Потерянный мальчишка. Подлинная история капитана Крюка

Я подумал было о том, как эти пляшущие тени испугают Чарли, но тут же отогнал эту мысль. Я не могу уберечь его от страхов – только от реального вреда.

Мальчишки остановятся в Медвежьей берлоге, потому что это – хорошее убежище, и было далеко от полей Многоглазов.

Кивок и Туман, при всей их храбрости, боялись Многоглазов. И я не стал бы их за это стыдить, как и любой житель острова, у которого были хоть какие-то мозги. Даже Питер, которому нравилось дразниться и играть на чужих страхах, не стал бы тут насмешничать.

Парни не станут пытаться пересекать поля без Питера или меня, а уж ночью пытаться это сделать – вообще чистая дурь: просто нарываться на то, чтобы тебя съели.

Чарли вместе со мной сошел с тропы в темную лесную чащу. В стороне от главного пути, где солнце падало на открытую дорогу, было прохладнее. Здесь, под навесом из листвы, мошкара не зудела и не кусалась, а колеблющиеся тени приветливо встречали тех, кому хватало духу идти на разведку.

Мелкие пушистые существа сновали в подросте: кролики, полевки и маленькие лисички с крупными ушами и настороженными мордочками. Мне нравился мягкий перегной, влажный свежий запах папоротников, смешивавшийся с острой сладостью упавших плодов.

Деревья смыкались арками высоко над нашими головами, а длинные широкие листья свисали вниз, словно они стояли рука об руку, укрывая нас.

– Мне тут нравится, – сказал Чарли и, встав на коленки, запустил пальцы в землю.

Он засмеялся при виде нескольких толстых розовых червяков, которые слепо высунули головы на поверхность, раскачиваясь, словно вынюхивая нарушителя их спокойствия.

Достаточно было пересечь лес, чтобы мы оказались у скалистого склона, который вел в Медвежью берлогу. Тут тропа была узкая, но Чарли был маленький, а я поднимался сюда столько раз, что мог бы это сделать даже с закрытыми глазами.

Тут мы запросто опередили бы Питера и Щипка, если они придерживались тропы, потому что тропинка, по которой они шли, долго петляла и кружила по лесу прежде, чем привести к Медвежьей берлоге, где горы встречались с равниной.

А Щипок был к тому же не в себе, и душой и телом. Вспоминая, как его скула двигалась отдельно от челюсти, я молча улыбнулся.

Чарли бежал впереди меня, хихикая и вспугивая птиц из их гнезд в папоротниках, так что они разгневанно пищали на него. Впервые с его появления на острове я увидел его веселым и счастливым.

Когда наступила ночь и в лесу стало темно, он вернулся ко мне. Казалось, ему не страшно – просто он не совсем уверен, где идти.

В темноте вокруг нас двигались более крупные звери. Мы услышали тихий стук копыт и успели увидеть отблеск на белых рогах.

Позже мы услышали, как в нашу сторону пыхтит медведь: большой, широкий и пропахший своей недавней добычей. Медведи как правило мальчишек не трогали, но вонища от этого предупредила меня о его приближении, так что я решил не рисковать: подсадил Чарли на ветку дерева, и сам залез следом.

Мы дождались, чтобы медвежья тень прошла под ветками, на которых мы сидели, а потом его хрюкающая туша медленно удалилась.

– Он нас съел бы? – спросил Чарли.

Я был рад, что он говорил не испуганно, а просто с любопытством.

– Наверное, нет, – ответил я. – На этом острове у медведей есть еда получше тощих мальчишек, а этот уже попировал.

– Я почуял кровь, – сказал Чарли. – Наверное, он поел кроликов, как мы.

– Кролик для такого большого старого пыхтуна – на один укус, – засмеялся я. – Он завалил оленя, или лося, или, может, выудил несколько толстых тарпонов, которые живут в прудах и реках. Все это медведю нравится больше, чем мы, но медведи – это те, кто убивают, а раз они убивают, то разумнее избегать их зубов и когтей.

– А ты – тот, кто убивает? – спросил Чарли. – Кивок и Туман говорят, что да. Говорят, что ты больше всех пиратов убил.

– Я здесь давно живу, – сказал я. – А Питер живет здесь даже дольше.

Я беспокойно подвинулся под внимательным взглядом его ярких глазенок в лунном свете. Мы оба прекрасно знали, что я не ответил на его вопрос.

Я убил столько пиратов, что давно счет потерял – и занимался этим столько, сколько себя помню. Питеры ненавидели Питера, но меня они ненавидели даже сильнее, потому что я был их бичом – бичом, который выбивал их лучших и самых молодых товарищей. Ни один из старших пиратов не был настолько быстрым, чтобы сойтись со мной, так что убивать меня они посылали свою молодежь. Но ни один из молодых людей, пусть он уже и имел силу взрослого, не был таким быстрым, как двенадцатилетний паренек. А на моей стороне был еще и опыт, хоть по мне это и не было заметно.

Казалось бы, что после стольких лет проигрышей нам пираты должны были бы выбрать себе другой остров для стоянки, но они возвращались, сезон за сезоном. Когда-то давно я спросил у Питера, почему они упорно возвращаются.

– Потому что хотят узнать, почему мы не растем, дурачок, – ответил Питер и съездил меня по затылку. – Они думают, что у нас есть какое-то особое сокровище, из-за которого мы остаемся мальчишками, и хотят его заполучить.

Я хмуро на него посмотрел.

– Если они хотят его заполучить, почему никогда не уходят с берега рядом со своим кораблем?

– Надеются поймать нас во время налета, – объяснил Питер.

Я насмешливо фыркнул, а Питер мне улыбнулся… и когда он вот так улыбался, нас с ним словно было только двое – братьев навек.

Вопрос Чарли вернул меня обратно в лес и ночь: его голос и звучащий в нем страх.

– Я тоже должен буду убить пирата?

– Только если сам захочешь, – ответил я.

«Если от меня хоть что-то зависит – то нет».

– Я не умею драться, – признался Чарли.

– Ты не один такой, – сказал я, подумав об остальных новеньких – о тех, кто еще ни разу не брали в руки меч или кинжал. – Просто держись рядом со мной, и все будет в порядке.

Я спрыгнул с ветки и потянулся за ним – и, ставя на землю, я принял решение. Питеру оно не понравится, но я не собирался подпускать Чарли к пиратскому лагерю. Я решил устроить его на дереве или в пещере, как младенчика в люльке, и держать подальше от боя. Если мне повезет, Питер ничего не заметит.

«Только Питер всегда все замечает».

«Все когда-то случается в первый раз», – уговаривал я себя. Он может так увлечься налетом, что не станет следить за Чарли… хотя раз мальчуган почти всегда цепляется за меня, это маловероятно.

Молчание Чарли сказало мне, что он тревожится из-за пиратов, и вся радость от нашего лесного приключения ушла.

«Слишком мал, – подумал я уже в десятый раз за день. – Проклятье, он слишком мал для всего этого».

Мы вынырнули из леса прямо у начала тропы, ведущей наверх. Мальчишки в пещере разожгли огонь, и запахи горящего дерева и мяса позвали нас к ним за добрую милю до того, как мы добрались до скалы. И они очень шумели: орали, хохотали, прыгали.

– Им там весело, – сказал я, улыбнувшись Чарли.

Он посмотрел на ведущую вверх тропу, на пляшущие тени и дальше, в холодный бледный глаз луны. Похоже, он не считал, что там наверху очень весело – и он снова вцепился в мою куртку.

Я мягко разжал его пальцы.

– Тебе придется идти передо мной. Чтобы идти рядом, места слишком мало.

Он упрямо сжал пальцы снова и помотал головой:

– Не хочу.

Я почувствовал первые уколы нетерпения.

– Надо.

– Не хочу, – повторил Чарли.

Я решительно оторвал его руку от моей куртки и подтолкнул к тропинке.

– Надо. Мы не можем тут стоять и играться всю ночь.

Он выкрутился из моих рук, мотая головой и упрямо сжав губы.

– Нет.

Я не знал, дело ли тут в Питере, или в Щипке, или в том, что он испугался темноты, или тропинки в скалах. В эту минуту мне не было дела до причин: я просто хотел, чтобы он меня послушался. Я разозлился и дал ему это увидеть.

– Ты должен идти наверх. Если не пойдешь, я брошу тебя здесь.

Его лицо побледнело и выразило ужас. Наверное, если бы я его шлепнул, ему было бы не так больно.

– Утенок, – прошептал он. – А как же утенок?

– Чертов утенок не слушал никого, не делал, как ему говорили! – сказал я, и пошел вверх по тропинке, оставив Чарли стоять и смотреть мне вслед.

Питер был прав. Моя попытка заботиться о них ничего хорошего не давала. Я Чарли не мама, и нечего мне пытаться ею стать. Если этот глупый мальчишка упадет в крокодилий пруд, или будет съеден медведем, или забредет на поля Многоглазов, мне наплевать, потому что он – не моя проблема, и я за него не отвечаю.

Это Питеру захотелось забрать этого маленького гаденыша. Пусть он и присматривает за Чарли, пусть он…

Я шел все медленнее, а потом остановился. Я поднялся почти до половины склона, и громкие крики мальчишек в пещере раздавались чуть ли не у меня в ушах – так они шумели. Я оглянулся.

Чарли стоял у начала тропы, подняв лицо вверх в лунном свете, и из его глаз лились слезы.

Он казался застывшим – словно мышцы у него свело, – не мог идти следом, мог только ждать. Ждать, чтобы я вернулся.

Я вздохнул, и на выдохе из меня вышла вся злость. Питер выбирал мальчишек – да, это так. Но он о них не заботился. Он за ними не присматривал. Он не учил их, как найти самые хорошие грибы, как забросить удочку, чтобы поймать рыбу. Он брал их сражаться с пиратами, но не учил, как это надо делать, чтобы их не убили. Он не показывал, как снимать с оленя шкуру на одежду, не утешал, когда они плакали ночью, не хоронил, когда они умирали. Это делал я.

Питер умел показать самую короткую дорогу к русалочьей лагуне, составить команды для Битвы, прокрасться ночью в лагерь пиратов и украсть блестушки, которые прятал в дупле нашего дерева, словно сорока-переросток. Питер был для веселья, для игр, для приключений. А я – я помогал товарищам его игр выживать, даже когда они становились ему не нужны. Как Чарли.

Я спустился обратно – уверенно, несмотря на узкую тропинку с обваливающимся краем, который обещал болезненное падение, если не перелом.

Я не знал, простит ли меня Чарли, но при моем приближении он вдруг побежал и напрыгнул на меня. Я пошатнулся, но устоял и сказал:

– Эй, потише, а то оба упадем.

Но я говорил не сердито.

Чарли вжался лицом мне в шею и повторял снова и снова:

– Прости, Джейми. Прости. Я буду слушаться. Я буду хорошим. Прости. Только не бросай меня.

Жаль, что я не мог пообещать ему, что с ним ничего плохого не случится. Такие обещания давать нельзя было – ни на острове, ни в Другом Месте. С мальчишками всегда что-то случается. Они падают. Они разбивают друг другу носы. Они обзывают друг друга. Иногда их съедают крокодилы. Иногда их протыкают пираты.

Я не буду врать Чарли. Но я могу пообещать, что я его не брошу.

Глава 4

На самом верху тропинки я поставил Чарли на ноги и вытер ему лицо. Руки у меня были грязные, так что на щеках остались разводы.

– Нельзя чтобы остальные тебя таким увидели, – сказал я.

– Мальчишкам плакать не положено, – согласился Чарли. – Мой брат Колин так говорил. Говорил, что плачут только младенцы и девчонки, так что мне надо прекращать. Поэтому он меня и отправил на улицу.

– На улицу? – переспросил я.

До этого я слушал его вполуха, наклонив голову и пытаясь уловить голос Питера в том шуме, который доносился из пещеры. Мне отчаянно хотелось опередить Питера и Щипка, доказать, что Чарли способен на большее, чем решил Питер, продемонстрировать, что Чарли не будет ему обузой. Я не слышал нашего бесстрашного предводителя, который обычно старался быть самым громким.

Чарли продолжил свой рассказ:

– Да, он выставил меня на улицу, потому что он меня испугал и я заплакал. Мама велела ему за мной присматривать, а он не стал. Он спрятался в шкафу и постучал изнутри в дверцу и притворился привидением, а потом выпрыгнул и напугал меня. Он меня напугал, я заплакал, а он сказал: «Заткнись, не желаю слушать твои вопли, так плачут только малыши», – а когда я не перестал, он выставил меня на улицу и закрыл дверь. Я стучал в дверь, плакал и просил меня впустить, а он только скорчил мне рожу через окно и ушел. Тогда я перестал плакать, а он все равно меня не впускал, а мне захотелось пить. Я решил попить из колонки – она на площади, – только заблудился и не смог ее найти, и я плакал и очень хотел пить. А потом я устал и перестал плакать, но дом найти так и не смог. А потом вы с Питером меня нашли и сказали, что у нас будет приключение, а я не мог найти дорогу домой и пошел с вами.

Я изумленно посмотрел на него. Чарли еще ни разу так много не говорил – и его слова подтвердили мои подозрения: мы очень сильно ошиблись. Мы не спасли Чарли из дурной семьи или из сиротского приюта. Мы украли его у мамы, которая, наверное, теперь каждый день о нем плачет – как мама-утка из истории, которую рассказал нам Питер.

Не знаю, что бы я в эту минуту сказал или сделал – моим первым желанием было подхватить его и унести прямо домой, и к черту Питера и его налет на пиратов.

Но в этот момент я уловил звук – чиркающий щелкающий звук – звук, которого не должно было быть так близко от Медвежьей берлоги, вообще не должно было быть в этой части острова.

– Что это? – спросил Чарли.

– Ш-ш! – прошептал я. – Будь рядом и делай, что я скажу.

Он больше не задавал вопросов. Может, дело было в том, как я это сказал – а может, в том, что он помнил, как я оставил его в начале подъема, но он меня послушался. Чарли прижался к моим ногам, а я настороженно прислушивался, пытаясь понять, откуда идет этот звук.

Он шел не от леса, и не от тропы, по которой мы только что поднялись – в этом я был уверен. Многоглаз каким-то образом нас обошел.

И вообще это была какая-то чушь. Они не должны были приходить с той стороны, со стороны леса. Они пришли бы с другой стороны пещеры. Там была дорога вниз, которая шла через предгорья, окаймлявшие прерию. Многоглазы жили в прерии – и обычно оставались в прерии.

В последнее время мы натыкались на одного-двух одиночек, забиравшихся в лес, словно разведчики. Мы прогоняли их, когда обнаруживали: обстреливали камнями из рогаток, вспугивали. В лесу их легко было испугать: мы ведь могли забираться на деревья и оставаться в безопасности.

Я не раз говорил, что когда они заходят на нашу территорию, их надо просто убивать, что тогда они поймут, что надо прекращать соваться в эту часть острова. Но Питер считал, что они сочтут убийство объявлением войны, и тогда к нам вторгнутся разозлившиеся Многоглазы. Питер лучше нас знал остров, так что мы слушались и не убивали их.

И вот сейчас один из них был рядом – далеко от своего дома в прерии. Многоглазы гнездились в центральной части прерии, так что обычно было легко избежать встречи с большинством из них. Ни один никогда не добирался до Медвежьей берлоги – в основном потому, что им не нравилось карабкаться по скалам. По крайней мере, так мы думали, потому что горы были единственной частью острова, где их никогда и следа не видно было.

Чирканье и щелканье приближалось, и теперь я был уверен, что оно доносится от дороги – той дороги, по которой нам завтра утром предстояло идти к пиратскому лагерю. Я надеялся, что Многоглаз только один – может, из молодняка и просто заблудился, и его надо будет заставить вернуться к себе домой, уйти подальше от нас.

Мальчишки в пещере кричали, верещали и, похоже, даже не догадывались о том, что происходит. Я потащил Чарли к пещере. Мне нужно было спрятать его внутри, потому что для Многоглаза он станет просто маленькой конфеткой.

Мы быстро и молча пересекли плоский скальный козырек, который вел к пещере. У меня колотилось сердце. Я не боялся за себя: я боялся за Чарли и других мальчишек. Особенно за новеньких. Они ни разу не видели Многоглаза и могут запаниковать, а это может помешать мне их уберечь.

Если бы здесь был Питер, он сказал бы, что им надо учиться на ходу. Я на такое возражал, говоря, что в результате мы получаем много мертвых мальчишек, а это расточительно, даже если ему на них наплевать. Но Питера здесь не было. А я был.

Мы с Чарли дошли до входа в пещеру, и я сразу понял, почему они не замечают ни шума, ни чего-то еще.

Кто-то убил оленя – судя по всему, Кивок, потому что у него на плечи был наброшен кусок шкуры с головой. Они быстро разделали тушу, и уже жарили на огне оленьи ноги.

В какой-то момент они все разделись догола и расписали себя кровью. Они плясали, прыгали и улюлюкали вокруг костра.

Я подумал: «Питеру будет обидно, что он такое пропустил». Питер обожал, когда мальчишки бесились. Это крепче привязывало их к нему, помогало забыть Другое Место, прижиться у Питера и на острове.

А потом я подумал: «Эта кровь привлечет Многоглаза прямо к нашим дверям. Уже привлекла».

Я сунул пальцы в рот и свистнул. Звук гулко отразился от дальней стены, так что Чарли зажал уши.

Все мальчишки замерли, уставившись на нас с Чарли, стоящих у входа.

– Многоглаз приближается, – сказал я.

Мгновение они не шевелились, и я подумал, какими беззащитными они кажутся без одежды и оружия, и как свежая кровь похожа на краску – на маскарад, и они совсем не похожи на могучих воинов, которыми себя считают.

Тут Кивок сбросил шкуру и метнулся к своим штанам и рогатке с ножом, и Туман тоже. Те мальчишки, которые уже какое-то время пробыли на острове, последовали их примеру: в их глазах отражались страх, мрачная решимость или паника. Новенькие – Билли, Терри, Сэм и Джек – сбились в кучу, в основном недоумевая.

– А что такое Многоглаз? – спросил Терри.

– Чудовище, – ответил я, затаскивая Чарли в пещеру.

Я подвел его к Делу: на его благоразумие можно было рассчитывать. И потом, мне не хотелось, чтобы Делу становилось еще хуже. Если он выкашляет кровь, это приманит Многоглаза прямо к нему.

– Останешься здесь с новенькими, – сказал я Делу.

Я вложил руку Чарли в свободную руку Дела, который как раз выпрямился, держа маленький металлический меч. Он дьявольски гордился этим мечом – и правильно делал: он вытащил его прямо из ножен у какого-то пирата, когда этот дурень заснул на часах.

Дел нахмурился: я прочел на его лице вопрос, который ему хотелось задать: «Почему это я должен оставаться здесь и нянчиться?».

– Надо, чтобы ты за ними присмотрел, – объяснил я, – на случай, если Многоглаз прорвется мимо меня.

Дел бросил на меня взгляд, говоривший, что он считает это маловероятным, и понял, чего я добиваюсь – однако он все-таки собрал новичков и оттеснил к задней стене пещеры. Чарли явно испугался расставания со мной, но пошел со всеми без возражений.

– И вы, – сказал я, указывая на Кита, Джонатана и Эда. – Помогите Делу приглядывать за остальными.

Эти трое явно почувствовали облегчение. Остались Кивок, Туман, Гарри и я.

Хотелось бы мне, чтобы Питер был здесь! Мы с Питером смогли бы взять одного Многоглаза на себя, и тогда мне не надо было тревожиться за остальных.

Гарри был не слишком сообразительный, но зато он был сильный и выполнял приказы без возражений – именно поэтому я оставил его при себе. Кивок и Туман ужасно боялись Многоглазов, но смелости им было не занимать. Они не убегут с поля боя.

Я дал им знак выходить со мной из пещеры. Мы прокрались к выходу: я впереди, а за мной Гарри, Кивок и Туман. В левой руке у меня был кинжал, хоть я и не мог вспомнить, когда именно снял его с пояса.

Теперь, когда мальчишки затихли, щелчки клыков Многоглаза стали невероятно громкими. Они заполняли пустоту, забирались нам в уши, спускались по горлу прямо в сердце. Эти звуки издавал голодный охотник.

Из-за эха не получалось понять, где находится эта тварь: то ли еще на дороге, идущей вниз, то ли у самой пещеры, готовясь на нас наброситься. Я шагнул вперед – и моя нога поехала по чему-то скользкому.

В отличие от Питера, который предпочитал ходить босиком, я носил высокие мокасины из лосиной шкуры. Сейчас подошва левого была запачкана оленьей требухой, на которую я наступил, не заметив. Это навело меня на мысль.

– Туман, – прошептал я парню, который стоял на ней. – Передай-ка мне немного вот этого.

Туман с готовностью подхватил две горсти кишок и принес мне. Я взял у него эту неопределимую гадость и выглянул из пещеры.

Многоглаз как раз забирался на скалистый карниз. Его туловище еще не вышло из-за края целиком. Одна из его волосатых лап прощупывала поверхность, проверяя, хватит ли ему на ней места.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.