Туша

И тут я все понял. Мысль поразительная, простотой своей и в то же самое время фантастичностью, мысль чудовищная и противоестественная свалилась мне на голову подобно небесам. Покойник был моей точной копией. Вылитый я, вплоть до родимого пятна на правой щеке.

V

Кто это такой, черт возьми? Что это за дурацкие шутки? – спрашивал я самого себя, спустя время, потребовавшегося мне на то, чтобы прийти в себя после всего этого. В жалком положении моем, выбора практически не было, оставалось лишь размышлять о том, кто это, и что он тут делает, но думать я боялся, было страшно даже начать. Все и так было ясно, я умер, и на полу лежало моё тело. Но откуда же этот мой внутренний голос. Я не мог ошибиться, потому как узнавал его. Это был мой голос, такой приятный и размеренный, словно принадлежащий умудренному жизнью человеку. Именно им я проговаривал слова при чтении, заслушиваясь порою до пренебрежения к повествованию. Все это оставалось непонятным, словно меня против воли загнали в какую-то фантасмагорию, в бред сумасшедшего человека, в качестве наказания за какое-то неслыханное преступление.

Не смея более думать о происходящем, пребывая в ужасе от одной лишь возможности зарождения во мне мысли, я как-то непроизвольно, не своим усилием, схватил неизвестного за подбородок и притянул к себе. Моему удивлению не было предела, когда тело поддалось, и легко, податливо скользнуло по полу едва слышно скрежеща, словно кукла, которую влачит за ногу несмышлёный ребенок. В теле будто бы совсем не было никакого весу, так, одна оболочка, довольно-таки прочная и твердая на ощупь, но тоже практически невесомая. Уж лучше бы я умер, – подумалось вдруг в недоумении – со смертью все ясно и понятно, а тут какая-то кукла. Совершенный абсурд!

Положение, в котором я оказался с каждым новым открытием становилось все более и более похожим на какой-то безумный маскарад. К чему все эти куклы, похожие на меня, словно вылитые? Зачем со мной заговаривают всякие сумасшедшие? Почему мое тело настолько безобразно и неподъемно, в то время как я точно знаю, что оно никогда таким не было? Все это напоминало злую шутку, хорошо продуманную и оборудованную с каким-то профессиональным лоском. При взгляде на убогие обои, настолько отвратительные, что казалось будто ими кого-то стошнило на стены, рассматривая тело, охватывая взглядом все окрест себя, я не мог не видеть в этой обстановке чего-то четко отлаженного, красивого именно этой геометрией последовательных действий, употребленных на создание её.

Но кому могло подобное взбрести в голову и главное для чего? Не было никакого смысла искать ответов здесь, да я бы и не смог, но даже не взирая на собственную немощь, я как-то предчувствовал, что причины моего заточения сокрыты где-то за пределами этой квартиры, и корнями своими уходят в прошлое. Всеми помыслами своими обратившись к воспоминаниям, стал я судорожно, словно в лихорадке разыскивать своих врагов, но совсем скоро обнаружил, что их у меня никогда и не было. Я избрал не тот путь, пытаясь найти виноватых среди своих знакомых. Было бы совершенным безумием подумать, что кто-то ненавидел меня до такой степени. И как оно часто и бывает с людьми, совсем скоро я пришел к мысли уж не по моей ли вине обстоятельства складываются подобным образом?

Пораженный встречей со своим двойником я и не заметил, что квартира в которой я находился, кишит крысами. Огромные, лохматые существа, с змеящимися длинными и лысыми хвостами по-хозяйски разгуливали по полу и как казалось, даже не обращали на меня внимания. Схватив куклу за верхнюю челюсть и со всею силы приложив её головой об пол, чтобы проверить верность сделанного мною наблюдения, я увидел, что наглые грызуны нисколько не смутились ни грохотом, ни самим движением. Безо всякой суеты, столь для них привычной, лениво переставляя лапки, перемещались они по полу, направляясь верно, по каким-то своим крысиным делам. Одна из них, видимо наиболее тревожная и подозрительная из всех, приблизилась ко мне и встав напротив моего лица, впилась в него своими меленькими, черными глазками. Вытянув мордочку, она стала принюхиваться, поводя крошечным носиком вверх и вниз. Во всем этом ритуале звериного опознавания было нечто, похожее на недоумение. Маленькое животное будто бы не могло вместить в своей крохотной головке, что это существо, то есть я, способно двигаться и дышать, для крысы это было чем-то удивительным. Я уже ожидал, что она наброситься на меня и вцепится в нос, но вместо этого крыса как-то равнодушно пискнула, более для формы нежели для выражения какого-то впечатления, оставленного встречей со мной, и развернувшись, засеменила прочь. Я же, успокоенный тем, что эти гадкие зверьки совершенно ко мне равнодушны, вернулся к прерванным размышлениям.

Если я всему виной, то каким именно образом? Каким я был человеком? Чем жил? О чем думал? Сейчас, эти нелепые в своей очевидности вопросы, раскрывались по-новому и звучали какой-то горечью, потому именно, что имели полное право быть заданными. Немощь моя вкупе с неопределенностью происходящего чем-то напоминали старость, тот самый период, когда человек уже готовится к смерти и подводит итоги прожитой жизни. Мне же это было необходимо, чтобы хоть как-то развеять туман, укрывающий от меня правду, но как бы я не старался, ощущение того, что за разрешением последует неминуемая смерть, не покидало меня. Эх, вернуть бы телу былую подвижность и все бы сразу встало на свои места!

Принявшись разрабатывать левую руку, тем же способом, что и правую, я попутно совершал, а точнее представлял, что совершаю вращательные движения носками обоих ног. Эти упражнения сильно мешали думать, отчего мне, против твердой убежденности в обратном, стало как-то легко на душе. Сейчас для меня существовали лишь эти вымышленные движения, которые в скором времени станут реальными, поиск же причин всего этого безумия раздробился бы на миллион обособленных друг от друга мыслей. “И жужжат, жужжат, разно форменные, заглушают меня своим гулом, – описывал я неизвестно для чего самому себе весь этот процесс – и ничего не понятно, одни лишь сомнения. И то на правду похоже, и это, черти что, честное слово!”. Сейчас же размышления мои лишались своей мелочности, не вгрызались в каждый подвернувшийся памяти объект, не мельтешили, а как-то лениво ползли, подобно облакам в безветренную погоду, отчего меня не покидало ощущения скорой развязки, и притом развязки благополучной.

VI

Я умудрился сесть, кое-как поддерживая огромное тело свое ослабевшими и трясущимися от напряжения руками. Уж лучше бы я был съеден крысами, чем увидел все это. Тело моё представляло из себя нечто ужасное, нечто бесформенное, отвратительное и склизкое. Оно скорее было похоже на огромный кожаный мешок, под завязку наполненный жидкостью и колышущийся при каждом малейшем движении. Растекшись по полу кляксой, я верно был замечательным дополнением этого убогого убранства, и хотя в этом была какая-то логика, она ничего не объясняла и ровным счетом ничего мне не давала. Я по-прежнему не понимал, что происходит, и как казалось никогда этого не узнаю.

Что вы за человек такой, Дмитрий Васильевич? Именно в этом вопросе верно и заключалась основная суть происходящего. Я должен был ответить на него, ответить искренно и в полной мере, потому как сейчас нельзя было допускать ни половинчатости, ни лицемерия. Потребуется вся моя честность, и перед самим собой и перед теми людьми, которые быть может всплывут в моей памяти и покажутся необходимыми для разрешения этой непосильной задачи, иначе же я, ложью, чувством жалости к самому себе и этой извечной для человека потребностью обвинить во всем других, проложу неверную дорожку и забреду в самые беспросветные дебри. Как никогда ранее я почувствовал тягу к жизни, это столь редко в нас проявляющееся желание жить. Самые простые вещи вдруг показались настолько бесценными, что мне стало тошно от самого себя. И хоть я не знал в точности, как давно нахожусь в этой комнате, но нечто подсказывало мне, что на улице я не появлялся целую вечность. А как бы чудесно было подняться на ноги и выбраться отсюда, пройтись по тенистой аллее и подышать свежим воздухом, вдохнуть в себя дух жизни, и отхаркивая удушливый смрад этих четырех стен, прочистить легкие ароматом цветения лип, тянущихся к небу. Пожить бы еще! Я с превеликой радостью обрезал бы все эти пласты жиры, сковавшие меня смирительной рубашкой, лишь бы получить возможность снова встать на ноги. И во всех этих рассуждениях, в этих немых восклицаниях я видел противоречие, потому как точно знал, что никогда на свете я не пожертвовал бы своим телом, ради такой глупости как бесцельная прогулка. И это открытие было, пожалуй, той самой ниточкой, за которую я мог ухватиться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.