– Мы очень упрямые. Когда родился папа, священник долго отказывался его крестить… Дескать, Олег – не православное имя. Так дедушка сумел его убедить, хотя и поскандалить пришлось изрядно.

Я присвистнул. Да уж, занятные подробности. Хотя мне почему-то всегда казалось, что Олег – имя более чем достойное занесения в православные святцы.

Как только поезд тронулся, в дверь постучали.

– Заходите, – разрешил я.

Появился проводник с двумя стаканами в металлических подстаканниках.

– Как и просили – чаёк. Сейчас и сахарку изладим. Да, – спохватился он после того, как поставил чай перед нами, – документики приготовьте заранее.

– А что такое? – удивился я.

– Да ГПУ по поезду с проверкой документов идёт. Говорят, ищут кого-то.

Глава 6

Да уж… а я только-только расслабился, подумал, что всё позади.

Само собой, проверка документов могла быть вызвана тысячей причин, к которым я не причастен никаким боком. Но что если чекисты ищут именно меня по поручению Кравченко? Каким-то образом узнали, что Быстров поехал в Питер и решили снять с поезда…

Взять ту же Степановну – я ведь не инструктировал её перед поездкой, вполне могла сказать товарищам из органов, куда мы направились с сестрой. Поездов в Петроград немного, вполне логично предположить, что я еду именно на этом.

Такие вещи вычисляются на раз-два и особого склада ума тут не нужно. Смущает, конечно, оперативность – я думал, что раскачиваться будут не день и не два, но на всякий пожарный необходимо в расчётах исходить из самого худшего.

Допустим, маховик чекистской машины запущен исключительно ради моей скромной персоны, и чекисты сейчас обходят вагоны с моей фотокарточкой (хотя это сомнительно) или просто ищут по конкретному ФИО Быстрова Георгия Олеговича (а это наиболее вероятно). Хуже всего, что неизвестно, какие инструкции даны гэпэушникам на мой счёт. Ладно, если просто задержать для последующей передачи. Это ещё ничего, Смушко в обиду не даст. Но есть и другие соображения: вдруг с подачи товарища Кравченко я объявлен лютой контрой, которую проще пристрелить на месте, чем взять живьём? Я бы такое не исключал. Кравченко – та ещё гнида, он отмажется при любом раскладе. Дескать, что-то недопоняли товарищи, перестраховались.

Не хочется думать о плохом, а придётся.

Итак, прикинем варианты моих действий на тот случай, если я – это тот, кто нужен парням из ГПУ. Что тогда?

Да, по сути, ничего толком, никакого пространства для манёвра. Ну не буду же я отстреливаться или брать заложников: мне ведь тут же лоб зелёнкой намажут. И Катя заодно пострадает, с ней точно не станут церемониться – запишут в сообщники и всех делов, тем более родная сестра, при любом следствии сойдётся.

Бежать? Пассажирский поезд – это, конечно, не подводная лодка, выбраться с него можно, но опять же – Катя… Я-то на ходу из вагона выпрыгну, дури и здоровья хватит, однако насчёт сестры не уверен. Если она разобьётся, я себе этого не прощу.

Если чекисты действуют грамотно, а в этом нельзя сомневаться – состав шерстят сразу с двух сторон: с головы и хвоста. Тут хоть забегайся из одного вагона в другой, как делают «зайцы» на электричках. Больше вероятности, что попадёшься или вызовешь лишние подозрения.

Катя заметила, что я как-то напрягся.

– Жора, ты как?

– Всё нормально, – максимально беззаботно ответил я. – Это профессиональное: вдруг что-то стряслось и надо помочь коллегам.

Катя успокоенно кивнула.

Была не была, решился я. Независимо от цели чекистов, буду изображать хорошую мину при плохой игре.

Дверь распахнулась. Вошли сразу двое в потёртых и скрипучих кожанках. Разом запахло махоркой и потом.

– Проверка документов. Предъявите ваши бумаги и удостоверения личности.

Взгляды чекистов были направлены в первую очередь на меня, то есть если кого-то разыскивают, то – мужчину.

Я показал удостоверение.

– Значит, работаете в губернском уголовном розыске, товарищ Быстров, – прочитал удостоверение старший. – Как поживает ваш начальник, товарищ Гейнц?

Что это – неуклюжая проверка? Отвечу, что знать не знаю никакого Гейнца, а начальником губрозыска является товарищ Смушко… так проблема в том, что я понятия не имею, как давно тот работает на этой должности. Может, раньше действительно был этот самый Гейнц, а чекистам покажется подозрительным, что я о нём не в курсе. И на то, что новичок – не сослаться.

Как назло, память Быстрова категорически отказывалась включаться и помогать новому реципиенту.

А ладно, извернёмся! Что-нибудь наплету…

– Вы, товарищи, наверное что-то перепутали – у нас начальником губрозыска является товарищ Смушко, – с деланным удивлением произнёс я.

– Виноват, напутал, – улыбнулся чекист.

На документы Кати они особого внимания не обратили. Похоже, тот факт, что я работаю в губрозыске, их успокоил. И на фамилию они не среагировали… То бишь зря паниковал, я им не нужен.

– Если это не секрет, я могу узнать, кого вы разыскиваете? – спросил я.

Чекисты переглянулись, но потом видимо решили, что пусть я и прохожу по иному ведомству, но всё равно – свой.

– Сбежал опасный преступник Фёдор Капустин по кличке Капуста. Его конвоировали в домзак, по пути родственница передала ему буханку хлеба – внутри оказался «Кольт». В общем, он перестрелял конвойных и ударился в бега. По нашим сведениям, хочет податься в Петроград, у него там друзья.

– Понял. Фотография или описание внешности Капустина у вас есть?

– Карточки нет, – вздохнул старший. – Только словесный портрет: высокий, сутулый, худой, волосы коротко стриженные – ёжиком. Сбежал буквально вчера, так что причёска не наросла. Из особых примет – заячья губа. Если увидите, лучше в одиночку не брать – он тип опасный и крови на нём много, убивает не раздумывая.

– Спасибо за предупреждение, товарищи, – поблагодарил я.

– Хорошего вам пути! – Чекисты вышли из купе, затворив за собой дверь.

– Ужас какой! – сказала Катя.

– Ты чего? – удивился я.

– Да как подумала, что этот душегуб может ехать в одном вагоне с нами – аж вздрогнула! Как только таких гадов земля на себе носит! – воскликнула она.

– Так для того мы и нужны, чтобы не носила, – усмехнулся я. – Но ты не переживай, доберётся ГПУ до этого бандита.

Бах! Бах! Бах! Три коротких выстрела заставили меня подскочить с места и схватиться за револьвер. Кто-то истошно завопил – кажется, кричала какая-то женщина. И снова – бах! Крик перешёл в вой и прекратился.

Я схватился за револьвер, кинулся к двери.

– Жора! – Катя побледнела словно мел. – Ты куда?! Не вздумай! Я тебя не пущу.

Она схватилась за меня и потянула к себе с такой силой, что я едва не упал.

– Прости, сестрёнка! – Я с трудом вырвался из её рук. – Так надо…

– Жора!

Не дослушав, что она ещё хотела мне сказать, я распахнул дверь и выглянул в коридор. В отдалении лежали два тела – судя по кожанкам, те самые чекисты. Чуть поодаль раскинулась женщина, кажется, мёртвая – случайная свидетельница перестрелки.

Катя как в воду глядела – через пару купе от нас находился злодей. Тот ли самый Фёдор Капуста или кто-то другой, которого разоблачила устроенная ГПУ проверка документов, но действовал гадёныш решительно: уложил сразу трёх человек.

Впереди хлопнула дверь, ведущая в тамбур. Вряд ли это пассажиры, наверняка уходит бандит.

А у него только один путь отхода – один из тех вариантов, что прикидывал я: прыжок с поезда на насыпь. И что-то мне подсказывало: вряд ли он сломает себе ноги или свернёт шею. Эти сволочи бывают чересчур фартовыми. Выходят сухими из воды и не при таких раскладах.

Врёшь, скотина! Не уйдёшь.

Я кинулся в направлении тамбура.

Бандит словно почувствовал внезапную погоню, рывком распахнул дверь и выстрелил. Он явно не целился, палил практически на звук, и потому пуля лишь разбила осыпавшееся десятками осколков окно, из которого тут же ударил резкий порыв холодного ветра.

Я выпалил в ответ, тоже почти наудачу и с аналогичным результатом. Противника даже не зацепило.

Внезапно поезд дёрнулся, дико завизжали тормоза – это поезд замедлял ход. То ли машинисты услышали перестрелку, то ли сорвали стоп-кран, хотя я даже понятия не имел, существует ли здесь что-то подобное. Главное, что состав дёрнулся, а пол ушёл у меня из-под ног.

Инерция бросила меня на спину, припечатала к ковровой дорожке и покатила по коридору словно шайбу по льду.

Это-то и спасло, потому что вслед за падением последовали два револьверных выстрела. Мне даже показалось, что я вижу, как надо мной проносятся пули. Конечно, это была всего-навсего игра воспалившегося воображения. Но могу сказать точно: если бы поезд не стал тормозить, меня бы на этом свете больше не было.

Боли от падения я не ощутил, сразу же перекатился со спины на живот и, подняв голову, увидел, что в меня стреляли с противоположного конца вагона. Вряд ли Капуста мог туда телепортироваться из другого тамбура, так что вывод был прост: у злодея в составе имелись подельники. Почему их пропустили чекисты – другой вопрос.

Второму стрелку тоже не повезло, торможение поезда кинуло его на дверь соседнего купе, удар пришёлся аккурат головой в ручку, и теперь кровь заливала ему лицо. Однако тип попался настырный и сдаваться не спешил. Он снова навёл на меня револьвер.

Стрелять из положения снизу не очень удобно, однако я не сплоховал, влепил пулю противнику прямо между глаз, а когда убедился, что с ним покончено, снова вскочил на ноги и помчался к тамбуру.

По пути пришлось перепрыгнуть через тела чекистов и женщины.

Поезд проскрипел ещё несколько метров и остановился к тому моменту, как я оказался на посадочной площадке вагона. Дверь была распахнута, кроме меня больше никого не было.

Я спрыгнул на насыпь и осмотрелся.

Места неудачнее было не придумать. Сразу за насыпью начинался глухой непролазный лес. Если Капуста не дурак, он давно уже там. Может вообще перемахнул под вагоном и оказался на другой стороне.

Песок позади зашуршал, сразу несколько человек бежали ко мне, размахивая оружием.

Я понял, что выгляжу немного двусмысленно, что меня могут принять не за того и, набрав полные лёгкие воздуха, закричал:

– Товарищи, я свой – из губрозыска. Бандит в лес убежал!

И в ту же секунду меня свалили с ног, а в лоб уставилось холодное дуло револьвера.

– Всё, контра! Ты попал!

Глава 7

– Сам ты контра! – разозлился я. – Ствол убери, а то ненароком застрелишь.

– Кто такой?

– Документы в кармане – я же предупреждал, что свой, из губрозыска.

– Поднимите его на ноги, – скомандовал кто-то.

– Сам встану, – буркнул я.

– Вставай, но чтобы без глупостей.

– Да понял я, понял! – ответил я. – Не хватало ещё, чтобы от своих пулю схлопотать.

Мои бумаги уже извлекли на божий свет.

– С документами всё в порядке, – проговорил молодой кудлатый парнишка в будёновке, лихо сдвинутой набекрень. – Товарищ Быстров действительно из губрозыска. Находится в отпуску по ранению. Печать, подпись – всё на месте.

– Что случилось, товарищ Быстров? – спросил второй чекист, мужчина лет сорока. – Вы можете объяснить, кто стрелял, и как вы, а главное – почему, оказались на насыпи?

У него был лёгкий прибалтийский акцент – наверное, латыш. В первые послереволюционные годы их было много в армии – о знаменитых латышских стрелках не слышал разве только ленивый – и в ЧК.

– Сотрудники ГПУ во время проверки документов обнаружили в вагоне первого класса преступника. Скорее всего, это беглый Фёдор Капустин. Он застрелил их и подвернувшуюся под руку женщину. Я находился в этом же вагоне, в другом купе – услышал выстрелы, выскочил в коридор. Завязалась перестрелка. Преступник был не один, у него оказался помощник. Я его убил, но вот Капустину удалось скрыться. Он наверняка ушёл в лес.

Латыш поморщился, выругался на своём языке.

– Надо проверить у других пассажиров, возможно, они видели, куда убежал преступник, и могут описать его внешность, – приказал он парню в будёновке. – А вы, товарищ Быстров, успели разглядеть беглеца?

– К сожалению, нет, – вздохнул я. – Будете искать Капустина?

Чекист огляделся:

– Боюсь, это напрасная трата времени. Считаю, что в данной ситуации организация погони не имеет смысла. Ничего, Капустин от нас никуда не денется. Не он первый, не он последний – найдём субчика!

Немного подумав, он таки высказал мучивший его вопрос:

– А наши товарищи – точно убиты или есть надежда, что кого-то лишь ранило?

– Не успел проверить. – признался я.

– Ковин, – подозвал латыш к себе ещё одного сотрудника ГПУ. – Найди в составе среди пассажиров врача, пусть срочно идёт в этот вагон.

Ковин оказался расторопным сотрудником. Через пару минут появился доктор – полный мужчина с румяным лицом добряка.

Одному из чекистов повезло, его ранило, однако само ранение вызывало у врача серьёзное беспокойство.

– Я, конечно, сделаю всё, что в моих силах, но раненого необходимо срочно отправить в госпиталь, – засуетился доктор.

– Мы высадим его на ближайшей станции. Ковин, скажи машинистам, пусть трогаются, – распорядился латыш.

– Удалось опознать пособника? – спросил я.

– Документы у него, скорее всего, липовые. Когда приедем – сделаем фотографию и разошлём для опознания. Вам, товарищ Быстров, огромное спасибо от лица ГПУ, – Латыш протянул руку для пожатия.

– Одно дело делаем, – улыбнулся я.

Похвала чекиста была мне приятна.

– Может, перейдёте к нам из губрозыска?

– хитро прищурился чекист. – Понимаю, что ваше начальство вряд ли отпустит столь ценного сотрудника, но мы что-нибудь придумаем.

Я невольно улыбнулся, вспомнив, как совсем недавно меня «сватал» Кравченко. Правда, если тогда это был явный развод, рассчитанный, что я, будучи окрылённым такой перспективой, плюну на принципы и сдам своего начальника. Этот чекист, в отличие от Кравченко, говорил на полном серьёзе.

– Спасибо за доверие, товарищ…

– Маркус, – представился чекист.

– Большое спасибо за доверие, товарищ Маркус, но пока, к сожалению, не могу принять ваше предложение. Я чувствую себя на своём месте в уголовном розыске и пока не планирую ничего менять.

– Жаль, – разочарованно протянул латыш.

– Но я всё-таки буду иметь вас в виду. Возвращайтесь к себе в купе, товарищ Быстров. Вас уже наверняка заждались ваши спутники. Дальше мы справимся сами.

В купе меня встретила встревоженная донельзя Катя. У неё были заплаканные глаза.

– Не сердись на меня, сестрёнка, – кающимся тоном проговорил я. – Иначе было нельзя.

– Ну почему?! Почему?! – простонала она.

– Помнишь, ты говорила про своего мужа, что он – человек чести?

Катя кивнула.

– Так вот, – продолжил я, – для меня тоже честь – не пустой звук.

– Боже мой! – воскликнула она. – Как всё-таки сложно с вами, мужчинами!

– Твоя правда, сестрёнка, – я поцеловал её в лоб.

– С другой стороны, будь мы другими, ты бы не любила ни Александра, ни меня, – добавил я. – И не переживай, я под пули подставляться не собираюсь. У меня ещё слишком много дел…..Поезд медленно подходил к конечной станции – Петрограду.

«Не изменяя весёлой традиции, дождиком встретил меня Ленинград». Мама очень любила эту песню: она родилась в Питере и передала мне свою любовь к городу на Неве.

«Только там я чувствую себя дома», – порой говорила она, особенно после того, как папы не стало.

В шестидесятых – начале семидесятых мамина семья жила в старинном доме на улице, которая в советское время носила имя британского социалиста Джона Маклина. Потом проспекту вернули дореволюционное название, теперь это Английский проспект. В те дни, когда мне удавалось посетить Питер, я приходил к этому дому и пытался представить себе их жизнь: как они собирались возле огромной печи, как мама ходила в школу, как случайно встретилась на улице с папой. Потом были институт, переезд в другой город, рождение меня… Мама всю жизнь мечтала вернуться в Питер и навсегда. К сожалению, ей было не суждено умереть на родине. После того, как её не стало, я часто с тоской думал о том, что не смог выполнить желание дорогого мне человека, мамы…

И вот я подъезжаю к городу её мечты. Правда, до появления на свет моих родителей ещё целых тридцать лет, и это не тот Ленинград, где они росли. Не тот город, по улицам которого бродили мы с дедушкой, любуясь шедеврами архитектуры, лакомясь вкуснейшим ленинградским эскимо на ходу или жадно поедая шарики мороженного, политого сиропом, в подвальных питерских кафе на центральных проспектах.

Прежним осталось одно – погода. И в полном соответствии с той песней, Ленинград, то есть сейчас Петроград, встречал прибытие нашего поезда сильным дождём. Небо было затянуто тучами, отчего всё вокруг красилось в серый и потому мрачноватый цвет. Ветер грохотал на крышах, норовя оторвать водосточные трубы. Повсюду, куда ни кинь взгляд, была вода. Она стояла на булыжных мостовых, громко переливалась в канализационных колодцах.

Люди пересекали улицы короткими перебежками. Зонты были бесполезны – ветер мял и ломал их как пластилиновые.

И тем не менее у меня на душе было хорошо. Я тоже ощутил, что нахожусь дома, почувствовал незримое присутствие мамы, отца, бабушки и дедушки, тех моих родных, что когда-то не пережили страшную блокаду, что рыли окопы и траншеи, сражались, чтобы прорвать немецкое кольцо. Они сделали всё, чтобы страна победила, чтобы родилось поколение наших пап и мам, чтобы появились на свет мы.

Я вдруг ощутил себя пигмеем на фоне их подвига. Слёзы едва не выступили у меня из глаз.

– Ты чего застыл как столб? – толкнула меня в спину Катя.

– Просто задумался. Давно не был тут, будто целую жизнь, – сказал я правду.

– Не зевай! Побежали к вокзалу, переждём дождь там, – сказала сестра.

Основной поток пассажиров тёк в направлении красивого здания вокзала. Под его крышей действительно можно было пересидеть, покуда капризная питерская погода сменит свой гнев на милость.

Ноги и одежда промокли, покуда мы попали с перрона внутрь роскошного строения, ещё не успевшего растерять дореволюционный лоск.

Тут было темно и шумно. Звуки голосов сотен людей сливались в монотонный гул.

– Я замёрзла, – пожаловалась Катя.

– Навестим буфет, – предложил я.

Полцарства за чашечку кофе и эклер!

Людей здесь было намного меньше, чем в коридорах и залах ожидания вокзала. Мы без особого труда разыскали свободный столик. Когда я пошёл делать заказ, стало ясно – почему. Цены были заломлены просто безбожно.

Но мне слишком хотелось выпить чего-нибудь горячего, и скрепя сердце я всё же купил нам и кофе, и пирожных. Гулять так гулять!

– Жора, ты наверное сошёл с ума! – покачала головой Катя. – Здесь ведь так дорого!

– Ничего, – сделав вид, что мне всё «по барабану», отмахнулся я. – Могу себе позволить.

Она фыркнула.

– Видела я, как ты живёшь – костюм и тот с чужого плеча! А туда же… гусар! – насмешливо добавила она.

Мне тоже стало смешно после её слов. Я даже пропустил мимо ушей старорежимного «гусара», хотя прежний Быстров вполне мог на него среагировать.

Мы допили кофе. Покидать тёплое помещение буфета и выходить на холодную сырую улицу не хотелось.

Внезапно в помещении заплясали солнечные зайчики. Я выглянул в окно. Дождь прекратился, привокзальная площадь начала оживать и заполняться народом.

– Кажется, нам пора, – произнёс я.

Катя вздохнула.

– Знаешь, если бы не тот кошмар, что творится с Сашей, я бы сидела тут с тобой целую вечность, – призналась она.

– Мне тоже хорошо с тобой, сестрёнка. Однако труба зовёт. Каков план действий?

– Сначала едем ко мне. Я переодену тебя во всё сухое – у тебя такое же телосложение, как у мужа. Думаю, кое-что из его вещей тебе подойдёт. Как поступать дальше – тебе видней.

– Поговорю со следователем, а там будет видно, – сказал я.

Козырь в виде рекомендательного письма, я хотел использовать только на крайний случай.

– Будет непросто, – предупредила Катя.

– Он упёртый как баран. Видит во всех врагов народа и руководствуется исключительно революционной целесообразностью так, как её понимает. Сама себе удивляюсь, как не убила его вот этими руками!

– Правильно сделала, что не убила, – усмехнулся я. – Тогда мне бы пришлось выручать из тюрьмы сразу двоих родственников.

Глава 8

Красный трамвайный вагончик британской фирмы «Brush» качался на поворотах, скрипел, дребезжал на стыках рельсов. Мы сели на него у вокзала, причём не с первой попытки: трамвай был самым массовым и популярным видом транспорта в Петрограде и, кажется, в любое время тут был час пик. Пробивались к трамваю сквозь настоящее вавилонское столпотворение. Пришлось поработать локтями, чтобы пробить «коридор» к подъехавшей сцепке из двух вагонов, втолкнуть Катю и забраться самому. И тут же нас утрамбовали, запихав в середину тесного салона с двумя рядами деревянных лакированных лавок, расположенных вдоль стен.

Увы, все места на лавках оказались забиты как людьми, так и вещами – это мы были практически без багажа, подавляющее большинство пассажиров просто умирало под тяжестью груза: от чемоданов до узлов и огромных мешков.

Мы ехали до «Васьки» – Васильевского острова. Дом Кати находился где-то в конце 12-й линии. Если бы шли пешком, потратили бы уйму времени, да и погода снова переменилась: солнце скрылось за тучами, захлестал дождь.

Я бы, может, и рискнул топать на своих двоих, в конце концов для бешеной собаки семь вёрст не крюк, однако стоило пожалеть Катю. Ещё не хватало застудить сестру. Она и так уже начала хлюпать носом. Трамвай же давал возможность преодолеть основную часть пути хотя бы под крышей. Там, глядишь, погода сменит гнев на милость.

Чтобы попасть на Васильевский остров, нужно было проехать почти весь Невский, а потом пересечь длиннющий мост через Неву.

Несмотря на погоду и предстоящие хлопоты, мне было очень любопытно посмотреть, что из себя представляет Петроград образца 1922-го года. Путь пролегал через исторический центр города, так что посмотрим, многое ли изменилось за последующие сто лет.

Мне вот не довелось в прошлой жизни кататься на трамвае по Невскому, рельсы убрали ещё до того, как родились мои родители. Так что это был в каком-то роде новый аттракцион.

Вот только рассмотреть город из окна трамвая не получилось. Народу набилось внутрь как сельдей в бочку, нас сдавили со всех сторон, гора вещей и головы пассажиров заслоняли от меня окна. Пассажиры не жаловались: вагон едет – и ладно. Тем более многие трамвайные маршруты по сути запустились совсем недавно: несколько лет после революции движение на рельсах замерло, восстановление и развитие началось в этом году. Люди запрыгивали на ходу, держались за поручни, облепляли небольшой вагончик спереди и сзади, рискуя жизнью – пусть даже скорость была невелика, но кто даст гарантию, что не сорвёшься и не попадёшь под колёса проезжающей машины или под копыта ломовой лошади?

Вагон не отапливался, в нём было прохладно, чувствовалась сырость, но ведь лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

Не знаю, каким образом Катя догадалась, что пора выходить. Она всю дорогу простояла, уткнувшись носом в мой пиджак, а остановки не объявлялись.

Мы оказались на мостовой. Дождь больше не лил как из ведра, только слегка моросил.

– Куда идти? – спросил я, озираясь.

– Тут недалеко, – ответила Катя и потащила за собой.

Я поднял воротник пиджака, способ согреться скорее символический, чем действенный.

Мы нырнули в одну арку, пропетляли среди колодцев, потом оказались у чёрного хода внешне непримечательного шестиэтажного дома с обшарпанными стенами, где местами штукатурка обсыпалась и явила под собой потрескавшийся кирпич.

Я честно пытался запомнить путь, но потом сдался – весь этот лабиринт обветшавших зданий никак не желал укладываться в голове. Надо будет самому поискать выходы через центральные улицы, авось тогда не буду блудить.

– Какой этаж? – поинтересовался я.

– Четвёртый. Вон там, – показала Катя, вскинув подбородок, – наши окна. Да, ты ничему не удивляйся. Нам здесь выделили жилплощадь от военшколы, дали комнату в квартире, где раньше жил какой-то стряпчий. Говорят, он подался в эмиграцию, живёт не то в Париже, не то в Берлине. Дом национализировали, прежних жильцов уплотнили. Пусть комната одна, зато большая и светлая, а ещё в ней есть печка. Военшкола выписывает нам дрова, так что зимой не мёрзнем, – улыбнулась Катя.

Я понимающе кивнул. Катю с мужем поселили в коммуналке. Так сейчас живёт почти вся страна, вернее – её городская часть.

<1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

3 из 4