Божественное стадо. Роман

Все телки усиленно засопели, стараясь хоть что-то понять, потом замычали, сами не зная что и на разные голоса, пытаясь выразить коровье свое отношение к услышанному, и только Елена довольно разумно спросила:

– И что же за такая реальность нас теперь окружает? Что это за положение вещей, в котором нет места солнцу и человеку?

– Да, и что это за дорога? – добавила Джумагуль. – И почему мы должны идти по ней, причем непонятно куда?

4. Новое пространство

– Насчет реальности, дороги и человека пока отложим, – ответил назвавшийся Пастухом. – Понять все это вам предстоит впереди. Но чтобы начать с чего-то – а я должен с чего-то начать – сообщу вам первое и самое важное – как раз про положение вещей: земли здесь нет и не будет, а есть так называемая поверхность. Неба тоже не будет, есть – свод. Это не подлежит вопросам и обсуждению и должно быть воспринято как изначальная истина реального существования вас как сущностей на поверхности и под сводом. Далее о солнце, которого нет, но которое, как я понимаю, по вашему нереальному пониманию вещей должно быть где-то неподалеку, поскольку вокруг светло. Но нет! Как такового солнца здесь нет! Поэтому нет и теней, а день и ночь, поскольку закатов и восходов здесь не бывает, именуются свет и тьма, они сменяют друг друга поочередно, с непредсказуемым интервалом, который невозможно предугадать. Добавлю сразу, что в том ошибочном понимании мира, в котором сейчас находитесь вы, впервые ощутившие себя в настоящей реальности, свет и тьма – это добро и зло, но здесь этих ненужных понятий тоже не существует, здесь все едино, здесь свет и тьма уравновешены в полной гармонии и обладают единым смыслом, в котором усматривается только одно: дающее существование неразделенное нечто – понятие многообразное, постигнуть его до конца не может никто…

– Где-то я это слышала… – сказала Елена. – И кажется, видела знак… Ах да, был у меня такой брелок на цепочке!

– Похоже на ян и инь… – быстро вставила Джумагуль и сообщила: – А я про это читала!

– Так, так, – заинтересовался Пастух, – тебя, голубовато-серая с рыжими пятнами, называют Еленой – об этом сведения у меня есть, в них обозначено, что сущность твоя серьезна, тяготеет к учености и ты будешь задавать много разных вопросов по существу, и поэтому сразу дам тебе серьезный ответ, чтобы сбить твою легкомысленность в отношении самой же себя: неразделенное нечто ни на что не похоже, не объясняется разумом, тем более не выражается звуком и знаком и даже здесь, под сводом реальности, ускользает от полного понимания в область догадок… Про тебя же, коричневая, – обратился он к Джумагуль, – только предупредили, в самый последний момент, имени твоего я не знаю, сущность твоя, кажется, не глупа, вижу, что ты не против блеснуть своими вычитанными познаниями, которыми здесь, к сожалению, дорогу не вымостишь, и поэтому первое, что я тебе посоветую: научись поскорее правильно и внятно мычать, поскольку мычание коровье само собой не допустит бессмысленные звуковые сравнения, похожие на искусственный бисер, украшающий и без того наш условный пока что язык.

– Му-у! – произнесла Джумагуль.

– Похвально, но ты и сама не знаешь, что это означает!

– Не знаю, Пастух, но я постаралась выразить свое имя.

– Что же, похвально, хотя промычала ты какую-то глупость… Итак, как зовут тебя, телка?

– Меня, Пастух, зовут Джумагуль.

– О священная, великая, звездная Мать всех коров и быков! Тысяча и одна тьма! Надо же какое красивое имя!

– Да, красивое, – кокетливо ответила Джумагуль, завертев маленьким хвостиком. – В Азии и на Востоке, собственно, имя мое означает: пятница и цветы.

– Ну, здесь Востока и Азии нет, и красота твоего полного телячьего имени никакого эффекта не даст, это все равно что к имени твоей новой подруги Елены прибавить имя ее достойнейшего отца – быка по имени Петр. Представьте себе, коровы, стоит перед нами молодая корова, телка первого круга, голубовато-серой раскраски с рыжими пятнами, и мы обращаемся к ней: «Елена Петровна!» Как видите, глупо называть истинную корову по имени-отчеству, а также и длинное полное имя не подойдет, так что будешь ты, Джумагуль, зваться просто: Джума! Красиво, опрятно и без коровьих соплей!

Все телки после упоминания «соплей» как-то насупились, засопели, как будто обиделись.

И только Елена продолжила разговор.

– Пастух, – сказала она, – вы говорили о солнце, которого нет, но ведь свет должен исходить из чего-то?

– И правда, Елена, ум у тебя не телячий… Свет здесь исходит изнутри окружающего пространства. Также изнутри самого пространства исходит и тьма.

– Да… грустно без солнца, – заметила темно-рыжая телка. – Солнце – ведь это все, а без желтого круга как-то не на что и надеяться…

– Солнце есть, успокою тебя, будущая корова, теряющая надежду, но далеко впереди, и это не солнце, но вечнозакатное солнце, которое скрыто за пределом коровьего видения и угадывается лишь по острым лучам, пронзающим свод. Но до этой картины вам еще далеко – семьдесят с лишним столбов… Там, впереди, с большого холма полностью открывается величественная картина реального мира, и только оттуда можно увидеть эти пронзительные лучи, которые исходят от вечнозакатного солнца, не имеющего отношения к смене света и тьмы.

– А если, Пастух, – продолжала допытываться Елена, – все же каким-нибудь чудом оказаться за пределом этого самого коровьего видения, то можно ли будет не угадывать это солнце по острым лучам, пронзающим свод, но все же увидеть его?

– Чудес, будущая корова с не по-скотски развитыми мозгами, здесь не бывает, поскольку над миром, где ты сейчас существуешь, нет мира необъяснимого, из которого исходили бы разные чудеса.

– Но если в пределе коровьего видения нет и не будет солнца, то как же тогда ориентироваться по сторонам света? – не унималась Елена. – Если, к примеру, заблудишься, собьешься с дороги…

– Сторон света здесь нет, – продолжил Пастух, – поскольку свет идет отовсюду и изнутри. Определять же свое положение в пространстве, в случае чего, можно по прошлому своему и будущему. Позади, если вы внимательно приглядитесь, движетесь вы же, впереди – тоже вы, то есть ваша сущность в пространстве плоскости состоит из бесконечного множества ваших же двойников – те, что позади вас, и есть ваше будущее, вы же повторяете движения тех, что идут впереди, которые и являются вашим прошлым. Так что, если вы собьетесь с пути, сориентироваться легко: нужно установить себя так, чтобы видеть себя и в прошлом, и в будущем, и линия, соединяющая эти две области, всегда выведет вас на дорогу, если вы, предположим, в поедании травы или в поисках водопоя забредете куда-нибудь далеко, откуда не видно дороги. Вглядитесь.

Телки вгляделись и действительно увидели впереди зады и хвосты себе же подобных, правда, не поймешь на каком расстоянии и похожих на призраки, окутанных как будто легким туманом. Затем обернулись и разглядели таких же, тоже в тумане, призрачных. И задние, и передние вроде бы двигались, шли, правда, не приближаясь и не отдаляясь.

– Но разве может, Пастух, прошлое быть впереди, а будущее позади? – усомнилась Елена.

– И те и другие есть вы, растянутые по кругу, есть множество ваших же повторений, и поэтому, двигаясь позади себя, вы еще не прошли настоящего, которое вам предстоит, и, следовательно, это вы – в будущем, двигаясь же впереди, вы уже миновали то, где оказались сейчас, и это вы – в прошлом. Мало того, вы растянуты на бесконечно много кругов, и положение в пространстве относительно двойников будет у вас неизменным в любой точке поверхности и под сводом.

Телки принялись вертеть головами, учась выстраивать строгую линию между множественными себя, поворачивались туда и сюда, отходили назад и подавались боком вперед, после чего, высматривая будущее и прошлое, правильно устанавливали свои тела в настоящем.

– Что же, – продолжил Пастух, когда все успокоились, научившись располагаться в пространстве, – впереди вас ждет зеленый лужок, начинайте двигаться по дороге, другого пути здесь нет. Отсчитывайте столбы и задавайте вопросы, и уверяю тебя, Джума, что первый твой круг по реальной поверхности будет подобен чтению новой увлекательной книги, которая покажется тебе не менее любопытной, достойной и интересной, чем книги, прочитанные тобой до сих пор.

– Что делать, раз дорога одна – пошли, – решилась смелая Джумагуль, названная теперь для удобства Джума, и первой сдвинулась с места.

За ней тронулась и Елена, а затем и все остальные, довольно бодро, сопя, выстраиваясь на ходу голова в хвост.

Пегая, правда, коровка поплелась самой последней, одна, понуро и отставая, и сразу же начала причитать:

– Я, может быть, совсем не хочу читать эту, как вы выразились, «книгу». Какая же это реальность!.. Я только и думаю о траве и сене, да о воде, – я сошла с ума и не верю в происходящее. Все это – мысли в моей голове, которая почему-то выключилась из привычной мне жизни. Где мы все оказались? Все здесь наоборот, все – не от мира сего, – бурчала она, – двойники, свод, поверхность… Мы попали в какое-то сумасшествие, которое, как известно, всегда является нереальностью! Как же мне возвратиться в нормальность, как же мне возвратиться в нормальность…

– Вот – квадратный вопрос! Промычала не глупость! Будет из тебя толк, пеструха, если мучаешься такими сомнениями! – стал подбадривать пегую телку Пастух, двигаясь рядом с ней, подгоняя ее шлепками по заду, приговаривая «шевели своими копытами» и поглаживая по хребтистой телячьей спине. – Мира сего, промычала ты. Это каков же мир сей? Тот, что у тебя в голове? То есть ты хочешь распространить понятия того мира, который пока что у тебя в голове, на окружающий, здешний мир? Скажу тебе сразу, что это недопустимо и невозможно, поскольку противоречит вечному, незыблемому, раз и навсегда утвержденному. Успокойся и не надо тревожиться – ты не сошла с ума, а как раз напротив: входишь в свой ум! Сейчас наступит столб номер пять, возле которого есть единственный в здешних местах предмет, называемый зеркалом, в котором ты увидишь свое отражение и сможешь с уверенностью оценить, тот ли этот мир или сей, то есть разрешить сомнения в своей голове: выдумано ли все то, что окружает тебя сейчас, порождение ли это больного воображения или – действительная реальность, к которой просто необходимо привыкнуть. Лучшее для этого средство – посмотреть на себя. Если ты увидишь корову, каковой, уверяю тебя, и являешься, то ты не сошла с ума, если же увидишь что-то другое, то я соглашусь с твоим сумасшествием и буду тебя лечить. Хотя подозрения твои не совсем обычны: ты думаешь, что ты тут одна – не корова?

– Да, Пастух, я не верю глазам… Возможно, я попала к коровам и…

– А как же четыре ноги?

– Ну, может быть, я в таком состоянии, что опираюсь не только ногами, но и руками…

– Вот выдумщица!

– А может, все это – отображение вашего разума в нашем?..

– Вот сочинительница, сколько телят ни гонял по первому кругу, но такого не слышал!

5. Зеркало

Скоро маленькое, разномастное стадо, бредущее по дороге и слегка ковыляющее, – похоже было, что телки почти не умеют и только лишь учатся ходить на копытах, – приблизилось к очередному столбу, возле которого Елена и Джумагуль, подошедшие первыми, а за ними и остальные обнаружили овальное озерцо нежно-голубого свечения, лежащее на черно-бурой поверхности. Все коровы приняли этот овал за настоящее озеро, поскольку не слышали разговора о зеркале пегой коровы и Пастуха, которые шли довольно далеко позади, и поэтому, испытывая вдруг наступившую жажду, выстроились вокруг и попытались всосать и втянуть воды. Но вместо питья у телок получилось только причмокивание и лизание, коровьи губы и языки хоть и приятно, но лишь скользили по зеркалу, не находя никакой влаги.

– Странно, – удивилась одна из коров, – и вода здесь какая-то не такая, как будто стеклянная.

– Наверное, мы неправильно пьем и нам нужно пить как-нибудь по-другому, – предположила другая. – Никогда не пила как корова…

– А может, – сказала Джума, – это наше первое испытание – ведь все дороги, особенно неизвестные, состоят из препятствий и даже ловушек, которые надо преодолеть? Возможно, нас испытывают на жажду и мы должны перетерпеть эту жажду?

– Тогда, я думаю, – развила тему Елена, – что перед нами какая-то корка, наподобие льда, и если разбить ее, то можно напиться. Предположим, копытом…

Размышления эти коровьи прервал подошедший Пастух, подгонявший перед собой пегую телку и, как оказалось, издалека слышавший то, о чем рассуждали коровы.

– Не стоит, пеструхи, разбивать несуществующий лед копытом, а также настраиваться на то, что вы находитесь в каком-то фантастическом приключении, где вам предстоит разгадывание загадок и преодоление препятствий, как в какой-то игре, – все это мысли телячьей направленности… На самом-то деле, я вижу, что давно не было ветра… – сделал он вывод и стал объяснять: – Тут бывают довольно занудливые ветра, которые несут пыль движений – понятие, соответствующее в ваших неправильных головах пыли времени, – и пыль эта покрывает лежащую перед вами поверхность, которая называется зеркалом – одна из немногих вещей не из мира сего, полезная здесь, – для правильного отображения реальности, которую вы сейчас так жадно слюнявите, замутняя тем самым отраженный в этом зеркале свод… Незапыленность на плоскости говорит о прошедшей погоде, которая здесь выражается только ветром или безветрием. В одном месте, правда, бывают дожди, а в другом – снег, но места эти являются исключением; да и дождь идет снизу вверх… снег же метет с боков; свод же всегда безоблачен.

– А почему же, Пастух, – поинтересовалась темно-рыжая телка, – зеркало валяется на поверхности, а не стоит прямо, например оперевшись на столб? Тогда бы можно было смотреться в него…

– Видимо, одинокий козел смотрелся в него, – ответил Пастух, – боднул сам себя, вот зеркало и упало.

– А разве, Пастух, здесь есть и козлы?! – удивилась черно-белая телка.

– Здесь есть не только коровы, но и быки, козы, козлы, а также другие жвачные, как парнокопытные, так и непарнокопытные, а также не жвачные. Стадо вокруг большое, многообразное, состоящее из многочисленных стад, которые и натаптывают эту самую пыль движений, которую в свою очередь поднимает и носит, когда тому наступает момент, ветер, возникающий беспричинно… Но все, что я говорю, вы увидите впереди, не в том смысле, что где-то там впереди, а в смысле вашего просыпающегося видения этой округи. Считайте, что на настоящий момент вы слепые и отчасти глухие и только сейчас начинаете слышать и прозревать. Между тем, пока вы сюда плелись, двигаясь как полумертвые тени, поперек этой дороги уже проскочили два молодых бычка – не знаю точно, куда их так понесло, – и пробежал, пыля, по своей дороге, пока невидимой вам, но пересекающейся с этой, быстрый гурт из полноценных коров третьего круга, спешащих по своим коровьим делам, но вы не увидели и не услышали ничего, поскольку не способны пока различать истинную реальность. Итак, не слюнявьте бесполезно стекло, и сейчас вот эта пегая телка, которая допускает возможность того, что все вы – коровы, она же одна – нет, будет убеждаться в обратном.

Телки несколько исподлобья, угрюмо, по-настоящему по-коровьи уставились на пегую телку, взглядами упрекая ее в нелепости ее подозрений, и пегая эта в ответ лишь потупила голову, поскольку не была уверена ни в том, ни в обратном, и, как бы оправдываясь, загадочно прошептала:

– Может, и зеркало какое-то не такое… и я увижу что-то потустороннее…

– Здесь потустороннего нет, не выдумывай! – категорично заявил Пастух. – Здесь исключительно все реально! Некоторые же предметы не из мира сего, которые будут попадаться вам на вашем пути, будут являться тем, чем являются, не имея никаких фантастических свойств или двойного смысла, поскольку окружающее вас пространство не допускает искажения реальности.

Он ухватился за край огромного зеркала, с удивительной легкостью поднял его, повернул овал по оси и прислонил к столбу возле дороги так, что зеркало установилось относительно вертикально. Рукавом своей куртки протер тщательно всю поверхность от коровьих слюней, другим рукавом довел до блеска, поправил на себе в зеркале странное одеяние и отошел, уступая место пегой корове.

Пегая шагнула смотреться и сразу же увидела свою голову с симпатичными рожками, толстые губы, потом приблизилась и как следует изучила выпуклые коричневые глаза, кокетливо поморгала ресницами, посопела, пошевелила ушами и отстранилась боком подальше, чтобы увидеть себя всю, в полный рост. Кажется, она понравилась самой себе, потому что даже и не хотела отходить, а еще раз приблизила морду свою коровью к зеркалу.

– Что-то не так, что-то не от мира сего? – поинтересовался Пастух. – И подумай еще: можно ли в зеркале увидеть отображение постороннего разума?

– Нет, Пастух, все от мира сего, и очень даже неплохо, и отображение постороннего разума в зеркале увидеть, конечно, нельзя – это будет нелепость и сказка, – ответила пегая телка, не отрывая взгляда от зеркала. – Получается, что мысли мои соответствуют моему внешнему виду, а значит, здесь нет никакого сошла с ума… Значит, думая о воде и сене, я размышляю нормально… Что ж, надо привыкнуть, все необычно, но не смертельно… Вот только бы белое пятнышко на моем лбу было не овальное, а треугольное – было бы симпатичнее. И ухо одно серое, а другое почему-то коричневое… А нельзя ли, Пастух, тут где-то раздобыть серьгу для одного уха, чтобы чей-нибудь взгляд на меня сосредотачивался не на разного цвета ушах, а на серьге, пусть даже самой простой, из простого металла?

– Что же, это вполне возможно и даже обычно, вся скотина здесь коровьего рода украшается с удовольствием, кое-что получая в подарок, а что-то изыскивая сама, так что будет подходящий повод к тому, и я украшу тебя, обещаю тебе, тем более телка ты довольно, я вижу, покладистая, быстро смиряешься с очевидным, не споришь и не брыкаешься, как это делают в твоем возрасте некоторые неразумные особи, которые, бывает, при виде своего реального отражения капризничают и даже впадают в истерику, и даже бегут назад, не желая воспринимать очевидность и не зная того, что движение назад на плоскости сталкивает настоящее с будущим и заканчивается помрачением и без того слабеньких телячьих мозгов, что выражается затем в потере ориентации и чувства собственной сущности.

– Я, Пастух, не собираюсь устраивать тут капризы и бежать куда-то назад, где нет ни воды, ни сена, но только хочу попросить вас, чтобы металл этот, если возможно, был матового оттенка, а не блестящего, потому что я не люблю блестящего…

Тут, пока они рассуждали, остальные коровы начали оттеснять пегую телку, чтобы посмотреться самим. Та из коров, что была понастойчивее, а именно светло-рыжая, заняла постепенно удобное место и принялась строить самой себе губки, причмокивать, подмигнула в зеркало одним глазом, затем другим, потом умудрилась сделать глаза свои еще более томными и слезливыми, чем они у нее были, и так бы и продолжала кривляться сама с собой, если бы следующая корова не вытеснила ее, поскольку сзади тоже уже вовсю напирали. Оказавшись у зеркала, эта следующая быстро взглянула на морду свою и, улыбнувшись и убедившись, что ряд зубов у нее действительно только нижний, показала длинный язык, промычала, сама не зная о чем, и отошла, кажется, в полной уверенности, что ничего сверхъестественного не увидела. Темно-рыжая, дождавшаяся наконец своей очереди смотреться, сразу же встала к зеркалу задней своей телячьей, костистой частью и, развернув голову, сосредоточила все внимание свое на хвосте, проверяя, крутится ли он в одну сторону, в другую и можно ли им просто так поболтать. От занятия этого ее отвлекла палевая телка, довольно бесцеремонно оттиснувшая ее и вставшая тоже задом к своему отражению. Но эта последняя сосредоточилась не на особенностях хвоста, но именно на морде своей, предпочитая почему-то разглядывать ее стоя спиной к отражению и развернув голову так, как будто заодно хотела оценить и свои плечи, то есть взгляд она выдумала не прямой, но обратный, как бы несколько отстранившись от себя же самой. Две оставшиеся последние телки, ожидавшие своего места, никак не могли оттеснить эту палевую, поскольку она все любовалась и любовалась, закрутив еще и сереньким хвостиком, так что этого долгого действия не выдержал даже Пастух, заметив:

– Красава, красава!.. Хватит хвостом крутить, посторонись, вертихвостка!

«Красава» и «вертихвостка» отошла наконец от зеркала, предоставив возможность посмотреться двум последним коровкам, которые, плотно встав рядом друг с другом, умудрились поместиться в зеркале вместе и стали рассматривать в нем, кажется, не себя самое, а друг друга, сравнивая себя с рядом стоящей.

Пока они оценивали свои недостатки и преимущества, темно-рыжая телка спросила у Пастуха:

– А почему, Пастух, Джума и Елена уже получили свои имена, а мы, остальные, так и различаемся лишь по цветам?

– Да, – поддержала ее светло-рыжая, – нам тоже хочется скорей как-нибудь называться, а то просто: корова, телка, пеструха, вот еще вертихвостка… Оскорбительного здесь я не вижу, раз уж мы по сути своей, да и по виду коровы, но все же приятнее будет иметь какое-то имя.

– Не только приятней, но и достойней, – согласился Пастух. – Но запаситесь коровьим терпением, наступит благоприятный момент, и мы займемся вашими именами, тем более сведения о ваших сущностях у меня находятся здесь, в сумке. – и он похлопал по сумке, висевшей у него на боку, к которой все как одна телки с самого начала испытывали крайнее коровье любопытство. – Итак, оставим это зеркало для вновь проходящих. надеюсь, вы увидели себя правильно в мире сем, по отношению к которому другие миры, в частности миры у вас в головах, – миры не от мира сего, – и продолжим двигаться по столбам, которые отмеряют скорее не расстояние, но важные вехи в понимании вами самих же себя. И поэтому следующий столб будет под номером шесть: третий с четвертым вы миновали, считайте, в воображении своем, пока я втолковывал вам основы основ и знакомился с вами, пятый будет – вот этот, с зеркалом, и дальше, чтобы не сбиться, отсчитывайте не столько столбы на дороге, сколько кирпичи понимания, которые будут укладываться в ваших коровьих мозгах в стройное восприятие реальности сути, вытесняя проекционные выдумки потустороннего мира.

Стадо, не обратив внимания на последнюю фразу, бодро сдвинулось и пошло, взяв такой темп, что теперь казалось, все до одной телки приобрели какую-то степень уверенности в себе, что выражалось до следующего столба еще и в отсутствии вопросов и более правильном построении в движении. И только Елена, несколько отставая, спрашивала на ходу:

– Пастух, будут ли еще зеркала?

– Нет, – отвечал Пастух, – больше зеркал не будет, да и для чего, собственно, нужно корове зеркало? Корове в принципе зеркало совершенно не нужно, если только лишь для того, чтобы убедиться, что она – корова, – вот и находится для этого зеркало на первых столбах. Красота коровы, как сущности, состоит не в привлекательности коровьей морды, которая, как понятно, чем разляпистее – тем красивее, но совершенно в другом – в том, о чем ты постепенно узнаешь, двигаясь по этой дороге и проходя столб за столбом.

– Правда, Пастух, многое непонятно и хочется быстрее понять. Например, как сюда попадают? Как, например, я появилась на первом своем столбе?

– Ты, Елена, да и другие твои согуртницы рассматриваете происходящее с вами с точки зрения разумного принципа, но об этом придется забыть. Это не ты появилась на первом столбе, но столб появился перед тобой.

– Да, но где я была до того?

– Ты и была именно здесь, везде.

Больше вопросов Елена не задавала и прибавила шагу, чтобы догнать новых подруг.

6. Сущности и проекции

Округа к очередному столбу нисколько не изменилась. Все та же безжизненная поверхность расстилалась и бугрилась повсюду, все та же дорога пролегала по ней, все тот же свод, как искусственный купол, висел над головами коров. Пастух, подошедший к столбу последним, сразу сообщил:

– Столб этот является промежуточным, здесь нечего делать, трава ждет вас за следующим изгибом дороги. Правда, в этих пустынных местах как раз и появляется тот самый одинокий козел – козел отпущения, но сейчас я его не вижу. Бедный этот козел, попираемый всей скотиной, совершенно не понимает, за что ему выпала такая горькая участь. То и дело он прибегает сюда из той части поверхности, которая более населена в силу своей плодородности и привлекательности ландшафта. Там он мирно жует траву, пьет воду из озерец, совсем не блеет, чтобы не раздражать никого, но как только его завидят, так тут же начинают преследовать с криками: «Ты виноват! Ты виноват!» Все бодают его, стараются ударить копытом, гоняют, стоит ему попасться на глаза какой-то скотине. И хотят затоптать! И вот, в отчаянии, в слезах, спасаясь от ненавистников, он прибегает сюда, где нет воды и травы. Здесь он обычно приводит в порядок нервы, подскочит к зеркалу, которое вы уже видели, посмотрит и поизучает себя: что в нем не так? – и, боднув себя от отчаяния, в очередной раз возвращается в ту часть поверхности, где можно пастись. Таков круг одиночества его существа, и круг этот, как и все остальное, повторяется бесконечно.