КоД. Коротко о Длинном

Иван Быков

Коротко о Длинном

(КоД)

Внимание: данное произведение изобилует устаревшими культурными и общечеловеческими ценностями! Не рекомендуется к прочтению ревнителям социальной толерантности во избежание обострения баттхерта.

От Автора

Часто спрашивают меня: «Почему в Ваших романах герои так много пьют? За разговорами пьют, в дороге пьют, дома пьют, на работе пьют, пьянеют, похмеляются и снова пьют?» Что сказать? Действительно – пьют. Кокетливо и осторожно пьют дамы, широко и вольготно пьют господа. Исподтишка, тайком от родителей потягивают подростки.

Современное общество (я про мужскую половину) разделилось на три типа: приверженцы здорового образа жизни, пьяницы и наркоманы. Про наркоманов писать противно, про ЗОЖников – скучно. Ну, нет у них, как ни крути, связи с космосом. Вот и выходит…

Кто-то говорит, что можно же пить умеренно, по бокалу вина. Нельзя. Можно либо пить, либо не пить. А кто пьет по бокалу «Chateau Petrus» перед сном – либо ЗОЖник, либо наркоман.

«Мысль проявляется через язык, причем каждый акт говорения является творческим процессом, в котором не повторяется уже готовая истина, но рождается новая».

Александр Афанасьевич Потебня. «Слово и миф»

16:00

«Природа снабдила меня телом, изнурила меня жизнью, дала мне отдых старостью и успокоит смертью.

Поэтому то, что сделало прекрасным мою жизнь, это же сделает прекрасным и мою смерть».

Мэн-цзы

На скамейке под крышей у мангала было уютно и свежо. Чуть накрапывал дождь, но поленца были сухи и сложены в маленьком дровнике. Архаичная чугунная мебель – узорный стол и шесть изящно-кривоногих стульев – уже полвека выдерживала и легкие моросящие дожди, и тяжелые неразгребные снега, и прохладу весенних вечеров, и жар летних полдней.

Антон Несторович со скрипом подтащил один из стульев к самому краю беседки, так, чтобы капли моросью обдавали кожу, залетали за воротник, сладкими слезами омывали лицо.

Было хорошо.

А еще лучше было от осознания того, что Савва-таки приедет сегодня на беседу и мангальные изыски. Приедет не один – с подругой, как бы на смотрины. Смотрины будут «в одни ворота»: Замилю, подругу Антона, все немногочисленные друзья и многочисленные знакомые приняли давно и бесповоротно. Десять лет знали Замилю – с того момента, как она вошла в жизнь Антона.

А вот Савва любил менять женщин. Чуть что казалось Савве вздорным в характере избранницы, чуть ослабевала страсть, чуть свершался некий женский выпад, который разил не хуже мужского выпада шпаги, как под руку с известным ресторатором и кулинаром, гордо задирая носик, уже выхаживала новая пассия.

С Замилей Антон познакомился давно – спустя год после неожиданной потери Маши. Нет-нет, ни супруга Антона, ни супруга Саввы не покинули наш многосложный мир, но зато обе – почти в одно и то же время – покинули своих многосложных мужей.

Маша уходила легко – ее давно уже утомили многочисленные интриги Антона с горничными и клиентками его отелей. Одна из таких интриг показалась Марии основательным поводом для ухода. Случилось это больше десяти лет назад, Антону Несторовичу было тогда около шести десятков. Маша собрала вещи и молча указала на чемоданы. Антон, только вернувшийся тогда с работы, кивнул, так же молча подхватил чемоданы и вышел на улицу, где его уже ожидал водитель. Так Антон снова оказался в отчем доме на Кисельной, 8.

Холостяковал почти год, пока тихой поступью, на мягких татарских ичигах в его жизнь не вкралась Замиля. Женой девушка так и не стала, но вот уже десять лет всегда была рядом с Антоном Несторовичем – в участившихся к семидесятилетию болезнях и во столько же раз участившихся тихих немолодых загулах.

Савва потерял свою последнюю супругу почти так же – ушла. Но с треском, публичным скандалом и попыткой раздела имущества. Юристы у Саввы были отменные – жена ушла, с чем пришла – с розовым клатчем, в котором лежали права и телефон. Антон даже не помнил ее имени. За почти двадцать лет их дружбы Савва сменил полдесятка жен и пять десятков любовниц. Когда жена молода, то холод в интимных отношениях может ее разозлить. Что, собственно, и случилось.

Савва вполне справедливо считал, что мужчину в постели нужно удивлять. Молодая жена расслабилась, удивлять перестала, он тут же охладел, нашел новую. Прежняя обиделась и – ушла, уступая место новой кандидатке. Когда поняла, что перегнула, то хотела бы и вернуться, но – поезд был уже в пути.

Да и скандалы юридические простить было никак не возможно. Женщина, что предъявляет к мужу претензии публично, тем более с привлечением третьих лиц, тем более в поле юридическом, заклеймена навеки, выбракована и восстановлению не подлежит. Мужчина, если захочет, сам даст, а не захочет, так нечего воду мутить. Так говорил великий Савва, и Антон был с ним совершенно солидарен.

Умудренный нескончаемыми браками и разводами, Савва поступил наконец так, как поет Аркадий Северный в известной повести о барабанщике:

Девушка в платье из ситцаНочью мне больше не снится, —Мне разрешила мама твоя,Но я расхотел жениться.

С тех пор у Саввы были исключительно подруги, а жен больше не было – жены с их претензиями, нелепыми правами и сомнительными обязанностями остались в прошлом, покрывшись ностальгической патиной. Порой мужчина вспоминал о странных, неоднозначных годах брачных жизней, но порция хорошего односолода или бокал добротного вина тут же выводили его из грустной задумчивости.

Савва полюбил маленькие мужские шалости – они наполняли его сердце гордостью, Савва любил барствовать, но был далек от высокомерного чванства. Частенько кто-нибудь из друзей говорил ему:

– Видел тебя недавно с красивой дамой.

– Это мой партнер, – небрежно отвечал Савва.

– По сексу или по бизнесу? – следовал неизбежный вопрос.

– А есть ли разница? – тут Савва позволял себе добавить в голос нотки многоопытной усталости. – И так, и так двое занимаются общим делом к обоюдному удовольствию.

Антон души не чаял в Замиле. По-татарски имя Замиля означало «спутница, подруга, женщина-товарищ, женщина-коллега». И девушка в полной мере соответствовала данному ей имени. И не только характером, не только верностью, преданностью и так необходимой мужчине в возрасте покорностью. Покорностью, поскольку времени оставалось так мало, и негоже было тратить драгоценные дни на мелкие дрязги, объяснения, поиски консенсуса и распределение бытовых забот.

Было в этой татарской девушке вдоволь экзотики и много еще того, о чем втайне мечтает каждый славянский мужчина. Милый округлый овал лица, слегка раскосые глаза, но без выраженного прищура, без эпикантуса, как у монголок или башкирок. Совершенно черные зрачки, иссиня-черные длинные волосы, ниспадающие до талии прямым каскадом. На правой ягодице было у Замили небольшое темное пятно, что выдавало в ней потомка великого Чингиз-хана.

Роста Замиля была невысокого – около ста шестидесяти пяти сантиметров, как и положено по законам классической женской красоты. Тяжелые бедра, неузкие плечи, но зато какая талия! Какая неимоверная изящная талия, которую, казалось, можно было обхватить двумя мужскими ладонями так, чтобы большие пальцы сошлись друг с другом!

Замиля была любознательна, любила слушать своего избранника, никогда не перебивала, а лишь смотрела счастливыми глазами, впитывая каждое мудрое слово, улыбаясь каждой доброй шутке. Была неимоверно гостеприимна, обожала, как и сам Антон, готовить. Но готовила такие блюда, за которые Антон даже и не взялся бы. Особенно хорошо Замиле удавались всевозможные слоеные пироги с разнообразными начинками: какие-то губадии, вак-белиши, эчпомаки, которые Антон вечно путал, названия которых никогда не произносил правильно, но всегда ел с удовольствием. Отчего и прибавил в весе килограммов на десять.

Теперь Замиле было тридцать пять, но она по-прежнему сохраняла гибкость, подвижность и свежесть молодой азиатской женщины. И еще Замиля хотела детей, о чем Антон знал, хотя никогда от нее не слышал. И твердо решил подумать о ребенке уже в этом году. Потому как было пора – и по возрасту подруги, и по стажу отношений. И по чутью, и по наитию, и по многим другим причинам, как земного, так и сакрального характера.

16:15

А еще было хорошо, потому что бутылочка «Gevrey-Chambertin», по легенде – любимого вина Наполеона, стоявшая на столе, была только наполовину пуста. Антон со вкусом пригубил бокал и встал – необходимо было действовать.

Дождь уже порядком разукрасил льняную просторную рубаху Антона и его парусиновые шорты. Пора было перемещаться поближе к мангалу. Да и «заводить мотор» тоже было пора – друг был пунктуальным, весьма редкое качество для мужчин в наши дни. До приезда Саввы оставались считанные минуты.

Не торопясь мангальщик выстроил над скомканными листами бумаги пирамидку щепок. Над пирамидкой, словно шампуры, с опорой на бортики мангала, разложил поленца вишни, а уже перекрёст вишне положил несколько бревнышек подсушенной акации.

Двумя пальцами извлек из зеленого кармана шортов коробок спичек. Чиркнул раз-другой. В промокших шортах спички отсырели – получилось с третьего раза. Потянулся дымок, вспыхнули щепы, запахло костром. Эстафету подхватила вишня, за нею – акация. Запах из каменной трубы над крышей веранды, соревнуясь с терпко-свежим ароматом летнего дождя, стал заполнять двор, улицу Кисельную, весь пригородный поселок. Антон вернулся к бокалу – очень хорошо! Разве не это вкус жизни? Он это, именно он – вкус жизни.

– Чтоб толковый бедуин да верблюда не прогрел? – удовлетворенно сказал Антон мангалу, дыму, зарождающемуся огню.

Любил Антон свой мангал, беседку над ним, свой двор – не во всем аккуратный, но оттого еще более родной; любил домик в два этажа с подвалом, где хранились замечательные вина; любил улицу Кисельную, где прошли часть его детства и вся юность. И закат жизни, что теперь не вызывало сомнений, тоже пройдет здесь. Замилю тоже по-своему любил. Не так, как сбежавшую Машу, но все-таки…

Познакомились они до банальности просто. Замиля, скромная (эту скромность спутница Антона чудом сумела сохранить и поныне), с опущенными ресничками, пришла справиться о месте горничной в «Венере и Дионисе». «ВиД» – первая открытая Антоном Несторовичем гостиница у моря. Ему тогда, на момент открытия, было около сорока пяти. Антон улыбнулся, вспомнив старую песню Зои Бень:

В нафталиновом пальтишке,Под шафе слегка,Шел поэт, почти мальчишка,Лет примерно сорока…

Замиля пришла много позже – когда «ВиД» стал популярной, но по-прежнему уютной гостиницей. Антону Несторовичу было уже без пяти шестьдесят. Он не занимался отбором персонала, администраторы брали такую работу на себя. Но Замиля почему-то привлекла внимание случайно оказавшегося в гостинице шефа.

«Взять», – последовало распоряжение, и двадцатилетнее сокровище приступило к работе горничной. За пять лет Замиля совершила путь от уборщицы номеров, через начальницу смены, через должность кастелянши к должности администратора. И вот только тогда удостоилась особого внимания Антона Несторовича.

Маша к тому времени уже была чьей-то чужой супругой (или любовницей, что, по сути, не важно), Антон Несторович был свободен, а потому легко и с радостью окунулся в новые отношения. Пуританином Антон никогда не был, но в этот раз поставил исключительно на Замилю. Всю силу своего имени Антон – «вступающий бой» – обрушил на новые отношения. И Замиля не подвела. Вот уже десять лет была верной спутницей, любящей женщиной, незаменимой помощницей в делах и замечательной хозяйкой. Не единственной, конечно, – какой же мужчина в здравом уме и здравом же теле сам себе ограничивает возможности самовыражения? – но главной, генеральной, жизнеобразующей.

16:25

Окно кухни отворилось. Негромко, но четко, так, чтобы Антон услышал, Замиля не крикнула – сказала:

– Звонила Альвина, сказала, что будут через пять минут. Накрывать дома или на веранде?

– На веранде, – решил Антон. – Ветра нет, здесь свежо и сухо. Я сейчас помогу.

Антона не раз поражала в голосе Замили эта скрытая улыбка, словно женщина всегда радовалась жизни и передавала эту радость своему мужчине, а через него – всем вокруг. И дом, добрый дом на Кисельной, 8, который никогда не был простым нагромождением камней, чувствовал эту радость хозяйки и преобразовывал ее в неповторимую атмосферу. Сделав еще один глоток вина, хозяин дома принялся за дело.

Дел, собственно, было немного: принять из окна разнос с нанизанным загодя на шампура маринованным мясом да еще одну бутылку вина – впрок. Все это Антон доставил к ароматному мангалу. Бутылку откупорил штопором перочинного ножа – пусть вино подышит.

Альвина… Странное имя носила новая спутница Саввы. С самим Саввой было все понятно – «старик, старец, мудрец» на древнеарамейском. А вот Альвина… Но, покопавшись в справочных ресурсах (к таким вопросам он всегда относился с особым тщанием), Антон обнаружил несколько версий происхождения.

Первая версия гласила, что Альвина – лишь вариант имени Альбина, от латинского «альба», белая. Собственно, Альбион получил название по той же причине – из-за стены белых туманов, скрывавших от моряков его берега. Альвина, как рассказывал Савва по телефону, была блондинкой. Правда, крашеной. Крашеный Альбион. Однако…

Вторая версия оказалась интересней. Согласно ей происхождение имени Альвина пояснялось древнегерманским словом Albwin. Это двукоренное имя, состоящее из корня alb (alf) – «альф» (эльф) и корня wini – «друг». Выходило, что Альвина, она же Эльфина, – друг эльфа. Савва вполне мог оказаться эльфом, по внутренней сказочной терминологии Антона, так что вторая версия казалась даже более правдоподобной.

Собственно, Альбион тоже мог оказаться не страной белых туманов, а загадочным Эльфионом – страной эльфов. Кто разберет? Слова хранят множество тайн. Сумевший разгадать их становится магом, тем более могущественным, чем больше значений стало ему доступно.

16:30

Пропел звонок калитки. Приехали долгожданные гости. Щелкнул электронный замок. Во двор проникли по-летнему одетый молодой человек лет семидесяти и молодая леди лет двадцати в кичливо-эротичном наряде. Савва и Альвина.

С лаем через порог дома рванула черная такса с шоколадными пятнами на груди и морде, кобель. Пес неуемно радовался гостям, кружил, отчаянно виляя прямым длинным хвостом, заливаясь звонким «зарасти» на собачьем, знакомясь, слюнявя, царапая и привыкая к новым запахам.

– Юрка, отстань, – нестрого пожурил Антон, Юрка даже не подумал прислушаться к приказу хозяина.

Собаки были в доме на Кисельной всегда. Первым был огромный аляскинский маламут Ерофей. Тот самый, что отправил пятнадцатилетнего Антона в трудный и опасный путь к далекой мечте. Когда Антон, уже будучи женатым на Маше, для решения семейных проблем надумал взять кредит в банке, маламут отреагировал чутко – заболел, а через некоторое время умер, оставив по себе добрую память и любовь семьи к большим собакам.

Юрка был первой маленькой собакой в доме. Ну как – маленькой? Любая такса мнит себя доберманом, разве что лапы покороче. Но смелости и решительности в каждой таксе хоть отбавляй. Юрка не раз заставлял скулить от страха соседских ротвейлеров и на медведя бы ринулся, не раздумывая, – только уши назад.

Так назвали питомца случайно. «Какой юркий такс! Настоящий Юрка!» – умиленно произнесла Замиля на зверином рынке (этот рынок в городе по старинке величали Староконным), и Антон не возражал: Юркой звали друга еще с первого класса, ушедшего в мир иной несколько лет назад. Пусть будет о нем память.

После традиционных поцелуев и рукопожатий разошлись – мужчины к мангалу, колдовать над мясом и вином, женщины – на кухню, чародействовать над салатами, закусками, соусами и напитками. И знакомиться – не по-собачьи, по-женски. Другая форма, то же содержание. Юрка, конечно, в процессе знакомства был более искренним – нет у собак необходимости придерживаться условностей и ритуалов.

Мангалу гореть еще минут пятнадцать, так что хозяин и гость вполне успели плеснуть по бокалам традиционного шабли. Замиля вынесла тарелку мягких и полумягких сыров, кубиками и треугольниками на остриях зубочисток – для гармонии вкуса.

– Унял бы дождь, дорогой мой Дракон, – полушутя-полувсерьез предложил Савва.

– Я не Дракон. Да и зачем? – удивился Антон. – Что плохого сделал тебе дождь? Дождь не мешает. Наоборот, прибивает пыль, отгоняет мух и прикрывает нас вуалью от внешнего мира. Кроме того, волшебство так не работает.

– А как работает волшебство? – улыбнулся Савва.

– Знаешь, чем отличается волшебство от чуда? – вместо ответа спросил Антон. – Чудо – молитвами да чужим хотением. Волшебство – исключительно твоим трудом и умением.

За это выпили. Помолчали.

Антон знал Савву пару десятков лет. Когда-то напросился на прием к известному уже тогда ресторатору. Нужны были советы, много советов, о том, как при гостинице открыть достойный ресторан. Савва на удивление легко предложил тут же поехать и оценить ситуацию на месте. Поехали, оценили, завязалась совместная работа. С тех пор Савва помогал организовывать рестораны при каждой новой гостинице Антона. Миновав стадию рабочего партнерства, после первого же удачного старта совместного проекта Антон и Савва стали друзьями. И не пожалели об этом ни одного раза за весь период дружбы.

16:45

– Как тебе Альвина? – спросил наконец Савва.

Альвина, ушедшая помогать Замиле по кухне, пока в работу не включилась. Она стояла на крыльце дома, мечтательно смотрела поверх забора на желтую улицу и пускала клубы табачного дыма. Длинная тонкая сигарета была зажата меж двумя пальчиками с цветным маникюром. Под желтым топом не было и намека на бюстгальтер. Загорелые бедра прикрывали рваные джинсовые шорты с обнаженными боками. Судя по этим голобедрым шортам, трусиков на Альвине также не было. «Голобедрая, – вспомнил Антон. – Так называли танцовщиц-лакедемонянок за их характерные наряды».

– Не знаю еще, – честно признался Антон. – Мало входящей информации. Да и на кой тебе мое мнение? Любишь – не гони от себя. Не любишь – скоро найдешь новую.

– Любишь? – Савва пожал плечами. – Да какая любовь в нашем возрасте? Удобство, привычка – это со временем, секс. Пафос, – как без него? – чтобы на люди выйти было не стыдно. Чтобы друзья – не ты, не ты, другие – завидовали. Забота какая-никакая. Вроде, справляется.

– Каждому Солнцу нужна Луна, – улыбнулся Антон. – Без маленькой Луны даже большому Солнцу иногда становится грустно…

– Эка ты загнул! Прибьем огонь? Замиля уже несет тарелки.

– Погоди минут пять-шесть, – остановил друга Антон. – Пока накроют, все будет готово.

Замиля с улыбкой несла стопку пустых тарелок для сервировки. Поверх тарелок позвякивали вилки и столовые ножи.

– Может, что помочь? – крикнула с порога Альвина.

Замиля кричать в ответ не стала – она всегда разговаривала негромко, находясь рядом с собеседником. Расставив тарелки, подруга Антона вернулась в дом. На крыльце что-то тихо сказала Альвине. Та кивнула, загасила сигарету о чугунные перила, выкинула в пепельницу (для гостей, хозяева не курили), после чего женщины скрылись за входной дверью.

– Вот теперь пора, – Антон кивнул на угли.

– Согласен, – ответил профессионал-кулинар и, взяв кочергу, принялся разбивать самые большие «валуны» и не прогоревшие еще поленца, чтобы те не вспыхнули в процессе готовки.

17:00

«Научите не скудеть в любви.

Чем заменишь любовь? Ничем.

А любовь к самому себе – противоположность любви».

Антуан де Сент-Экзюпери. «Цитадель»

Девушки справились быстро. Бокалы, салаты, знаменитые пироги Замили, запотевшие кувшины с морсом и компотом, несколько бутылок из погреба, несколько видов соуса, просто нарезанные свежие овощи – все это компактно расположилось на столе в считанные минуты. Замиля провела отличную подготовительную работу.

Расселись, выпили, улыбнулись друг другу. Шашлык улыбнулся ароматом – он был почти готов, оставалось лишь дважды-трижды провернуть его на шампурах.

– Мы говорили про любовь, – напомнил Савва.

– Не совсем, – исправил Антон. – Мы говорили о любви и сексе.

– О! в сексе я совершенно непоследователен! – воскликнул Савва. – Зато весьма последователен в любви, – тут же добавил, заметив, что Альвина нахмурила бровки.

– И за что ты меня полюбил? – каверзно спросила двадцатилетняя нимфа, приготовившись слушать панегирики.

– Как за что? – удивился Савва. – За короткую юбку, высокий каблук и широкую резинку чулок. И, несомненно, – за тонкий ум.

Последнее замечание спасло Савву от новой морщинки меж бровей. Авелина решила тут же проявить тонкость ума.

– А вот Вы, Замиля, – спросила Альвина, – за что любите Антона Несторовича?

– Я родилась, чтобы носить ему пиво по утрам, – просто ответила Замиля.

– Восхитительно! – возрадовался Савва. – Это звучит более проникновенно, чем любое признание в любви!

– Шашлык готов, – объявил Антон, чтобы сменить тему; ему было слегка неудобно, но очень приятно.

– В «Стейк-хаус» требуются непьющий сомелье и повар-вегетарианец! – возвестил Савва, с любовью глядя на румяное мясо.

17:15

Но тему менять никто не собирался. Тема любви, как говориться, плотно зашла в беседу. Тем более, что может быть основательнее для начала разговора, чем тема любви? Правда, говорили не только о ней и не столько о ней. Говорили около нее.

– Вы слишком хороши для Антона, – не унимался Савва. – И я считаю, что самое дикое извращение – любить хороших девочек. – И тут же обратился к Альвине:

– Слушай, немедленно перелюби меня: перестань любить за то, что я красивый, полюби за то, что я умный. И я тебя с ума за красоту перелюблю.

Альвина не поняла веселого сарказма, но на всякий случай улыбнулась и сочла нужным что-то молвить в ответ. И молвила:

– А мы с Саввочкой замечательные друзья.

– Дружить вместо или после любви – все равно, что жить после смерти, – сказал Антон, втискивая разнос с дымящимся шашлыком между блюд.

– Да ты, братец, философ, – констатировал Савва, произнеся слово «философ» с отчетливым ударением на последнем слоге.

– Нет, всего лишь отельер. Вот мой отец был действительно философ. И замечательный историк, – с грустью вспомнил Антон Несторович.

Савва почувствовал и понял грусть товарища, а потому постарался вернуть течение беседы в прежнее русло. Вернее, попытался смешать любовь и философию пространным монологом.

– Требовать от любви верности – все равно что требовать от тигра стать вегетарианцем, – многозначительно сообщил Савва. – Человек, способный любить, не сумеет жить в монохромном мире. Само умение любить будет раскрашивать мир в яркие краски и призывать к новым свершениям. Другое дело, что существует социальный договор. Именно его нарушение и называют в быту супружеской неверностью. Но любой юрист скажет: разумность – один из основных принципов любой договоренности. И тут снова возвращаемся к тигру-вегетарианцу.

Альвина согласилась, к немалому удивлению Антона.

– Совершать можно глупости, но не подлости, – кивнула она. – Прислушиваться к чужим советам, но не попадать под влияние. Любить многих, оставаться верным одной…

Антон понял, что речь идет о каком-то неизвестном ему контексте либо Альвина процитировала некий статус из социальных сетей. А потому Антон Несторович тактично промолчал.

– Женщина дарит благосклонность мужчине в двух случаях, – с готовностью подхватил Савва. – Из жалости или в благодарность. Кроме того, женщине свойственно и жалость, и благодарность иногда называть любовью.

Антону тропинка сия показалась путанной и способной завести в непредсказуемые дебри.

– Каждый из нас пребывает в постоянных поисках романтики, заботы, любви, – сказал Антон, одновременно откупоривая красное бордо под мясо. – Все никак мы не хотим верить, что романтика – это обычный флирт, а следовательно – понты. Забота, которую кто-то к нам проявляет, на деле превращается в наши обязательства. Ну, а любовь, та, о которой столько песен, – это смесь влечения и привычки, физиология да психология в различных пропорциях, зависящих от стажа этого чувства.

– Золотые слова, дорогой мой друг! – оценил Савва. – Дай я тебя поцелую, – и действительно перегнулся через подлокотник стула и облобызал Антона. – А как Вы считаете, уважаемая Замиля: есть любовь на нашем грешном свете?

– Любящая женщина желает быть с любимым. – Замиля никогда не вмешивалась в разговор, пока е об этом не попросят. – И ничего больше. И любовью своей продлевает жизнь мужчины. Если женщина желает что-либо еще, то жизнь мужчины она сокращает в геометрической прогрессии – в зависимости от количества желаний. Помните песню Новеллы Матвеевой «Девушка из харчевни»? Грустная романтичная история о самоотверженной любви. А другой любви, на мой взгляд, у женщины быть не может. Любое другое чувство к мужчине – и не чувство вовсе.