привязав ее на пояс, испробовал, насколько быстро распускается узел. Кожаная тесьма развязывалась отлично, без затягов и закусываний. Хлебнув теплой воды из фляги и ополоснув рот жидкостью с привкусом алюминия, с отвращением ее выплюнул.
– Са́быр! Сюда иди! – Лоснящийся от пота гнедой послушно вышел из реки, фыркнул и, словно благодаря за предоставленную передышку, кивнул головой.
Сразу за рекой начинался пустой поселок. Люди уходили отсюда постепенно – кто в ближайший Тараз, кто в Туркестан или Каратау, но в основной массе стремились в Шымкент. В города, где осталось жалкое подобие цивилизации. И хотя формально по региону удары не наносились, голод и эпидемии проредили население еще в самые первые годы после того Удара, который выжившие называли Великой Скорбью.
Оставив коня под деревом за пару дворов до нужного дома, откуда ощутимо несло дымом, Шал медленно направился к цели. Оружие брать не стал, и даже камчу оставил в сумке, чтобы не наводила на определенные размышления. Невооруженный пеший человек должен вызывать доверие. На крайний случай, если о доверии нет речи, хотя бы не вызывать беспокойство и невольно не провоцировать агрессию. Нож в сапоге и «змейка» на поясе не видны, может и сойдет за гонца от покойного Кайыма. Ну а не сойдет, значит судьба, он давно отдал свою жизнь в руки провидения и все ждал, когда оно обратит на него внимание.
Последний дом по улице благодаря упавшим воротам, зарослям полыни во дворе и окнам без стекол выглядел бы нежилым, как и остальные в поселке, но печь из битого кирпича и закипающий на ней чайник говорили об обратном.
Из дома появилась босоногая женщина с кастрюлей. Симпатичная, средних лет, в сером платье ниже колен и, как положено обычаем, с косынкой на голове. Что-то яростно бормоча под нос, поменяла посуду на огне. Схватив закопченный чайник, собиралась уже вернуться в дом, когда увидела Шала у ворот.
– Чего надо? – грубо бросила она, надменно поджав губы на красивом лице.
– И вам не хворать, уважаемая, – Шал кивнул и степенно вошел во двор, не дожидаясь приглашения.
Рассмотрев неизвестного, женщина смягчилась. Черные волосы, сильно тронутые сединой, выглядывали из-под сдвинутой на затылок панамы, такие же седые усы и покрытое морщинами лицо указывали на почтенный возраст гостя, и она сразу вспомнила о традициях. Старших по возрасту нужно уважать. Да и внешний вид подозрений не вызывал – стоптанные сапоги, потертые камуфлированные штаны и потная рубашка навыпуск. Вероятно, обычный путник, направляющийся в Тараз.
– Здравствуйте, агай[4]. Не хотите ли воды? Чаю?
– От воды не откажусь, племянница, – кивнул Шал, – жарко сегодня.
Женщина легко взбежала на крыльцо, скрылась на веранде, и через пару секунд появилась с ковшом.
Шал поблагодарил кивком и неспеша отпил несколько глотков воды.
– Ай, хорошо! А скажи мне, племянница, тебя, случайно, не Шолпан зовут?
Женщина поменялась в лице и нахмурилась.
– Шолпан.
– Значит, я по адресу. И Ермек дома?
– А вы кто?
– Ты меня не знаешь. Весточку я принес твоему благоверному. Так и будем на солнцепеке стоять? – Шал выплеснул остатки воды в траву и вернул ковш.
– Проходите.
Шолпан быстро скрылась в доме. Шал медленно пошел за ней и уже поднялся на веранду, как увидел высокого темноволосого мужчину, раздетого по пояс. В руке тот держал потертый «макар», и ствол был направлен прямо в живот Шалу. Хмуро сдвинув брови и наклонив вперед голову, хозяин дома напряженно всматривался в гостя.
Покатый лоб и вся поза напоминали упертого бычка, который не хочет идти в стойло. Точно, Бзал. Погоняла просто так не дают. У его подельников прозвища не лучше. Сагынтая за глаза навыкат, как у рыбы, звали Балык, а Кайыма – Карлос Кастанеда. Слишком уж любил путешествовать в мирах другой реальности.
Шолпан теперь стояла за спиной Бзала и с опаской смотрела на происходящее.
– Кто ты?
– Салам, Ермек. Я от Кайыма.
– А сам он где? – без приветствия, отрывисто спросил бычок.
– В «Навате». Укурился до зеленых соплей, – почти правду сказал Шал.
– Собака! – выругался Ермек. – Он что-то передал?
Гость кивнул.
Ермек повернулся к Шолпан и мотнул головой.
– Скройся!
Та поджала губы, протиснулась между ним и дверью и отправилась на улицу, что-то недовольно бурча под нос. Трещат, видать, узы любви сладкой парочки, у строителей отношений закончился цемент. Так бывает, когда кто-то один из пары на два фронта старается. Но и это временно, скоро всему конец.
– Заходи! – Ермек отступил назад, не убирая оружие.
– Не говорили мне, что вот так встречать будут, – Шал нагло усмехнулся. Сняв головной убор, взъерошил волосы и стал обмахиваться панамой, словно веером. – Жарко сегодня. Дождя хочется.
Они прошли в комнату, и Шал быстро окинул ее взглядом, подмечая детали. На полу потертый цветастый ковер. У лишенного шторок окна старый сундук, обитый вырезанными из жести национальными узорами. Кипа покрывал и подушек в углу заменяет супружеское ложе. Стены местами в трещинах и обваливаются, но глину и известку, которые с них сыпятся, убирают вовремя, на полу чисто. Уютное любовное гнездышко на краю света. Не дворец, где играют свирели, но уж явно получше шалаша. В дверном проеме, ведущем в другую комнату, виднелся стол, на котором стоял ручной пулемет с направленным в окно стволом. Вот и оборона на случай чего.
– Говори! – отрывисто приказал Ермек.
– Ты, Бзал, ствол-то убери! – вдруг повысил голос Шал. – Я тебе шавка какая-то, под прицелом говорить?
На лице Ермека промелькнуло удивление, но пистолет он опустил. И правильно, старших надо слушать. Видимо, вбиваемые с детства вековые традиции еще сидят где-то в подкорке, это хорошо.
– Вот, другое дело. А то не по-людски как-то.
Шал медленно прошелся по комнате.
– Далеко забрались. Поближе не было лежки? И чего в городе не осели?
– В городе опасно.
– Если не борзеть, не опасно. Значит так. Ахмед сказал, скоро пойдем в Шымкент. Будьте наготове.
– Кому передал? – недоуменно спросил Ермек.
– Мне-е-е! – ехидно протянул Шал и усмехнулся. – Чтобы я вам, дармоедам, это донес, и вы прекращали разлагаться. А то Карлос из притона не выползает, другой с девкой где-то прячется, Балык шлюх в борделях дегустирует. Оприходует спозаранку куртизанку и спит довольный полдня, хрен добудишься.
– Так тебя Ахмед прислал? – На лице Ермека проступило явное облегчение, и, поставив пистолет на предохранитель, он убрал его в карман.
– Нет, блин, генерал Ашимов! Конечно, Ахмед!
– Извини. Как звать тебя, агай? – уже виновато спросил Ермек.
– Шал.
– Сейчас чай будем пить, поговорим. – Ермек вдруг засуетился, пытаясь проявить гостеприимство. – Проходи, садись. Пойду скажу Шолпан, чтобы чай заварила.
Он быстро скользнул мимо гостя, который и не думал воспользоваться приглашением. Сунув руку под рубаху, Шал дернул шнурок «змейки». Узел легко распустился, один конец кожаного мешочка скользнул с пояса вниз, принимая форму дубинки. Резко встряхнув ее, чтобы песок уплотнился еще больше, Шал сильно взмахнул рукой и «змейка», описав широкую дугу, с тупым шлепком опустилась на затылок Ермеку. Тот сделал шаг и рухнул на пороге комнаты, разбив в кровь лицо и мгновенно потеряв сознание. Оттащив его за ноги назад в комнату, Шал достал из кармана веревку и стал связывать руки.
Послышались быстрые шаги, в комнату влетела Шолпан, услышав с улицы какой-то грохот в доме.
– Ты что делаешь? С-сука! – заверещала она и разъяренной кошкой бросилась на Шала.
Он встретил ее коротким ударом в лицо. Женщина опрокинулась на спину посередине комнаты и осталась лежать с задранным почти до пояса платьем, с ужасом взирая на гостя, который из доброго дядюшки внезапно стал злым. Шал оглядел ее оголившиеся ляжки и снисходительно улыбнулся.
– Прикройся, шалава! Скромней надо быть.
Шолпан утерла кровь с разбитой губы и вдруг хитро улыбнулась.
– А может, договоримся?
– Чего? – опешил Шал.
– Ну, договоримся, – она демонстративно раздвинула ноги, – и ты его отпустишь.
– Пошла ты! – беззлобно буркнул Шал и достал из сапога нож.
– Или ты не способен уже с женщиной понежиться? – ехидно засмеялась Шолпан. – Импотент, да?
Шал вздохнул, отрезал кусок от веревки на руках Ермека и подошел к ней.
– С женщиной-то способен. А шлюх, как ты, не люблю. Повернись. Руки давай! И не дергайся, а то прирежу, как барана.
– Урод!
Стянув руки и щиколотки веревкой, еще раз скользнул оценивающим взглядом по голым ногам, и одернул платье.
– Отпусти его! – В ее голосе послышались слезы. – Пожалуйста! Ну что он тебе сделал?
– Ты с ним сколько уже шоркаешься? – прищурился Шал.
– Второй год.
– Если я тебе расскажу о его геройствах, боюсь, ты сама его прирежешь. Или ты в курсе его дел? Чем он, по-твоему, промышляет?
– Ну, скот гоняют…
– Угу, – кивнул Шал, – только не гоняют, а угоняют. Твой драгоценный Ермек, чтоб ты знала, обвиняется в грабежах, убийствах, изнасилованиях – в общем, всех тех зверствах, что они чинили над населением в составе вооруженной банды несколько лет подряд. Плюс побег из исправительной колонии в Ленгере. Властью, данной мне Каганатом, и действуя по предписанию Шымкентского отдела по борьбе с бандитизмом, я могу на месте привести заочный приговор в исполнение, и заодно тебя, как пособницу, тоже казнить, повесив во дворе, или тут, в доме. Как пожелаешь. Поэтому не дергайся. Лежи спокойно и не мешай.
– Ты прямо тут его убьешь? – в ужасе спросила Шолпан.
– А надо тут? – Шал подошел к Ермеку, достал из его кармана пистолет, осмотрел, проверив обойму с затвором, и сунул за пояс. – Отвезу в Тараз, сдам местным стражам порядка.
Он вышел на крыльцо и громко свистнул. Через несколько минут послышался размеренный цокот копыт и во двор вошел Са́быр.
– Жди! – бросил Шал послушному коню.
Вернувшись в комнату, убедился, что Шолпан не сдвинулась с места, а Ермек в себя еще не пришел, и прошел к столу с пулеметом. По-хозяйски осмотрел, отсоединил коробку с патронами, пробежался глазами по комнате и под столом нашел еще две коробки. Запасливый бычок, однако. Вояка, видать.
Отнес все на улицу, упаковав патроны в седельную сумку. «Семерка» лишней не будет, до другой валюты Каганат еще не додумался, а вот пулемет можно и сдать, чтобы не таскать его по степи, или выменять на нового коня, к примеру. А лучше кобылицу, чтобы Сабыру веселей было.
В комнате, где лежала связанная парочка, Шал увидел рассыпанные по подоконнику папиросы. С сомнением понюхал, ожидая ненавистный запах травы, так любимой наркоманами, и от удивления выругался. Самые настоящие папиросы, пусть и без названия, но из обычной папиросной бумаги. Одну закурил, остальные собрал в карман рубашки. Нечего таким добром разбрасываться, самому надо. Последний раз подобные пробовал месяц назад, и то отвалил за пачку несколько патронов, тянул ее очень долго, выкуривая по одной и только после еды. В Шымкенте пару лет назад наладили производство табачной продукции, засадив табаком целое поле на берегу Бадама. Сермяжная и прямолинейная крепость папирос была на любителя, но в сравнении с самосадом, которого на рынке можно сменять за патрон целый кисет, весьма приятной.
– Кучеряво живет нынче бандитский элемент, – он показал Шолпан зажженную папиросу.
– Я убью тебя! – пообещала женщина.
– Всегда пожалуйста. – Шал затянулся и от удовольствия закрыл глаза. Как там говорилось когда-то? И пусть весь мир подождет? Вот и пусть ждет.