Лина Кирилловых

Из задверья в задверье так много одинаковых лиц. А лицо врага почему-то совсем идентично собственному, никогда не любимому отражению в зеркале. Плохо быть человеком-свойством — даже не знаешь, как на это всё реагировать. Но, возможно, научишься.

Ревнуют, лгут, спасают, защищают, любят. Притворяются кем-то или вовсе не знают себя. Так делают люди — не только настоящие. И это нормально.

Мутные, грязные, даже разбитые — они отражают всё с крайне безжалостной точностью. Главное, не перепутать, где своё лицо, а где — чужое.

В нём обитали мифические существа. А вокруг жили люди — не особо внимательные или же не особо достойные посвящения в эту тайну.

Странное население этого мира не знает, как полагается покоряться экспансии. Да и понимает ли, что такое эта экспансия вообще?

Однажды в Веркин подъезд переезжает новая соседка. Она работает официанткой в баре, но на деле является кем-то или чем-то пугающим.

За деревней и богатым поместьем, за зелёными лугами и лесом, за обыденным, привычным и незыблемым находится чужое для мира — железный путь явления.

Самые верные и преданные друзья не обязательно должны уметь разговаривать. Быть похожими на человека. Или даже быть живыми.

Всегда была скамейка, теряющая чешуйки краски, а иногда — теряющая рейки, и в этом случае скамейку ремонтировали. Кофта крупной вязки и выпуклые очки. Кажется, люди привыкли. Некоторые здоровались. Некоторые шептались: «Приподъездный сфинкс».

Ей это не нужно. И они не нужны, совершенно. — Ступайте прочь. Я здесь одна живу. — И никого не любишь? — спросил старший приблудыш. — Нет.

Прозрачным таинством оставались минуты, сплетённые в паутинную ниточку, волшебное время бездействия, мгновения, как будто кончиком пальца придерживающие некий полог, готовый вновь спрятать сказку.

Солнце светит — кажется, что страх не существует. И теней шевелящихся нет. И костлявых, тянущихся чьих-то рук. И приснившейся недоброй бабушкиной сказки.