Конь в малине

Следить за старухой было несложно – ее огненная голова выделялась в толпе, как костер в ночи. К тому же Паутова-старшая оказалась легкомысленна, словно пятнадцатилетняя школьница, – ни разу не оглянулась. Впрочем, откуда ей было знать, что в кильватере у нее торчит усатая подводная лодка в джинсах и очках?

Я попытался вспомнить план этого городского района, но безуспешно – ориентиром для меня тут был Невский, а мы топали в противоположную сторону. Прошли полтора квартала, свернули налево и выбрались в какому-то божьему храму. Старуху там, видимо, не ждали, поскольку она потащилась дальше, к странноватого вида зданию с большой буквой «М» и надписью «Станция «Владимирская» на стене. Тут ее тоже не ждали – она вновь свернула налево.

Через две минуты мы оказались на самом обыкновенном рынке, и рыжая принялась набивать фруктами свою полотняную сумку, а я шнырял в толпе, стараясь не потерять старуху из виду. Пришлось даже шугануть молодую цыганку в аляповатом сарафане и не менее аляповатой шали, надумавшую отвлечь меня от слежки перспективой узнать собственную судьбу. К счастью, препирательство наше получилось тихим и недолгим…

Вскоре старушенция наполнила свою сумку и устремилась к выходу. Я тут же пристроился в кильватер. Мы вернулись к метро, в очередной раз повернули налево, а метров через двадцать Паутова-старшая нырнула в парадную довольно невзрачного дома. Я проследовал мимо и устроился поодаль, на скамеечке.

На этот раз я успел выкурить всего лишь две сигареты: старушенция появилась на улице через сорок минут. Выглядела она слегка расстроенной. Я проводил ее до родного двора-колодца, отщипнул усы, спрятал в карман и быстренько вернулся к «Владимирской». Толкнул дверь, за которой побывала рыжая.

Звякнул колокольчик. Я оказался в небольшом тамбуре с тремя дверями (считая и ту, через которую вошел). Одна из двух других оказалась открытой, возле нее расположилось застекленное окошко с выкрашенной белилами полочкой. Над окошком висел бумажный лист с отпечатанной на принтере надписью «Меблированные комнаты г-жи Подрядчиковой. В наем».

– Желаете комнатку, молодой человек? – Из открытой двери на меня смотрела толстая клуша пенсионного возраста с коротко подстриженными седыми волосами. – Недорого. Двадцатка в сутки.

Видимо, это и была «г-жа Подрядчикова». Она так и лучилась счастьем – будто я был блудным сыном, вернувшимся наконец к родимым пенатам.

– Спасибо, – сказал я дружелюбно. – Комната мне не нужна. Мне нужна Альбина Паутова. Рыжая такая, с зелеными глазами. Поселилась у вас на днях.

Счастья на морщинистой физиономии «г-жи Подрядчиковой» поубавилось. Теперь я был не блудный сын, а надоедливый коммивояжер, пытающийся всучить бедной женщине тридцать пятую скороварку.

– Нет ее!

– Давно ушла?

– Еще утром. Как проснулась, так сразу и ушла!.. А вы, собственно, что за птица с допросом вместо яйца?

Я достал из кармана десятку:

– Такое яйцо подойдет?.. Будем считать, я снял у вас комнату на сегодняшний вечер.

Счастья у хозяйки не прибавилось, но десятку она взяла. Буркнула:

– Только чтобы после одиннадцати духу твоего здесь не было. У меня не публичный дом.

– Не будет, мамаша, ни слуху ни духу, – заверил я. – Мы управимся задолго до одиннадцати.

– Ладно, сгинь с глаз моих! Третий этаж, комната тридцать четыре. – Клуша уползла в свое логово.

Со спины она напомнила мне старинный комод, виденный как-то в римейке «Унесенных ветром».

Я проводил «г-жу Подрядчикову» признательным взглядом, резво взбежал по ступенькам и позвонил в комнату тридцать четыре.

Никакого ответа.

Я сделал еще четыре быстрых, вдогонку друг за другом звонка.

– Кто там? – послышался голосок. Глубокий, как… ну вы сами знаете.

– Санитарный инспектор Петров! – рявкнул я. – Соседи жалуются, что от вас к ним клопы ползут.

– Какие клопы? – от неожиданности она открыла. – Почему вы без хозяйки, инспектор?

А когда попыталась закрыть, я уже вставил в щель каблук. Преодолев хилое сопротивление, распахнул дверь пошире, пролез в комнату и только теперь дал ей возможность осуществить задуманное. Однако она все еще стояла, разинув рот, и управляться с замком мне пришлось самому. Наконец голосок вновь прорезался:

– Кто вы такой?

Я не ответил: я разглядывал ее.

Лицом она действительно походила на свою мать. Но телом это была девочка-подросток, безгрудая и узкозадая, таких мы в школе называли ruler – линейка. На ней был тренировочный костюм с эмблемой «Adidas», и от шеи и ниже она была очень похожа на мальчика. Но глаза принадлежали женщине, к тому же смертельно перепуганной. Хоть и пытающейся хорохориться…

– Если вы сделаете хотя бы шаг, я закричу! Здесь очень тонкие стенки, а соседи сейчас дома.

Я понял, что она так и поступит, и постарался не делать резких движений.

– Зачем кричать, дорогая? Клуша внизу думает, что я ваш любовник, вы думаете, что я киллер, а мне всего-навсего надо с вами поговорить.

Она прищурилась, пронзила взглядом мою физиономию:

– Да-да! Вы же пустой! Что вам надо? Кто вы такой? Санитарный инспектор из вас, как из меня уборщица!

Она знала себе цену, хотя до Милен Фармер ей было как воробью до лебедя. Но знала она и кое-что более важное. Вот это мне и предстояло из нее вытряхнуть.

Я достал удостоверение частного детектива, сунул под вздернутый носик. Некоторое время она рассматривала пластиковый прямоугольник, шевеля пухлыми губами, будто за недолгие прожитые годы напрочь разучилась читать.

– Я ищу доктора Виталия Марголина.

Пришла она в себя быстро: глаза засверкали непонятной мне гордостью, носик задрался к потолку, спина распрямилась.

– Я понятия не имею, где Марголин! – Голос ее однако дрожал. – Он внезапно ушел в четверг с этой… женщиной. Прямо с приема. А меня оставил выкручиваться перед пациентками.

– И вы решили выкрутиться тем, что внезапно попросились в отпуск.

– Неправда! – Она окончательно успокоилась. – Насчет отпуска я договорилась с Виталием Сергеевичем еще накануне. А заявление написала в четверг утром. Он просто не успел подписать.

Если она и вешала мне на уши лапшу, ущучить ее было нечем. И я зашел с другой стороны.

– Как имя женщины, с которой ушел доктор? Кто она такая?

– Не знаю.

– А вот тут вы лжете, милая! Она ведь дважды рожала в вашей клинике!

– Ну и что с того? – Зеленые глаза полыхнули гневом. – У нас редкий день не рожают! И мне всех надо помнить!

Я пристально вглядывался в ее лицо.

– Ну не помню я имени этой женщины. – Паутова прижала руки к груди. – А если бы даже и помнила, так не сказала. Для нас, работников клиники, главное – интересы наших пациенток.

– И ради этих интересов вам теперь приходится скрываться в этой дыре!

– С чего вы взяли! – Она фыркнула. – Я вовсе не скрываюсь. Это моя комната свиданий. При маме-то неудобно. – Она посмотрела на меня с вызовом.

А я пребывал в сомнениях. Мне вдруг очень захотелось ей поверить. Вряд ли подобная женщина, почти девушка, могла быть замешана в чем-то серьезном. Куда ей! Ее же соплей перебить можно! Да-а, но тогда получается, что я в тупике… Была, правда, крохотная зацепка – та пауза, которую Паутова сделала между словами «с этой» и «женщиной», но чтобы зацепиться, мне катастрофически не хватало информации. Оставалось отыгрывать назад.

– Ладно, – сказал я примирительно. Достал блокнот, черкнул на страничке несколько цифр, вырвал листок. – Если вдруг встретите доктора Марголина или он вам позвонит, брякните мне вот по этому телефончику. В любое время суток.

– Хорошо. – Она вновь прижала руки к груди. – Спасибо вам огромное!

– За что? – удивился я.

– За то, что не стали меня бить.

И такую подозревать в чем-то!..

Я фыркнул:

– У вас, моя милая, превратные сведения насчет морального облика наших доблестных частных детективов. Мы никогда не бьем свидетелей, если они не пытаются ударить нас.

Альбина Паутова вздохнула – не то с облегчением, не то сомневаясь в правдивости моих слов. А я вспомнил, что забыл осмотреться: все это время мы так и проговорили в прихожей.

– Могу я заглянуть к вам в комнату?

Зеленые глаза вновь вспыхнули, но она промолчала, лишь посторонилась, пропуская меня.

Комната была обычной меблирашкой. И конечно оказалась пуста. Как и санузел.

– Под кровать загляните! – насмешливо посоветовала Альбина. – И за портьеры обязательно! Вдруг именно там прячется доктор Марголин!

– Работа такая. – Я с готовностью выполнил ее указания. – Все, извините. – И направился к двери.

– Подождите, санинспектор!

Я обернулся.

Она достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку, прикурила и оценивающе посмотрела на меня:

– Вам ведь все равно на кого работать… Не могли бы вы мне помочь?

– Будет все равно лишь тогда, когда я завершу дело нынешнего клиента.

Мне вдруг чертовски захотелось ей помочь. Это было странное чувство: так, наверное, относится отец к своей взрослой дочери, столь родной, но, увы, столь же непутевой.

– Какая вам требуется помощь?

– Просто надо кое-что кое-откуда забрать…

– Что и откуда?

Она вновь задумалась. И отрицательно покачала головой:

– Нет, извините! Мне неудобно просить вас от этом.

Понятно, подумал я. Амурные дела… Находятся ведь и до «линеек» охотнички. Как правило это педофилы, у которых кишка тонка связываться с несовершеннолетними. А тут все в кайф – на ощупь почти ребенок, а уголовный кодекс на подобную связь плюет с высокой колокольни! Вот и получилось, что любовник снимал ее голой, а теперь разбежались, и она хочет забрать пленки и сидюшники. А может, даже пахнет шантажом… Мы с боссом за такие дела стараемся не браться. Грязи много – денег мало…

– Извините! – повторила она.

И я ушел. Будто сбросил со своих плеч неподъемный груз… Спустившись по лестнице, заглянул в берлогу комодообразной хозяйки.

– Моего духу уже нет, мамаша!

Клуша благосклонно кивнула.

– Простите, мамаша, – продолжал я. – Скажите, к Альбине, кроме меня, кто-нибудь приходил?

Клуша оторвала свой комод от стула, на котором восседала с видом царицы Клеопатры, подошла ко мне:

– Никто, милок. Не сомневайся, верная она тебе. У меня на это глаз – алмаз!

Я изобразил невероятное облегчение и вложил в старухину ладонь еще одну десятку.

– Если вдруг появятся, постарайтесь узнать, кто таков и чего ему надо.

– Господи, до чего же вы, мужчины, ревнивы! – Клуша спрятала деньги в стол. – Все выведаю, милок, не сомневайся. Приглянулся ты мне.

– Только Альбине о моей просьбе ни в коем случае не говорите. Незачем ей знать.

– Не скажу, милок, не скажу.

Все было на мази, и я отступил на заранее подготовленные позиции. Выйдя на улицу, закурил и немного посидел на знакомой скамеечке, слушая пение птиц и благосклонно поглядывая на спешащих мимо петербурженок. Потом вспомнил, что у меня во рту с утра крошки не было, и решил заглянуть на рынок, схрумкать хоть парочку бананов. Прошелся вдоль торговых рядов, прицениваясь. Пустой номер – цены везде одинаковы! Тоже мне рынок! Впрочем, это рынок по-русски, наверняка все мафией схвачено…

И тут ко мне вновь привязалась давешняя цыганка. Поскольку в работе был временный перерыв, шугать ее я не стал, отстегнул от щедрот пятерку.

– По ладони будешь или как?

– Нет, красавчик, я не обманщица. Вырви три волоска из своей шевелюры.

Я выщипнул несколько волос. Цыганка зажала их в кулак, подула на него, положила левую руку мне на сердце. Я сразу насторожился – в кармане под ее ладонью находились документы. Между тем цыганка закатила глаза и забормотала дежурный набор гадальных фраз:

– А ждет тебя, бриллиантовый, дорога в казенный дом, но беды не будет… А сохнет по тебе, яхонтовый, блондинка, тебе знакомая… А дети твои, алмазный, все живы, только один мальчоночка мертвенький…

Я фыркнул: видно, какая-то из моих подружек умудрилась залететь, и пришлось ей, бедной, сделать аборт.

Цыганка открыла глаза, убрала руку от моего кармана (документы остались на месте – я следил внимательно), добавила с улыбочкой:

– Позолоти ручку – дальше скажу!

Смеха ради я достал еще пятерку.

– А бояться тебе, изумрудный, надо девы рыжей и зеленоглазой…

И пока я, остолбенев, пялился на нее с открытым ртом, дочь вольного табора выхватила из моих пальцев пятерку и юркнула в толпу.

Я кинулся за нею, наверное, только через минуту, но куда там!.. Цыганок по рынку болталось полным-полно, все они были похожи друг на дружку и все претендовали на содержимое моего кошелька. Но той, первой, я так и не нашел. И о бананах забыл напрочь.

15

По дороге в отель, загорая в очередной пробке, я позвонил Инге, и мы договорились, что она привезет отмычки вечером.

– Буду ровно в восемь, – заверила она. – Как штык!

Ее жизнерадостный голосок подействовал успокаивающе, и проклятая цыганка на время покинула мои мысли. В конце концов, могло быть простое совпадение. Любого из нас ждет дорога в казенный дом (при благоприятных обстоятельствах в ЗАГС, при неблагоприятных в морг), по каждому из нас сохнет хоть одна блондинка и, разумеется, она нам знакома, а всякий мужчина, занимающийся онанизмом, губит своего ребенка…

Успокоившись, я узнал по справочной, где находится ближайший магазин для туристов, заехал туда и купил моток крепкой веревки, арлитовую кошку, способную выдержать нагрузку в сто пятьдесят килограммов, фонарик и спортивный костюм черного цвета без эмблем и надписей. Забросив все это в багажник, отправился в отель.

Был час пик, пробки возникали на каждом перекрестке, и добрался я туда только к половине седьмого. Поставил машину на стоянку, зашел в ресторан и перекусил, слегка, так, чтобы к ужину вновь нагулять аппетит. Потом вернулся к машине, забрал свое барахло и поднялся в номер. Принял душ, смыв с себя пыль уже пройденных сегодня дорог, и занялся систематизацией полученной информации. Через пять минут стало ясно, что материала для отчета нет. На чем я и успокоился. Пусть босс займется чтением книг – тем более что подобное времяпрепровождение ему всегда нравилось больше, чем расследования.

Без пяти восемь запищал телефон, и портье сообщил, что в гости к господину Метальникову пришла девушка по имени Инга. Я ответил в том смысле, что не мешало бы посмотреть, кто такая. Пусть явится пред мои светлые очи, и чем быстрее, тем лучше…

Инга явилась ровно в восемь. Как штык. Сегодня она надела желтое обтягивающее платье, так что даже вопросов не возникало, есть ли под ним нижнее белье. Вывалила на стол связку отмычек и сходу ринулась целоваться.

– Соскучилась, америкен бой, – призналась она, пока я переводил дух после жаркого поцелуя. – Привечают ли здесь бедных одиноких женщин?

– Привечают, привечают, – заверил я. – Но исключительно блондинок и только одетых в желтые платья.

– И много ли таких уже побывало? – Инга погрозила мне пальчиком.

– Одна, по крайней мере, сейчас передо мной. – Я вновь потянулся к ней. – А больше и не надо!

– Стоп, конь в малине! – Она легонько шлепнула ладонью по моим губам. – Сначала душ. С меня течет, как с крыши весной.

Она упорхнула в ванную. А я подсел к столу.

Воровской набор был классный, против него могли устоять разве что сейфы с двумя степенями защиты. Нет, интересная все-таки фирма у Пал Ваныча!.. И зачем такому человеку частный детектив из-за океана? Над этим вопросом не мешало бы и подумать…

Однако подумать мне не дали.

– А блондинкам без желтых платьев сюда можно?

Я обернулся.

Инга стояла на пороге ванной, завернутая в полотенце так, чтобы остались оголенными правая грудь и левое бедро. Набухший розовый сосок был словно наконечник стрелы Амура, нацеленной в меня.

Я подставил под него свою грудь, и мы рухнули на кровать. Через несколько секунд я был обласкан, раздет и предъявил Инге собственное оружие, походившее на стрелу Амура гораздо больше, чем Ингины прелести.

– Раньше, – прошептала Инга, – я удивлялась, как эта штука помещается внутри меня.

А теперь не удивляешься? – хотелось спросить мне, но это был вопрос не ко времени.

– Умещается, умещается… – Я раздвинул коленом шелковистые бедра. – Проверим, рашен гёл?

– Проверим, америкен бой!

И мы стали проверять. И проверяли до тех пор, пока Инга не взмолилась:

– Хватит, миленький, хватит. Мне уже больно, конь в малине!

Потом мы лежали бок-о-бок и молча курили, стряхивая пепел прямо на пол. В окно светило заходящее солнце. Где-то снаружи горланили птицы.

Спарились и разбежались, вспомнил я. Откуда это?..

Инга приподнялась на локте, потянулась через меня с окурком к пепельнице. Ее левая грудь нависла над моим лицом. Я не удержался и лизнул языком. Инга вздрогнула. Однако моя стрела пока отдыхала, и я оставил прелести в покое.

Инга вновь улеглась рядом, провела пальчиком по волосам у меня на груди и сказала:

– Хорошо-то как! Век бы тут валялась!

– И валяйся, – ответил я. – Сейчас я расскажу тебе подходящий анекдот. Потом ты расскажешь мне. А минут через двадцать я еще раз сгоняю своего коня в твою малину…

– Фу! – Инга расхохоталась. – Никогда не думала, что присказку можно использовать в подобном варианте!

– Можно, можно, – заверил я. – Мы будем ее использовать, пока ты не скажешь: «Хватит, миленький!»

– Хватит, миленький! – Она прижала к моим губам теплую ладонь. – На сегодня хватит, мне пора. – Она села, свесив ноги с кровати.

Я провел пальцем между ее лопаток, Инга опять вздрогнула. Кожа у нее была гладкая-гладкая. И упругая.

– А завтра?

– А завтра будет завтра. – Она вздохнула. – Если будет…

Все было сказано. Спарились и разбежались…

Инга удрала в ванную, а я прикрылся простыней и снова закурил. Думать ни о чем не хотелось, и я лежал, наблюдая, как сменяют друг друга минуты на часах, и прислушиваясь к шуму воды. Потом шум воды стих, и загудел фен. Потом замолчал и фен. Однако прошло еще пять минут, прежде чем Инга появилась из ванной. За эти пять минут она превратила размякшую от секса и душа любовницу с расхристанной прической в элегантную деловую женщину при исполнении служебных обязанностей. Не знаю уж, как можно выглядеть деловой в подобном платье, но она смотрелась именно так.

– Не обижайся, америкен бой! – Она чмокнула меня в лоб. – Мне надо бежать.

Я молча пожал плечами, и она деловито исчезла за дверью. Я был не столь деловит, и мне потребовалась еще одна сигарета и добрых четверть часа на то, чтобы изгнать из сердца обиду, разочарование и прочие чувства, менее всего свойственные частному детективу. Но я справился. В конце концов, Инга была просто шлюха, пусть рангом и повыше тех, что собираются сейчас в холле отеля под бдительным оком своих сутенеров. Начальство приказало сблизиться с гостем из-за океана, вот она и прыгнула в постельку. А сейчас помчалась докладывать, что гость попросил воровской набор и, значит, собрался вломиться в некую запертую дверь, и не стоит ли предпринять в связи с этим определенные организационные мероприятия по плану, скажем, «Б»?.. Может, конечно, я порю сейчас несусветную чушь! Может, она и в самом деле врюхалась по уши в симпатягу-американца, а сейчас поехала к ненавистному мужу, чтобы приготовить ему ужин, выслушать обиды на жизнь, а потом, уже ночью, раздвинуть ноги перед инструментом, который давно уже стал для нее не стрелой Амура, а осиновым колом, и который она должна принимать в свое лоно дважды в неделю – по вторникам и пятницам – да еще разыгрывать при этом страсть и наслаждение, с постылым смирением дожидаясь, пока супруг извергнет в нее мутную липкую струю, а потом, когда она захочет родить, заставит бежать на аборт к какому-нибудь доктору Марголину, потому что она русская женщина, а удел русской женщины – заботиться и терпеть!..

Я помотал головой. С чего это вас, сэр, так понесло?.. Ну хорошо, коли это меня так задевает, покончу с розысками доктора и увезу Ингу в Штаты. И пусть брошенный муж загоняет свой осиновый кол шлюхам с панели, и пусть они гладят его, мужа, по лысине! Но пока доктор не найден, и нужно помнить в первую очередь о деле.

Я принял душ, оделся и отправился в ресторан, пополнять запасы растраченной на любовь энергии.

16

В двадцать три ноль-ноль я был готов к выполнению пункта «три» полученных от босса инструкций. Кошка и веревка устроились в багажнике. Все остальное надежно упаковано в рюкзаке.

Я спустился вниз и отдал портье ключ.

– Не уезжать ли собрались на ночь глядя? – спросил он, кивая на рюкзак.

– Нет, – сказал я. – Пикник. Пригласили вот приятели. Шашлычки там у костерка, то, се… Вернусь завтра, если компания понравится. – И самым похабным образом подмигнул ему.

Он ответил мне той же монетой:

– Небось, на закуску-то к шашлычкам блондинка давешняя ожидается?

– Она, брат, она!

– От такой закусочки грех отказываться!

Я ушел, а он остался, обирать гостиничных шлюх и завидовать счастливчику-постояльцу.

Сев в машину, я первым делом отключил мобильник – больше меня ни для кого сегодня не было. Даже для босса. Даже, конь в малине, для Инги…

Улицы были много свободнее, чем днем, но я катил неторопливо, дожидаясь, пока улягутся спать ольгинские жители, и даже время от времени останавливался, чтобы покурить и подышать ночной прохладой. Все-таки натуральный воздух – даже на улицах мегаполиса – это вам не кондиционер. Что бы там ни говорили производители кондиционеров… А кроме того, я сочетал приятное с полезным, проверяя, нет ли хвоста.

Хвоста не было.

До места я добрался к часу. Медленно свернул в переулок, вдоль которого тянулась фосьмифутовая каменная ограда.

Уличные фонари не горели, но я не зря прогулялся здесь вчера, после того как швабра-заместительша Наташа выставила меня вон. В остальном же черная августовская ночь мне только на пользу. Было бы гораздо хуже, если бы доктор Марголин пожелал исчезнуть в июне – в это время, говорят, тут ночью светло, как днем.

Заглушив двигатель, я закурил и некоторое время выжидал, открыв дверцу и оглядываясь. По улице, с которой я свернул, прошло несколько машин, но в переулке светлее не стало ни на секунду. Конечно, не помешали бы инфракрасные очки-«змееглазы», но давать Инге такое поручение я не решился – тогда бы цель моего путешествия стала ясна и слепому.

Докурив сигарету, я пристроил под мышку кобуру со стерлингом и выбрался из машины, не забыв прихватить с собой и все остальное. Постоял, прислушиваясь. Где-то гремела музыка, и лаяли собаки, но все это происходило далеко. Потом по рельсам простучала электричка. Она тоже не могла мне помешать. Я перешел улицу, на ощупь пробрался сквозь кусты, на ощупь нашел нишу, в которой скрывалась дверь, пошарил справа от нее и нажал кнопку звонка – раз, второй, третий… Реакции не последовало. Я размотал веревку с кошкой, размахнулся и забросил зубастое чудовище на стену. Раздался едва слышный стук. Вот чем хорош арлит! Звон металлической кошки разбудил бы всю округу, а так – тишь… Потянул – сидит крепко. Я напялил рюкзак на плечи и через пять секунд был на стене. Далеко справа светились окна – там испытывали моральные и физические мучения несчастные роженицы, – но амбулаторное крыло, расположившееся прямо передо мной, было темно. Еще через три секунды я оказался по другую сторону стены. Постоял, прислушался.

Похоже, дерзкое проникновение на территорию клиники осталось со стороны хозяев незамеченным. Тогда я подобрался к секретному ходу с другой стороны – ноги почувствовали камень, – ощупал замок. Предположения оказались верными: Марголин поставил тут простую защелку, которую изнутри можно было открыть без ключа. А с улицы, надо полагать, ключ и не требовался – посетитель звонил, и ему открывали.

Каменная дорожка сама привела меня к двери в здание. Я зажег фонарик, зажал его зубами и принялся за тупое дело – подбор отмычки. Этот воровской инструмент также прекратили делать из металла, и шума было немного. Через пятнадцать минут упорство было вознаграждено – замок щелкнул. Предположения мои и тут оправдались: раз Марголин вынужден был удрать внезапно, он вряд ли имел возможность поставить дверь на сигнализацию. Впрочем, если бы завопила сирена или зазвонил звонок, я бы всегда успел удрать.

Проникнув в здание и убедившись, что вокруг нет окон, я добавил фонарику яркости.

Ага, вон там, за лесенкой в три ступеньки, еще одна дверь. И врезной замок – на страже.

С этой преградой я справился и вовсе за пять минут. Пригасил фонарик, открыл. Не знаю, был ли это кабинет Марголина или какое-либо другое помещение (впрочем, в каком другом помещении, кроме хозяйского кабинета, может быть тайный выход?), но компьютер на столе стоял. Я достал «проныру», подсоединил к параллельному порту и скачал с винчестера все пользовательские файлы.