Вавилонские книги. Книга 1. Восхождение Сенлина

Сенлин не совсем понял, о чем говорит Пининг. «Популярный путеводитель» отзывался о втором уровне башни, Салоне, как о театральном районе, который за много лет произвел на свет массу прекрасных действующих трупп. Они с Марией планировали посмотреть представление перед тем, как отправиться на отдых в Купальни с их доступными номерами и многочисленными минеральными источниками. «Путеводитель» содержал кое-какие предложения по анализу пьес и указания по зрительскому этикету, но в нем не было ничего относительно расписаний или конкретных деталей, потому что все это очень быстро устаревало. Уже не в первый раз после прибытия в башню Сенлин почувствовал себя неподготовленным. И все же, вспомнив совет Голла: «Сливаться с окружением и вести поиски, не вызывая подозрений», он решил приложить все усилия к тому, чтобы сохранить внешнюю невозмутимость.

Впрочем, он не мог представить себе пьесу, даже самую масштабную эпопею, которая шла бы неделю. Несомненно, это преувеличение.

Очередь медленно продвигалась. Пининг без умолку болтал, выдавая весь репертуар юмористических наблюдений и бесцветной философии, а Сенлин, обрадованный тем, что собеседнику для поддержания светского разговора помощи не требовалось, лишь время от времени улыбался и поддакивал. Вскоре устремленная вверх спираль превратилась в площадку у занавешенного арочного входа, за которым обнаружилась комната, напомнившая Сенлину театральный вестибюль. Перед ними были четыре кассы, украшенные богатой резьбой, а за каждой стоял сверкающий турникет. В кассах, которые размерами немного превосходили гробы, сидели мужчины в белых ливреях и пепельно-серых жилетах. Их лица – восково-бледные, как у трупов, – лишь усиливали сравнение.

За одетыми в форму людьми располагались четыре двери: первую отмечала латунная буква «К», вторую – «Ш», третью – «Э», а последнюю – «И».

– Это капельдинеры Салона. Они скажут, какую роль вы будете играть, и объяснят правила поведения на сцене. Обратите внимание на правила, мистер Сенлин. Эти вещи утомительны, но у каждой шестеренки есть свое предназначение, верно? – сказал Пининг без малейшего намека на серьезность.

Он поправил концы воротника, и тут капельдинер вызвал его вперед. Пининг рассмеялся – сердечно, но беспричинно. Таков был его способ смазывать шестерни, впрочем без особого эффекта. Капельдинер остался мрачен, как судебный пристав. Несмотря на весь энтузиазм, с которым Пининг говорил о прелестях Салона, во всей этой сцене было маловато гостеприимства.

Сенлину махнул другой капельдинер, у которого была яйцеобразная голова с морщинами, начинающимися от лысой макушки, окруженной ухоженным «бордюром» белых волос.

Капельдинер вручил ему карманного размера печатный буклет. Книжка напомнила Сенлину буквари его учеников: потрепанная, с грубым переплетом и неровным передним краем.

– Вы будете играть дворецкого, сэр, – объявил капельдинер, и морщины на его лице не дрогнули.

На обложке сенлиновского буклета красовался штамп с именем персонажа: «Исаак».

– Я ничего не понимаю. Я не актер. Я бы хотел присесть, может быть, где-то сзади… – начал Сенлин.

Взгляд капельдинера был настолько пустым, что Сенлин не понимал, выражает ли длинная пауза неверие или отвращение. Мужчина выглядел невыразительным, как дверной молоток. Сенлин шумно сглотнул.

– Вы и актер, и зритель, сэр, – сказал капельдинер. – Вы можете присесть, если хотите. Правила Салона перечислены на обороте программы; я предлагаю вам ознакомиться с ними. Самое важное, сэр, чтобы вы проходили только через двери, помеченные буквой «И». «И» – от Исаак. Вход в дверь другого персонажа приведет к удалению из Салона.

– А нельзя меня удалить прямо сейчас? Я спешу в Купальни. – Он не собирался посещать театр, каким бы оригинальным и современным тот ни был, пока Мария неизвестно где. Должен ведь существовать коридор для туристов, которые идут дальше…

– Никого не удаляют на верхние этажи, сэр, только в Цоколь. Если вы хотели обойти наши развлечения, вы должны были взять билет на корабль, – сухо сказал капельдинер. – Во-вторых, мы просим вас разжечь огонь в каждой комнате, куда вы войдете. Топливо предоставлено, и я могу заверить вас, что всем персонажам положено заботиться о каминах, а не только тем, кто играет роль дворецкого. Отказ поддерживать огонь в очагах приведет к удалению.

Билетер попросил двенадцать шекелей, которых хватило бы, чтобы заплатить за гостиничный номер на три ночи. Сенлин был удивлен и недоволен суммой, но не увидел иного выбора. Он недавно узнал, к чему приводит торг из-за вступительного взноса. Он мог вернуться в Цоколь – или заплатить и пойти дальше.

Для оплаты пришлось снять ботинок. Он бы смутился сильнее, если бы не заметил краем глаза, как новый знакомый, Пининг, снимает тщательно отполированную туфлю по той же причине. Похоже, Сенлин не первый, кто ходит по собственным сбережениям. Открытие заставило его почувствовать себя менее умным.

Сенлин прошел через отполированный турникет, но прежде, чем он открыл дверь, украшенную латунной «И», Пининг коснулся его руки и сказал:

– Через неделю вас вытащат из приключения, и это будет похоже на будильник, прерывающий прекрасный сон!

Глава восьмая

Не позволяйте, чтобы строго определенный маршрут мешал неожиданным приключениям.

Популярный путеводитель по Вавилонской башне, III.II

Невзирая на загадочные объяснения капельдинера и энтузиазм Пининга, Сенлин по-прежнему ожидал увидеть ряды кресел, обтянутых бархатом, сцену, просцениум и занавес, – короче говоря, он ожидал увидеть театр.

Вместо этого он очутился на пороге вымощенного белой плиткой коридора, напоминающего раздевалку пансиона, в котором он учился много лет назад. Вдоль стены располагались кедровые скамьи и кабинки. Десятки одетых в белое прислужников со скучными лицами сновали туда-сюда, толкая вешалки с костюмами, таская стопки полотенец, волоча корзины, полные отполированных туфель. В отличие от капельдинера, которому он только что заплатил, по нарядам этих людей было видно, что они обычные трудяги. Воздух был тяжелым от пара и агрессивных ароматов одеколона, мыла и лосьона для волос. Он понял, где оказался: за кулисами! Но где же сцена? И кто на ней?

Сенлином занялся прислужник, который принес аккуратно сложенное белое полотенце с квадратиком розового мыла сверху. У прислужника были прилизанные волосы цвета камня и худые щеки, розовые от тщательного бритья; он выглядел претенциозным, как торговец рыбой. Сенлин слегка встревожился, обнаружив, что этот человек вооружен. На поясе у него висел однозарядный пистолет. Вновь окинув взглядом других прислужников в помещении, Сенлин увидел, что большинство вооружены. Непривыкший к свободному ношению пистолетов – даже констебль Исо не всегда носил свой, – Сенлин решил: это знак, что он вступил в более законопослушную часть башни.

Сенлин сердечно улыбнулся нелюбезному прислужнику. Тот в ответ не столько повел, сколько потащил его к незанятой душевой кабинке.

Невзирая на тревогу, Сенлин насладился горячей водой и грубым мылом с ароматом сандалового дерева. Похоже, это была первая настоящая роскошь, предложенная башней. Он бы постоял еще немного под источающими пар струями, не вмешайся сердитый прислужник.

Он измерил завернутого в полотенце Сенлина портновской лентой, потом ушел и вскоре вернулся со сменой одежды: фраком дворецкого и накрахмаленной манишкой. И то и другое подошло, но не польстило долговязому Сенлину. Дворецкий из него получился неубедительный. Красный галстук-бабочка на нем смотрелся так абсурдно, что Сенлин его сразу снял. Но прислужник быстренько подобрал выброшенный галстук и без нежностей вернул на шею Сенлина.

– Вы не можете менять костюм, сэр, – сказал человек с волосами цвета стали. – Взгляните на правила в программе.

Постепенно до Сенлина дошло, что ему пытались объяснить: он был и актером, и зрителем. Это не театр. Это шарада. Детская игра в «верю – не верю». Конечно, здесь нет настоящей публики. Кому захочется на такое смотреть?

Служитель велел Сенлину упаковать одежду и ценные вещи в портфель, что он и сделал с опаской. Ему претила идея расстаться с деньгами, билетами на поезд и путеводителем, но, похоже, выбора не было. Тот факт, что здесь все было устроено так по-деловому и так много внимания уделялось безопасности, давал некоторую надежду. Кроме того, выяснилось, что он не единственный, кто держит деньги в ботинке, – и насколько же это безопасно?

Затем его портфель заперли в тяжелом шкафу на колесиках, вместе с личными вещами других мужчин – все они, похоже, гораздо спокойнее расстались с имуществом. А почему нет? Никто в театре не волнуется, что пальто украдут из гардеробной. Эти люди пришли скрыться от действительности, играть, действовать! Они шутили, смеялись и вели себя как школьники, хотя большинство уже седовласы или вовсе лысые. Молодые мужчины тоже встречались, но были, как правило, толстоватыми, слегка неуклюжими или непривлекательными. Похоже, билетеры назначали на роль дворецкого мужчин, чьей наружности чего-то не хватало. Сенлин с горечью подумал, что ему среди них самое место.

Пока сопровождающий одевал и причесывал Сенлина, он прочитал программу. Программа описывала в общих чертах сюжет, который им предстояло приукрасить собой. Действие пьесы разворачивалось в особняке, поэтому сцена охватывала множество комнат, включая столовую, кабинет, кухню и еще дюжину домашних помещений. Героев было четверо: богатые муж и жена, поименованные Керрик и Элис Мейфэр, молодой подручный в делах по имени Оскар Шоу и Исаак, дворецкий – его роль в этом фарсе.

Игроки должны были вести импровизированный диалог на основе предоставленного сюжета. История оказалась достаточно банальной. Муж, мистер Мейфэр, поглощен деловыми вопросами. Он думает о молодом партнере, мистере Шоу, как о сыне, которого у него никогда не было, и много времени тратит на его подготовку к деловому миру. Между тем миссис Шоу, чувствуя, что муж ею пренебрегает, начинает флиртовать с мистером Шоу. Мистеру Шоу приходится выбирать между деловым будущим и чувствами, которые у него зарождаются к миссис Мейфэр – привлекательной, пускай и не без изъянов, женщине с переменчивым настроением.

Сенлин испугался, обнаружив, что дворецкому Исааку в конечном итоге придется решать, поддерживать ли сумасбродную хозяйку в ее неразумном поведении или раскрыть потенциальную измену своему работодателю, мистеру Мейфэру. Жуть кошмарная. Сюжет представлял собой именно ту разновидность тухлой мелодрамы, от чтения которой он отговаривал учеников. Подтекст был очевиден: любовь, чистая и вечная, побеждала все. Сенлин не верил в такую любовь: внезапную, эгоистичную и ненасытную. Любовь, какой ее часто изображали поэты, была лишь лысой похотью в пышном парике. Он верил, что у истинной любви больше общего с ученостью: она глубока, тонка и никогда не всеобъемлюща.

Капельдинер схватил утопающего в сомнениях Сенлина за плечо мозолистой рукой и повел через дальний конец раздевалки в зал с ковром на полу. Коридор перед ним мог бы быть коридором роскошного отеля. Выкрашенные в белый цвет двери размещались по обе стороны на равном расстоянии друг от друга, хотя в отличие от любого отеля, который он когда-либо посещал, в этом коридоре не было углов. Он тянулся и тянулся до тех пор, пока, постепенно изгибаясь, не исчезал с глаз долой. Коридор заполнили сотни мужчин разного облика, но каждый был одет в такой же черный фрак и накрахмаленную манишку, как Сенлин. Вездесущий красный галстук-бабочка, от которого зудела шея, делал владельца менее заметным в толпе, но зато более абсурдным.

Словно он шагнул между двумя зеркалами и теперь наблюдал, как удваивается снова и снова, превращаясь в тусклую бесконечность. От увиденного закружилась голова.

Грубый сопровождающий вручил ему ключ и сказал:

– Найдите незапертую дверь в коридоре. Если она не заперта, пьесе внутри все еще нужен кто-то на роль Исаака, дворецкого. Другие игроки, возможно, уже начали пьесу. Закройте за собой дверь. Ваш ключ откроет все межкомнатные двери, которые не отмечены, и дверь, через которую вы войдете. Если вы выходите в коридор, то не можете повторно войти в пьесу. Если вы выйдете через дверь другого персонажа, будете удалены из Салона. У вас есть вопросы?

Немного ошеломленный, но понимающий, что не в его положении задавать вопросы куратору – который, впрочем, все равно не в настроении отвечать, – Сенлин покачал головой.

– Наслаждайтесь вашим представлением.

«Пройди через Салон. Доберись до Купален. Она будет там», – снова сказал себе Сенлин.

Его охватили знакомые ощущения – комок в горле, пульсация в кончиках пальцев, сужение поля зрения, – предвещающие приступ паники. В тесном коридоре было слишком много народу. Ему надо вырваться. Он принялся прорываться через толпу дворецких, которые бродили туда-сюда и болтали, не очень-то спеша отыскать незапертую дверь. Это ведь, в конце концов, их приключение в отпуске! Они экспериментировали с театральными акцентами и сценическими жестами; они хвастали, какую сторону поддержат, как только начнется спектакль. «Любовь должна победить!» «Нет, брак – это святое!»

Ему захотелось кричать.

Мысль о том, чтобы вломиться в некую странную комнату, нервировала его, но не так сильно, как полный коридор дворецких. Он случайно попробовал дверь и обнаружил, что она заперта. Дернул другую – и тут неудача. Со следующей тоже не вышло. Ладони вспотели, и дверные ручки скользили под рукой. Его душевные страдания росли с каждой неудачей. На миг он словно отделился от собственного тела и увидел со стороны, как обезумевший тощий дурень дергает одну дверную ручку за другой.

Его двойники ворчали и вздергивали подбородки, когда Сенлин протискивался мимо. Он толкал дворецких, вынуждая тыкаться в деревянные панели на стенах и обои с позолотой, но не извинялся. Он не мог ничего с собой поделать. Он сходил с ума, и не только из-за знакомых тревожных спазмов, но и от мысли, что Мария могла оказаться за любой дверью, участвуя в спектакле, изображая жену одного человека и любовницу другого. Он схватился за следующую дверную ручку, как будто хотел ее задушить.

Она повернулась. Сенлин бросился внутрь и быстро запер за собой дверь. Тишина была чудесна.

Он стоял на пороге кухни. Как будто вошел в чей-то дом через заднюю дверь. Рядом с печкой-буржуйкой лежали аккуратной пирамидкой наколотые дрова. С пересекающихся потолочных балок под открытыми стропилами свисали сети, полные тыкв и лука. Банки с заготовками ярко блестели в свете масляной лампы без абажура. Лампа также освещала латунный выступ на стене, размещенный до странности высоко. От этой диковинки Сенлин быстро отвлекся на ветчину. Окорок, утыканный яркими вишнями, лежал на богато украшенном блюде на столе для слуг. Аромат древесного дыма, гвоздики, свинины и закаленного железа согревал воздух. Это было восхитительно. И безмятежно. Он с трудом верил, что все еще находится в Вавилонской башне.

Он разжег огонь и наполнил чугунный чайник водой из прочного зеленого крана. Сделал это по привычке; у него дома на плите всегда кипел чайник, чтобы в любую минуту можно было приготовить чашку чая. Трубы булькали и кашляли, как старый астматик. Работа по дому его утешила. Брызги жира на плите заставили подумать о завтраке: оладьи, печеные яблоки, жирный лосось шкворчит на сковороде. Он проголодался. Нет, он не просто проголодался – он умирает от голода. Сенлин забыл о приличиях и оторвал толстый кусок жирной корочки от бронзовой ветчины. Съев полоску в один прием, оторвал вторую, а потом – третью. Он жевал и жевал, задыхаясь. Он насыщался, стоя над ветчиной, как стервятник, и наслаждался одиночеством. От соленого мяса щипало губы, потрескавшиеся от жажды. Сенлин взял чашку с крючка и наполнил ее из крана, а потом выпил, постанывая от облегчения. Съев столько мяса, сколько смог, он завернул еще несколько кусочков в салфетку и сунул в карман.

Фарфоровая чашка в его руках приковывала взгляд, хотя ему потребовалось время, чтобы понять почему. Ее край был расписан причудливой гирляндой из цветков кизила. Всего несколько месяцев назад Мария, в процессе объединения их хозяйств, распаковала заполненный соломой ящик фарфора, украшенного таким же рисунком. Ее набор был семейной реликвией, подарком от бабушки на свадьбу. В тот день Сенлин заметил, что кое-что из набора отсутствует, и, вдохновленный желанием угодить, а также стремлением к полноте, предложил найти замену.

Мария поблагодарила его и потянула за шею, поцелуем стирая угрюмость с его лица. Теперь Сенлин задавался вопросом: неужели он всегда хмурился, даже когда они были одни?

– Недостатки также часть набора, – сказала она. – Их нельзя заменить. Я знаю, когда и что сломалось или потерялось. Я сама разбила тарелку, когда мне было девять. Теперь я бессмертная часть картины. Меня устраивают мои недостатки, спасибо. – Она подмигнула и прижала язык к верхней губе. Такую рожицу она иногда корчила в классе много лет назад, и, вспомнив об этом, он с нежностью улыбнулся.

Нет, он не всегда хмурился.

Сенлин рухнул в кресло посреди уютной поддельной кухни и спрятал лицо в ладонях.

Глава девятая

В конце концов, вы неизбежно и неизменно обнаруживаете, что не готовы сделать осознанный выбор. Когда сомневаетесь, скажите: «Да». «Да» – это вечный паспорт. «Да» – это неразменная монета.

Популярный путеводитель по Вавилонской башне, I.XII

Сенлина привел в чувство назойливый звон колокольчика. Он с удивлением осознал, что заснул. На стойке со множеством колокольчиков, прикрепленной над плитой, звенел один – дергался вверх и вниз, вторя рывкам шнура, который исчезал в стене. Сенлин прыгнул к двери под колокольчиками, все еще сжимая в руках чашку, которая заставила его предаться размышлениям.

Он вошел в длинный обеденный зал, который вполне вписался бы в провинциальный особняк, если бывают особняки без единого окна. Вдоль обеденного стола, блестящего от полировки, стояло столько стульев с высокими спинками, что хватило бы на целый парламент. На стене между гобеленами висели ярко раскрашенные щиты. Также обнаружилось еще несколько латунных штуковин, прикрепленных к стенам на большой высоте. Может, это воздушные клапаны? В просторном камине тлели угли, их хватило бы, чтобы зажарить кабана. Комната пустовала, но Сенлин услышал приглушенные голоса по соседству.

Решив как можно дольше избегать других актеров в фарсе, Сенлин подошел к стойке с дровами, выбрал два полена, разрубленных на четыре части, и аккуратно разложил на решетке. Он не мог понять, откуда доносятся голоса. Кто бы это ни был, говорили пылко; хотя весело или разгневанно – он не мог сказать. В голове все еще не прояснилось после сна. Интересно, как долго он спал? Спектакль уже начался? Он ожидал какого-то введения или преамбулы. Сенлин потрогал галстук-бабочку и спросил себя, что будет, если он спрячется на кухне и позволит мелодраме развиваться своим чередом.

Одна из множества дверей обеденного зала распахнулась, и влетела женщина в пышном кринолине, скалящая зубы – он не понимал, от досады или отвращения. Сперва она не заметила Сенлина, который застыл, словно кролик. Потом на него все же обратили внимание, и оскал превратился в неубедительную улыбку.

– Исаак, где наш чай? – спросила она. За открытой дверью раздавалась напряженная перебранка мужчин. – Разве ты не слышал, как я звоню?

Сенлину понадобилось мгновение, чтобы вспомнить: Исаак – это он.

– Да, – сказал он, чувствуя легкое раздражение. Он привык быть тем, кто звонит, созывая детей на урок. Он провел шесть лет в университете не для того, чтобы сделаться воображаемым слугой какой-то незнакомки. Но, желая избежать ссоры, он вынудил себя ответить согласно роли, хоть и без малейшего энтузиазма: – Еще не готов.

Она придвинулась ближе, и он увидел, что ее щеки покраснели. Ее волосы, темные, как мокрый сланец, были уложены в высокую прическу. Кожа у нее была карамельного цвета, как у уроженцев Южного Ура. Ее черные, словно уголь, глаза и густые брови впечатляли, но не сочетались с платьем в оборках, персикового цвета. Она выглядела как торт с переизбытком глазури. Зрелище напомнило Сенлину о том, насколько легко испортить красивое произведение искусства вычурной рамой. Низкий вырез ее платья открывал пышную грудь.

Она взяла у него чашку, заглянула внутрь и перевернула вверх дном – та была пуста. Одарив дворецкого разочарованным взглядом, она сунула чашку обратно:

– Забудем пока про чай. Мой муж и мистер Шоу ссорятся в кабинете. Я думаю, будет лучше, если в комнате появится кто-то более спокойный.

Сенлина смутила ее игра. Она выглядела расстроенной, испуганной даже, но называла мужчин согласно именам их персонажей. Может, перед ним – талантливая актриса? До Сенлина вдруг дошло, что в Салоне не все такие любители, как он.

– Что я должен делать?

Актриса вскинула руки, подгоняя его, – выглядело это так, будто она хочет прогнать своенравного цыпленка, а не человека.

– Просто тихонько войдите в кабинет! – Миссис Мейфэр на миг вышла из роли, заговорив с сельским акцентом. Быстро опомнившись, она закончила более уравновешенно: – Пожалуйста.

Снова выхватив у него пустую чашку, она начала использовать ее в качестве реквизита: принялась пить воздух, отставив в сторону розовый мизинец. Если это представление должно было убедить его, что миссис Мейфэр держит себя в руках, ничего не вышло. Когда она опустила чашку на блюдце, раздалось громкое дребезжание.

Сенлин ее пожалел; она здесь так же неуместна, как и он.

Вздохнув тихонько и решительно, Сенлин слегка поклонился и сказал:

– После вас, мадам.

Комната выглядела скорее собранием трофеев, чем кабинетом: стены украшали старые охотничьи рога, шлемы и сабли. Над камином растянулся на колышках огромный мушкет длиной около шести футов. Сенлин усомнился, что он настоящий. Угол комнаты занимало внушительное чучело зверя, чей длинный коричневый мех от старости немного свалялся, но остался густым. Сенлину понадобилось несколько секунд, чтобы опознать животное: гигантский муравьед. Густой черный мех на горле, растопыренные когтистые пальцы и маленькие глаза-заклепки выглядели более драматично из-за размера существа: стоя на задних лапах, оно возвышалось футов на семь. На другой стене висели головы оленя, вапити и лося. В тусклом свете камина казалось, что звери злобно глядят на Сенлина.

Двое мужчин в смокингах спорили, расхаживая туда-сюда возле барной стойки из красного дерева, иногда останавливаясь, чтобы перелить содержимое хрустального графина в стаканы.

Сенлин с удивлением узнал мужчину, что был худее и моложе. Им оказался мистер Эдсел Пининг, который по-прежнему держал руки за спиной, а во время разговора наклонялся вперед, словно клюющая зерно курица. Пининг, в роли Оскара Шоу, молодого и романтичного помощника, с наслаждением погрузился в лиричные рассуждения о нелогичности любви и бесплодности бизнеса. Похоже, он не стал откладывать начало кризиса, на котором зиждилась пьеса. Он нырнул в этот кризис с головой.

Более крупный мужчина, играющий мистера Мейфэра, был краснолицым, седобородым и, как с тревогой подумалось Сенлину, очень пьяным.

Спорщики не заметили Сенлина, и он, тихонько пройдя к камину, поворошил угли кочергой, создав для ссоры героев более яркое и более театральное освещение. Женщина в кринолине не отходила далеко от Сенлина. Она уселась на оттоманке у камина, разложив юбки.

– Я взял тебя в свой дом, открыл тебе свои финансы, и как ты мне отплатил? Лапая мою жену? – Мужчина, играющий Мейфэра, рявкнул, взмахом руки усиливая слова, и плеснул алкоголем на яростно вставшего на дыбы муравьеда.

– Я плачу вам ответным доверием. Я продемонстрировал вам счетоводные книги моего сердца. И в точности как делец не может по своему усмотрению заставить цены на товары расти или падать, человек, которым движет сердце, не в силах руководить душевными порывами. Фондовая биржа сердца – непостоянная вещь. Миссис Мейфэр…

– …моя! Это не бизнес, это воровство, – перебил мистер Мейфэр и, ко всеобщему удивлению, разбил стакан об пол.

– Возможно, мы продолжим наш разговор, когда у вас хоть немного прояснится в голове, – сказал Пининг, едва сдерживая восхищение страстностью сцены. Он повернулся к женщине, чьи юбки накрыли и скамеечку для ног, и половину ковра, на котором стояла оттоманка. Пининг наклонился и поцеловал ей руку. – Моя дорогая, теперь я вас покину, чтобы подсластить наше воссоединение! Разве солнце прекраснее всего не во время заката и восхода? Пусть наши вечерние и утренние зори будут такими же яркими!

Когда Пининг снова выпрямился, хрустальный графин взорвался, ударившись о его затылок. Ореол летящих осколков блеснул в свете камина, отчего Пининг, как подумалось Сенлину, на миг превратился в ангела.