Другая семья

За что ему все это, за что?

* * *

Через месяц Алиса с работы уволилась. И объяснять ничего не стала, поставила перед фактом. Он и не ждал от нее никаких объяснений – зачем? Захотела бы – сама рассказала, что случилось. А может, и ничего не случилось, просто ей надело по утрам рано вставать.

Но тем не менее была своим увольнением недовольна. Злая ходила, раздражалась по каждому пустяку. Или сидела подолгу в кресле, смотрела в одну точку, напряженно сдвинув брови.

Однажды он не выдержал, спросил прямо:

– Что с тобой, Алис? Если так плохо дома, так не увольнялась бы…

Она глянула сердито, пробурчала сквозь зубы:

– Да я бы не уволилась, если бы… Да ну их… Я что, виновата, что они там все придурки убогие? Чуть что – сразу выговор… Можно подумать, что-то страшное из-за одной ошибки случится!

– Так что все-таки случилось, Алис?

– Да ну… Не хочу рассказывать. Терпеть не могу, когда мне замечания делают. И вообще, Фил, не лезь ко мне лучше! И без того плохо, еще и ты тут…

– А я и не лезу. Я просто спросил.

– Вот и не лезь! Ты, кажется, в спальню шел? Иди спи! Это ведь тебе надо утром вставать, а мне не надо! Мне торопиться некуда… Я могу хоть всю ночь тут сидеть…

Ну вот как, как с ней еще разговаривать? Если она любое слово в штыки принимает? Жалости ей не надо, участия тоже. Ей ничего не надо. И любви его не надо. Остается одно – и впрямь идти спать…

Он еще не успел провалиться в сон, когда услышал, как она тихо вошла, как тихо скользнула под одеяло. Попытался было протянуть руки, чтобы обнять, но она проговорила сухо:

– Не надо, Фил… Спи… Тебе вставать рано… Отстань…

Голос злой, раздраженный. Будто он виноват в том, что на работе какая-то неприятность случилась. Да он и не претендовал ни на что, просто обнять хотел… Поддержать как-то…

И утро началось с проблемы – заболела Клара Георгиевна. Ее присутствие по утрам на кухне, запах кофе и полезного завтрака так вплелись в его сознание, что казались незыблемыми. Нет, он вполне обошелся бы бутербродом, и кофе бы себе сам сварил, не в этом дело. Просто было это все как-то… Непривычно и неуютно. Сбивало с толку. Стоял перед кроватью Клары Георгиевны, не знал, что сказать. И она смотрела виновато, положив дрожащую ладонь на лоб, и пыталась что-то объяснить торопливо:

– Это ничего, Филипп, это пройдет… Со мной иногда такое бывает… Просто сил нет встать… Давление вдруг взяло и подскочило! Это ничего, это пройдет…

– Может, «Скорую» вызвать, Клара Георгиевна? Я сейчас Алису разбужу…

– Нет, не надо ее будить, Филипп. И «Скорую» тоже не надо. Я отлежусь. Ты иди, тебя ведь люди ждут, наверное… Кофе сам себе сваришь, да? Иди, я усну еще, может…

Он быстро прошел в спальню, тряхнул спящую Алису за плечо. Она недовольно приподняла голову с подушки, глянула сонно-сердито:

– Что случилось? Чего ты?

– Проснись, Алиса. Вставай. Кларе Георгиевне плохо.

– А что с ней?

– Так сходи и узнай! Что ты у меня спрашиваешь?

Алиса накинула пеньюар, пошла к двери, пошатываясь. И вскоре вернулась, снова плюхнулась в постель:

– Мама говорит, ничего страшного… Чего ты панику поднимаешь? Просто у нее голова болит… У меня тоже голова болит, между прочим, но я же молчу! Иди уже, я спать хочу…

А вечером, придя домой, он Алису вообще не застал. Клара Георгиевна по-прежнему лежала в постели, увидела его, улыбнулась виновато:

– Ты голодный, Филипп? А я, вот видишь, весь день провалялась… Встаю и обратно валюсь, голова кружится. Что со мной такое, не пойму… Наверное, и впрямь надо было врача вызвать.

– А где Алиса?

– Ей надо было к Юле ухать, что-то там у нее случилось. Я ее отпустила. Подруга все-таки…

Он чертыхнулся про себя – вот же всепоглощающая материнская любовь! И Алиса тоже хороша – пользуется ею напропалую. Да разве подруга может быть дороже матери?

Услышав, как хлопнула входная дверь, вышел в прихожую, неся в себе свое возмущение. Спросил сердито:

– Как ты так можешь, Алис, не понимаю?

– А что я могу? Ты о чем, Фил? – Алиса подняла красивые брови, стаскивая с ног туфли.

– Да все о том же! У тебя мать больна, а ты к Юле уехала!

– И что? – с вызовом переспросила Алиса. – Юля попросила, я и поехала! Неприятности у нее, ей плохо!

– Но твоей маме тоже плохо…

– Слушай, не учи меня жить, а? Я сама знаю, что мне делать! И со своей мамой я тоже как-нибудь сама разберусь!

– Да бог с тобой… Разве я учу? Я просто констатирую факт…

– С клиентами будешь факты констатировать, со мной не надо. Ну что ты встал передо мной, как статуя Командора? Дай пройти…

Алиса ушла в спальню, а он снова заглянул в комнату Клары Георгиевны, проговорил заботливо:

– Сейчас мы с Алисой приготовим что-нибудь на ужин… Чего бы вы хотели, скажите?

– Ой, да я не хочу… Когда болею, совсем есть не могу. А вот ты голодный, наверное! Там, в холодильнике, вчерашний борщ есть… Сейчас я встану и разогрею…

– Нет, нет, не надо вставать! Лежите, Клара Георгиевна! Не беспокойтесь обо мне, ради бога, что вы… А врача я утром все-таки вызову. Вдруг что-то серьезное?

– Да ничего серьезного, я думаю. Просто магнитная буря, а я человек метеозависимый. Все мы к старости такие…

– Но я все-таки вызову врача, хорошо? Мне так спокойнее будет.

– Какой ты славный, Филипп. Заботливый. Я слышала краем уха, Алиса опять хамит слегка, да? Не обращай внимания, сам видишь, она который день не в духе. Я думаю, это у нее скоро пройдет…

– Да, все пройдет. Все будет хорошо. Не волнуйтесь. Отдыхайте. Может, я вам чаю принесу, а?

– Да, чаю я бы выпила… С молоком…

– Хорошо! Сейчас все сделаю! Я еще по дороге фруктов купил… Будете?

– Да, спасибо… Фрукты – это хорошо… И ты все-таки поешь борща, Филипп. Надо обязательно поужинать.

Ужинать он не стал. Посуетившись с чаем для тещи, сел на кухне, глянув в окно.

За окном сеял мелкий противный дождь. И настроение было ему под стать – тоже противное. И немного раздражал нарочито веселый голос Алисы – с кем-то долго уже по телефону общалась. Ну почему, почему этой ее веселости хватает на всех, а близким ничего не остается, даже крошечки малой? Почему она так устроена, почему? Даже к матери не зашла…

Вздохнул, налил себе виски, выпил одним глотком. Заел бутербродом с сыром. Прислушался… Слава богу, веселого разговора по телефону не слышно больше. Можно ложиться спать… День был тяжелый, устал как собака.

По пути в спальню заглянул в комнату тещи – та спала, положив пухлую ладонь под щеку. Тихо закрыл дверь, чтобы не разбудить.

Алиса возлежала на своей половине кровати, уткнувшись в книгу. Его будто не замечала. Подумал устало – ну и не надо, не замечай… Не больно-то и хотелось.

– Ну что там мама? – спросила Алиса, не отрываясь от книжки. – Ей уже лучше, надеюсь?

Даже не хотелось ей отвечать. Потому что опять заведется, а потом будет трудно заснуть. Да и как тут не завестись, интересно? Вон сколько равнодушия и надменности в этом холодном «надеюсь»! Будто не о матери родной спрашивает, а о чужом человеке! Вот вам, как говорится, и наглядная картинка того, как можно из дочери вырастить эгоистку… Просто надо отдавать ей всю себя без остатка, угождать и любить без ума. И он тоже, выходит, участвует в этом хороводе любви, вносит свою посильную лепту. И он тоже…

– Что ты молчишь, Филипп? Не слышишь меня, что ли? Я спросила – маме лучше или нет?

– Лучше. Я ее чаем напоил. Она спит уже.

– Надо же, какой подвиг совершил – чаем напоил… Ты такой добрый, а я злая и равнодушная, да? Это ты хотел сказать, что ли?

Он промычал что-то нечленораздельное, давая понять, что засыпает. Потому что нельзя было отвечать. Ясно же, что Алиса нарывается на скандал, хочет в него свое недовольство выплеснуть. А у него нет места, чтобы принять в себя ее недовольство. Своего недовольства хватает. Просто девать его некуда, это проклятое недовольство!

И уснул сразу, заставив себя отключиться. Устал…

А утро началось, как обычно. Проснулся от запаха кофе, просочившегося из кухни – значит, Клара Георгиевна поднялась-таки, завтрак ему готовит. Вышел к ней, спросил с виноватым упреком:

– Ну зачем вы?.. Не надо… Зачем вы встали, Клара Георгиевна?

– Да я уже здорова, все хорошо! – Она улыбнулась ему в ответ. И тут же спохватилась, засуетилась: – Ой, тебе же рубашку надо погладить! Что ж я, забыла совсем…

– Не надо, я свитер надену. Мне сегодня в судебное заседание не надо.

– Да? Ну, хорошо… Давай садись завтракать. Я тебе блинчиков напекла. Эти вот с творогом, а эти с мясом. Я знаю, ты любишь… А я пойду, прилягу, пожалуй.

– Вам плохо, Клара Георгиевна?

– Нет, нет… Просто слабость в ногах еще есть… Полежу немного и совсем буду здорова. Ты ешь, ешь, не слушай меня…

Голос у тещи был не ахти, дрожал немного. И оттого снова совестно стало – они с Алисой дрыхнут все утро, а она, бедная, по кухне суетится. Нехорошо. Неправильно это. Не должно быть так, по крайней мере! В конце концов, у него жена есть, которая вполне может поднять с постели свою красивую задницу и завтрак приготовить! Да что это такое, в самом деле, а?

Такая накрыла вдруг злость – сам себе удивился. Потому и удивился, что не положено ему было в этом доме быть злым. А положено быть любящим покладистым мужем и добрым затем. Славным зятем, как давеча его назвала Клара Георгиевна. Заботливым.

Придя в спальню, резко отодвинул раздвижную дверцу шкафа, и она взвизгнула испуганно под его руками. Сорвал с плечиков синий свитер, принялся его натягивать на себя. Алиса проснулась, пробурчала недовольно:

– Можно как-то потише, а? Не видишь, я сплю…

– Нет, нельзя потише! – проговорил сердито и громко. – Нельзя, нельзя!

Алиса села на кровати, потерла глаза, глянула на него с удивленным возмущением. Фиалковые глаза ее были прекрасны – даже спросонья. Он отвел взгляд, чтобы не утонуть в них по привычке.

– Нельзя так, Алиса! Нельзя! Пожалей мать, в конце концов! Пусть она отдохнет! Сама обед приготовь, накорми ее! Рубашки мои постирай…

– Я? Рубашки? Ты что? У меня же маникюр… Я только вчера его сделала…

Голос у нее был хоть и недовольный, но слегка растерянный. Понятно, врасплох застал.

– Так стиральная машина сама все сделает, целым твой маникюр останется!

– Вот сам и постирай, если так!

– А тебе что, трудно? Ты чем-то важным занята?

– Ты меня сейчас упрекаешь, что ли? Не поняла…

И в этом «не поняла» уже был слышен вызов. Даже не вызов, а явная угроза. На пустом месте, между прочим. Угроза ради угрозы. И потому он сказал спокойно и сдержанно:

– Нет. Не упрекаю. Просто пытаюсь до тебя достучаться. Нельзя так, Алиса, нельзя… Мать тебя любит, старается тебе угодить, а ты этим пользуешься бессовестно! Разве не так, скажи?

– А ты сам… Ты разве не пользуешься? Что-то ты ни разу не отказался от наглаженной рубашечки по утрам! Надеваешь ее с удовольствием! Зато меня учишь, как надо, а как не надо!

– Да при чем тут я… Я же тебе объясняю – нельзя так жить, это неправильно… Уж сколько раз предлагал – давай квартиру купим… Свою… Или дом… Ты домом займешься, в интерес войдешь, хозяйкой себя почувствуешь. Сама в своем доме будешь все решать, разве это плохо, скажи? Ну сколько можно жить в роли избалованной маминой дочки?

– Нет, я не хочу… Не надо мне никакого дома. И вообще… Не надо мне ничего навязывать. Мне и так хорошо.

– А мне плохо!

– Чем это тебе плохо? Да мама же на тебя не надышится… А вот если мы от нее уйдем, тогда уже ей плохо будет. Тебе хорошо будет, а ей плохо! Так что я, можно сказать, забочусь о ней таким образом! Нельзя у человека отнимать его жизненную основу, его так убить можно, между прочим. Смысла жизни лишить.

– Это ты, что ли, смысл жизни?

– Ну да… А чего ты усмехаешься, интересно? Вот будут у меня дети, и они станут смыслом моей жизни… Это же так понятно, Филипп.

– Но ты же сама говорила, что не хочешь детей…

– Это я пока не хочу. Потому что не готова еще. Когда захочу, тогда и будут. И смыслы будут, и цели, и все остальное. А пока меня все устраивает. И не надо мне лекций читать о добре и зле, я и сама могу тебе лекцию прочитать, если понадобится. Не глупее тебя буду.

– Господи, с тобой невозможно говорить… Ты все перевернешь в нужную тебе сторону!

– Так не говори… Я тебя что, заставляю?

Он только развел руками, не зная, что ей ответить. Да можно было и не отвечать – все равно пора уходить. Хотя правильнее будет – бежать. Бежать от этого никчемного разговора…

И весь день потом не задался, и настроение было поганое. Хорошо, что давно научился держать правильное лицо – уверенное и спокойное, как и положено адвокату. А что у адвоката на душе кошки скребут, так ведь никто этого скрежета не слышит, и слава богу.

Пришел домой поздним уже вечером. Клара Георгиевна по привычке засуетилась, накрывая ему ужин. Он только вздохнул обреченно:

– Вам же лежать надо… А вы…

– А что я? Я уже ничего! Мне лучше! Я почти здорова! Ну что ж я буду в постели валяться и думать, что ты голодным останешься! Нет, нет… Не дай бог, ты опять с Алисой начнешь ссориться… А я не могу слушать, когда вы ссоритесь. Плохо мне… Вы утром на таких повышенных тонах говорили, просто ужас какой-то!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Из песни «Птичка» (исп. рэп-дуэт «HammAli & Navai»; сл. и муз. Александра Громова, Наваи Бакирова и Евгения Трофимова).

2

Стихи Михаила Квливидзе в переводе Давида Самойлова (исп. дуэт «Братья Мироновы»).