Фоторобот в золоченой раме

– И вы рванулись к ней, требуя сатисфакции?

– Рванулся. Думал, опровергнет мерзкие наговоры и явит мне чистоту помыслов. Но из Дюймовочки вылупилась фурия. Мне объявили, что я уголовник и негодяй, кинул её и должен за всё ответить. Тут я взбесился. Пообещал, что органы во всём разберутся. Она призадумалась на миг. А потом таким взглядом меня ошпарила, что мне аж поплохело.

– Через сколько времени после этого произошло покушение? – спросил Платов.

– Через четыре дня.

– Ответьте прямо – вы считаете, это она заказала?

– Не хочется в это верить. Кидалово кидаловом, но людей убивать – это за пределами моего понимания… Эти её холодные глаза. Ох. – Кононенко вытер рукой пот со лба. – Глаза убийцы.

– У меня ещё один вопрос. Вот какого хрена! – хлопнул ладонью по столу Шведов так, что чайная конструкция подпрыгнула. – Я же с самого начала говорил, что оперу, как доктору, нужно выкладывать всё.

– Виноват, – покаянно произнёс Кононенко.

– Виноваты. И что теперь нам делать?

Кононенко пожал плечами:

– Даже не знаю.

– Мы начинаем процессуальную процедуру. Возбуждаем уголовное дело. Потом мы ситуацию полностью под контроль возьмём. Но сейчас… У вас есть возможность выехать на неделю? Только не на дачу и не к родственникам.

– Под Москвой есть уютное место. Рыбку поужу. Про бытие подумаю.

– Только ни с кем не созваниваться, чтобы никто не знал о вашем местопребывании.

– Будет сделано…

* * *

В узком длинном кабинете, заставленном сейфами и столами, Платова и Шведова встретила анорексичная тётка ростом за метр восемьдесят. На вид ей было лет сорок, по должности она являлась старшим следователем СЧ МВД России.

– Ну да, – недоброжелательно посмотрела на посетителей подполковник юстиции Виктория Лукашкина. – Оперативники.

В её устах это звучало как ругательство.

Со следачихой у Платова вышла «любовь с первого взгляда». Весь её вид выражал презрение к окружающему миру. Судя по всему, людей она ненавидела давно и искренне.

Материалы проверки в двух томах, которые Шведов достал из портфеля и выложил перед ней, она брезгливо листала оттопыренным пальчиком, приговаривая:

– Сыроват материал, сыроват.

– И что, ждать, пока созреет? Или протухнет? – осведомился язвительно Шведов.

– Я бы не взяла, но указание руководства. Будем возбуждать. Однако надо дополнительно опросить экспертов, выявить свидетелей, которые…

Каким-то неживым голосом она надиктовала под запись указаний на месяца четыре работы. По сути, она предлагала оперативникам полностью расследовать уголовное дело, только после чего она, может быть, его возбудит.

– Вы понимаете, что за это время или ишак сдохнет, или эмир, – возмутился Шведов. – На потерпевшего уже было покушение.

Следачиха равнодушно пожала плечами и скучающе произнесла:

– То ли на него, то ли не на него. И за какие дела – неизвестно. И вообще, не мешайте всё в одну кучу. Работайте, и потом посмотрим.

Когда оперативники вышли на свежий воздух, Платов произнёс:

– По-моему, она сволочь.

– Человек специфический, но работать будет, – сказал Шведов. – Она уже направляла дела в суд по нашим материалам. Не худший вариант. Во всяком случае, сразу не побежит продавать материалы жуликам, как некоторые её коллеги. И в чём-то она права. С доказательством умысла у нас проблемы.

Для привлечения по статье о мошенничестве необходимо доказать умысел. То есть что жулики заведомо знали, что продают поддельные полотна. В этом главная трудность. Доказывается этот самый умысел по косвенным уликам, по намёкам, по логике.

– Нет нерешаемых проблем, – отмахнулся Шведов. – Конечно, все её замечания мы не выполним, но необходимые выполнить обязаны. Поехали ко мне, сейчас раскидаем, кто что делать будет…

* * *

Прошли солнечные майские праздники. И маховик событий начал стремительно раскручиваться.

На стол продолжали ложиться сводки ПТП по телефонам Левицких и Носорога.

Разговоры Ирины отличались унылым однообразием. С утра до вечера она звонила антикварам – знакомым, полузнакомым или почти незнакомым – с одинаковой присказкой:

– А вы слышали про Кононенко? Он жулик. Он лишил меня всего. Забрал у меня квартиру, машину, деньги. И хочет посадить.

Большинство её собеседников сочувственно цокали языком, дежурно сетовали на общее падение нравов. Пару раз Левицкая нарывалась на резкие отповеди: «Зачем вы мне это говорите? Мне это неинтересно. Не звоните, пожалуйста, сюда больше».

Ошалевший немножко от вычитывания этих текстов, Платов, расположившийся напротив Шведова в кабинете на Житной, с чувством воскликнул:

– И не лень ей такой фигнёй маяться?

– Почему же фигнёй? – не согласился Шведов. – Это продуманная пиар-акция.

Интереснее дела обстояли с Носорогом. Ирина Левицкая один раз позвонила ему и осведомилась:

– Чего будем делать с Цеховиком?

На что удостоилась ответа:

– Делай что хочешь, ласточка моя. На твоём месте я бы вернул бабосы. Свою долю я готов Цеховику отдать. Ты же знаешь, у приличных людей так положено – попался, так отдай деньги и работай дальше. Но за тебя я платить не собираюсь.

– Ничего я никому не должна! Это мне все должны. Цеховик – негодяй. Он меня обманул. Он…

– Ласточка, избавь меня от лишних подробностей. У меня своих проблем хватает…

Однажды Носорогу позвонил человек, назвавшийся Ашотиком, и нервно выдал:

– Он падла! Его мочить надо. Я ему говорю – ты ж сам всё это сделал. Сам нам говорил и писал. А он – вы все фальшивщики, мошенники.

– Ну, ты аккуратнее, сокол ты наш ясный, – примирительно отвечал Носорог. – Какое мочилово, ты чего, Ашотик, перегрелся?

– Да, перегрелся! От мыслей, на какие бабки у нас попандос! Такие деньги. Ой, такие деньги. Ты понимаешь, что нас растерзают.

Потом Ашотик стал названивать постоянно и призывать к кровной мести, а Носорог, спокойный как танк, пытался его угомонить.

Выяснилось, что в Третьяковке есть эксперт Вячеслав Сурин, светило искусствоведения по русской живописи девятнадцатого века. Его заключение обладало силой официальной печати. Его услугами пользовались все уважающие себя арт-дилеры. Он дал заключение и Носорогу на картину Де ла Кура, которую признал подлинным Киселёвым. Узнав, что картина оказалась перелицованной, эксперт начал копаться в каталогах, в Интернете, выявил ещё несколько перелицованных картин, среди которых были принадлежавшие Носорогу и Ашотику.

– Ты видел этот его список? – спрашивал Носорог.

– Сам список не видел. Но слышал, какие там вещи! – верещал Ашотик.

– Наших там много?

– Рома, их хватит, чтобы нас в асфальт закатали. Грохнуть его надо, пока он этот список не опубликовал!

– Орёл ты наш горный, угомонись. Никого убивать не будем. Будут предъявы, будем думать, как их гасить.

– А предъявят на десять лямов?

– Тогда будем думать. А пока оставь Сурина в покое…

По Москве уже вовсю ходили слухи о списках Сурина. Но пока конкретно никто ничего не знал.

Прошло ещё несколько дней. Потерпевший удил рыбку в Подмосковье. Оперативники уже почти доработали материал.

Просматривая в гостях у Шведова очередную пачку сводок, Платов как на стенку наткнулся на текст. И спросил:

– Герман, ты это читал?..

Носорог говорит неизвестному:

– Мои близкие в погонах сказали – полицаи на меня какой-то материал собирают по подделкам. Эта ворона кладбищенская Левицкая. Никак не разберётся с лохом.

– Упаси господи, если дело возбудят. Хлопот не оберёшься.

– Да ничего не будет. Хрен докажут. Разрулю я всё. Близкие помогут. Они в чинах – их щелчка пальцем достаточно, чтобы в мою сторону менты глядеть зареклись…

Шведов пару раз прочитал выделенный маркером фрагмент.

– Получается, у нас утечка информации, – сделал он напрашивающийся вывод.

– И где течёт? – произнёс Платов безрадостно.

– Ты и я вне подозрений… Или следствие, или прокуратура слили. Как только фигуранты поймут, что за них взялись серьёзно, они или поднимут кипеж, начнут заносить деньги, искать ходы. Или…

– Или свинтят в неизвестном направлении. Имея открытый Шенген, это нетрудно.

– Чувствую, надо их брать. Время сейчас против нас работает. Притом в ближайшие дни. – Шведов пододвинул к себе коричневый, казённого вида телефон и начал настукивать номер своего начальника отдела.

* * *

Следачиха, развалившись в кресле, явно скучала, не в силах найти себе достойного занятия. Но когда оперативники вошли в кабинет, тут же выпрямилась и напустила на лицо маску страшно озабоченного и невероятно делового человека, у которого досужие бездельники-посетители готовятся отнять часть драгоценного рабочего времени.

– Вот, – Шведов протянул ей папку. – Что могли, доработали.

Лукашкина принялась лениво листать материалы, и мина на её лице становилась всё более скучающей.

– Ну что-то сдвинулось, – благосклонно объявила она.

– Так пора возбуждать дело.

– Какие вы реактивные. Не всё ещё сделано.

– Чего ещё не хватает? – устало осведомился Шведов, которого эта игра в «принеси ещё бумажку» начинала утомлять.

– Объяснения с подозреваемых получить. Только после этого возбудимся. А там и вопрос о мере пресечения можно будет решить.

– А вы знаете, как далеко за это время с открытым Шенгеном убежать можно? – прищурился Шведов.

– Таковы требования закона. Для возбуждения дела по мошенничеству прокуратура требует получать объяснения у подозреваемых.

– Где такие требования прописаны? – возмутился Шведов. – Для возбуждения дела должны быть достаточные основания, а не объяснения жуликов.

– Хорошо, – снизошла Лукашкина. – Я с вами не согласна. Но доложу руководству. Пусть они решают…

Между тем накалялась ситуация со «списком Сурина». Полностью список никто не видел, и кого он похоронит стремительно падающим домкратом, было непонятно.

Платов узнал телефон Сурина, но дозвониться никак не мог. В результате решил пойти обходным путём. Созвонился с Кацем и озадачил:

– Мне Сурин нужен. Не могу найти.

– Да он боится – весь на измене. Затихарился и планы коварные плетёт. Список строчит. Потом явится с карающим мечом, как ангел мщения за поруганную культуру. Не одна голова слетит с плеч.

– У тебя с ним отношения гладкие. Отрекомендуй меня ему.

– Попробую…

Вскоре Кац сообщил тайный телефон Сурина. Платов тут же созвонился с экспертом и договорился о рандеву.

Встретились они около Дома художника на Крымском Валу. В парке были рядами расставлены бронзовые и каменные скульптуры, свезённые со всей Москвы, в том числе и снесённый с постамента на Лубянке памятник Дзержинскому.

Сурин оказался полноватым, невысоким, с бородой лопатой и в сильных очках мужчиной лет пятидесяти. На расстоянии держался дюжий телохранитель, предоставленный эксперту его приятелем-олигархом, когда началась история со списком.

Присели на лавочку. Платов объявил, что ведёт дело Левицких и на две поддельные картины Сурин давал положительное заключение.

– Да, видел я эти картины. Подобраны на редкость профессионально. У этих мошенников великолепный консультант. Понимаете, тот период – это очень похожие художники. Де ла Кур, Киселёв, Шишкин, германские живописцы – это одна школа, схожая манера исполнения. Порой разнятся только подписи. А в арт-бизнесе цена подписи – как в чековой книжке. Я закурю? – Сурин вынул потёртую старую трубку и тщательно раскурил её.

Потом продолжил:

– Я консультант по русской живописи большинства музеев. И дал за свою жизнь тысячи заключений. Я никому не отказываю посмотреть картину – это как глаз у снайпера, постоянно в тренировке нуждается. И деньги я всегда по минимуму брал, а за некоторые экспертизы ничего не получал – тут спортивный интерес. Но я всех владельцев картин предупреждаю, что оцениваю только манеру живописи. У меня нет рентгена, я не провожу технологические исследования.

– То есть гарантии вы не даёте. – Платов слегка улыбнулся, вспомнив анекдот: «А у вас есть гарантия, что это подлинный Шишкин?» – «Есть. Аж на три года».

– Не даю… Когда произошёл этот прискорбный случай, я осознал всю запущенность этой проблемы. Все картины, на которые даю заключение, я фотографирую. Поднял эти фотографии и сравнил их с изображениями вещей, которые выставлялись на торги на западных аукционах. Ну и…

– И увидели поразительное сходство, – хмыкнул Платов.

– Да. Многие вещи были теми же самыми, только подписи разнились.

– Много?

Сурин потупился и произнёс:

– Пока около двухсот.

– Диапазон цен?

– Самые скромные – пятьдесят-сто тысяч долларов. Те, что получше, – до миллиона-двух… Понимаете, это же международная мафия! Сюда все втянуты – аукционы, контрабандисты, дилеры. Они опасны. Они уничтожают целые пласты западной культуры и пишут несуществующую историю искусства. Это вандалы!

– Кто этим занимается?

– Кто подделывает – не знаю. А продавцы – это Акопов, Омаров, ещё тьма народу. Они все друг друга знают, общаются. Вандалы, говорю вам. Варвары.

– Можно ознакомиться с результатами ваших изысканий?

– Для вас сделал, – Сурин протянул флеш-карту.

Платов кинул флешку в портфель, и у него было странное ощущение, будто тот потяжелел. Оно и неудивительно. В портфеле теперь лежала бомба. Бомба, которая испарит десятки миллионов долларов…

* * *

Наконец свершилось. Карточка выставлена, дело «по факту мошеннических действий в отношении гражданина Кононенко Э. А., причинивших ущерб в особо крупном размере, то есть по признакам преступления, предусмотренного ч. 4 ст. 159 УК РФ», возбуждено. Но до реализации пока далеко. Следачиха возилась с санкциями на обыск по местам жительства фигурантов. Процедура эта долгая, нудная и волокитная.

Перед самой реализацией посыпались сюрпризы. Носорог съехал с городской квартиры. Пришлось разведчикам тянуть его от работы до адреса – теперь он обитал в крутом коттеджном посёлке в ближнем Подмосковье.

– У нас нет времени выписывать туда обыск, – объяснила Лукашкина на очередном совещании следственно-оперативной группы.

– То есть в коттедж мы не войдём? – нахмурился Шведов.

– Конечно, могу попытаться получить постановление, – затянула Лукашкина с таким видом, что стало ясно – ничего она не сделает. – На неотложный обыск не надейтесь. Нам их запретили проводить…

Градус нервозности повышался. В четверг Платову, развалившемуся в своём уютном кожаном кресле в кабинете на Петровке, позвонил Шведов и сообщил:

– Левицкие куда-то делись…

– Это как?

– Слиняли. Свинтили. Лыжи навострили. В общем – исчезли в неизвестном направлении, растаяли, как утренний туман.

Выяснилось, что Левицкие обрубили все телефоны. По месту жительства и в галерее на Остоженке не появлялись. Платов отправился на Житную.

– Вот же стручки, – покачал головой Шведов, пожимая руку своему товарищу. – Сейчас со своей шенгенской мультивизой возьмут билет до городу Парижу – и ищи ветра в поле.

По базе данных «Розыск-Магистраль» билетов фигуранты не брали, но база неполная. Получить от погранцов информацию не удалось.

Мобильные телефоны Левицких молчали уже третий день. Стационарные телефоны в галерее и на квартире тоже молчали. В общем, были полные непонятки. Зато Носорог был на месте и с утра до ночи трещал по телефону о «списках Сурина».

Антикварная среда кипела. «Список Сурина» ждали, как Откровение Иоанна Богослова, описывающее конец света. Антикварные дилеры справедливо полагали, что его опубликование будет для них локальным армагеддоном.

Между тем стали появляться отдельные картины из этого списка. Ходили по рукам ксерокопированные бумаги. Каким путём попадали к антикварам – неизвестно, но они были. И страсти начали переходить уже в конкретные дела.

В час ночи, когда вся семья уже спокойно спала, Платова разбудил телефонный звонок.

– Кому не спится в ночь глухую? – пробурчал Платов, хватая телефон.

– Это я, друг мой, твоя совесть, – донёсся возбуждённый голос Каца.

– Йосик, ты садист или диверсант? Не слышал, что будить людей среди ночи опасно?

– Какая ночь? Такие дела творятся! Этот список Шиндлера… То есть Сурина. Ну, в общем…

– Короче, ты влетел… Отлично, Йосик. Я в тебя верил. На большие бабки опустился?

– Да картинка там меленькая, дрянненькая. Кисти Сарьяна. И по ней мне только что предъяву сделали. Мол, «перелицовка». Кому такое дерьмо перелицовывать надо?

– Цена вопроса?

– Пятьдесят тысяч. Вечнозелёных…

– Мой тебе авторитетный совет. Отдай деньги и не отсвечивай. Пока не поздно.

– Пятьдесят тысяч. Отдать! Ох, грехи мои тяжкие!

– Ты мне лучше скажи, где Левицкие? Телефоны скинули. Они не смылись в Южную Америку?

– Да ладно тебе. Просто взяли тайм-аут. Легли на дно где-то в Подмосковье.

– Ты уверен?

– У них сделка наклёвывается. А они за копейку удавятся. Появятся скоро…

* * *

Пока ситуация с реализацией затягивалась, в отделе Платова подоспели мероприятия по пресечению деятельности одной сильно продвинутой мошеннической группы.

Мошенники – народ сметливый и креативный. Благодаря СМИ срок годности мошеннических ноу-хау с каждым годом становится всё короче. Напёрстки продержались лет семь-восемь, лохотроны – лет пять. А сегодня приходится уже чуть ли не каждый месяц ломать голову над новыми разводками.

И вот додумались. В газете появляется объявление – предлагается новое чудо-лекарство. Пенсионер покупает, пьёт его по инструкции. А через месяц ему звонят и говорят, что ему продали бракованное токсичное лекарство и пришёл каюк. Хотя есть выход – нужен антидот. Он денег стоит, но отдадут его практически по себестоимости. За каких-то двести тысяч рублей.

Удивительно, но на эту наживку народу повелось немало. Оперативники потратили уйму времени и сил, наконец удалось выявить всех членов группы, локализовать их местонахождение. Сначала установили двух студентов пищевого института, которые непосредственно изымали деньги. Их приняли первыми. Потом в Подольске на квартире задержали организатора, имевшего уже две судимости за мошенничество, и доставили на Петровку.

Студенты поплыли сразу, стали искренне каяться и вымаливать прощение. Организатор ушёл в глухой отказ.

– Признаваться не в чем. – Мошенник, худосочный, с наглой мордой и татуированными перстнями на пальцах, сидел вальяжно, нога на ногу. – Можете – докажите. Я денег не брал. Никого не кидал.

– Да ладно стесняться-то, – улыбнулся Платов. – Молодец, хорошую разводку изобрёл. Можешь преподавателем работать. В институте Воровского местечко есть, факультет карманной тяги.

– Не, по карманам не наше.

– Ну, тогда кафедра театральных постановок. Как понты держать. Тут ты мастер.

– Я не волшебник, а только учусь, – хмыкнул мошенник.

– Ты скажи без протокола – не совестно старых людей обувать? У тебя родители ведь есть.

– Да я бы и их обул. Такие твари, я тебе скажу. Будь их воля, они б меня на внутренние органы продали.

– О муках совести тебе неизвестно.

– Какая совесть? Почему я кого-то жалеть должен? Меня кто жалел когда?

– Старики твою разводку как смертный приговор принимали. В таком возрасте такие стрессы можно и не пережить.

– Значит, судьба у них такая. – Мошенник заулыбался, настроение у него было далеко не удручённое. – Пожили – пускай другим дадут пожить. А мне деньги нужны.

– Молодец.

– Человек человеку лох… Ну чего ты меня так глазками буравишь? Мол, насквозь видишь, да?.. Ха, а встреться мы на воле – так ты тоже бы лохом для меня стал. И гулял бы я на твои деньги, опер. Прикинь, на ментовские деньги в «Метелице» заклубился бы с травкой и коксом!

– Вряд ли. Лекарства дорого стоят, а тебе бы на них всю оставшуюся жизнь пришлось работать.

– Ну а хамить не надо, – нахмурился мошенник. – Я этого не люблю.

От такой наглости Платов на миг оторопел, а потом залепил ему ладонью в лоб. Основательно так, но без телесных повреждений – как учили. И с удовлетворением услышал от распростёршегося на полу мерзавца жалобный скулёж типа «дяденька, не бейте».

– Пустить бы тебя в расход, падлу. – Платов вздёрнул за шиворот тщедушного мошенника и кинул на стул. – Рука бы не дрогнула.

На работу по этой группе убили пару дней. С утра, вместо того чтобы воспользоваться законным «отсыпным днём», положенным по всем правилам после такой работы, Платов отправился на Житную.

Там Шведов сообщил ему новости:

– По Левицким. Машину их система «Поток» зафиксировала на Рублёвке пару раз. Мы посмотрели по детализации мобилы за последние месяцы – получается, у них там притяжение, к этой Рублёвке.

– И сколько мы ещё ждать можем? – спросил Платов. – День-два, неделю?

– Труба дело, – вздохнул Шведов. – Потерпевший в подмосковных лесах прячется, уже нервничать начинает. Руководство тоже нервничает – вроде уже всё спланировано, а реализация оттягивается. Чего предлагаешь?

– Пока мы только до Носорога дотянуться можем. На него доказухи выше крыши. Он возил. Перелицовывал. И под рукой.

– Кстати, он уже отлично знает, что под них копают. – Шведов открыл сейф и протянул сводку своему напарнику: – Глянь, до чего он договорился.

Платов наспех просмотрел отмеченные маркером абзацы. Похоже, Носорог беседовал с кем-то ушлым в юридических вопросах, возможно, с адвокатом.

«– Ну и пускай хоть Интерпол, хоть ФБР привлекают, – говорил Носорог.

– Картины-то правда фуфельные, – в ответ резонно замечал собеседник.

– Да ладно тебе. Какие фуфельные!

– Ой, ну со мной вот не надо этого… Я же знаю, что ты мазню эту покупал. И переделывал.

– Слушай моё веское слово. Купил я пейзажи этого Де ла Кура. Показал знающим людям. Они сказали, что это Киселёв. Неизвестный. Открытие, можно сказать. Знаешь, при советской власти западные художники стоили дороже, чем русские. Дипломаты тогда скупали русские картины, вывозили на Запад, там замазывали русские подписи и делали подписи своих художников. Мне оставалось только отмыть картины.

– И засияли подписи русских классиков! Уверен, что тебе поверят?

– А как же. Я прав. И ничего не боюсь».

Платов отодвинул сводки.

– Что значит – отмыл картины? – возмутился Шведов. – В ванной, шампунем и мочалкой?

– «Отмыть» у реставраторов – это убрать наносные слои и обнажить более ранние, подлинные. Но это всё бред. Экспертиза ясно даёт, что надпись Киселёва более поздняя. А вытравленная Де ла Кура – родная. Даже не парься.

Послышался звонок мобильного. Шведов взял трубку.

– Да, я, – закивал он. – Когда?.. Откуда звонили? Значит, здесь… Держите меня в курсе. Звоните в любое время.

Он со стуком положил телефон на стол, победно улыбнулся и сообщил:

– Группа контроля по «двоечке». Прослушка наша родная. Левицкая снова в эфире. Говорила с каким-то реставратором. Обещала в четырнадцать часов завтра на улицу Стасевича подвезти на реставрацию этюд Саврасова.

– Отлично!

– Ждём её там. Принимаем под наблюдение и укладываем в адрес. – Шведов отстучал на телефоне номер. – Григорич. Это Шведов… Помнишь, тему по антикварным барыгам. Надо завтра поработать. В адрес уложить… Я понимаю, что заказов полно и ты по террористам сейчас работаешь. Но у нас реализация срывается. Мы их приёмку готовим. А они у нас неизвестно где дохнут… Ладно. Конечно… Понял…

Положив трубку, Шведов вытер пот со лба:

– Уф, договорился. Волшебное слово для «наружки» – под реализацию.

– Реализация, – покачал головой Платов. – Уж не верится, что она будет.

– А куда мы денемся с подводной лодки! Будет…

* * *

Дом был огромный, сталинских времён, с архитектурными излишествами, и раскинулся на целый квартал. Одних подъездов была пара десятков, и в каждом строгие вахтёры.

Здесь располагался какой-то закрытый научно-исследовательский институт. И в этом секретном почтовом ящике на вполне законных основаниях расположились сотни офисов.

Оперативники появились там загодя. День был душный, похоже, что начинающееся лето будет жарким. На месте их ждали сотрудники оперативно-поискового бюро МВД России.

– Главная задача – засечь фигурантов, – сказал Шведов. – Провожаем до адреса. Неплохо узнать, к кому они здесь приедут.

– Ты говорил, они к реставратору какому-то идут, – заметил Алексей, старший «наружки», по виду – типичный работяга, совершенно неприметный. – Внутрь нас не пустят. Нам запрещено в почтовых ящиках работать. И засечь фигурантов тоже непросто – смотри, сколько подъездов здесь. И народу как на Красной площади в первомайскую демонстрацию.

– Леха, очень надо. Мы их принимать на днях будем. И не знаем, где шхерятся.

– Да я всё понимаю. Что можем, сделаем… На связи по мобиле. «Двойка» если информацию по телефонным переговорам объекта передаст, сразу мне сообщай. Как мы их засечём, я тебе звякну. – Алексей растворился во дворах, как будто и не было.