Узревший слово

Ник. Романецкий

Узревший Слово

Все так же было Слово, и Слово было у Бога…

Платон Вершигора, «Новое приишествие»

Часть первая.

Сила чародея

1. Век 76, лето 2, 22 день червеня (22.06.1994г. A.D.)

Утро меженного солнцеворота было солнечным и безветренным. Отремонтированные к Паломной седмице здания неудержимо хвастались друг перед другом свежевыкрашенными фасадами, рождая на лицах прохожих беспричинные на первый взгляд улыбки.

Однако Репня Бондарь шел сегодня на работу далеко не в самом радостном настроении.

Вечор он посидел с друзьями в трактире и потому чувствовал себя сейчас не лучшим образом. Да и то, что поведал ему за чаркой медовухи Вадим Конопля, к веселью не располагало. А поведал ему Конопля о прошедшем среди щупачей и мужей-волшебников слухе: якобы Кудесник изменил мнение по поводу своего преемника и считает теперь, что опосля его смерти руководить Колдовской Дружиной должен Свет Сморода.

Разумеется, слух этот вполне мог быть пустозвонством. Но мог оказаться и истиной. Не секрет, что Остромир в последнее время изрядно сдал, а стало быть, Марена уже бросила на него свой пристальный взгляд. Не секрет и то, что Сморода набирает силу. Не случайно же многие из тех, кто поддерживал предыдущего кандидата в новые Кудесники – Вышату Медоноса, стали брать сторону Света. Члены палаты чародеев хорошо чуют, куда ветер дует!..

Но слава Сварожичам, Остромир покамест жив, а что касаемо Смороды и его преемства, так ведь преемник – еще не Кудесник, а пасть в глазах Остромира не так уж и трудно: провалите разочек дело, и от вашего кандидатства вмиг одни рожки да ножки останутся.

Размышляя таким образом, Репня шагал по столичным улицам – благо идти было недалече, – внимательно разглядывая спешащих по своим делам молодиц. Женщины были его радостью и горем, источником наслаждения и ненависти, а поелику он был мужчиной разведенным, то мог уделять им вполне достойное внимание. Тем паче что будучи врачом, уделять подобное внимание не так уж и сложно: они сами к вам приходят, и многие не прочь отблагодарить за поправленное здоровье особым образом. Хотя не будем себе лгать, говорит в них вовсе не благодарность, а надежда на то, что и от врача может родиться дитя с Семаргловой Силой. Вера в подобную чушь среди женщин неиссякаема – ведь почти всякой хочется оказаться мамочкой такого ребенка!..

Репня свернул с Шимской на Купеческую. Это был кратчайший путь от дома, где он снимал светлицу с ванной, к площади Первого Поклона.

В последние дни, накануне Паломной седмицы, Репню оторвали от его привычных занятий – ведь он был не токмо врач, он был одним из немногих неудачников, которым Семаргл оставил на память о своей Силе хотя бы щупачество. И потому Репня ежелетошно привлекался к проверке паломников. А кто может помешать щупачу в процессе работы пощупать некоторых паломниц – тех, кто помоложе да покраснее, – и вручную?

Во всяком случае, вчера через его кабинет прошла такая красотуля, с которой он был бы не прочь встретиться и еще раз. Повечерять капельку, а может, и на ночку напроситься… Жаль, справку о состоянии здоровья паломницам приходится выдавать опосля первой же встречи, а на продолжение знакомства в такое время попросту не достает времени (каламбурчик!..). Впрочем, особых причин расстраиваться тоже нет – не первая эта красотуля и не последняя. Будут и сегодня такие – справки отсутствуют у многих, а поклониться Святилищу желают все. Хотя для повышения собственного авторитета в глазах властей ему не мешало бы нарваться и на лазутчика. Но тут как повезет – увы, лазутчиков среди паломников неизмеримо меньше, чем симпатичных девиц.

Репня прошагал по пустой еще в этот час площади и вошел в здание Временной медицинской комиссии. У дверей его кабинета уже стояли несколько человек – в рубищах паломников, но без ожерелий-пропусков на груди. Ранние пташки… По каким-то причинам они явились к богам без справок. Впрочем, его эти причины не касаются. Он должен осмотреть нуждающихся в пропуске и либо выдать им справку, либо сдать карантинной команде министерства охраны здоровья. В общем, наше дело – прокукарекать, а там хоть и не рассветай!..

Репня уселся за стол и принялся ждать дежурного волшебника, который должен был заклинанием активировать в Репне способности к щупачеству: самому Репне на это требовалось не менее получаса, но и тогда запала хватило бы ненадолго.

Волшебник оказался незнакомым – видимо, прикомандированный, один из тех, кого на эти дни вызывают в столицу из удаленных районов княжества. Коротко поздоровался с врачом-щупачом; чтобы не тратить зря Силу, быстро ознакомился с анкетой оного; сотворил нужное заклинание и отправился дальше. Репня с удовольствием посмотрел на его ауру, которая проявилась сразу, едва было наложено заклятье. Вернее, проявилась не аура – она сияла вокруг головы волшебника изначально, – проявились способности Репни видеть ее.

Волшебник ушел, унеся с собой свою ауру, и Репня пригласил зайти первого из паломников. У того была аура дюжинного человека, и интереса он для Репни не представлял ни с какой стороны. Тридцатипятилетний мужичина, здоровенный, как бык, слегка сексуально озабоченный, поелику за неимением денег добирался до столицы пешедралом и не решался связаться с паломницами, напуганный россказнями жены о венерических заболеваниях. Репня выдал ему справку, и обрадованный посетитель умчался добывать ожерелье-пропуск.

После него в кабинет вошел еще один мужичина, постарше, потом баба лет пятидесяти, за нею снова мужичина, и еще, и еще, и еще…

И токмо часа через полтора опосля начала приема перед Репней (в нем уже родилась злоба на судьбу) появилась первая девица. Девица была весьма хороша – настоящая куколка. Но сердце у Репни заколотилось не токмо от ее красы: вокруг головы паломницы сияла аура стопроцентной волшебницы. И скорее всего такая аура могла быть токмо… как оно в справочнике-то говорится?… ага, «результатом наведенного заклятья с целью отвлечь внимание проверяющих». С какой это стати настоящая волшебница явится сюда за справкой?…

– Как вас величают, девица? – спросил Репня.

– Вера.

– Почему у вас нет справки?

Девица молча пожала раменами.

– Заплатить за справку есть чем?

Девица ухмыльнулась. Взгляд ее был весьма красноречив – так смотрят на собеседника, когда хотят сказать ему: «Ведаем мы, что у вас на уме!»

Репня не на шутку обозлился. В этом кабинете на него еще никто так не смотрел: паломники прекрасно понимали, что токмо от врача зависит, попадут они в Перынь или наткнутся на рогатки карантинной команды. Жаловаться-то бесполезно: врач всегда может сослаться на очередь и спешку.

– Раздевайтесь!

Девица взялась руками за подол своего мешка, легким движением скинула рубище, и столько было в этом движении грации и изящества, что в Репне мгновенно проснулся дух Перуна. Корень начал расти, и Репня заерзал на стуле.

Девица спокойно смотрела ему прямо в глаза. В ней не было ни страха, ни волнения. Аура по-прежнему казалась аурой волшебницы.

Ах так, возмутился Репня. Ну погодите же!

Он встал, вышел из-за стола, приблизился к паломнице. Та опустила глаза и тут же вновь вскинула их. Теперь во взгляде ее появилось любопытство: она заметила, как оттопырилась его левая штанина. И он не удивился, когда в ее ауре возникло свечение Додолы – розоватые всполохи, короной обвившие голову паломницы.

– Значит, вам нужна справка? – спросил Репня дрогнувшим голосом и подивился бессмысленности своего вопроса.

Паломница опять не ответила. Она переступила с ноги на ногу и вдруг томно, медленным движением, потянулась. Репня содрогнулся: хотимчик взял его в клещи. Корень вырос в полноценный ствол, и паломница вновь перевела взгляд на левую штанину щупача. Ланиты ее порозовели.

Она же видит в моей ауре свечение Перуна, запоздало догадался Репня. Если, конечно, она и в самом деле волшебница…

Возбуждение нарастало. Ее плоть манила, притягивала взгляд. Репня сделал еще шаг. Шаг этот был коротким и неуклюжим, врач подбирался к своей пациентке бочком, крадучись, словно сам того не желая.

И тут в нем вновь родилась злоба: как смела эта красотка, будучи волшебницей, вести себя спокойно и выдержанно. Девице должно бояться тронутого Перуном мужчину… А за злобой родилась и ненависть. Ведь перед ним стояла одна из тех, кем не сумел стать сам Репня. А буде и другая, то такая же, как та, что помешала ему сделаться одним из них. А как мстить таким, Репня знал хорошо.

Однако торопиться он не стал. Подошел к лжепаломнице. Как истый врач, наложил ладонь на ее лоб. Никакой порчи в ней, само собой, не было – это ему стало ясно в то же мгновение. И никакого повода отказать ей в справке. Будь она обыкновенной девицей. Но аура волшебницы…

Что ж, проверим, какая вы волшебница, подумал он. Кричать-то в любом случае вряд ли станете!..

Он взял ее за руку, подвел к кушетке.

– Ложитесь на живот!

И не дожидаясь, опрокинул ее на спину.

Кричать она и в самом деле не стала. Да и сопротивлялась слабо и неубедительно. Только для проформы – я, мол, не из додолок…

Перси у нее были очень крепкие. И оказались чрезвычайно чувствительными: паломницу затрясло, едва он коснулся губами соска. Так что он скинул штаны, уже не боясь, что она вырвется. А войдя, обнаружил, что в ней нет ни капли девственности. Как и невинности.

На каждую его ласку она отвечала еще более изощренной и быстро довела его до конца.

– Вот так-то! – пробормотал он, когда семя вырвалось из корня.

Она взвизгнула и сжала его стегнами. Как настоящая, умудренная опытом любви женщина.

Но оторвавшись от ее тела и вновь обретя способность видеть и размышлять, он обнаружил, что ее аура так и осталась аурой волшебницы.

Он надел штаны и сел за стол, не сводя с нее внимательного взгляда. Девица поднялась с кушетки, бурно вздохнула, изящным движением натянула на гибкое тело рубище паломницы.

– Вы выдали себя, – сказал Репня, поелику аура волшебницы опосля всего случившегося могла сохраниться лишь в одном случае: буде она, эта аура, была наведена настоящим волшебников на дюжинную женщину. И стало быть, он только что держал в объятиях лазутчицу. Или пособницу лазутчика. В обоих случаях это означало, что он наконец-то поймал врага. Вернее, врагиню…

Тут ему, правда, пришла в голову еще одна возможность. Эта возможность была слишком маловероятна, чтобы оказаться правдой, но чем Велес не шутит…

Однако в любом случае щупач должен поступить строго определенным властями образом. К тому же, как ни мал был шанс, эта женщина вполне способна оказаться тем самым «делом», которое мог провалить чародей Сморода.

И потому Репня не стал выписывать паломнице справку. Он еще раз посмотрел на ее ауру и потянул за шнурок, вызывая в кабинет дежурного стражника.

2. Взгляд в былое. Век 75, лето 71, 28 день травня (28.05.1963г. A.D.)

Сказать, что Владимир Сморода, посадник старорусский, пребывал не в своей тарелке, значит не сказать ничего. Попробуйте-ка совладать с собой, когда вам предстоит разлука с единственным сыном. Да и Дубрава, жена посадника, успокоения в сердце мужа отнюдь не вносила.

– Све-е-етушко! – выла она. – Стри-и-ижик мой ясный! Да куда-а-а ж вас, родненького, забира-а-ают?! Да как же я без вас жи-и-ить буду!

Вокруг Дубравы металась взволнованная челядь.

Самого Света в палате не было, он находился в своей комнатке, но, слыша вопли матери, наверняка точил слезы. Впрочем, для девятилетнего пацана он плакал на удивление тихо.

Посадник набычился, цыкнул на супругу. Та словно и не слышала, продолжала причитать, терзая тонкими перстами льняные кудри:

– Све-е-етушко, родненький!.. Сироти-и-иночка моя ненаглядная! – Она повернулась к мужу. – Отец, да как же мы без внученьков-то на старости лет останемся? Пощадите, родименький!

Посадник, сам с трудом сдерживающий слезу, не выдержал и вспылил:

– Да помолчите вы! Нешто моя вина, что вы токмо на единого способны оказались?

Крикнул и устыдился злобства своего: Дубрава была женщиной узкостегной, и девять с лишком лет назад чрево ее с большим трудом выпустило первенца. Врачи едва спасли роженицу, опосля чего супруги обоюдным советом решили, что больше у них детей не будет.

Дубрава замолкла. Очи ее гневно сверкнули. Посадник тут же пробормотал виновато:

– Простите, матушка! Не со зла я… Да и не зависит от меня ничего – вам ли не знать…

Дубрава вновь заголосила, а посадник опрометью кинулся вон из палаты. Вытер тыльной стороной ладони сбежавшую-таки слезу и отправился в зеркальную.

Здесь не было окон, и дежурный колдун сидел в полумраке, которого не могли разогнать неяркие огоньки светилен.

Поверхность волшебного зеркала отливала девственно-серым.

– Свяжите меня со столицей, – сказал посадник, – с резиденцией Кудесника.

Дежурный кивнул, проделал руками пассы, прошептал заклинание. Наука в последнее время добилась немалых успехов, и работать с волшебным зеркалом теперь мог чуть ли не отрок.

Когда поверхность осветилась, дежурный уступил посаднику место.

На связи был Всеслав Волк, секретарь нового Кудесника. Посадник хорошо знал Всеслава. Поздоровались, перекинулись парой ничего не значащих любезных фраз. Потом посадник спросил:

– Всеславушко, мне уже назначено?

– Да, – кивнул секретарь. – Сегодня, в восемнадцать часов. Я как раз собирался вам об этом сообщить. Что Дубрава?

– Плачет, знамо дело.

Всеслав понимающе покивал, но ничего не сказал: слов утешения в этой ситуации не существовало. Жаль, конечно, старорусского посадника и его жену, но закон есть закон. Придется им встречать старость без внучат. Или решиться на второго ребенка.

Поговорили еще немного и распрощались. Зеркало медленно посерело.

Посадник уступил место дежурному и посмотрел на часы, висящие под светильней. Чтобы успеть ко времени аудиенции, надо было отправляться трехчасовым поездом. Время еще есть, но немного. И слава Сварожичам! Долгие проводы – лишние слезы…

– Закажите мне купе первого класса на трехчасовой.

Дежурный тут же повернулся к зеркалу. Посадник покусал губы и вышел. В коридоре ждал дворецкий.

– Заложите коляску к двум пополудни, – распорядился посадник. – И передайте мамкам, что Свет должен быть собран к этому же часу.

Хорошо понимающий душевное состояние хозяина дворецкий молча кивнул. Посадник посмотрел ему вслед и отправился в комнату сына.

Свет сидел за письменным столом. Когда открылась дверь, вскочил, но, узрев отца, снова сел, ссутулился. Посадник подошел к нему, положил длань сыну на макушку. Пшеничные волосы Света, в отличие от кудряшек Дубравы, были прямыми.

– Чем заняты, сынок?

– Рисую Змея-Горыныча.

Свет поднял голову. Карие глаза блестят, полные материны губы подрагивают, но держится.

– Уезжаем в два часа.

Свет низко склонился над столом, заводил по рисунку карандашом. И вдруг на бумагу упали две крупные прозрачные капли.

– Что вы, сынок? – Посадник взлохматил шевелюру сына. – Не на век же расстанемся!

Покривил душой, но ведь не сказать правду девятилетнему мальчишке. Увы, сегодня сын станет отрезанным ломтем, и ничего не поделать – закон есть закон… Но все еще жила в душе надежда, что вышла ошибка, что вернутся они к ночи в Старую Руссу вдвоем.

Посадник смял десницей колючую бороду, прижал к животу голову плачущего сына.

– Выше нос, Светушко!.. Не к лицу мужчине лить попусту слезы!

Голос звучал фальшиво-весело, но все-таки не дрожал. Посадник дождался, покудова сын успокоится, и вышел из светлицы.

Дубрава все еще сидела в палате, потряхивала кудряшками.

– Уезжаем в два часа.

Дубрава снова зарыдала в голос, но тут же взяла себя в руки. Встала, выпрямилась перед мужем, стройная, как былинка, прижалась к широкой груди посадника. С минуту постояли так. Потом Дубрава вытерла слезы и сказала:

– Пойду распоряжусь насчет обеда.

Посадник облегченно вздохнул: жена-таки сумела справиться с собственной слабостью. Впрочем, иного он и не ожидал – Дубрава Смородина была слаба статью, но не духом.

А за обедом она и вовсе держалась молодцом. Шутила, рассказывала сыну, как будет навещать его, врала уверенно и увлеченно и аж носом ни разу не шмыгнула. Обманутый поведением матери, Свет оживился, обрадованно встретил известие, что поедут они поездом. Посадник тоже старался быть на высоте, поддразнивал сына, без устали сыпал шутками. Дубрава старательно смеялась, хотя шутки мужа и выглядели слишком натужными.

Дубрава не разрыдалась, даже когда сын и муж сели в коляску. Шикнула на завопивших мамок, осознавших наконец, что потеряли свое сокровище. И лишь когда коляска завернула за угол, позволила себе дать волю слезам.

* * *

Кудесник Остромир, глава Колдовской Дружины Великого князя Словенского, вернулся от Рюриковича не в лучшем настроении. Святослав XI был весьма озабочен предстоящим празднеством, и Кудесник понимал озабоченность Великого князя. Конечно, организация доставки паломников в Перынь – дело волхвовата и министерства транспорта. Конечно, наблюдение за паломниками – дело волхвовата и министерства безопасности. Но и без дружинников ни Верховный Волхв, ни министры не обойдутся. А у чародеев и так хватает обязанностей. Стало быть, Колдовской Дружине и лично ему, Кудеснику, придется поломать голову, как и про обычную работу не забыть, и интересы безопасности страны обеспечить. А Рюрикович беспокоится не зря – при летошнем паломничестве было разоблачено изрядное количество лазутчиков, и надеяться, что ныне их будет меньше, – означает лишиться государственной мудрости. Тем паче что варяжских шпионов по внешнему виду не выделить – ликом они от словен не отличаются, не ордынцы ведь. Впрочем, в Орде европейцев тоже хватает… Да еще ляхи с балтами. Да и о братьях наших киевских забывать не надо – братья они токмо против общего врага, а в обычные времена всяк свой интерес блюдет.

Остромир тяжело вздохнул: предстоящий месяц обещает быть достаточно суетным. Он сдул со стола микроскопическую пылинку и дернул за шнурок, вызывая секретаря.

Тот мгновенно появился на пороге, в руках папка для бумаг.

– Что там у нас еще на сегодня?

Всеслав приблизился, положил перед Кудесником папку:

– В приемной князь Владимир, старорусский посадник, с княжичем. Помните, я говорил?

– Да, помню. – Остромир не спеша открыл папку. – Пригласите через пять минут.

Секретарь скрылся за дверью. Кудесник принялся просматривать бумаги.

Талант в княжиче открыл сам посадник. Пару недель назад княжич, взяв в руки прадедову дуэльную шпагу, вдруг принялся рассказывать, как князь Ярополк Сморода дрался с оскорбителем прабабки. Никто княжичу этой истории ввек не поведывал, да и к семейной летописи его еще не подпускали: маловат. И потому посадник сразу заподозрил необычное. И вспомнил о законе, позвал старорусского чародея Садка…

За пять минут Кудесник успел прочесть все немногочисленные бумаги, содержащиеся в папке, и когда Всеслав вновь возник на пороге, коротко бросил:

– Просите!

Секретарь исчез, не закрывая двери, а Остромир сотворил акустическую формулу С-заклинания, встал из-за стола и шагнул навстречу входящему в кабинет Владимиру. Следом за отцом на пороге появился княжич, и Остромир чуть не споткнулся. От неожиданности застыл на секунду: вокруг головы мальчонки сияла такая аура, какой он у детей еще ни разу не видел.

Да, похоже, Садко не ошибся – чародею не удалось бы совладать с княжичем. Тут без него, Кудесника, не обойтись, да и ему Серебряное Кольцо понадобится.

Владимир заметил удивление Остромира, чуть развел руками: таковы, мол, дела. Кудесник опомнился, снова шагнул навстречу посетителям:

– Здравы будьте, княже! И вы, княжич, здравы будьте!

Усадил гостей в кресла, попросил принести для князя медовухи. Самому предстоящее дело приложиться к кубку не позволяло. Заговорили о житье-бытье. В глазах посадника светилась затаенная надежда. Остромир незаметно приглядывался к мальчонке. Довольно крепенький, кареглазый, на голове шапка пшеничных волос. Хороший сын у князя. Был… Да, жаль отца! Впрочем, интересы государства выше родовых интересов старорусского посадника.

Кубок с медовухой иссяк, иссяк и разговор. Княжич вертелся в своем кресле, с интересом стрелял по сторонам глазами. Остромир позвал секретаря.

– Проводите княжича. Я сейчас.

И увидел, как потухла надежда в глазах князя. Посадник встал:

– Ступайте с миром, Светушко. – Голос его не дрожал. – Слушайтесь наставников, не позорьте отца с матерью. – Легонько прижал сына к широкой груди и через мгновение оттолкнул.

Всеслав взял княжича за руку, вывел через заднюю дверь. Тут же вернулся, замер в ожидании. Посадник понял, хотел, похоже, протянуть Кудеснику десницу, но не решился. Повернулся и, сопровождаемый Всеславом, опустив рамена, пошел вон из кабинета.

Когда он скрылся, Остромир открыл сейф, достал Серебряное Кольцо и баклагу с Колдовской Водицей. Шагнул в заднюю дверь.

Княжич сидел на кушетке, все так же стрелял по сторонам любопытными карими глазенками. Увидев Кудесника, вскочил:

– А где мой папа?

– Вы ведь теперь не боитесь? – ответил вопросом на вопрос Остромир.

– Нет, конечно! – воскликнул мальчик. – Княжичу негоже бояться!

– Да, – согласился Остромир. – Княжичу негоже бояться.

Сзади открылась дверь, вошел Всеслав, приблизился к мальчику.

Остромир вскинул десницу, сотворил акустическую формулу заклинания. Аура вокруг головы мальчика вспыхнула так, что на мгновение затмила сияние светилен. Впрочем, сам княжич ничего заметить не успел – Всеслав уже укладывал его обмякшее тельце на кушетку.

– Экой силы Талант!

– Да, – сказал Кудесник. – Разденьте его.

Пока секретарь освобождал мальчика от одежды, Остромир пригасил светильни. Камора погрузилась в полумрак.

– Готово, Кудесник!

Остромир подошел к кушетке. Голенький княжич лежал перед ним – глаза прикрыты, руки вытянуты вдоль тела, перунов корень чуть изогнулся на мошонке. Остромир открыл баклагу и побрызгал Колдовской Водицей на грудь княжича. Потом надел на перунов корень мальчика Серебряное Кольцо. Всеслав, чтобы не отвлекать Кудесника, собрал одежду княжича и скрылся за дверью. Остромир отступил на шаг от кушетки, собрался с силами и, впившись взглядом в Серебряное Кольцо, сотворил акустическую формулу.

Мальчик вздрогнул. Перунов корень его стремительно набух, превратился в ствол. Обжимающее его кольцо полыхнуло холодным сиянием, и ствол тут же увял, корень принял первоначальную форму. Колдовская Водица, испаряясь, зашипела, засверкала огоньками.

Кудесник пошатнулся, опустился на пол и прислонился спиной к стене: заклятие выпило из него почти все силы. Впрочем, сегодня они ему больше не потребуются.

Вошел Всеслав, протянул Кудеснику кубок с медовухой. Остромир единым глотком опорожнил, с трудом поднялся на ноги. Мальчик по-прежнему лежал на кушетке, грудь его мерно вздымалась – он спал. Кудесник снял с его корня Серебряное Кольцо, кивнул секретарю.

– Во имя сынов Семаргловых! – сказал Всеслав. – Вопреки чаяниям Додолы!

И принялся надевать на спящего бывшего княжича одеяние воспитанника.

Мальчик вдруг зачмокал и громко сказал:

– Мама…

Остромир скрипнул зубами и, прихватив баклагу с Колдовской Водицей, покинул камору.

3. Ныне: век 76, лето 2, червень.

Ночью Свету приснился сон, один из тех снов, от которых к утру не остается ничего, кроме чувства острого сожаления. И хоть непонятно, к чему относится это сожаление – то ли к содержанию сна, то ли к свойствам человеческой памяти, с успехом изгоняющей из себя большинство сновидений, но настроения такие сны не улучшают. А вот раздражения, наоборот, прибавляют. Тем более, что вчера был один из двух тренировочных дней…

Сегодня Свет встал, как всегда – в семь.

День предстоял достаточно напряженный. Уже через час его будет ждать в поприще кандидат в новые тренеры по фехтованию. В десять надо быть в Институте истории княжества – академик Роща хотел бы проверить гипотезу о том, что найденный при раскопках под Медведем шелом принадлежит князю Ярославу Мудрому. В полдень собрание в палате чародеев, посвященное предстоящей Паломной седмице. Паломная седмица, по обыкновению, принесет Колдовской Дружине лишь дополнительные хлопоты. После обеда консультации в родном Институте теории волшебства. А ближе к вечеру, в восемнадцать, ежеседмичное служение в храме Семаргла – покровитель колдунов требует своих жертв. Хотя бы с точки зрения затрат времени… Туда надо съездить. Обязательно. Боян уже и так косо поглядывает, поелику Свет пропустил служение на прошлой седмице. К тому же, Верховный Волхв прав – среди столичных мужей-волшебников (не говоря уже об отроках) встречаются самые различные люди, и какой же пример подаст им чародей, пропускающий без уважительных причин служение Семарглу… А то, что оный чародей был в оный час занят государственными заботами, так это его, чародея, личное дело. Для волхвовата вера – превыше всего!.. Впрочем, тут он, Свет, впадает в обыкновенное брюзжание. Нет, конечно, для Верховного Волхва Бояна IV превыше всего – те же государственные заботы, и не смотрел он на Света косо. Просто под началом у Бояна вся страна, а не одни только волшебники, и хотя бы от волшебников (тем паче высокопоставленных) он не желал бы иметь дополнительные хлопоты.