Гений без лица

Теодор накинул куртку и вышел из дома. Сегодня в консерватории его ожидал важный экзамен. Но юноша совершенно не волновался: ведь вчера (а точнее ровно шестьдесят два года назад) он потратил одиннадцать часов на отработку мелодии.

Снег слепил глаза, а встречный ветер стаскивал всегда расстегнутую куртку. В такую погоду невозможно перемещаться пешком. Тео нажал кнопку лифта, который поднял его вверх над землей на третью сотню метров: это была платформа воздушного метро. К началу двадцать второго века все транспортные перемещения организовали где-то наверху, оставив землю для жилых домов и пешеходов. Теперь, чтобы куда-то добраться, необходимо было сначала подняться на платформу, зависшую в воздухе металлическим облаком. Тео был человеком музыки, а потому понимание чудес техники никак не укладывались в его «гуманитарной» голове. Он с восторгом наблюдал столицу из окон воздушных поездов и каждый раз, как в первый, удивлялся невидимой силе, что удерживает их в невесомости.

В 2044-ом году таких чудес еще не было. Тео смотрел в окно и вспоминал свою вторую жизнь: детский дом обещал устроить праздник в честь его дня рождения. «Некоторым и одну жизнь не суждено прожить полноценно. А у меня такая уникальная возможность справить день рождения два раза. Как же все-таки хорошо, когда есть с чем сравнивать».

С высоты воздушного метрополитена заснеженный город казался особенно белым: верхушки однотонных домов, покрытые еще более белым снегом, словно говорили о том, что столица едина в своей структуре не только с ее жителями, но даже с самой природой. Вдалеке наконец-то открылся мраморный дворец: это была консерватория, в которой Тео получал высшее музыкальное образование. И если в своей параллельной жизни таких успехов он сумеет достичь только через два года, то здесь он может наслаждаться подобной возможностью уже сейчас.

Теодор, хоть и был вундом и жил отдельно от родителей, нарочно отказался от получения досрочного совершеннолетия. Он понимал, что если почувствует себя взрослым здесь, уже не сможет оставаться ребенком в другом мире. Поэтому на вопросы матери об этой ситуации всегда отшучивался: «Я хочу оставаться твоим маленьким сыночком как можно дольше».

Консерватория открыла свои двери перед студентом и тут же преобразилась в его глазах: золотые колонны, расписные стены и классические красные полотна на окнах контрастировали с внешним обликом здания. Несмотря на указ о внешнем белоснежном убранстве построек, внутри помещения дизайнеры и архитекторы могли дать волю своим фантазиям. А поскольку консерваторию построили десять лет назад, как раз в тот год, когда разрешили внутреннюю цветовую гамму, создатели отыгрались на высшей школе сполна, за все предшествующие годы бесконечного белого цвета.

Юноша снял верхнюю одежду и посмотрел в сканер: сетчатку глаза кольнуло от вспышки. На входе стоял человеческого роста андроид, который распознавал и проверял всех присутствующих.

Перед студентом в воздухе возник виртуальный экран, где он увидел свои данные и фотографию со сморщенным лицом, которую только что сделал робот.

– Теодор Остерман, первый курс. Класс: фортепиано. – Озвучил андроид.

– Да-да, железяка, давай быстрее, мне нужен пропуск.

– Распишитесь, пожалуйста.

На виртуальном экране появилось белое окошко. Тео приложил к нему указательный палец и услышал, как что-то щелкнуло. Из квадратной груди андроида вылез бумажный пропуск. Юноша посмотрел на фото:

– Опять я сморщился. – Недовольно прошипел он и приложил пропуск к двери.

Зала отварилась. Массивные двери медленно раздвинулись и впустили экзаменуемого в широкое помещение, украшенное десятками золотых колонн под круглым куполом.

– О, Тео, ты пришел! – Воскликнула женщина лет сорока, подзывая к себе юношу жестом.

– Разве я мог пропустить экзамен, миссис Кюгель? – Изумился студент.

– У тебя ведь день рождения! – Воскликнула женщина. – Поздравляю, мой мальчик!

– Благодарю. – Улыбнулся он в ответ. – Вижу, комиссия ко мне благосклонна?

– Ох, да я и так хотела тебе поставить. – Махнула рукой миссис Кюгель.

– Но я бы хотел сыграть. Я готовился.

– Тогда подожди господина Кафера, и мы приступим в порядке общей очереди. – Она пригласила Тео в зал. – Ты выступаешь после Виктории.

Теодор был лучшим на курсе. С нескрываемым восхищением на него смотрела миссис Кюгель, которой довелось сегодня принимать экзамен. Наверное, именно поэтому Тео совсем не волновался. Он присел на широкое кожаное кресло, в ожидании господина Кафера и коротал время, листая новости на смартхерде.

«Восемь подростков сегодня утром пытались перекрасить стену ратуши в розовый цвет» – прочитал он мысленно. «Тоже мне, революционеры. Правительство никогда не отменит „белый закон“. Хоть весь город перекрасьте, на следующий день все будет как прежде».

С этой мыслью Тео свернул виртуальную страницу и прочитал дальше:

«В центр управления системами поступило сообщение от анонимной личности. Человек, не назвавший имени, прислал чертежи и коды для нового поколения роботов. Аноним утверждает: его изобретения невозможно отличить от настоящих людей. Работники головного офиса проверили его исследования и подтвердили уникальность творения. На решение выдвинут вопрос о проведении социального эксперимента. „Гений без лица“, как его называют, просит внедрить своих роботов в общественные учреждения, где они наравне с рабочими будут выполнять программу заданной деятельности и выдавать себя за простых людей. Подобная мера необходима для признания роботов нового поколения человечными».

Теодор свернул новость и посмотрел в окно:

– Это невозможно, – говорил он сам себе, – если я встречу робота, то сразу пойму, что разговариваю с железякой. И никакой «Гений без лица» не сможет меня обмануть.

Он снова открыл виртуальную ленту новостей. На этот раз смартхенд развернул перед ним широкий экран и показал фотографию катастрофы: «В северном районе столкнулись аэромобиль и поезд воздушного метрополитена. Событие произошло четыре часа назад. Очевидцы утверждают: в аварии виноват водитель аэромобиля, который спутал высоту частного транспорта с общественным».

– Теодор Остерман! – Услышал юноша свое имя.

Тео резко сжал ладонь, заставляя смартхенд исчезнуть. Ему предстояло выйти на сцену и сыграть Франца Листа.

– Что будете исполнять, молодой человек? – Спросил господин Кафер, помечая данные экзаменуемого на своем виртуальном экране.

– «La Companella». – Уверенно произнес Тео и взмахнул руками над клавишами.

– Вы забыли поставить ноты.

– Они мне не нужны.

– Тогда начинайте.

Теодор играл легко и непринужденно, словно родился «с мелодией в руках». Миссис Кюгель непроизвольно улыбалась. Ее расположение к студенту всегда придавало юноше уверенность в себе. Казалось, словно она мысленно подсказывает ему, где нужно ускориться или сделать паузу. Тео чувствовал музыку. Он любил ее больше всего на свете. И неважно, какой на дворе век: двадцать первый или двадцать второй, Теодор всегда будет любить Листа одинаково сильно.

– Браво. – Склонил голову мистер Кафер, когда мелодия закончилась.

Тео получил «отлично» и совсем был этому не удивлен. Он попросил разрешения остаться после экзамена и потренироваться еще, на что миссис Кюгель дала однозначное согласие.

В период ожидания пианист коротал время, просматривая новости из центра управления системами. Хоть он и был слаб в понимании технических тонкостей современных изобретений, его всегда захватывал мир, который постоянно совершенствовался и удивлял все новыми и новыми возможностями.

Когда студенты и преподаватели разошлись, отличник произнес:

– Приглушить свет.

Зал окунулся в полумрак. Сейчас юноша мог сделать то, чего никогда не делал при посторонних. Он достал из кармана тканевую ленту и завязал глаза. Теперь он играл на ощупь. Теодор еще раз повторил «La Companella», потом перешел на более медленные композиции. Он вспомнил Хорватскую Рапсодию, а также несколько произведений Баха. Тео прикасался к клавишам плавно и бережно: длинные пальцы перебирали звуки, диктуя инструменту настроение.

Юноша играл музыку и все думал о том, как проведет свое шестнадцатилетние во второй раз. Сегодня ему в голову пришла одна очевидная мысль. Он удивился, почему не подумал об этом раньше:

– Я всегда считал, что обе мои жизни никак друг с другом не связаны. – Говорил он себе. – Но тогда почему и там и здесь я выгляжу одинаково и ношу одно и то же имя?

Студент снял повязку и снова убрал ее в карман:

– Что это, сон? Или я живу в двух параллельных мирах, раскалывающих мою личность на части?

Вдруг Теодор осознал, что находится в помещении не один. Он обернулся. Едва выглядывая из-за кулис, стояла девочка. Она имела тонкую фигуру и казалась немного угловатой. На голове был завязан красный ленточный бант. Ее одежда оказалась весьма причудливой: незнакомка носила красный сарафан в клеточку и белые полосатые колготки. Девочка продолжала держаться обеими руками за кулису, хотя уже не скрывала своего присутствия. Она с любопытством разглядывала Тео: кажется, ее очень заинтересовали сапоги студента.

– Впечатляет. – Улыбнулась незнакомка.

– Что именно?

– Я видела, как ты закрыл глаза повязкой.

– Тебе мама не говорила, что подглядывать нехорошо? – Тео развернул корпус и теперь сидел спиной к музыкальному инструменту.

– Я слишком взрослая, чтобы спрашивать разрешение у мамы.

– Неужели? – Изумился он. – И сколько же тебе лет, взрослая?

– Тринадцать. – Гордо сообщила юная мисс.

Теодор рассмеялся. В 2106-ом году было много вундов, и совершеннолетие можно было получить намного раньше. Но девочка выглядела как самый обычный ребенок. Ее глаза выражали детскую беспечность. Юноша сразу понял, что она пришла сюда не одна.

– Я Тео. – Он протянул ладонь девочке.

– Я Астрид. – Она добродушно сжала ладонь в ответ. – Ты научишь меня так играть?

– Не думаю. – Юноша замялся. – Из меня плохой учитель. Тем более, чтобы так играть, нужно постоянно тренироваться.

– Я тренируюсь! – Возразила девочка и тут же села за инструмент, оттолкнув при этом в сторону своего нового знакомого. Тео с изумлением повиновался и встал возле нее.

Он ожидал услышать что-нибудь классическое и даже хотел мысленно попытаться угадать, что покажет ему юная пианистка. Теодор знал много упражнений для начинающих, но в своем обучении подолгу на них не останавливался. Когда Тео вспоминал свои первые уроки фортепиано, перед глазами всегда появлялся образ восхищенной миссис Кюгель, с которой он был знаком задолго до поступления в консерваторию. Она давала ему частные уроки, дополняющие занятия в музыкальной школе, и постоянно отмечала «несравненный талант и поразительную восприимчивость».

Девочка взмахнула пальцами и принялась ударять по клавишам, совершенно не разбирая, куда попадает. Инструмент взвыл и заскрипел, а Тео тут же закрыл уши руками. Юная пианистка, как оказалось, была не способна ни музицировать, ни вести себя прилично. Она знала, что своими действиями доставляет ему только дискомфорт, но продолжала грубо стучать по белым и черным клавишам.

– Астрид! – В зале появилась миссис Кюгель. – Что ты делаешь? Немедленно прекрати!

Миссис Кюгель застучала каблуками в сторону несостоявшейся пианистки. Она размашисто двигала руками, приготовившись оттаскивать девочку от пережившего непотребство инструмента.

Девочка остановилась и виновато посмотрела в лицо женщины, едва сдерживая непроизвольный смешок.

– О, так она ваша? – Спросил Тео.

– Да, да. – Женщина поспешно схватила ребенка за руку. – Это моя родственница. Навязали сегодня на мою голову это безобразие. Астрид, нам надо серьезно поговорить!

– Да у нее талант! – Съехидничал юноша.

– Ох, перестань, Остерман! – Миссис Кюгель сверкнула глазами. – Тебе пора закругляться, мы закрываем помещение.

Девочка перестала сдерживаться и беззвучно захихикала, подмигивая новому знакомому.

– Да, я уже ухожу. – Он заторопился к выходу.

– Тео, ты слишком усердно работаешь. Нельзя так. – Сказала миссис Кюгель на выходе. – У тебя день рождения, а ты проводишь драгоценные часы в консерватории.

– Я как раз собирался на ужин к маме. – Возразил именинник. – Она ждет меня на торт и семейный просмотр фотоальбома.

– Что ж, надеюсь, ты хорошо проведешь время. – Миссис Кюгель улыбнулась и потянула девочку за руку.

Когда створки залы закрылись, а впереди протянулся продолговатый коридор, девочка запнулась о порожек, всматриваясь в робота на входе. Миссис Кюгель что-то прошептала ей раздраженным голосом и сильнее дернула за руку.

Тео задумчиво наблюдал за тем, как они удалялись по коридору. На повороте девочка обернулась и крикнула:

– Пока, Тео! – Она помахала ему рукой.

– Пока, Астрид.

Юноша снова воспользовался воздушным метро. После утренних новостей об аварии он чувствовал некоторую неуверенность в общественном транспорте, но денег на собственный аэромобиль у него не было. Стипендия едва позволяла покрывать аренду квартиры, где он проживал. Питание оплачивала мать.

Маме было уже почти пятьдесят лет. С отцом Теодора, на данный момент уже ушедшим в мир иной, они поженились довольно-таки поздно. Она не торопилась замуж, а когда все-таки скрепила отношения узами брака, то вскоре осталась вдовой. Отец умер, едва Тео исполнилось шесть.

После смерти мужа женщина больше не стремилась к браку. У нее есть сын, и ей этого вполне достаточно. Теперь, она была одинокой и беспричастной к окружающему миру.

Сейчас одиночество женщины обусловлено вдовством, но до появления Тео был ряд других объективных причин. Хельге Остерман, в девичестве Мейер, было некогда заниматься личной жизнью: до тридцати двух лет она ухаживала за своим старым родственником, уважаемом при жизни профессором, который внес огромный вклад в науку пространственно-временных технологий.

Хельга не раз говорила, что Генри Мейер, ее дедушка, был удивительным человеком, примерным семьянином и великим ученым. Его опубликованные работы легли в основу многих современных изобретений, усовершенствовавших технологии путешественников во времени. Именно он создал аппарат, который должен в ближайшем будущем открыть новые горизонты странникам во времени и проложить путь в двадцать четвертое столетие. Конечно, работа еще не закончена и ждет научного вклада иных умов, но фундамент уже заложен. И заложен именно усилиями профессора Мейера.

Тео внимательно слушал рассказы матери, но никогда не поддерживал этот разговор и всегда уклончиво пытался перевести тему в другое русло. На то у него была весьма любопытная причина.

Теодор не рассказывал родительнице о своей параллельной жизни, в которой ее любимый профессор здравствует и процветает. Он старался избегать разговоров, пересекающих его параллельную судьбу, так как боялся сболтнуть лишнего. Тео считал, что мама не поверила бы в его необычайное двойственное существование. А даже если бы поверила, то не смогла бы понять.

Но это не единственная причина, по которой Тео избегал вопросов о прошлом. Он давно пребывал в страхе узнать что-то о своей параллельной судьбе. Ведь наверняка в этом столетии вторая версия Теодора, родившаяся в 2028-ом году, уже состарилась и умерла. Получение информации о прошлом могло привести к тому, что Тео узнает, куда приведет история его более раннюю версию, и он проживет одну из жизней в полном известии о том, как все случится. Тео считал, что это неправильно. Ему бы не хотелось знать ни ключевых моментов своей жизни, ни тем более даты смерти. Он предполагал, что день смерти в одной реальности может совпасть с днем смерти во второй реальности. А это значит, что он вполне мог бы знать точно отведенный ему срок. Во избежание этого, он никогда не искал информации о себе самом и уклонялся от опасных разговоров.

– Ты родился в 2090-ом году, – говорила мама, листая старые печатные фотографии, – мы с папой не предполагали твоего появления.

– Я нежеланный ребенок? – Удивился юноша.

– Желанный. Очень желанный. – Улыбалась Хельга. – Просто неожиданный.

Тео посмотрел на высокий стеллаж с фотоальбомами:

– Мама, почему ты хранишь фото? – Спросил он. – Все эти снимки занимают слишком много места. Загрузи их в смартхенд.

– Нет, Тео. – Она прижимала альбом к груди. – Я хочу осязать наши воспоминания. Это традиция семьи. Хочешь, я расскажу тебе о нашей семье?

– Да, конечно. – Солгал юноша.

Хельга поспешно достала альбом с верхней полки. Она неосторожно коснулась соседних фотографий и чуть не уронила стеллаж. Все обошлось. Хельга попросила сына придержать конструкцию. Они вместе сложили лишние альбомы обратно и вернулись к просмотру фотографий:

– Вот смотри, – она показала снимок, где на широкой мраморной лестнице располагалось большое семейство – это я, мне здесь всего пять лет.

Тео увидел маленькую улыбчивую девочку на руках такой же улыбчивой молодой девушки.

Это моя мама, она старшая, и две ее сестры.

Рядом с молодой мамой Хельги, бабушкой Тео, сидели девочки-двойняшки, которые больше походили на сестер самой Хельги, а не сестер ее матери.

– И того три дочери у одних родителей! – Воскликнул Тео. – Как же они друг с другом не перессорились?

– Сейчас тоже бывают такие семьи. – Хельга села ближе к сыну.

– И все-таки я удивляюсь. Я сам с собой иногда ссорюсь, а тут три сестры…

– А вот это, – она показала на главу семейства, – мой дедушка, твой прадедушка, профессор Мейер.

Тео скривил лицо. Он подумывал сказать маме, что в параллельной реальности пару дней назад «профессор прадедушка» поставил ему по физике неуд, но вовремя прикрыл рот рукой.

«Как же все-таки иногда сложно мириться со своей двойной жизнью». – Думал юноша.

Вчера он оправдывался перед учителем физики за невыполненное домашнее задание. А сегодня этот учитель – уже давно ушедший профессор пространственно-временных технологий. Когда Тео перешел в основную школу, в 2042-ом году, он сразу узнал мужчину. И, конечно же, никак не мог сосредоточиться на содержании урока. Он не сводил глаз с призрака из прошлого и на первом же уроке получил «неудовлетворительно».

Со временем Тео привык к некоторым пересечениям своих жизней. Однако он все равно никак не мог найти связи между двумя такими разными мирами.

«Обидно, а ведь он даже не догадывается о том, что мы родственники. Живет своей беспечной человеческой жизнью, рассуждает о теориях перемещения во времени, и даже не знает, что через пять лет Марк Беркъерс приступит к исполнению его мечты о…». – Тео не успел додумать свою мысль.

– А это его жена, Лия Мейер. – Произнесла Хельга и запнулась.

Она была последней, кто сохранил тайну семьи. Женщина видела Лию молодой и безукоризненно верила в самую необычную историю любви во всем мире. Мать не стала рассказывать сыну о роковых событиях: ее решением было стать последней, кому известны секреты профессора Мейера. Правда должна быть погребена. И этому есть ряд объективных причин: история слишком далека от современности. На свете уже нет тех фактов из событий, которые еще не произошли и которые могут стать доказательством правдивости всей этой истории. А даже если бы сын поверил ей, смог бы он ее понять? Хельга сильно сомневалась в этом.

Так они и сидели, рассматривая снимки и утаивая каждый свой секрет. Если бы между ними было хотя бы немногим больше доверия, Тео наверняка быстрее разгадал тайну своего существования, имея перед собой яркий пример пространственно-временного парадокса. А даже если бы история Лии Хартман ему бы не помогла, он хотя бы перестал быть таким одиноким в своих бесконечных скитаниях.

– А это кто? – Тео показал на кудрявую женщину слева от профессора.

– А это сестра твоего прадедушки. – Сказала мама, оживившись. – Роксана Циммерман. И ее сын, Теодор.

– О, нас зовут одинаково.

– Да, я назвала тебя в его честь.

– Правда? – Изумился юноша. – Почему?

Хельга закрыла альбом и поставила на стеллаж.

Время было позднее, но в честь дня рождения Тео женщина испекла торт. Она сделала это сама, не прибегая к помощи роботов, от чего праздник казался по-особенному торжественным.

Женщина предпочитала самостоятельно разливать чай и почти не пользовалась современными бытовыми приспособлениями. Тео никак не мог понять этого, ведь ему было с чем сравнивать. В 2044-ом году ему очень не хватает андроидов, накрывающих на стол, и смартхенда, который изобретут только через четыре года.

– Когда мне было восемь лет, – рассказывала Хельга, расставляя тарелки, – я упала с катамарана в реку. Это было совсем недалеко от берега. Но плавать я не умела. Теодор Циммерман вытащил меня на берег, завернул в полотенце и долго вытирал слезы с моего опухшего лица.

Женщина смутно помнила этот день, но перед глазами по-прежнему стояло изображение синего полотенца и заботливого родственника, трепетно гладящего ее по мокрой макушке.

– Мама, ты никогда не рассказывала…

– Да как-то к слову не приходилось. – Она отрезала первый кусочек. – Но я настолько была впечатлена его поступком, что назвала тебя в его честь.

– Похоже, ты была ему очень благодарна за спасение жизни.

– Именно.

Тео почувствовал во рту сладкий привкус ванили. Он размышлял о своей параллельной жизни, где тоже носил имя Теодор Остерман. «В том мире мама еще не родилась, а мистер Циммерман еще не спас ей жизнь. – Думал он про себя. – Тогда почему я также ношу это имя? Ведь семья моей матери в 2044-ом году вообще не имеет ко мне никакого отношения».

– Ну как тебе? – Спросила она волнительно.

– Очень вкусно, мама, спасибо. – Теодор пережевывал пищу. – Вот только Одо сказал, что я употребляю слишком много углеводов.

– Не слушай эту электронную ерунду! – Возмутилась Хельга. – У тебя растущий организм, ты должен есть все, что тебе хочется.

– Такой подход мне нравится больше! – Улыбнулся именинник. – Надо будет изменить настройки этой железяке. Пусть он тоже каждый день говорит о том, что у меня растущий организм.

– Зачем он вообще тебе нужен? – Спросила Хельга. – Ты ведь все можешь сделать сам.

– Не знаю. – Ответил юноша. – Наверное, он просто мне нравится. Одо весьма разговорчивый по утрам.

Смартхенд предупредил о полуночи. Тео взглянул на мигающую иконку кровати и невольно подумал: «Нужно поскорее лечь спать, иначе я упаду прямо посреди комнаты и мама не сможет меня разбудить до самого утра, пока не закончится мой день рождения в 2044-ом году. Жаль, что уже так поздно. Я не успею вернуться домой, а значит не смогу снова попытаться бодрствовать ночью. Конечно, все предыдущие попытки провалились. Но кто знает, может быть на день рождения у вселенной припасены другие правила? Маловероятно. Но мне бы этого хотелось».

– Мама, я останусь у тебя. – Сказал юноша и отправился в свою детскую комнату.

Тео жил с матерью пятнадцать с половиной лет, до самого поступления в консерваторию. Но теперь ему пришлось привыкать к самостоятельной жизни, поскольку путь до учебного заведения из родительского дома был неблизким. Тео прилег на кровать, однако сон никак не шел. Юноша все рассуждал о родственниках с фотографии. Как бы он чувствовал себя, если бы у него было три сестры? Смог бы он рассказать им свою тайну? А ведь когда-нибудь ему придется задуматься и о своей семье. Неужели он станет жениться и заводить детей в обеих временных линиях? Будет ли это предательством? Может не стоит связывать себя узами брака? А что, если его дети окажутся такими же «ненормальными» как и он сам? «Я слишком рано об этом думаю. Мне всего шестнадцать. Какие тут могут быть дети?»

Смирившись с бессонницей, он снова поднялся с кровати. Тео вернулся в гостиную и продолжил рассматривать стеллаж с фотографиями. Полки оказались набиты под завязку. «Ну, надо же, – подумал юноша, – чтобы рассмотреть все эти снимки мне бы потребовалось даже не две, а три или четыре жизни».

Хельга, как и ее сын, любила порядок во всем. Альбомы были пронумерованы и упорядочены в своей хронологии. Она заботливо подписала каждую папку, наклеив стикеры с дополнительными комментариями. Мелким шрифтом Тео прочитал обозначения: «Мои питомцы», «Отпуск в Париже», «Новый год с друзьями».

Он бегло пролистал альбом с питомцами и нашел фотографии большого пучеглазого кота: рыжик с удивлением смотрел в объектив и пытался дотронуться лапой до камеры». Затем Тео перешел на более старые снимки. Его привлекла фотография прабабушки Лии в ее последние годы: женщина сидела в кожаном кресле и задумчиво смотрела в окно.

Внезапно на глаза попался альбом, который прежде юноше открывать не доводилось: «2089».

Тео родился в 2090-ом году, а значит, на фото он должен увидеть своих молодых, не обремененных семейными обязанностями, родителей. Вот, август: застывшая мама смеется и вытирает кефирные усы. Вот, октябрь: папа сделал маме предложение и сфотографировал ее безымянный палец, на котором красуется зеленый малахит. Вот ноябрь: прошло 100 дней со смерти прадедушки Генри, и мама устроила поминальный вечер в его честь. Декабрь: и снова беззаботная мама улыбается в камеру.