Харам, любовь…

– Я просто…

– Вон!!! Пошла вон!!! – Храмова вскочила и прогоняла меня из аудитории, указывая пальцем на дверь. Пришлось ретироваться.

На следующий день я принесла свой альбом другому преподавателю. Принимал заведующий кафедрой. Получила трояк.

Мне очень повезло, что Храмова была уже очень пьяная, она меня не запомнила.

На собрание Храмова принесла айву, которую купила на рынке. Пять штук. Для примера. Айве мерили длину окружности – Фирузка сбегала за сантиметровой лентой. Азартно вычисляли диаметр. Сравнивали с диаметром канализационной трубы. Особенно возбудились студенты отделения водопровода и канализации. Храмова постановила, что мы дикари и вандалы. Забили трубу и оборвали цепи у всех сливных бачков. Про бачки правда. Еще Храмова постановила, что … слива больше не будет. Не умеете смывать – не будете смывать. Тут даже Фирузка побледнела – в общаге живет около двухста студентов. Ну как не будет смыва. Не совсем не будет. Раз в неделю.

Сантехник – молодой прыщавый пацан в клетчатой рубашке, тот, что возмущался кащунственным опусканием айвы в унитаз, сам раз в неделю будет давать воду в канализацию. Промывать, так сказать, накопленное. Вот так!

А, еще душ. Не более пяти минут на человека. А то все не успевают.

Мы расстроились. Представили, как же все это будет. Но представлять долго не пришлось. Придя на этаж, мы поняли, что воду в сортирах перекрыли уже. Перед собранием. О чем свидетельствовали, так сказать, сталактиты … говна. Аккуратные горки переливаются всеми оттенками шоколадного и янтарного, а местами – цвета какао. Сиротливо жмутся к стенам выставленные на пол бутылки с водой (для мусульман). Блестящие цепи на бачках завязаны в узел, обмотаны вокруг канализационных стояков. Команда «свернуть паруса» выполнена молниеносно. Осталось «взять на абордаж». Но за это могут наказать.

Мага-младший сын расстроился – Титюшкина больше не придет! Запах! Сногсшибательный, в прямом смысле этого слова!

– Вот суки! – возмутилась Патимка, – жаловаться на них надо!

– Не вздумай! – заорали мы с Машкой, – выпрут из общаги!

Вылететь из общежития было страшно. Ясно же, что если сельские, то или ездить далеко или денег на каждодневную дорогу нет.

Мне снова снятся белые колготки. Белые грязные колготки. Потом приходит девушка в свадебном платье и говорит: «Это мои.»

Апрель

Прогуляли занятия. Серега провел ночь в компьютерном клубе, а утром не встал на пары. Серега фантастическим образом побеждает страшнейших монстров, бесстрашно вступает в рукопашную с зомби. Серега выходит утром из клуба победителем и альфачом.

Пчелка-Патимка улетела в село, таскать мед в улей – торговать с матерью в магазине. У них приемка товара, матери тяжело таскать пивные ящики. Патимка, не долго думая, просто пинает их ногами до прилавка. Машка осталась с тем, о ком не надо говорить. Вована, нашего с Серегой друга, снова напоили лилипуты! Вовка знаком со всеми артистами, потому что живет в общежитии цирка, а его дядя – цирковой директор. И лилипуты приехали на гастроли! Вовка не может встать на занятия после таких застолий. Получается, Серега упивается могуществом, а Вовчик – весельем. Каждому свое! С лилипутами пить очень сложно. Маленькие, с детскими голосами, взрослые люди, они пьют неимоверно много. Никто из наших не может перепить лилипута! Я прогуляла из солидарности. Зато, сделала доброе дело. Я посетила в больнице дядю Геру, друга и почти родственника Вовки. Дядя Гера тоже не смог перепить лилипутов. Хотя старался изо всех сил. Дядя Гера любит стихи, как и я. Взяла ему в библиотеке Блока.

Титюшкина сначала испугалась, а потом разозлилась. За прогулы спрашивали с нее. Прибежала к нам в общагу, стучалась в комнаты. Мга-младший сын ее успокаивал.

Ванька тот зачет все равно не сдал – отчислили. Собирается в армию. Надеюсь, что не отправят в Чечню! Машка ходит подавленная, Юлька рыдает. Воздух в комнате сделался тяжелым. Мы живем, как в прозрачном вязком тумане ожидания. Едим, спим, ходим на пары. Ни на минуту не забываем про Ваньку. Через два месяца получили письмо – оказалось, в Чечню. Туман стал сухим и испарился. Залез к нам под кожу. У каждой из нас в груди – маленький холодок.

Сегодня в комнате нашей застали Зелимхана, который мило беседовал с Юлькой. Наедине. Мы с девчонками на нее накинулись. Нельзя пускать в комнату парней! Харам!

– Ой, девочки! Он такое рассказывает, – оправдывалась Юлька, – что ислам – самая лучшая религия в мире! Что Юрий Гагарин слышал в космосе…

– Мусульманскую молитву, – с издевкой продолжает Машка. Обиделась все-таки за Ваньку. Машка валится на кровать и закуривает. Кровать стонет под тяжелой Машкой, звенит пружинами.

– А откуда ты знаешь? – удивилась Юлька, – а еще, что в море…

Юлька сидит на кровати, поджав под себя ноги. Рассказывая, она делает пассы руками в воздухе. Повторяет движения Зелимхана.

– Жак-Ив Кусто тоже слышал молитву. Мусульманскую! – передразнила Юльку я, закатив глаза и подняв вверх указательный палец. Я собираю вещи в таз, сыплю сверху порошок. Собираюсь стирать. Надеюсь, в умывалке уже не так холодно.

– А война началась… – не унималась Юлька.

– Из-за нефти! – припечатала Патимат, – он этот текст всем первокурсницам рассказывает, дура, блядь! Патимка садится на стул и вздыхает. Держится за спину. Кроме ящиков с пивом пришлось разгружать сахар.

– Он такой симпатичный… – заныла Юлька. Конечно, симпатичный! Волосы черной волной, влажные, на выкате, черные глаза без зрачков, высокий рост. И смотрит так пристально, сахарно, закидывает в тебя крупицы сомнения. Но, когда думает, что ты его не видишь, глаза его начинают бегать, как у жулика, неприятное такое ощущение. Юлькины глаза сильно блестят. Крупицы сахара попали в нее, растворились, смочили глаза сиропом. Теперь Юлька видит все по другому. Теперь Юльке сладко.

– Не вздумай пускать сюда парней! Мы здесь живем! – напустились на Юльку мы втроем.

– А почему тогда Ваньку пускали?

– Он православный и Машкин брат! Я хлопаю тазом по столу. Машка презрительно выпускает дым в форточку.

– А Руфат и Алик почему заходят? Они же мусульмане!

– Они местные, астраханцы – это можно, – объясняли мы.

– А Мага почему заходит? Он же не местный…

– Мага из Дагестана!

– Ой, девочки, Мага такой приятный! – растянулась в улыбке Юлька.

– Не вздумай! – заорали мы, – он младший сын! Не жениться ни в коем случае! И уедет жить в Дагестан в дом родителей! Младший сын с родителями живет!

– А Мага Два? Так звали тезку и соседа Маги – младшего сына.

– Не вздумай! – снова хором закричали мы. С Магой Два тайно встречалась Машка.

Мага Два и Мага-младший сын оба родом из Дагестана, но между собой разговаривают только на русском. Когда они пытаются разговаривать на родом языке, то совершенно не понимают друг друга. Мага-младший сын – аварец, а Мага Два – даргинец. И оба они дружно не понимают дагестанца из соседней комнаты Азада – он лезгин.

– А Тима почему заходит? Ну, Тимур, он же из Ингушетии? – Юлька решительно не понимала правил. Или не хотела. Сахар в глазах ослепил ее.

– У него мать украинка, – разъяснили мы ей.

– Девочки, здесь парни такие симпатичные… Я вообще не понимаю, почему нельзя? – снова заныла Юлька. Юлька недавно закончила школу. Юлька жаждала взрослой жизни.

– Просто никогда никого не пускай в комнату! – вызверились мы. И разошлись на ночь. Машка к Маге Два, Патимка к Руфату, а я к Сергею, которому подарила тапочки. Его сосед Жамал, калмык, уехал в Элисту, и комната Сереги освободилась. Ура!

Опять приезжал ОМОН. Был обыск! Выстроили всех ингушей, чеченцев, дагестанцев и других, проверяли документы. Некоторых забрали…

А дело оказалось в бомбе! Ну сунули просто бомбу человеку, и сказали: «Держи, а то взорвется!» И убежали. Ну как, человеку – Димке. А швырнул бомбу (две катушки с медной обмоткой, сверху электронные часы с таймером, такие черные, в виде пейджера, все перемотано голубой изолентой) Димке в руки Руфат. Мы видели. Но сказали, что не видели.

И Димка взвыл! Таймер отсчитывал минуты, секунды… выразительно щелкал… А Димка у нас странный, наивный такой мальчишка. Ну как наивныый, верит всем! Ну такая у человека особенность! Девчонки ему сказали, что яйца варить нужно только чистые. Мыть их, короче, надо. А потом вытирать. Долго. И только фланелевой тряпочкой! И Димка вытирал! Вовке – вареные яйца, нам – поржать. Все по честному!

Еще пацаны ему, спящему, периодически скрепляли степлером одеяло с простыней. Димка выбирался всегда долго, старательно. Сопел. Очень расстраивался.

Так вот. Стоит Димка на кровати, держит в руках бомбу, плачет. Таймер щелкает. Руфат ему напоследок крикнул: «Таймер кончится – ложись!» И убежал, гад. Димка в ужасе. В комнату стучат. Димка открыть не может, рыдает.

«Уходите! – кричит, – у меня бомба!»

Прибежали ингуши, дверь выломали…

– Где бомба, какая бомба????

Ржали сильно, бомбу отобрали, Димке подзатыльников надавали. И ушли. Но Димка не успокаивался. Переживал. И разозлился, вроде бы, даже. Подумал, бомбу унесли, значит, взорвут что-нибудь. Теракт и все такое. Полночи Димка не спал, плакал, кусал руки, думал… И надумал. Позвонил отцу. Пришел на пост охраны (дежурила баба Нина), попросил телефон. И, собственно, сообщил. Но был у Димки один недостаток. Всего один. Папа его был мент. Начальник ОМОНА.

Остальные полночи не спал никто. ОМОН в масках, автоматы, крики, обыск… На большой белой маршрутке увезли некоторых ингушей и Руфата. Ингуши вернулись следующим утром, а Руфат вечером. Димку из общаги папа забрал. И из института тоже. От греха.

Май

Утром перед началом первой пары в общаге умер преподаватель. Пришел на занятия, взялся за ручку входной двери и упал. Студенты занесли его в аудиторию, в которой он должен был читать лекцию, положили на стол. Получается, хоть и умер, а на лекции присутствовал. Фирузка вызвала труповозку и скорую. Преподавателю было семьдесят три года, Чиленко Виктор Владимирович (у студентов Чиливили). Чиливили лежал в открытом классе напротив входа в общагу. Скорую ждали три часа, а труповозку – пять. Запах к обеду стал невыносимым. Мы пробегали мимо того класса, прижав ладонь к носу! Рядом сидела его пожилая жена, гладила его по руке. И все повторяла: "Витя, Витя." Городские стали возмущаться, просили перенести занятия. А мы, общажные, закрылись в комнатах и забили щели в дверях полотенцами, от запаха.

Чиливили у нас не вел. Он преподавал теплоснабжение.

Наша ненормальная Армянка избила арматурой Руфата! После одиннадцати вечера вход в общежитие запрещен. Руфат сильно напился, опоздал и стал ломиться в дверь. Армянка долго орала. Но Руфату нужно где-то ночевать и дверь он как-то открыл. Ну как открыл, просто сорвал цепочку, и все! Армянка взяла металлический прут (лежит у нее под столом) и ударила его. Руфат через Армянку перепрыгнул, но успел получить несколько раз по предплечью. Рука у него опухла и не двигается. Мы делаем ему йодовую сетку и прячем у себя в комнате. Руфата ищет Фирузка. Если найдет, выгонит из общаги. Руфат громко орет, когда Машка наносит на смуглое гладкое плечо йодовые полосы – вдоль и поперек. Вообще-то, ему не больно, кожа целая же. Руфат просто пьяный. Мы цыкаем на него. Тише!

– Ай, ай!

Руфат смотрит непонимающими глазами, как ребенок. Ресницы у него, как у девчонки, которой сильно повезло— длинные, загибаются вверх.

– Терпи давай! – уговаривает Машка.

– Хоть подула бы! – упрекает Машку Руфат.

– Жена тебе подует!

Руфат начинает икать. Громко. Мы закрываем ему рот ладонями. Руфат отбивается. Валится на спину на Патину кровать. Мы сверху.

Фирузка летает по общаге, как на метле. Несколько раз стучится к нам в комнату!

Фух! Пронесло! Фирузка уносится дальше! Напускается на кого-то в коридоре, кто поздно идет из душа. Выпускает пар. Руфат засыпает и громко храпит. Мы не можем спать. Включаем свет, складываем на Руфатовы ресницы спички – получается четыре. Каково! Руфат переворачивается на бок, трет глаза пальцами. Спички скатываются в простыню. Засыпаем под утро. Перед этим накидываем на Руфатову бритую голову Патимкино полотенце – конспирация! На следующий день Руфат с трудом встает с кровати – рука заплыла синими и зелеными пятнами. Патимка еще не приехала из села и ничего не знает! Она сдала сессию досрочно и помогает матери в ее магазине.

Мне снится дорожка нашего сада, а за ней – виноградник. Налитые прозрачные прохладные капли плодов. Во рту становится сладко. Я снова кричу во сне.

Июнь

– Девочки! Помогите! – Юлька врывается в комнату вся в слезах. Волосы растрепаны.

– Кто? – Патя вскакивает из-за стола, кидается к двери.

– Что кто? – не понимает Юлька.

– Гонится кто за тобой кто, дура, блядь?!!!

– Никто не гонится! А что, должен? – снова не понимает Юлька.

– А че орешь? Напугала! – Патя захлопывает дверь. Возвращается за стол. Мы с Патимат расположили на столе лекции и учебники, готовимся к экзамену. Машка валяется на кровати, курит. Дымное облако крутится над Машкой. Машка отгоняет его рукой.

– Юля, что случилось? – интересуется она.

– Страшное! – уверяет Юлька, – не могу сдать зачет! Боюсь!

– Какой?

– НИРС?

– Это что еще за хреновина? – удивляется Патимка.

– Ну так называется, НИРС! – говорит Юлька.

– А как переводится?

– Не знаю… – Юлька снова плачет.

– Научно-исследовательская работа студента! – объявляю я, – забыли, что-ли?

– А…а! – хихикает Патя.

– Точно! – Машка хлопает себя рукой по лбу, – было такое! Прыскает.

Я улыбаюсь и прижимаю кулак к губам. На Патю не смотрю, на Машку тоже.

– Девочки, помогите! Что делать? Я боюсь идти! Последний зачет остался… – просит нас Юлька, – меня мать убьет!

Я поднимаю глаза на Машку и Патю, мы переглядываемся и дружно громко ржем.

– Ну девочки…

– Иосик лекции читал? – сквозь смех спрашивает Машка.

– Кто?

– Иосиф Арнольдович, ректор!

– А! Да, да! Он!

– Ты записывала? – строго спрашивает Патимка.

– Конечно, ни разу не пропустила! – уверяет Юлька.

– Так в чем же дело? Прочитаешь лекции – сдашь! – говорю я. И мы снова начинаем смеяться.

Юлька переступает ногами.

– Я читала! Несколько раз!

– Так в чем же дело?

– Там непонятно!

Юлька мнется. И мы понимаем, почему. Результат работы по предмету НИРС – научная работа студента по теме дипломного проекта. Темы раздают в сентябре первого курса. То есть, студент с первого дня обучения видит четкую цель в виде темы диплома. У меня, например, четырнадцатиэтажное жилое здание. У Пати – завод. У Машки – цех по изготовлению чего-то там…Весь первый курс Иосиф Арнольдович раз в неделю читает лекции, а в конце курса – принимает принимает.

Есть один маленький нюанс. На лекциях Иосик рассказывает исключительно свою биографию. Где родился, как учился. Как ходил в детстве в желтых сапогах – не было денег на черные. Почему-то желтые стоили гораздо дешевле. И Иосик сильно стеснялся. Красил сапоги гуталином. В дождь гуталин смывался, обнажая позорную желтизну. Над Иосиком смеялись. Но Иосик обладал терпением, все преодолел, и стал великим ученым. Так-то! Это и было записано в лекциях Юльки.

– Что у тебя там записано? Про сапоги? – спрашиваю я.

– Ага! Про желтые! – признается несчастная Юлька.

– Про Ялту?

Иосик родился в Ялте и путем многочисленных передвижений по стране, совершая научные открытия тут и там, добрался до Астрахани.

– Да! И про полигон!

На полигоне Иосик испытывал действие шпурового заряда. Он придумал взрывать динамит глубоко под землей, и заливать в дырку бетон. Получалась свая. Несколько свай – уже целый фундамент. Можно построить дом и жить.

На зачет нужно представить результат работы студента по теме его диплома. Получается, Иосик нас дурит. Рассказывает про сапоги и Ялту, а в ответ требует научных исследований. К Иосику на лекции студенты ходили по очереди, чтобы в аудитории не было совсем пусто. А то как-то неудобно. Ректор, все таки.

– Что делать? Боюсь идти! – рыдает несчастная Юлька.

– Иди и неси всякую херь! – советует Машка, – если не прокатит, осенью пересдашь.

– Ты так и сделала? – обнадеживается Юлька.

– Мы все так и сделали! – объявляет Патя, – кроме некоторых!

– Кого?

– Таньки!

– Хватит это уже вспоминать! – бормочу я, – я наверняка сдать хотела!

– А все остальные тут причем?

Я опускаю голову ниже. Да, сплоховала. Переживала за зачет, как сейчас Юлька. Решила хоть что-то придумать. Чтобы не мне задали вопрос, а я пришла сразу с предложением. Думала-думала… и надумала! Перевела пояснительную записку на английский язык! И выучила! И Иосику с порога все на английском и доложила! Так, мол, и так. Жилое здание. Четырнадцать этажей! Вот! Высокое какое! А Иосик как раз писал статью на английском языке в международный журнал. И Иосик восхитился! Так еще никто не выкручивался. Всех, кто заходил к Иосику после меня, Иосик экзаменовал на предмет английского языка. Руфата, например, заставил переводить на английский басню Крылова «Мартышка и очки». Увлекся, с кем не бывает. Те, кто учил немецкий, в тот день зачет не получили.

– Девочки, можно как-то подстраховаться?

– Юбку короткую одень и декольте! – советует Машка.

– Одна уже подстраховалась! -язвит Патимка. Она оказалась в группе не сдавших студентов-немцев.

– Какая у тебя тема? – спрашиваю я, и Патя закатывает глаза к потолку.

– Кинотеатр на пятьсот мест. Но я немецкий тоже учила! Не сдам?

– А предмет в школе какой любимый был? – пытаю я Юльку.

– Биология!

– Придумай про экологию! Загрязнения и все такое…

– А что, что придумать?

– Например, зрители приезжают в кино на автомобилях.

– А дальше?

– И это очень плохо.

– Почему?

– Выхлопы!

– И что делать?

– Посади газон! Придумай большой газон и клумбы! Кислород!

– Думаешь, прокатит?

– Прокатит! – ворчит Патя, – любая херня сойдет. Газон, аквариумы, цветы, рыбки, улитки…

– Плюс декольте и жопа голая, – добавляет Машка.

Не знаю, что именно помогло – газон или жопа голая, но зачет Юлька получила.

Сдали сессию! Ну как сдали – я сдала, перешла на четвертый курс! Ура!

Юлька тоже сдала. Перешла на второй курс. Вместе с Машкой на одной электричке они уехали домой – односельчанки. Машка оставила пару экзаменов на осень, слишком часто приезжал Мага Два. Машка провалилась в него, как в смолу. Прилипла. Со Светкой не разговариваем. Общага опустела.

У Сереги проблемы, много хвостов. Вместе с Серегой едем в его село на чихающем старике – автобусе знакомится с его матерью. Я нервничаю. Серега скрывает от мамы свои проблемы, не хочет волновать. У него такие глаза, будто он все время несет тяжелую сумку. А в сумке – не сданные хвосты.

– Сереж, а у тебя мама хорошая?

– Хорошая!

– Сереж, а я ей понравлюсь?

– Ну конечно!

– Сереж, а если она узнает?

– Не узнает! Осенью все сдам!

Меня встречает женщина со строгими зелеными глазами и короткой темной стрижкой. В бедно обставленной комнате стерильная чистота. На дощатом крашеном полу тут и там разложены уютные домотканые половички. Полосатые шторы пропускают свет неровно – сверху сильно светло, посередине – зеленое сияние, внизу свет вплелается в рыжий. Надежда Викторовна – начальник скорой помощи, врач. Не понравлюсь, поняла я.

Оказалось, что Серегин брат, Егор, болен! Передвигается в инвалидной коляске! Почему Серега мне ничего не сказал? Не предупредил? Я очень испугалась, когда увидела этого брата. Ему шестнадцать лет. Он умный парень, симпатичный, учится в школе. На отлично! Совершенно непонятно говорит. Как голубь. Совсем не может ходить. Егор перебирает колеса руками и едет. Колеса сверкают, отполированные его прижатыми друг к другу пальцам. Руки Егора так трясутся, что я боюсь, что они попадут в спицу. Егор и Серега похожи. Только у Сереги волосы прямые, а у Егора – вьются. Еще глаза, у Сереги карие, почти шоколадные, а у Егора – голубые. Только Серега здоров…

Я сдерживалась сильно-сильно, когда видела этого брата!

– Почему ты меня не предупредил? – спросила я Серегу, когда мы вышли из дома. Грунтовая дорога, с полоской травы посередине уходит за поворот. Что дальше – неизвестно.

– Тебе неприятно? – Серега смотрит в траву. Что он там нашел?

– Неприятно?! Причем здесь неприятно?! Я испугалась! – кричу я. Останавливаюсь, дергаю его за рукав. Я хочу, чтобы он на меня смотрел, не на дорогу! Голос мой звенящ и неровен. Как будто по батарее провели металлическим прутком. В глазах закипают слезы, но не сладкие, как у Юльки, а соленые, горькие. В груди бьются хрупкие крылышки.

– Ну, не предупредил! И чего? Испугалась она! Больных не видела, что ли? – Серега тоже кричит. Шоколад его глаз становится почти черным.

– Сереж, я могла не так отреагировать! Я могла же по-другому отреагировать! – Почему он меня не понимает?

– Как? – Серега закуривает. Отгораживается дымом.

– Я могла так испугаться, что он бы заметил! Я могла его напугать, обидеть! – Я плачу и трясусь. Мое напряжение спускается в пятки, а потом – в землю. Серега протягивает мне сигарету. Начинается мелкий дождь, холодает. Серега одевает на меня капюшон.

– Ну ладно, ладно, обошлось же все… – Серега обнимает меня, притягивает к себе, сжимает руки в кольцо за моей спиной. Как бы извиняется. Становится тепло.

– Я все равно не понимаю… – всхлипываю я. Мы продолжаем идти. Поворачиваем направо и оказываемся на сельской улице с магазинами. Магазины разные. Мясо, молоко, хозяйственный, сигареты…

– Пойдем. – Серега берет меня за руку.

– Куда?

– Мороженое есть, вино пить! Ты же на четвертый курс перешла, праздновать будем! Заходим в кафе в виде белого пряничного домика с романтичным названием «Бузан».

– Сереж, если ты не сдашь?

– Сдам! – Серега выпил и его глаза посветлели, он вальяжно развалился на стуле.

– А если нет? Тебя же в армию заберут!

– Не заберут! А может даже и лучше, что заберут!

– Ты чего говоришь? – я делаю глоток вина – кислое! Вот почему с ним всегда так? Ничего не понятно! Никогда не известно, что он сделает в следующий раз!

– Матери не нужно мне будет деньги давать! Она и так на этой работе убивается!

Серегина мать работает сутки через двое. Это тяжело. Муторно. Не знаешь, когда можно спать, а когда нужно работать. Организм сбивается.

– Я же не зарабатываю? Не зарабатываю!

– Ты учишься! Только в компьютерный клуб больше не ходи!

– Не буду, – пьяно соглашается Серега. Но я ему не верю. Мне тревожно.

– Она ждет, что я на работу нормальную устроюсь, деньги ей давать буду!

– А отец?

– Отец умер…

– Ты знаешь, чего я себе простить не могу? – спрашивает Серега и доедает мороженое.

– Чего?

– Что это я здоров! Я, а не он! Понимаешь! Он умный, сильный! А я что?

– Что?

– Слабак! Почему-то я вспоминаю подаренные мной тапочки.

Ох уж эти семейные тайны! Постыдные пятна! Они есть в любой семье. Когда прикасаешься к ним, подходишь близко, слышишь эти истории, начинаешь ощущать их запах, как правило, отвратительный. Тайны смердят. Запах застарелой мочи, крови, неправедно выплеснутой спермы, пролежней или иных ран. Сперва отшатываешься. А потом принимаешь с облегчением – это не у меня! У них! А затем вспоминаешь историю своей семьи. И понимаешь, что ты не в силах пережить, пережевать все, что произошло…Получается, Серега не может пережить болезнь брата.

Домой возвращаемся ночью. Туман забрал в себя все звуки. Фонари светят кисельным фальшивым светом. Рыжие круги разбросаны пятнами тут и там. Мы словно попали в сказку или компьютерную игру, а из-за поворота могут выскочить зомби и монстры. По которым большой специалист мой Серега. Пахнет близкой водой. Серега сильно пьян, качается. Надежда Викторовна встречает нас в темной шали поверх ночной рубашки, с руками, сложенными на груди. В комнате темно. На дощатом полу пятна лунного света. С наших кроссовок стекают грязные лужи.

– Опять?! Сережа! Ты мне обещал!

Серега молча пытается снять мокрые кроссовки.

– Надежда Викторовна, мы просто сессию сдали… – пытаюсь оправдать я нас обоих.

Серегина мама на меня не смотрит. Она смотрит на Серегу. Что на меня смотреть? Кто я для нее? Пустое место…

Спустя два дня я уехала к себе в поселок.

– Мам, я пришла!

– Вижу! Мама моет банки под колонкой во дворе. На маме темный сарафан и старые шлепки. Пальцы ног, покрытые розовым лаком, уехали из разболтанных шлепок в землю. Мама стоит наполовину в обуви, наполовину в мокрой земле.

– Мам, я сессию сдала!

– И чего? Образованная теперь?