О маленькой птице размерами с остров

Прошли годы, прежде чем Каину пришла в голову мысль о Нике. Мысль та представляла собой положение дел в его голове, как Ник видит свой мир. Приходил ли к нему такой же пес, чтобы задавать вопросы, быть может, и ему показывал фокусы. В конце концов, Каин пришел к одному выводу, который впрочем, ему совсем не понравился. Вывод заключался в сумасшествии самого Каина и хотя не полного, но уже ясно намеченного. Таким образом, Ник (если он в своем уме) не был знаком со всякого рода псами. Кстати о псах, Каин изначально запланировавший цербера, от идеи отказался, на что ему не раз указывал фокусник и часто подшучивал, мол –« когда собаку заведешь старик? Ограбят ведь лешие». Вместо собаки были уже готовы василиск, все слоны и много других животных и птиц. Особенно удалась Каину птица гамаюн – она висела над самым потолком огромного зала, держась только за крылья, распростертые на несколько метров. Изваяниями существ были покрыты все залы, в том числе и очень высокие, понадобились бы не малые лестницы, чтобы создать их, однако они не понадобились, так как и сами залы были сделаны Каином и углублялись по мере того как проходила работа над скульптурами.

Годы шли медленно, гораздо медленнее, чем та первая тысяча лет, что успел прожить Каин. В те годы можно было дожить до забвения, в эти годы можно дойти до сумасшествия. Все объяснялось одним лишним человеком, частенько отвлекающим на себя целые часы, но давая взамен еще более долгие сутки.

– Еще каких-то девяносто лет, – проходя мимо съязвил фокусник.

– Я знаю, сколько осталось, – не отвлекаясь, буркнул Каин, вытачивая колонну.

– Разве?

– Чувство времени от меня ни куда не делось. Еще один год и мы с тобой разойдемся каждый по своим углам. Еще один ужасный год, – сказав это Каин все-таки знал, что в глубине души у него уже нет ненависти к своему собеседнику, более того он чувствовал некую привязанность.

– Следующей будет химера?

– И тогда все кончится, – Каин решил сделать ее в последний год, и этот зверь увенчает всю его работу и все долгие семьсот лет.

– Это тоже химера, – подвел фокусник.

Окончив строительство колонны, оба горца вышли на вершину, то была голова птицы Рух. Птица была огромна настолько, что из-за облаков ее невозможно было охватить взором всю целиком. Украшенная гора представляла собой чудо нечеловеческой природы. Фокусник, даже он, однажды выразил подобие восхищения этим творением.

– Кому же достанется такое царство? Для чего-то же ты это делал? – воскликнул фокусник.

– Эта гора очень далеко от тех мест, куда забредет обыкновенный путник, но быть может какой-то и забредет, увидит, и эта гора даст ему жизнь, наполнит ее и навсегда оставит в памяти. Пусть она будет, она для кого-то обязательно нужна.

Химера увенчала безупречную гору. Каин посмотрел в ту же сторону, куда смотрело крылатое существо, и увидел луну, пробивающуюся сквозь облака и едва видную в свете заходящего солнца. Простояв так минуты, Каин спустился увидеться с фокусником в колонный зал. Захохотав еще прежде, чем появился фокусник, Каин ожидал прений, итогов и чего угодно, а тот стоял себе, смирно смотря в потолок.

– Вот же она пес, вот твоя химера, выйди, погляди на нее, – Каин продолжал хохотать и говорить одновременно, – кончилось время хоть ты и пытался его украсть. Я не сошел с ума, я здесь и говорю с тобой, чего же ты не ответишь? Признай свой проигрыш. Ах, тебе теперь нечего сказать. Ах, ну что же ты? Ты это видишь? – Каин указал на окно, в котором садилось солнце. Фокусник посмотрел в окно и тоже рассмеялся, – я покидаю тебя, а ты можешь остаться, но знай я не сумасшедший, – Каин смеялся долго, пока не заметил, что фокусник куда-то исчез. И Каин смеялся и дальше и снова продолжил кричать, когда вокруг уже не было никого, – я не сумасшедший, пес. Нет, я не сумасшедший!

Каин опустился на колени и замолчал, понуро опустив голову. Всеми силами он держал себя, чтобы не забиться в истерике и не закричать снова, бедный ваятель понимал что, быть может, ближе чем когда бы то ни было, приблизился к грани, о которой так боязно говорил ему Ник. Просидев целую ночь, на утро он встал и отправился в путь. Домой.

Дом был далеко, а существовал ли он теперь, Каин уже с точностью сказать и не мог. В любом случае идти ему оставалось только туда, предстоял путь длинною еще в двадцать лет. За это время Каин успел повидать новый мир, но отчего-то он не показался ему таким уж новым. Ничего не менялось в больших городах и уж тем более в маленьких. Единственное что изменилось – это люди, кругом теперь только и говорили о праведной жизни, хотя и далеко не все ее вели, потому что до конца не знали что именно праведно. Развивалась религия и даже несколько, а с ней и дома похожие на тот, в который шел Каин. Строили соборы – они-то и были похожи на дом Каина. Повсюду явилось множество крестов и сердец, символизирующих принадлежность к богу. Каину пришла мысль снова взять себе имя, как он делал это раньше. Теперь представиться Джимом в Англии было как минимум неловко, ведь так они именовали того, кому поклонялись. Во всех остальных странах нарицательным стало настоящее имя Каина, как можно догадаться – Каин. Явившись в Англию и не придумав нового имени, Каин вскоре понял, что новое имя может и не понадобиться, так как за целый год в этой стране никто ни разу не спросил у него имени. Разросшийся город еще сильнее укрыл от любопытных взоров дом Каина, да так что он сам с трудом сумел его найти. Войдя же в дом, который теперь все принимали за старинный собор и по-прежнему интересовались им мало, Каин прошелся до своего письменного стола и поправил на нем книги, так будто уходил на часок. Именно когда он вошел в свое жилище, ему показалось, что те одиннадцать лет шли куда дольше, чем последующие семьсот. Добравшись до дома, Каин был невероятно этому рад, так что просидел, не выходя около года, но вдруг в его голове всплыла мысль о комнате Марии из разговора с Ником. Каин снова стал посещать библиотеки города в поисках ответа или хотя бы намека, нечто похожего. Попытки оказались тщетны лишь потому, что Каин искал реального человека.

Подумать только, долго ли жил Каин на свете, полный мыслей о судьбе своей, его роли в обществе. Порывшись в воспоминаниях, Каин смог вспомнить разве что тот период его научно исторической деятельности, опять же скрываясь под масками других имен. Главным делом своей жизни, как считал Каин то, которое он провел под именем Джим, тогда как свое собственное превратилось в маску. В настоящем Каин снова делал попытки войти в общество, показываясь в нем небольшими периодами, лет по десять и исчезая снова как минимум сроком вдвое большим. Эти появления были разнообразны, а первый раз он сделал попытку сделаться доктором. Он неплохо разбирался в анатомии, не боялся крови и к тому же провел около двадцати лет в обучении, часто проверяя свои знания на самом себе. Достигнув некоторых успехов, Каин начал набирать популярность, многие известные врачи тщетно пытались получить от него консультации, что уж там, просто бы увидеть. Когда дошло до того, что врачи стали ходить к нему на прием, Каин прекратил врачевать. Следующие двадцать лет Каин отвел на то, чтобы о нем забыли как о докторе. Новое появление было связано со старой деятельностью историка, и тогда уже Каин без лишнего зазрения совести сумел признаться себе, что вовсе не станет искать общества, а просто возьмет от него то, что ему сейчас нужно. Нужны были новые источники, помимо библиотеки, а так же средства, чтобы купить нужные книги. Позже Каин становился скульптором, на чем и решил закончить также спустя десять лет. Прошло, по меньшей мере, около века в сменяющих одна другую ипостаси Каина, и главное как он считал было то, что он построил небольшой ресторанчик в подвале на манер Ауэрбаха в Лейпциге. Он дал ему имя – Елена, в честь троянской царицы. Ресторан просуществовал в первозданном виде не долго, во всяком случае, если брать по летам самого Каина, тридцать лет совсем пустяшный срок. В один день Каин вышел из ресторанчика и уже больше не возвращался. Его ухода долгое время ресторанчик не чувствовал вовсе, ну а спустя пару лет им заправлял уже другой человек.

Прекрасно сознавая, к чему ведут отрешения и всякого рода заточения, Каин все же оставался один, будто борьба со своим сумасшествием была ключом к жизни, а вовсе не вела в обратную сторону. Каин очень долго боролся и всегда побеждал, иногда заходя на такие грани, при которых можно сказать, что уже проиграл, он все же оставался жить в разуме. Теперь он снова отчаянно проигрывал и если приглядеться внимательно, пожалуй, и проиграл. Только ни кто не приглядывался, до определенного момента.

Дом в подобие храма видели снаружи, но никому он не был доступен изнутри, а внутри было на что посмотреть. Все помещение представляло собой одну огромную комнату с возвышенностью в самом конце, мебели не было практически ни какой, если не считать одного письменного стола и стула возле него, но самое главное чего не было видно снаружи – окна из разных цветов. Освещение в доме менялось каждый час, становясь то красным, то зеленым. На стенах красовались два огромных херувима, крылья которых замыкали стену с одной и другой стороны. Херувимов этих Каин называл детками, судя по младенческим пухленьким лицам. Комната была огромна, но почти никогда не пустовала, а сейчас и вовсе была завалена громадными колоннами книг, до двух с половиной метров в высоту, такие стопки, некоторые из них были покрыты белым полотном и возвышались, словно неоткрытые памятники, давно забытые и не жившие вовсе. Слой пыли, покрывавший комнату, был столь велик, что казалось, песок лежит под ногами. Не всякий сможет представить себе, будто здесь кто-то живет. Если живет, то с места своего не сходит, можно ведь так посудить? Один же человек есть, который и не станет полагать иначе, он просто спросит:

–Где ты друг мой? – на пороге появилось лицо странника в капюшоне, но сейчас же этот капюшон был им снят.

– Неужели ты мог подумать, будто я не знал, что ты придешь? – раздался из дальнего угла голос Каина. Он сидел там уже так долго, что едва стена не поглотила его одежду, – ты всегда приходил и явился снова, спасти?

Ник начал медленно продвигаться к центру попутно ведя диалог.

– Я не знаю нужно ли тебе мое спасение, но вот ты вышел бы повидать меня. Ну чего ты сидишь там, разве ты не рад? Прости, я не то хотел сказать, ты давно мне перестал радоваться, моя вина, – договорив, Ник подошел к столу и остановился.

– Ты везде бываешь, Ник? – с интересом вдруг ляпнул Каин.

– Много где, да.

– Скажи же теперь мне как изменился мир?

– С какого момента? – недоуменно переспросил Ник.

–С последней нашей встречи, вернее с того дня как меня подожгли.

– Твои ожоги зажили, и ничего не осталось кроме воспоминаний, как и у них, Каин, у них тоже остались сплошь лишь кресты да сердца, но ничего в головах, чего ж ты хотел этим изменить, – Ник разговаривал, будто с самим собой, глядя по сторонам и аккуратно усевшись на стол.

– Но как же Бог, не мог же он не услышать, как считаешь? – Каин на секунду выглянул и спрятался снова.

– Он все слышит Каин, он Бог, но потому и не является на свет, потому что такой.

– Какой? – с любопытством спросил Каин.

Ник уселся, не стесняясь совершенно, на центр стола, так что ноги его свисали и не доставали до пола.

– Я до сих пор поражаюсь тебе, что несмотря ни на что, ты в него еще веришь. И если ты прав, если он есть, все решается в одном моменте, о котором я тебе расскажу, – Ник задержал дыхание, глядя, как украдкой Каин выползает и садится на край возвышенности. Он уселся словно на краю небольшой сцены, – очень давно, я был маленьким мальчиком, а у меня была мама и представь, я ее даже помню, хоть и прошло столько лет. Я запомнил и собаку, о которой хочу рассказать, она была огромной и все знали, что очень злой. Она охраняла дом человека, которого тоже считали злым. Так вот собака эта гуляла всегда вольно и выходила часто на дорогу возле своего дома, а я частенько проходил мимо, но так чтобы она меня не заметила, обходил стороной. Однажды преодолев страх если он и правда во мне был, я взял из дома кусочек хлеба и решил подружиться с собакой. Я подошел достаточно близко, собака залаяла, и я положил свой кусок хлеба, но есть его она не стала. Тогда я пошел ближе и протянул руку, чтобы погладить ее, она прыгнула и вцепилась зубами мне в голову. Дальше не знаю что произошло, но очнулся я уже дома, хотя и обморока ни какого не испытал это помню тоже, просто из памяти выключился маленький кусочек. Надо мной стояла мама, она плакала. На следующий день, когда я спросил, почему собака так сделала, мама поругала меня, а я сказал ей, что так случилось потому, что собака плохая и злая. Мама ответила мне, что собака укусила меня не потому что злая, а потому что она собака и ей так положено и что если сунуть руку в огонь не стоит ждать доброго, – Ник задержал на мгновение паузу, глядя на Каина, а после продолжил, – в одной этой мысли может и кроется вся суть земная, человеческая и божья, потому что иначе все пропадет и зачахнет, не удержится и перевесит.

–Мне как будто бы припомнился точно такой случай, хотя я знаю, что со мной этого не могло случиться. Да я помню ворота, библиотеку, жаркий солнечный Вавилон, но ведь не было этого скажи? – украдкой шепнул Каин.

– Ты сам знаешь что было, чего же ты Каин? – Ник с натугой проговорил ответ, опасаясь, что будет дальше.

– Но ведь нет же здесь больше никого, – прокричал вдруг Каин, – я сижу сейчас на столе и смотрю на пустое место, воображая, будто смотрю на своего друга, которого называю Каином. Придумал страдальца вместо себя. Ох, что-то ведь я натворил, нет здесь больше никого, и не являлся один другому, а просто я жил сумасшедшим, вообразив себе нового я, только не себя. Как хорошо прожить еще целую жизнь, да вечную! Боже мой, как же случилось. У меня есть и родные, ведь так? Они забыли меня, а я их, но они есть, а между тем я давно сумасшедший, – Каин кружил возле стола, то бормоча, то выкрикивая и наконец, уселся напротив.

– Но кто же тогда по-твоему я? – с недоуменной улыбкой откликнулся Ник.

– Моя галлюцинация, представление, на которое я гляжу со стороны, ведь я же не должен обо всем догадаться, – хрипло отвечал Каин, – подумай хорошенько, а после я исчезну, и не будет одного. Не будет меня.

Дай мне родиться выгони в поле

День порезвиться широко на воле

Бурно промчаться волосы рвать

Ветру поддаться вихри нагнать

Облако крышей открыть высоту

Выше и выше ползти по мосту

Дай улыбнуться в твоей голове

Чтобы вернуться к клёвой игре

Безмолвная тишина продолжала оглушать храм, и казалось, херувимы заговорят прежде, чем появиться хоть один звук изданный человеком. Оба человека сидели на своих местах, один выживая тело другого, а другой в раздумьях как обоих сохранить и прежде всего, того кто в этом больше нуждается. Любой довод Ника, Каин легко мог парировать, так как из его мыслей следовало: что может знать один, знает и другой и если бы даже не знал, сообщив ему другой, тот уже узнает. Как задать вопрос, на который знаешь ответ только ты, и узнает другой? Спроси о чем угодно и нет ни какой вероятности в том знал ответ опрашиваемый или нет, до того как ты дашь правильный ответ. Есть вариант, при котором Каин вынужден будет поверить в существование собственного я, но тогда не будет Ника, ведь если Ник убил бы себя, а Каин остался бы жить, то его существование, стало быть, доказано. Однако, чтобы провести такой эксперимент необходимо учитывать следующее: Ник бессмертен и убить его соответственно нельзя, а даже если и было бы можно, воображение Каина придумает так, будто смерть случилась только мысленно, а значит, он совсем сошел с ума. Проговаривая в уме все случаи Ник едва ли не смеялся над комичностью и бессмыслицей ситуации, пока не наткнулся на мысль о книгах. Некоторые книги были известны больше одному и могли быть неизвестны другому, а что если есть книга известная одному только Каину?

– У тебя была когда-нибудь любимая книга? – резко повернувшись, спросил Ник.

– Да была, – протянул Каин.

– Ну?

– Один старинный эпос.

– Это Беовульф? – набросился Ник. Судя по всему, он желал, чтобы это был ни как не Беовульф.

– Нет, эпос о Гильгамеше, очень старая и интересная книга, – так же сухо тянул Каин.

– Ты хорошо ее помнишь?

– Не наизусть, но помню, а что?

– Собирайся, мы идем в библиотеку, – гаркнул Ник, спрыгивая со стола.

Каин начал в спешке перемещаться по дому, сбрасывая на пол покрывала и открывая небольшие сундучки. Ник смотрел на все это так, будто Каин делает все правильно, но почему то не успевает. Ник начал тоже ходить по комнате и затем все же спросил:

– Что ты ищешь?

– Не знаю, пытаюсь собраться, я давно не выходил. Ладно, идем.

– У тебя ничего нет более современного в гардеробе?

– Есть, – ответил Каин, с некоей опаской и пошел в самый конец комнаты, где недавно сидел. Он достал белую рубашку и черные брюки, так же находившиеся пыльными, как и все вокруг.

– Сойдет, в этом до сих пор ходят и мне кажется, еще лет двести будут ходить, – подметил Ник.

Огромный город, расцветший за каких-то сто лет, поразил Каина тот же час. Проходили тысячи лет, и не менялось почти ничего, циклично бегало от одного к другому и теперь предстало совсем иным. До этого момента Каин считал эталоном красоты Вавилон своего детства, и ему казалось, что с ним не сравниться ни один другой город. Теперь перед ним был Лондон, в центре которого оказался его дом, маленькая церковь среди небоскребов так утопала, что теперь стала незаметной сама по себе. На небе сгустились облака и ровно легли меж домов, укутывая миллионы людей. До библиотеки идти было недолго и это даже несколько опечалило Каина. Ему хотелось погулять здесь подольше, в этом каменном городе, среди природы, уложенной рукой архитектора. Каин так и вошел в библиотеку с раскрытым ртом и не закрывал его до того самого момента, пока Ник не вручил ему книгу, на которой красовалось название без указания автора. Каин читал вслух на английском, но вскоре перешел на шумерский, затем снова прочел на английском главу и уже на аккадском дочитал книгу целиком. Еще читая, Каин едва ли не плакал, а после обнял Ника и не смог больше держаться.

– Так все и было, и ты не мог знать. Верно, Ник? – придя в себя, спросил Каин.

– Ты помнишь ее? – отозвался Ник.

– Нет. А даже если и вспомнил бы. То была настоящая жизнь. Зачем ты уберег меня от нее? Прости меня, прости, что погубил нас обоих и все на свете. Как же жить то, ты понимаешь? Может, лучше было быть сумасшедшим, может они-то в сто раз счастливее нас, – бормотал Каин. Кругом все давно уставились на них, словно в этой библиотеке разыгрывают пьесу, а им было все равно.

–Не говори так больше. Ты ничего этого не знаешь, и я такой как ты, но у тебя будет лучшая жизнь. Не бойся громады этого мира, не бойся воспоминаний и прошлого, ты станешь жить, обещаю тебе, – Ник схватил Каина за руку и прижал его к себе.

Ник протащил Каина по дороге домой почти в полном беспамятстве и вскоре Каин уснул.

– Береги его, он остается в руках одного человека. Разорванный на куски и единый во всех, отныне он твой, – с этими словами Ник поцеловал в лоб Каина, и опустилась вселенская ночь.

– И на этом все? Однако… – удивленно протянул бармен, облокотившись на стойку, так что, перегнувшись, начал рассматривать пол.

– Однажды он должен вернуться, чтобы изменить наш мир, а пока у нас есть только надежда, – с улыбкой пояснила девушка, сидевшая за ближним к стойке столом.

Бар уже давно был пуст, посетители разошлись скоро, еще до закрытия, ночь так и прошла в долгом рассказе. Близилось утро, и до открытия оставался только час. Заведение было довольно старым, но не так давно изменившимся почти до неузнаваемости, а единственным, что осталось неизменно, и был тот самый бармен, и по совместительству совладелец заведения. Девушка, рассказавшая историю, была вовсе не посетителем, она так же работала в этом баре, в качестве музыканта. Здесь всегда была живая музыка, однако теперь ее стало значительно меньше, чем раньше. Раньше и бар, по правде сказать, принадлежал одному только бармену, который и устраивал всю музыкальную жизнь бара под названием «червовый туз». Это название также было новым, как и его музыкальнее сопровождение в лице девушки Хлои – это она рассказала чудесную историю минуту назад. Бармена на всякий случай зовут Карл, хотя это кличка и она давно поглотила его настоящее имя, далеко не многие его все же помнили.

– Пора бы тебе поспать. Да пора конечна не та, но поспи хоть немного, все лучше, – обратился с советом к девушке Карл.

Как только ушла Хлоя, Карл тут же начал готовить зал к открытию и чуть слышно включил радио.

…

Новый искусственный спутник обнаружили ученые, не принадлежащий ни одной из космических держав. Сенсация облетела весь мир, однако подробности пока остаются за рамками СМИ. Далее прогноз погоды на завтра … одевайтесь теплее…

Звон колокола на башне напоминал всем о празднике. Празднике, который многие отмечали без всякой памяти, из одно лишь числа, понимая, что характера он религиозного. Вероятно в честь святого, о котором и бил колокол. Звон тот, что издавался по особым дням могучий «чугунный певец» доносился во все уголки города, а вместе с тем и страны. Не велика страна, состоящая из одного только города, и произойти здесь может что угодно.

Рядом с колокольней располагались и все значимые здания: парламент, мэрия, Большая Библейская библиотека, институты и научные центры. Там же неподалеку, облетевшая весь мир новость успела побывать и в умах местных властей, но и минуты не задержавшись, была отправлена к умам науки. Именно с последними, и беседовали в праздничный день журналисты на подступах к Э-Ана – главному святилищу научной мысли.

– С праздником вас уважаемые деятели науки, коль уж мне довелось первому взять слово… – начал было скороговоркой свой вопрос журналист.

– Давайте без предисловий, – несколько нервно прервал журналиста господин Рич – один из ведущих специалистов в области естественных наук.

– Какова задача института в исследовании космического объекта?

– Если это вопрос напрямую, могу лишь сказать что для нас это всего лишь любопытный факт, – ответил уже другой специалист – профессор Остин Лэйард.

– Это и есть ваша позиция? – продолжал журналист, парень по всему видно весьма дотошный, но добродушный.

– Наша страна гордится такими светилами науки как Генри Ролинсон, Эдвард Хинкс, Опперт, их работы далеко продвинули науку в области изучения космоса, несмотря на невозможность эмпирического познания напрямую. Тем самым господин Лэйард хочет сказать, что мы будем заниматься вопросами исходя из теоретических фактов.

Следующий вопрос уже не нашел много энтузиастов и из сенсации интервью потихоньку превращалось в убаюкивающий монолог доктора Рича. Спустя каких-то сорок минут журналисты растворились по одному, оставив пустовать ступени Э-Ана. В стенах же научного муниципального здания было по-обычному людно, а посему обсуждение предстоящей работы было перенесено в более уединенную атмосферу домашнего уюта доктора Рича.

Бой старинных часов огласил полдень, когда оба ученых оказались в квартире. Часы были единственным предметом старины в обители доктора. Квартирка была небольшой, но довольно вместительной, для того чтобы расположить в себе сразу несколько интерьерных стилей. В комнате совершенно гармонично располагался кожаный диван, а также сундук на манер лофта и рядом гардина в цветочек в стиле Прованс. Большое количество полочек, столиков, бюро и подоконников умещало на себе еще кучу всего, что только можно поставить, от оловянного зайца, до цветочных горшков с часами внутри. Везде было стерильно чисто, что могло бы вероятно удивить, однако при небольшом освещении чистоту разглядеть было не просто.

Профессор Лэйард был здесь уже не впервой и охотно плюхнулся на свое обычное место в углу дивана, не дожидаясь приглашения. Приглашения собственно и не последовало. Доктор Рич полу спиной полу боком, сел напротив камина в плетеное кресло и первым начал разговор.

–Нам одним ничего не известно. Как по мне это очевидно.

– Я так не думаю Джеймс, – среагировал Лэйард, – будь этот объект секретным, он не висел бы у всех на виду, надо быть полным болваном, а тот, кто его туда запустил точно не болван.

– То есть угрозу сверхдержавы вы исключаете, а как на счет космонавтики? – допытывался Рич. Он специально вел разговор таким образом, чтобы его заведомо ложные варианты оспаривались, уже в процессе спора он улавливал действительно стоящие мысли.

– Если это не касается вооружения, если это научный эксперимент или вроде того, я бы мог попытать своих зарубежных коллег, – предложил доктор Лэйард. На самом деле Лэйард в душе надеялся, что все разрешиться самым банальным образом и закончиться скоро.