Джинн Искрюгай в любви и на войне

–Смотрите на них, ифриты и джинны! – простирая длань, воскликнул повелитель. – В лице этих трёх юношей я приветствую всё новое поколение наше. Приветствую – и благодарю, ибо именно их незаметная работа нынче совершает чудеса. Не страшась молвы и осуждения близких, они трудятся во имя мира и единения народов.

Хан дал подданным несколько секунд, чтобы хорошенько усвоили услышанное, и продолжил:

–Мы ждём извержения, которое вернёт нам четырёх собратьев. Скоро наступит этот великий день, и все мы возрадуемся. Но знайте: через два месяца придёт день, когда к нам вернутся – слышите ли? – триста двадцать два потерянных на полях сражений джинна!

Повелитель обвёл взглядом обомлевшее общество и добавил:

–И это не всё. В следующем году, без всякого извержения, к нам вернутся ещё семьсот шестнадцать наших собратьев, а в следующие пять лет – четыре тысячи триста восемьдесят шесть. Я в сладкой растерянности, братья, ибо не знаю, с чем и сравнить грядущее торжество.

Он выдержал паузу, во время которой по залу пронёсся взволнованный ропот. Растерянность повелителя вполне разделяли все, ведь ничего подобного за всю историю мироздания ещё не бывало.

–Вы спросите: как такое возможно? – вновь заговорил Хан. – Ответ прост: наши дипломаты добились блестящих успехов в переговорах со смертными владыками. И теперь почти все джинны, когда-либо пленённые в ходе боевых действий, будут отпущены на свободу. Я говорю «почти», потому что пока в плену останутся джинны, совершившие особо тяжкие преступления против смертных, таких известно сорок два. Впрочем, уже можно смело сказать, что когда-нибудь мы договоримся и об их освобождении. Пока же – возрадуемся нынешним достижениям и восславим наших дипломатов!

Хан переждал бурю восторга, которой разрешил разразиться жестом левой руки, и продолжил:

–Однако я не сомневаюсь, что мудрейшие из вас зададутся вопросом: как вообще стал возможен подобный договор со смертными? Почему только теперь удалось его заключить? Ответ перед вами. – С этими словами Хан указал на трёх друзей, так и стоявших у подножия трона. – Благодарить надо наше молодое поколение – вот таких джиннов, как они. Это их малопочётный с виду труд помог смертным понять, что джинны – не чудовища, а такие же разумные существа, как они. Знаю, знаю, многим из вас покажется оскорблением сравнивать наше славное племя с жалкими смертными, как вы привыкли их называть. Но истина в том, что все мы – дети Создателя, а доброму отцу все дети одинаково дороги. И потому глупцом я назову того джинна, который скажет, что смертные ничтожны, ибо это значит назвать ничтожеством творение Создателя!

И снова Хан выдержал паузу, давая подданным время вдуматься в сказанное.

–Мы гордимся военными подвигами, которых много было совершено за минувшие эпохи, а молодое поколение вправе гордиться первым в истории джиннов мирным подвигом. Вот стоит перед нами скромный помощник посла, стараниями которого скоро будет освобождено больше джиннов, чем когда-либо возвращалось во время извержений. А вот – рядовой спасатель, чьими трудами смертные теперь обращаются к джиннам не с проклятиями, а с благодарностью и великой надеждой. А вот – представитель совсем простой профессии машинного джинна, первой профессии, которая заложила основы дружбы между нашим народом и смертными детьми Создателя. Так слава же им – слава джинновой молодёжи!

Зал потонул в послушном славословии, хотя, надо признать, не все джинны сразу осознали значение речи Хана. А речь-то, конечно, была историческая, и отнюдь не случайно выбрал для неё повелитель время и место.

Однако ж у нас рассказ не о том, как менялась политика джиннов, так что не станем задерживаться на описании последовавших торжеств, отметим только, что для трёх друзей следующие дни пролетели как-то совсем незаметно.

Первым пришедший в себя Полыхай объявил, что ни за какие коврижки не собирается упускать случай упрочить свою карьеру и засел на краю Ханского стола обрастать полезными знакомствами.

Скромного Искрюгая он почти насильно свёл с одним из младших Ханских шаманов по имени Дымун – и за это знакомство воздушный спасатель потом не раз благодарил товарища. Шаман, хотя и начинал чаровать при динозаврах и до сих пор пользовался терминологией, устаревшей ещё во времена царя Ломоноса, оказался не чужд новым веяниям, магией смертных интересовался активно и весьма помог Искрюгаю, у которого давно уже назрел проект усовершенствования некоторых употреблявшихся в спасательном деле чар.

Что касается Отжигая, то он отмёл все резоны Полыхая и согласился признать полезным только возобновление знакомства с дочерьми Магмуна-аги. Все последующие дни он посвятил флирту с тремя красавицами одновременно, благо, те резко переменили мнение о молодых джиннах и даже сами принялись добиваться их внимания – да только, увы, безрезультатно: поумневший Полыхай и всегда несколько малахольный в сердечных делах, а теперь ещё и увлечённый работой Искрюгай совершенно их не замечали! Зато Отжигай блаженствовал за троих…

***

Искрюгаю матушка, добрейшая Пекым, написала письмо. Состояла она служанкой при наперснице любимой жены Хана, а та, страдая мигренью, на извержение ехать наотрез отказалась. Даже, говорят, отозвалась о великом торжестве как о глупой мужской забаве: «Что там такого великого? Ну, Божественное Пламя, ну, извергнутся несколько джиннов… Изверглись – и молодцы, пускай идут по своим делам. А вам, мужчинам, лишь бы пошуметь. Вы бы хоть раз родить попробовали – поняли бы цену всем этим вашим извержениям…»

В общем, с ханской мигренью не поспоришь, и остались наперсницы, камеристки и прочий прислуживающий персонал без Магмуни-сарая.

Однако ж письмо было радостным. Какими-то хитрыми дворцовыми путями разведала добрейшая Пекым, что отец Искрюгая, доблестный Пали хай Горюн, записан на освобождение во второй очереди, то есть уже на следующий год – вместе со всеми жертвами Усатовского поля.

Сердце Искрюгая дрогнуло. Он любил отца, хотя и знал, что огорчает его своей гражданской карьерой и «вознёй со смертными».

Новость взволновала всех. Про героев Усатовского поля все джинны знали – дело шумное было. Некий закордонский генерал вывез с Чёрного континента (где оставил погибать свою армию) несколько дюжин бутылей с джиннами и ифритами разной степени выдержки. Не без их помощи занял престол и, короновавшись под именем Напугалон Бандопат, пошёл завоёвывать мир.

Первые джинны послужили ему на славу, и многие их сородичи потом шли под знамёна Бандопата с большой охотой – «косточки размять, смертных погонять». Державы, оказавшиеся на пути Напугалона к мировому владычеству, тоже обратились за помощью к бессмертному народу. Хотя бывалые ифриты и усмехались – мол, что это за война такая, измельчали смертные, то ли при царе Ломоносе, вот были войны! – однако ж на зов боевой трубы слетались, как мухи на мёд. И, пожалуй, такого количества джиннов в рядах смертных армий ещё никогда не собиралось.

Однако вскоре стали выясняться некоторые неприятные детали. К примеру, джинны уяснили значение слова «прогресс». Оказалось, прогресс – это вовсе не простое самомнение смертных; оказалось, прогресс – это когда любой рядовой маг может заткнуть за пояс легендарного царя Ломоноса.

Когда Напугалон Бандопат напал на Расею, бои ожесточились до предела. На поле под деревней Усатово произошло грандиозное сражение, про которое даже бывалые ифриты (те, что уцелели) сказали, что за всю историю мироздания ничего хуже не видели.

Воистину, не во всякой из маридских войн погибало столько джиннов, как в один день под деревней Усатово. Ну, может, «погибало» и слишком громко сказано… Хотя, как уверяли ветераны, было уже трудно понять, кто из бессмертных попадает в ловушку свёрнутого пространства, кто исчезает в туманах враждебного для джиннов мира духов, а кто вообще пропадает невесть как и почему.

Пали хай Горюн, состоявший при князе Громадионе, отличился тем, что, будучи выпущен из пушки в сторону закордонской артиллерии, прорвал сеть защитных чар и разворотил батарею из тридцати шести орудий, а потом больше часа удерживал позицию, пока на него не навалились сразу трое ифритов маршала Мордье. Видя, что его положение безнадёжно, Пали хай-Горюн крикнул пролетавшему неподалёку расейскому ковру-самолёту: «Вызываю огонь на себя!» Не прошло и пяти минут, когда вокруг изнемогающего героя и его противников замкнулся кокон свёрнутого пространства. Точка соприкосновения его с реальностью, конечно, тут же потерялась, кто бы следил в ходе небывалой битвы за такими мелочами.

Однако, как написала матушка Искрюгаю, смертные поисковики эту самую точку всё-таки обнаружили, и кто-то из их чародеев даже сумел установить контакт с заключёнными в кокон джиннами. По их словам, Пали хай-Горюн передал, что с нетерпением ждёт часа, когда сможет обнять жену и сына, и послал обоим своё благословение.

Этот абзац на медном листке был подплавлен слезами…

Меж тем приближался день извержения. Магмуни-сарай готовился к торжеству: наёмные гномы, пыхтящие в тяжёлых асбестовых костюмах, демонтировали и вывозили наиболее ценные украшения, укрепляли помещения, которым по плану надлежало уцелеть, а главный архитектор, в согласии с пожеланиями Магмуна-аги, спешно вносил поправки в проект грядущих ремонтных работ.

Уже сотрясалась в округе земля, со склонов Бугай-горы срывались порой огромные камни, а жерло окуталось клубами густого дыма, по которым Ханские шаманы взялись предсказывать будущее.

Увы, их гадание оказалось тревожным. Искрюгай присутствовал на нём (пошёл вместе с Дымуном) и видел, как осунулись лица шаманов. Наспех было объявлено, что грядущее туманно, но уже вечером все заговорили о близкой войне. Правда, никто толком не мог сказать – с кем. Версии выдвигались самые дикие, вплоть до чудесного возвращения давным-давно истреблённых титанов и объединённой агрессии смертных народов.

Дымун же говорил своему молодому другу:

–Вот увидишь, это мариды! Тяжкое поражение потерпели они в последней войне, не их сейчас время. Но я давно чувствую угрозу с их стороны. Никто не знает, сколько сил они успели накопить… Старшие Ханские шаманы не прислушиваются ко мне, но я уверен: мариды готовы на всё. Они наверняка уже знают об успехах нашей славной дипломатии, и, конечно, напуганы. Слишком сильны мы станем, когда вернутся все наши братья. Нет, мой юный друг, мариды не станут ждать, они нанесут удар…

Неизвестность не продлилась долго. Уже к полуночи прибыл гонец, и вскоре Хан Ифритов, призвавши всех в Церемониальный зал Магмуни-сарая, объявил:

–Верные мои подданные! Великая беда пришла к нам. Недолго тешились мы надеждой на мирное единение народов земли. Есть один народ, которому ненавистно слово «мир». Наши извечные враги, мариды, вновь толкают нас в пекло войны! В минувший полдень их силы вторглись на остров Хлаадун. От наших братьев, несущих там службу, поступило одно-единственное сообщение о приближении врага. Больше об их судьбе мы ничего не знаем, но нет сомнения, что их уже приняло в свои объятия Божественное Пламя Недр. И только два часа назад от вероломных маридов пришло вопиющее в своей гнусности требование отказаться от претензий на Хлаадун. Все вы, конечно, помните, что этот остров, лежащий в ледяных морях под семидесятым градусом северной широты, отошёл к нам по условиям перемирия, заключённого десять тысяч лет назад и завершившего последнюю по времени маридскую войну. Тогда же было решено разместить на Хлаадуне крупный вулкан. Все минувшие века мы усердно работали, подводя под остров вулканический котёл. В прошлом году была назначена дата открытия вулкана, о чём писала даже пресса смертных. Торжественное событие мы запланировали провести через двадцать лет. За всё это время мариды ни разу не пытались обжаловать условия мира. И вот теперь – напали без предупреждения, едва удосужившись формально объяснить свою подлость тем, что им будто бы требуется жизненное пространство. Никогда не было веры слову маридов, но такого гнусного коварства мы не ждали даже от них. Братья! Настал час войны. Видит Создатель, мы её не хотели, но теперь пути назад нет. Мы должны отомстить подлым маридам – и мы отомстим! Мы обрубим их жадные щупальца, пресечём их происки и поставим несокрушимый заслон их алчным мечтам о власти над миром!

***

Отжигай оставил общество прелестниц, Полыхай откланялся, покинув кружок влиятельных джиннов, Искрюгай извинился перед Дымуном. В ту ночь трое друзей до утра сидели с серной и пили не пьянея.

Ну, почти не пьянея.

–Куда мы денемся, братья? – говорил Отжигай. – Это в мирное время можно выбирать, а теперь – что же, труса праздновать? Дело уже не в том, чего я хочу, а чего не хочу. Просто стыдно будет в зеркало смотреть, если сейчас отсидеться надумаю. Ну, что вы молчите? Скажете, неправ Отжигай?

–Прав! – крякнул, опрокинув кубок, Полыхай. – Да и чего нам бояться? Когда-нибудь возродимся.

–Да поди и не понадобится, – махнул рукой Отжигай. – В конце концов, всегда наша брала. Глядишь, ещё вернёмся героями. Я тогда сразу на Варым женюсь. А если орден получу и право содержать гарем – возьму себе всех трёх красавиц, вот так. Похихикают они у меня…

–Пускай я хоть сто раз мирный джинн, – продолжал, почти не слушая друга, Полыхай, – но ноблесс, как известно, оближ… Это по-закордонски, – пояснил он в ответ на немое удивление товарищей. – Означает – назвался груздем – не говори, что не дюж. То есть наоборот: полез в кузов – берись и за гуж… Или нет: любишь кататься – люби и саночки?.. – несколько сбившись, спросил он у себя, но ответа в глубинах сознания так и не нашёл. – Ну, в общем, коли уж родился джинном – так изволь повоевать. Такова традиция. Да, мы – новое поколение со своими жизненными принципами – и не самыми плохими, если вспомнить высокую оценку, которую дал нашим скромным усилиям великий Хан Ифритов. Но это не значит, что мы отвергаем традиции! Напротив, мы должны на деле показать, что глубоко уважаем славные традиции нашего народа – только тогда к нам будут прислушиваться, и к нашим принципам отнесутся с вниманием и пониманием…

–Ох и умный ты, брат! – восхитился Отжигай. – Так бы и слушал. Только некогда слушать. Давайте-ка выпьем за то, чтоб всем маридам – ноблессом по оближу, а там и снова можно колёса повертеть, и даже с превеликим удовольствием, потому что я море люблю. Я Варым намедни про корабли рассказывал – очень захотела посмотреть. Вот вернёмся с войны – я её на море возьму.

–Вместе будете винты на пароходах крутить? – улыбнулся Полыхай.

–А что, и будем! – не замечая насмешки – впрочем, не злой – загорелся Отжигай. – Она девчонка славная. Весёлая такая…

–А ты что молчишь, Искрюгай? О славе предков думаешь?

–Ну… Да, наверное…

–Что значит «наверное»? – поразился Полыхай. – Ты сам не знаешь, о чём думаешь?

–Почему, знаю. О том, как использовать остаточную энергию, высвобождающуюся при развёртывании пространства из спасательной бутыли, для дополнительного замедления времени, – отчеканил Искрюгай, слегка наклонив бутыль серной.

Его друзья недоумённо переглянулись. Отжигай отобрал у него бутыль, снова наполнил кубки и спросил:

–Как можно думать о гражданской работе в такой момент?

–Об этом всегда интересно подумать. Понимаешь, спасать, используя только природную свою силу, ненадёжно. Тут нужен новый подход. Научно обоснованный. Я уже решил про себя: как война кончится, к смертным пойду – подучиться. Знаний не хватает…

–Ну, а на войну-то пойдёшь? – спросил Полыхай.

–А я разве не сказал? Пойду, конечно.

–Нет, так не годится, – возмутился Отжигай. – Мы тут душу друг перед другом открываем, Полыхай вон, вообще, как с трибуны чешет, а ты – пойду, мол, и всё, и не мешайте об остаточной энергии думать. Нет, ты, брат, скажи, почему ты пойдёшь?

–Как же иначе? Иначе-то нельзя…

–Нет, ты всю подноготную выкажи, – не унимался Отжигай. – Тогда отстанем, думай о чём влезет.

–Да что тут скажешь? – смутился Искрюгай. – Вы уже всё сказали, и оба правы. Ну, в самом деле, нельзя же… Нельзя в жизни делать только то, что хочется. А я… нет, правда, я не хочу на войну. Не подумайте, что я трус. Хотя… вы вправе так подумать. И, наверное, да, я трус. Мы бессмертны, но вот окажусь я в Неугасимом Пламени, возрожусь через миллион лет – и кому я буду нужен со своими устаревшими знаниями? Да, мне страшно. Чтобы меньше бояться, и стараюсь думать о работе. Но ведь нельзя потакать страху. Нельзя отворачиваться от долга. Я знаю, что должен – и я пойду бить маридов. Так надо.

–Знаешь, что я тебе скажу, Искрюгай? – спросил машинный джинн, мечтающий вертеть судовые винты вместе с дочерью владельца Бугай-горы. – Я тебя уважаю.

***

Был в истории народа джиннов один печальный, но, конечно, всё равно очень славный момент. Младший брат Хана, могущественный Тлеун ибн Создатель хай Султан, сманивши на свою сторону сотни ифритов, поднял мятеж. Была великая битва – на месте её до сих пор шелестят пески великой пустыни Сухар. Тлеун и его соратники были низвергнуты в Неугасимое Пламя Недр.

Тлеун давно уже восстановился и каждые сто лет шлёт через контактирующих с Пламенем шаманов витиеватые прошения, но Хан велел шаманам телепатировать в ответ такие слова: «Нет больше гнева в сердце моём, но, чтобы искупить великую вину свою, ты должен будешь, брат мой, ждать, когда истекут неведомые сроки, и тогда исполнить волю мою, а до тех пор служи примером в назидание другим».

Тлеун не раз намекал, что истечения сроков он мог бы подождать и на земле, где ему куда сподручнее будет назидать и служить примером, но Хан оставался непреклонен.

То давнее предательство потрясло бессмертный народ, однако до сих пор – на удивление прочим детям Создателя – джинны, вступая в ряды вооружённых сил, не приносят присяги и не дают никаких клятв. Только знакомятся с уставом воинской службы и подтверждают это знакомство в ходе экзамена.

Трое друзей, пользуясь своей известностью, пробились на экзамен к почтенному Искробаю, наставнику молодёжи, одними из первых.

И разбросала их судьба. Отжигай был зачислен в морскую разведку. Полыхая срочно вызвали в дипломатический корпус. Про Искрюгая почтенный Искробай сказал со вздохом:

–В Сапёрный полк бы тебя, да нельзя туда без опыта. Прочие полки уже укомплектованы. Придётся подождать, юноша: начинается формирование Второго Сводного, там и пригодишься.

Ждать было невмоготу. Все, все уже ушли на фронт, опустела Бугай-гора, и страх скалился из полутёмных углов, жутью дышало гулкое эхо. И думать ни о чём не получалось.

Столкнулся как-то с красавицами – совсем тошно стало. Видно было, с каким трудом они пытаются решить задачу: как теперь относиться к нему, вроде и отмеченному Ханом, но как будто отсиживающемуся в тылу.

В другое время Искрюгай бы просто ушёл, одарив несравненную Жарым грустным взглядом, а тут его понесло: вот, мол, как только соберётся Второй Сводный, так мы и ударим по маридам, может, уже не вернусь… Потом, вспоминая эти глупые речи, со стыда чуть гранитный пол не проплавил. Это всё от затянувшегося ожидания.

Скорей бы уж… хоть что-то.

С фронтов приходили вести – и большей частью странные, как-то не складывающиеся в общую картину. С Хлаадуна маридов выбили первым же ответным ударом, и выбили легко, но тут же потеряли три вулкана в глубине Грызландии. Бросили силы туда, вновь одержали подозрительно лёгкую победу – и снова получили неожиданный удар совсем в другой части света. Мариды обрушились на один из экваториальных островов, перебили там две дюжины джиннов, погасили вулкан и поспешно отступили.

Никто не мог понять, чего они добиваются. О претензиях на Хлаадун уже, кажется, можно было забыть, никаких больше требований маридские власти не присылали – только били куда ни попадя, как будто без всякого смысла и цели.

Одно уже было ясно: война предстоит нешуточная. Никого из смертных она пока не зацепила, стало быть, мариды всё же действовали осторожно и продуманно, и то, что их планы неясны, говорило только о недальновидности джиннов. Так, во всяком случае, рассуждал Маумун-ага, от волнения снизошедший до доверительной беседы с племянником.

Второй Сводный полк никак не мог собраться, и Искрюгай уже думал, что совсем сойдёт с ума, ожидая вызова к точке сбора, но внезапно ему повезло. Оказывается, могучий Сожги-Башка пока не сражался: Хан Ифритов призвал его к себе в ставку в качестве советника. И вот теперь он с небольшим отрядом всё же отправлялся к полярным льдам, а по дороге остановился на Бугай-горе – извержение-то никто не отменял, и он намеревался встретить брата.

Воистину, ни одно извержение не проходило ещё так буднично. Присутствовали только ближайшие родственники возрождающихся, Старший шаман (очень недовольный, ибо жаждал быть на передовой) с помощником, кое-какая прислуга и, конечно, хмурый как туча Магмун-ага с семейством. Не заметить сторонящегося всех и отчётливо нервничающего молодого джинна было невозможно. Вечером, в ещё не прибранной трапезной, засыпанной осколками гранита с потолка, Сожги-Башка позвал его к себе за стол, где сидел с возродившимся братом и сильфом-ординарцем.

–Вот один из тех героев мирного времени, о которых я тебе говорил, – сказал он Пылай-Башке.

Тот только фыркнул, окатив Искрюгая презрительным взглядом. Он был ещё слаб, как бывает со всеми после возрождения, ему бы следовало отлежаться хоть неделю, но он, поднимая кубок, объявил, что отправится в бой уже завтра:

–Вовремя я пришёл! Мариды проклянут тот день, когда победили меня, ибо страшна будет моя месть! Вдвойне же рад я тому, что вернулся в ту эпоху, когда Ханского внимания удостаиваются сопляки, не убившие ни одного врага, – прибавил он, ещё раз опалив взглядом Искрюгая, который уже жалел не только о том, что пришёл нынче в трапезную, но и том, что вообще родился на свет.

Впрочем, Сожги-Башку заявления брата, кажется, трогали мало. Не замечая его насмешки, он обратился к Искрюгаю:

–Ну что, мирный герой, идёшь на войну?

–Конечно.

–Почему же?

Что за напасть – всем непременно надо это знать…

–Как же иначе? – привычно пожал плечами Искрюгай. – Таков долг.

–Вот это уже слова джинна! – обрадовался Пылай-Башка. – Не переживай, юнец, опыт – дело наживное, а у тебя впереди целая вечность. Ещё научишься драться как следует, может, даже нашу с братом славу затмишь!

–Что ж, это, действительно, правильный ответ, – согласился Сожги-Башка. – Только я, пожалуй, задал неправильный вопрос. На самом деле мне хотелось бы знать: хочешь ли ты на войну?

Искрюгай уже открыл было рот для речи, которая начала у него складываться при виде Пылай-Башки, но внимательный взгляд Сожги-Башки остановил его. В конце концов, что он такого выгадает, если представится в глазах возрождённого ифрита более воинственным, чем есть на самом деле? И если даже выгадает – стоит ли оно того, чтобы пятнать себя враньём? Искрюгай покачал головой и ответил честно:

–Нет. Только какая разница? Всё равно же надо…

Пылай-Башка фыркнул, а Сожги-Башка сказал:

–Ты и правда неглуп.

–Что ты такое говоришь, брат? – взвился возрождённый. – Идёт война с маридами, а молодой джинн говорит, что ему не хочется сражаться? Это уже не просто глупость, а полный абсурд! Такого не было никогда за все эпохи!

–Брат, тебе ещё немало предстоит удивляться, – сказал Сожги-Башка. – Мир сильно изменился… И, если ты не веришь мне, поверь хотя бы Хану Ифритов, который похвалил при всех этого юношу вместе с двумя другими, такими же, как он, скромными тружениками.

По глазам было видно, что Пылай-Башка так ничего и не понял, но на всякий случай воскликнул:

–Слава Хану Ифритов!

Со всех концов зала долетело ответное:

–Слава! – и Пылай-Башка, немного успокоившись, поудобнее устроился на ложе.

А его брат снова спросил Искрюгая:

–Что ты думаешь об этой войне?

–Ну, мне не хватает опыта, чтобы выносить суждения…

–Так я и не прошу от тебя точного ответа – я хочу услышать мнение. Если не опыт, то хотя бы воображение должно тебе что-нибудь подсказывать?

–Наверное, это самая странная война, какая только бывала в истории, – осторожно предположил Искрюгай.

–Так сейчас все говорят, – не без раздражения махнул рукой Сожги-Башка. – Сам-то как думаешь – что именно в ней странно?

–Действия маридов кажутся бесцельными.

–Это действительно твоя мысль? – помедлив, уточнил Сожги-Башка.

В голосе его сквозило разочарование, и Искрюгай вдруг поймал себя на том, что разочаровать этого ифрита ему хочется меньше всего на свете. Он поспешно сказал:

–Нет, это мысль моего дяди, почтенного Магмун-аги, просто я с ним согласен. Но если вы действительно хотите узнать моё мнение, что ж, я скажу, хотя, должно быть, оно вас только насмешит. Мне кажется, на самом деле всё просто. Мариды хотят растянуть наши силы, раздробить их, раскидать по всему свету – и вот тогда они постараются нанести удар, от которого мы не оправимся. Может, они даже планируют покушение на Хана…