Новый год на двоих

– Нет.

– Ты ее бросил?

– Нет.

– Она?

Наступила долгая пауза, после чего мне расхотелось раскапывать залежи чужих обид. Прикусив щеку, я придумывала, как исправить собственную ошибку. Стереть неприятный осадок от перепалки.

Открыла рот, чтобы извиниться, однако Морозов вдруг изменился в лице. Сжал руль до скрипа, а следом тихо сказал:

– Уходи от людей, которым ты не нужна, Сахарок. Научись отпускать, в будущем пригодится.

Сквозь тишину в салоне и временные петли до нас донесся звон хрустальной ромашки. Как разбивается хрупкое стекло, так разлетелось на осколки твое сердце, Рудольф. И вряд ли в мире существует мастер, способный собрать его заново.

Глава 8

– А он что сделал? Пояснил как-то насчет невесты?

Я зарядила кисточкой себе в глаз, когда услышала вопрос Ирки. Громко выругавшись, аккуратно вытащила салфетку для снятия макияжа и принялась за исправления последствий собственной криворукости.

Утренняя беседа с женских тем плавно перетекла ко вчерашней встрече с Рудольфом и последующим событиям.

– Ничего, – буркнула я. – Остаток пути мы говорили только о работе. Решили действовать честно. Вот, собираюсь на каток. Сегодня утром еле с кровати поднялась, дались мне эти коньки. Все равно на льду как корова.

Розовые пылинки исчезли, глаз перестал слезиться. Про себя я поблагодарила создателя водостойкой туши и механических каялов для прорисовки слизистой. В противном случае пошла бы на каток модной пандой.

Покосившись на экран смартфона, я приметила ухмылку на лице подруги.

– Захарова, где твоя женская чуткость? – протянула Сорокина.

Она с садистским наслаждением взмахнула ножом над разделочной доской.

Возникло ощущение, словно я со стороны наблюдаю за ведьмой из сказки про упавший домик и девочку. Обычно аккуратная прическа подруги сейчас представляла собой торчащие во все стороны русые пряди. На кончике курносого носа красовался тонкий слой муки, а правый уголок рта пугал кроваво-красным следом от сока.

Сама Ира истерично хихикала, тыкала кончиком ножа во что-то очень полезное и причитала:

– Нормальная баба как делает? Видит шикарного мужика, гладит по хоботу, проверяет на болезни. Ибо зачем тебе больной? Травками все не вылечишь, а медицина нынче дорогая.

Бам! Бам! Бам!

Я вздрогнула от серии ударов и осторожно поправила смартфон на полочке для лучшего обзора.

– Завлекаешь прелестями и… На! – снова грохот. – Все, клиент готов.

Ира стерла пот со лба, и в кадре мелькнул разделочный нож.

– Кстати, ты почему не на работе? – поинтересовалась я, пока Сорокина не вернулась к теме Рудольфа.

– Так Сережа простыл, – подруга пожала плечами. – Ночью температура поднялась, утром полкомнаты разнес от скуки. Теперь убирается. А в больнице пусть кто-то другой кобелям ЗППП лечит.

Казалось, Сергей чувствовал, когда о нем говорят. Минуты не прошло, послышался детский голосок:

– Мам, я иглушки ублал.

Цветочный орнамент обоев позади подруги сменился крышкой стола, потом двумя стульями и наконец – Сереженькой Сорокиным.

Ира повернула экран смартфона к сыну, как его зрачки расширились и почти скрыли карамельную радужку глаз. Пальчики одернули майку, которая на фоне оливковой кожи показалась мне кипенно-белой.

– Мама! – от возмущения Сережа поперхнулся воздухом и обратился ко мне: – Тетя Леля, счас плиду. Никуда не ходите.

Не успела я ответить, как юный джентльмен вылетел из кухни скоростью ветра.

– Ишь какой, – удивилась я. – В школе будет девочкам руку подавать.

– Вчера про деньги заплел, – хохотнула негромко Ира, чтобы сын не услышал. – Сказал: «Мама, будешь моей соделжанкой. Буду тебя соделжать».

Я поморщилась и сдвинула брови. Пока подруга болтала, взяла отброшенную палетку теней и вернулась к макияжу.

– Откуда он понабрался подобных слов?

– Угадай, – неожиданно в голосе Ирки проскользнула материнская ярость. – Безмозглые кретины свой чан с дерьмом носят на плечах без крышки. Вышли недавно на прогулку, один возьми и заори на весь двор про чернильницу-содержанку и налоги.

– Ты плюнула ему ядом в рожу?

– Естественно, – Ира выпятила внушительный бюст. – Но мы говорили о Рудике и вашем совместном времяпрепровождении. Кайся в грехах. Твоя мама, кстати, телефон оборвала вчера.

Недовольно цыкнув, я докрасила второй глаз.

– Мне они с тетей Таей тоже звонили. Все выспрашивали про Морозова, пришлось откреститься интрижкой, – буркнула я.

– Бедный Назарчик, поди, стартанул от горя и приземлился в кровать другой бабы.

Сквозь неплотно запертую дверь душевой долетел глухой стук. Взгляд упал на время: начало девятого. Мелькнула мысль о горничной, которая принесла завтрак в номер. Бросив в кучу косметику, я быстро схватила смартфон.

– Что там? Доставка мужика? – спросила Ира.

– О чем ты думаешь? Просто завтрак, – я с улыбкой распахнула дверь. Да так и застыла.

В номер проник терпкий аромат вишни, потому что на пороге от нетерпения подпрыгивал Рудольф.

Такой счастливый, он весь излучал покой и небывалое радушие. В голову закралось подозрение о биполярном расстройстве. Морозов выглядел так, словно вчерашнего разговора не было вовсе.

Никаких морщинок на лбу от раздражения, шипения сквозь зубы…

– Такси «Рождественские колокольчики» прямо к вашему стойлу, – он шутливо поклонился. – Сахарку не найдется?

Поскольку руку со смартфоном я держала на весу, Ира тоже заметила Рудольфа. Хоть и не всего, но ей этого оказалось достаточно. Промолчать она, конечно, не смогла.

– О, я угадала, – прокомментировала громко. – Женщина, помни: схватила хобот, потом…

Рудольф втянул голову в плечи, а в глубинах зеленых озер заплескался ужас. Сглотнув, он отшатнулся, попутно запахнув пальто, и прижался к противоположной стеночке.

– И возьми справку об отсутствии венерических заболеваний! Я по блату лечить не буду.

Вид у Рудольфика стал такой, будто Ира предложила ему прямо сейчас пройти анализы на сифилис и ВИЧ. Не отходя от кассы, так сказать.

В голове сразу заработали мыслительные механизмы: вдруг он болен и не сознается? Мало ли, где олень пасся до меня. Морозова могли снять другие девицы с чемоданами, пока я страдала по прошлой жизни в скоростном поезде «Санкт-Петербург – Москва».

Сохатый – зверь такой. Стрелять надо в упор, целясь строго между рогов, чтобы копыта сделать не успел.

– Зачем в меня стрелять? – поинтересовался Рудольф, пока я разгоняла чересчур разгулявшуюся фантазию. Да еще умудрилась озвучить ее вслух.

Я, лес, ружье, тушка оленя у ног…

– Мать, твои наклонности меня пугают, – раздался в тишине голос Ирочки.

Привычным жестом я поднесла смартфон к уху, забыв про видеосвязь, и ляпнула:

– Потом созвонимся, – и отключилась, услышав напоследок:

– Предохраняйтесь, котятки!

Глаза от закатывания чуть не увидели обратную сторону затылка. Жаль, проблема никуда не испарилась. Наоборот, терпеливо ждала действий.

Сам Рудольф, конечно, уже не жался к стенке, но косился с некоторой опаской. Он осторожно обошел и пристроился неподалеку. Да так, чтобы в случае чего броситься к лифту в конце коридора или к пожарной лестнице. Уж как пойдет.

– Ну и чего ты приперся ни свет ни заря? – спросила я наконец, когда отмерла. Надоело изображать статую, чувствуя, как вместе с убегающими минутами росло напряжение.

Тогда в машине было неуютно, словно кто-то оставил меня в неблагоприятной для жизни среде. Почти то же самое, что ступить с раскаленного песочка в Дубае на обжигающий снег Антарктики.

Наша беседа не клеилась, попытки шутить превращались в неловкие паузы. Помимо всего прочего, Рудольф все сводил к работе: встречи с Иваном Петровичем, план на праздники, стратегия успешного покорения Эвереста под названием «Контракт года». Мы договорились друг другу не мешать, но каждый сделал пометку в подкорке. Никто не собирался уступать конкуренту, в ход шли любые инструменты для победы. Кроме, разумеется, откровенной подлости.

«Мы профессионалы. Ничто не повлияет на отношения между нами, если придерживаться правил. И нарушать их в рамках дозволенного», – сказал Рудольф на прощание, и я согласилась.

Тогда какого Деда Мороза он здесь делал?

– Вообще-то, если не помнишь, мы в столице, – от сарказма в словах Рудольфа я поморщилась и повела плечами. – Здесь пробки день и ночь, а до Красной площади еще добраться надо. И машину пристроить.

Я дернула пояс гостиничного халата в желании обмотать вокруг шеи оленя.

– Да? – пришлось буквально бить себя по рукам. – Ой, не знала. Мы же, петербуржцы, в своей деревне городского типа не в курсе ваших реалий. Живут темные люди и бед не ведают: утром корове на дойке читают стихи Пушкина, вечером кормят чушек под Достоевского.

– Ха-ха-ха, – Рудольф сдвинул брови и прошелся по мне придирчивым взглядом. – Ты собираться будешь? Или наши перепалки доставляют тебе удовольствие? Так давай покажу другой способ, более действенный…

Морозов потянулся к узелку на поясе, однако после шлепка сразу отдернул руки. Он заскулил, запыхтел от недовольства; я же спокойно развернулась и зашагала обратно в номер. Поманила Рудольфа пальцем, а про себя порадовалась, что не бросила лифчик на спинке кровати.

Джинсы, колготки и свитер ждали на стуле. Я ловко подхватила вещи, пока олень копошился у шкафа и закрывал дверь.

Правильно, нечего другим постояльцам устраивать бесплатные концерты.

– Жди, у меня губы не накрашены, – заявила я безапелляционно.

– Ой, можно я с тобой пойду? Мне одному страшно, – судя по тону к Рудольфу вернулось игривое настроение.

Схватившись за дверную ручку, я попыталась скрыться в душевой. Разбежалась. Морозов просунул ногу в щель, после чего всеми габаритами втиснулся в крохотное помещение.

А я и забыла, насколько он высокий и широкоплечий. Из-за этого комната сузилась до размера спичечного коробка. Стены напирали, я почувствовала себя героиней сказки Кэрролла. Только не помнила, когда попробовала волшебный эликсир уменьшения.

– Морозов, пошел вон, – запыхтела я, будучи прижатой к раковине оленьей тушей.

И не сбежать. Нас разделяла стопка вещей в руке, а позади меня висело зеркало и валялась разбросанная косметика. Не в душевую кабину же лезть, ей-богу!

Пальцы нащупали тюбик. Правда, воспользоваться им в качестве средства обороны не получилось. Рудольф заметил движение и ловко перехватил мое запястье с занесенной баночкой. Тяжелой, кстати. При удачном стечении обстоятельств я бы поставила мерзавцу гематому.

– Забавные вы, женщины, – сказал Морозов. Мои попытки выбраться он проигнорировал, прижался плотнее и заглянул мне за плечо. – Столько ненужного хлама, лишь бы привлечь мужчину.

– Мы красимся для себя, – зашипела я. – Это вы с утра встали, чубчик прилизали и пошли. А нам нужна эстетика.

– И для Назара не красилась? – внезапно спросил Рудольф.

У меня дар речи пропал после столь неожиданного выпада. Несколько минут я стояла, хватая ртом воздух, не в силах что-либо произнести. Даже достойного ответа не нашлось, все какие-то оправдания.

Эдакие трепыхания рыбки на льду. Сколько ни бейся, все равно блюдом станешь.

– При чем здесь мой муж? – выдавила я немного заторможено. Голову задрала повыше, чтобы видеть выражение лица Морозова.

Удивительное дело, оно совсем не лучилось добродушием. Прямо как вчера. Один в один озлобленный на мир олень в салоне автомобиля.

– Бывший, – поправил Рудольф чуть надменно и поставил руки на бортик раковины по обеим сторонам от меня. – Неприятная тема, которая всегда актуальна.

Я прищурилась.

– Ответка с опозданием прилетела? Или биполярочка скачет? – раздражённо пихнула я Морозова в грудь. – Ты бы к специалисту сходил, перепады настроения опасны для психики.

– Тебе можно мозги выносить, а я сразу к чокнутым причислен?

Появилось ощущение, что мы – два иностранца. У каждого беда с пониманием другого. Я говорю одно, Рудольф слышит прямо противоположное и наоборот. Такими темпами мы не решим разногласия, а усугубим случайно образовавшийся конфликт. Не только рабочих интересов, но и личных.

– Что случилось, Морозов? – я уронила вещи и сжала переносицу. – Вряд ли ты пришел сюда для ссор. И сомневаюсь, что шутки моей подруги спровоцировали в тебе обиженного мачо.

Ну давай, олень, объяснись.

Я уставилась на притихшего Рудольфа. А он громко и тяжело вздохнул.

– Меньше двух суток прошло, как я потерял целомудрие и честь после встречи с тобой, – трагичным тоном протянул Морозов с едва уловимым шлейфом грусти. – Ты страшная женщина, Сахарочек. У меня образовалась зависимость.

– Мечтаешь исправить во мне замашки тирана чистотой любви? – меня затрясло от смеха. – Ничего, через сутки начнешь подбирать свадебный костюм и составлять списки имен для первенца.

– Сначала кольцо, потом дети.

– Меркантильный какой, а как же большая и светлая?

– Учти, меня кормить исключительно овощами с эко-ферм. Элитному оленю полагается еда класса люкс.

Наше дыхание перемешалось, поскольку Рудольф наклонился слишком близко. В поясницу врезался бортик, но я проигнорировала боль. Прогнулась и провела ладонями по шерсти пальто, добралась до ворота. Взгляд уловил знакомую мордочку красноносого оленя в распахнутых полах.

– Обожаю этот свитер, – улыбнулась я у самых губ Морозова. – Носи почаще.

– У меня еще синенький есть, – похвастался Рудольф.

– Олень в оленях.

Поцелуя не случилось, поскольку по номеру разлетелся перезвон будильник. Мы застыли в миллиметре друг от друга, затем я первая отпустила Морозова.

– Профессионалы, – напомнил Рудольф, бочком подбираясь к выходу. – Взрослые люди.

– Ответственные, – брякнула я.

– Ладно, поторопись, – Морозов нервно взлохматил волосы. – Нам надо заехать за Иваном Петровичем. Вдруг он сегодня подпишет со мной договор?

Весь розовый туман растворился в буднях реальности.

– Игрушку он тебе в утешение подпишет, – огрызнулась я и резко выпрямилась. – Мой дед, и контракт тоже мой!

– Проигравший драит окна и трет пыль в офисе победителя, – крикнул Рудольф, оказавшись за дверью.

– Готовь пипидастр, сохатый. В платье горничной ты будешь неотразим.

Глава 9

В глазах рябило от буйства красок и разноцветных гирлянд, что украшали каток универмага. Огороженный со всех сторон, он имел несколько входов, место для проката оборудования, кассы, туалеты, различные кафе быстрого питания. У главного здания стояла украшенная к Новому году елка, подле которой разгуливали уставшие после катания гости столицы. А любители селфи крутились рядом в надежде запечатлеть и купола собора, и Кремль, и величие хвойной красавицы.

Именно туристы, блогеры и начинающие любители сейчас создавали толкучку на входе. Часть уткнулась в телефоны, другие вертели головами и искали лучший кадр. Родители прижимали к себе нетерпеливых детей, шумно восторгающихся плюшевым динозавром или Дедом Морозом. Отдельные ребята рвались к ограждениям, когда очередной аниматор в образе мультяшного героя проезжал мимо.

Мне бы хватило двух фотографий у фигурки с медведем из мультика на постаменте и еще одной в санях с оленями. Для этого посещать каток не требовалось, достаточно побродить между рядами мини-кафе. Я бы выпила чаю или горячего шоколада, полюбовалась игрой снежинок, медленно оседавших на плечах счастливых взрослых. Потом бы съела бургер, похрустела картошечкой и, может быть, заглянула в торговые ряды, чтобы прикупить родным подарков.

Эх, судьба несправедлива. Я мысленно прокляла Рудольфа с его инициативами.

– Ох, я так давно не посещал каток. Знаете, в мое время здесь было скромнее, – вздохнул Иван Петрович. – Мы с Мариночкой и дочкой часто приходили сюда полюбоваться расцветающим к празднику городом.

Сам Штерн от посещения катка отказался, сославшись на возраст и больную спину. Никто не поверил, но от замечания нас удержало правило хорошего менеджера: с клиентом не спорят, а договариваются. Потому на каток отправились мы с Рудольфом, Иван Петрович предпочел понаблюдать за нами из зоны отдыха. Поддерживать, так сказать, душой и сердцем.

– Иван Петрович, – позвала я задумавшегося мастера, – давайте после катка посидим в уютном месте и обсудим детали договора?

– Конечно, милая, – улыбнулся Штерн так, что у меня закрались подозрения. Сбежит под шумок, чтобы не доставали со сделкой.

В машине Иван Петрович всю дорогу болтал о хрустале, влиянии количества граней на блеск, странных заказов клиентов. Чем больше мастер открывался, тем сильнее приходило понимание, что нас конкретно водят за нос. Отказаться бы, однако звонок начальника отдела и мизерный шанс на победу остановили. Да и приключение в столице мне нравилось.

Ну кроме катка.

– Не напирай, – горячее дыхание Рудольфа обожгло ухо. Сам он давно топтался у скамейки в ожидании, пока я соизволю завязать шнурки на коньках.

В просторной раздевалке помимо нас сидели два молодых человека, и я зависла, разглядывая их. Ничего необычного. Симпатичные парни готовились выйти на лед, чтобы хорошенько порезвиться под задорную музыку. Вот они точно не боялись попасть потом в травмпункт.

– Гляди, страховочные игрушки. Взять? Они, правда, для деток, но… – Рудольф сунул мне под нос экран, где на фотографии укутанный по шею малыш держался за ручки уродливого пингвина-помощника.

Я подняла ногу, обутую в конек, и злобно прищурилась.

– Только упади, сразу проедусь по твоим пальцам, – прошипела я.

– Ты очаровательна в гневе, Сахарочек, – беззаботно рассмеялся Морозов.

– Вы такая милая пара, – от слов Ивана Петровича меня перекосило. – Ах, нет ничего прекраснее любви…

Передернув плечами, я выдавила из себя улыбку.

– Так тебе нести пингвина? Есть пандочки, – насмешливо спросил Рудольф. Фразу про любовь он благополучно пропустил мимо ушей. – Арендую за триста рублей.

– Мозги себе арендуй, – бросила я недовольно, поднялась и повернулась к Штерну. – Иван Петрович, далеко не уходите. После катка пойдем пить чай.

– Конечно, Аленушка, – закивал мастер и подмигнул Рудольфу. – Строгая она.

– Здравия желаю, товарищ генерал Сахарок!

Я покосилась на Морозова, как на последнего идиота, когда он отдал честь. Позади раздались короткие смешки тех парней, Штерн покачал головой. И хоть на каток по-прежнему не слишком хотелось, недовольство растворилось в малахитовых искрах. Жизни и энергии в Рудольфе было так много, что окружающие невольно заряжались от него весельем.

Плохо, очень плохо. Такие мужчины опаснее всех прочих. Влюбиться в них легко – отпускать непросто. Женщина, какой бы умной она не себя ни считала, легко поддавалась обаянию таких Рудольфов. И я исключением не стала.

Судорожно вздохнув, я задрала повыше подбородок и загнала подальше желание прикоснуться к лицу Морозова.

Сотру поцелуем улыбку позже, посещение катка строго регламентировалось по часам.

– Вольно, рядовой олень, – хмыкнула я.

Повернулась к выходу, но в последнюю секунду Рудольф переплел наши пальцы.

– Чтобы не потерялась, – заявил он, потянув меня за собой.

– Лучше о сделке думай, сохатый, не строй глазки.

– Как не строить, Сахарочек? Ты же будешь там самой красивой…

Сердце гулко забилось о ребра, кровь зашумела в ушах. Но едва мы прошли турникет, Морозов резко повернулся, отпустил меня и оскалился.

– Пингвинихой на льдине! – он с хохотом откатился подальше.

Все-таки перееду его при случае. Минус два пальца – и сразу станет шелковым!

Едва я ступила на лед, сразу узнала знакомое чувство. То самое, которое испытывает каждый человек, когда теряет контроль над ситуацией. Неустойчивое положение из-за отсутствия навыков катания было именно таким.

Меня лишили равновесия в буквальном смысле слова. Скольжение выходило рваным, я выставила перед собой руки в надежде найти опору. Взгляд метнулся к ограждению: всего несколько метров. Если сильно не торопиться, добралась бы за минуту и прижалась к нарисованному волку из мультика.

Промелькнула мысль, что лучше бы я взяла игрушку.

– Помочь?

– Сгинь, – бросила я, осторожно двигаясь в сторону спасительной стеночки.

Шажочек, потом еще шажочек.

Рудольф объехал меня по кругу, как заправский олимпийский чемпион. Для показухи он задвинул одну ногу за другую и насмешливо поклонился воображаемым зрителям. Мимо проносились детки, парочки.

Группа девушек заливисто расхохотались. Они издали наблюдали за моими попытками кататься, но больше их, конечно, интересовал Морозов. Каждая из красавиц, одна другой краше, старательно привлекали внимание оленя: изгибались, крутились, демонстрировали танцевальные пируэты на зеркальной поверхности льда.

Ретивой брюнетке с куриной жопкой вместо губ я пожелала сломать ногу. В двух местах.

– И все-таки дай руку, – любезно протянул мне копытце Морозов.

Сам он лучился довольством, на щеках играл здоровый румянец, глаза сияли. Шапку Рудольф благополучно «забыл» в раздевалке, тем самым добавив к своей харизме еще плюс десять баллов. Гад понимал, что нордические блондины с глазами цвета малахита и ростом метр девяносто на дорогах России никогда не валялись.

Красивый мужик и в Африке красивый. Конечно, понятие прекрасного у всех разнилось, но сладкоголосые херувимчики с ресницами-опахалами из моды никогда не выходили. И чем они нахальнее, тем больше собирали оваций.

– Мужчина, вы нам не поможете? – закудахтала со стороны группа фанаток Рудольфа.

– Слыхал? Тебя поклонницы ждут, – я кивнула на девушек и сделала очередной шажок.

Через три метра я буду спасена. Всего ничего.

Мимо на скорости реактивного самолета пролетел какой-то чудак на букву «м» и чуть не сбил меня с ног. Лезвия заскользили, сила притяжения потянула к земле. Я приготовилась к болезненному удару, но в последний момент на помощь пришел все тот же Морозов.

– Не понимаю, как девушка из Питера может так отвратительно кататься, – протянул он и незаметно оттащил мое дрожащее тело подальше от благословенного бортика.

Дважды гад, чтоб тебя губастая от восторга заклевала.

– Лучше подумай, как нам уговорить Ивана Петровича на сделку, – процедила я, поправив сбившуюся шапку. – И куда ты меня тащишь?

– Учить кататься на коньках, – самодовольно заявил Рудольф, ведя меня на буксире в середину катка.

– Давай лучше пофотографируемся у мультяшек и пойдем пить чай, а? – с тоской вздохнула я, понимая, что от идиотской идеи придется отбиваться силой.

Кровожадные мысли об отрезанных пальцах оставила на потом. Сейчас бы самой не угодить под чьи-нибудь лезвия, на льду сегодня куча народу. Все на коньках – потенциальная угроза моему здоровью. Вот тот детина с плечами шире лавки легко меня сломает, если врежется. А дети вообще не смотрели, куда ехали.

– Я думал в культурной столице страны коньки – одно из главных развлечений, – склонил голову к плечу Рудольф. – Нева, все дела. Прудики, прогулки под Луной, аристократические замашки.

– Нет, по утрам мы пьем кофе в Эрмитаже. В обед обсуждаем разницу в творчестве Моне и Мане, а вечером на террасах вздыхаем с томиком рассказов Пушкина о прекрасных буднях барышень девятнадцатого века.

Как и следовало ожидать, Морозов расхохотался.

– Ты просто чудо, Сахарочек, – произнес он, и я сдвинула брови.

– Чудо, какая дурочка? – съязвила в ответ, на что получила теплую улыбку.

– Не ищи в моих словах скрытый смысл. Мне нравится тебя дразнить, но оскорблять – увольте. Я подобной ерундой не занимаюсь.

– И бывших грязью не поливаешь? – я пытливо заглянула ему в лицо, заметив, как быстро улетучилось хорошее настроение.

Опять обидела. Рудольф отъехал на два шага и сунул руки в карманы пальто.

– Человек, оскорбляющий женщину после расставания, не достоин звания мужчины, – ледяным тоном отчеканил Морозов. – Какой бы она ни была, ты сам ее выбирал.

– В глазах рябит от блеска твоих лат, – вздохнула я. – Право не знаю, ты либо очень воспитанный конь, либо принц.

– Теперь воспитание считается дурным тоном?

– Видишь ли, сохатый…

Закончить не вышло, на меня сзади налетела чья-то туша. Каток качнулся, Рудольф вскрикнул, бросился ко мне, но не успел. За секунду до падения кто-то сжал меня в стальных объятиях и окатил горьковатым ароматом туалетной воды.

Повернув голову, я встретилась с черными глазами незнакомца, на губах которого заиграла белозубая улыбка.

– Мама мия, какая богиня встретила меня по пути в Рай!

Классика жанра: два мужика, я и неловкая ситуация, когда почти села на вертикальный шпагат.

Глава 10

Едва я посмотрела на мужчину, как сразу узнала его.

Улыбку из рекламы зубной пасты и смоляные волосы, зачесанные назад и укороченные по бокам, нельзя не вспомнить. Лучшая подруга тыкала в фотографию пальцем со словами: «Знакомься, Лелик, сие переходящее сомбреро – наш гуляющий папаша!».