Королевы завоеваний

Феодальные правители нередко игнорировали эти тонкости, но Вильгельм был набожным сыном церкви, который беззаветно чтил Бога2 и снискал расположение духовенства благодаря ярому рвению3 в проведении церковных реформ в Нормандии. Видимо, герцог предвидел наличие препятствий для брака с Матильдой, так как отправил в Реймс группу влиятельных церковников во главе с Ланфранком из Павии, уважаемым настоятелем бенедиктинского аббатства Бек-Эллуэн и будущим архиепископом Кентерберийским, возможно, с целью убедить папу одобрить союз. Вильгельму, с его репутацией реформатора, не пристало заключать неканонический брак, поскольку любые разногласия по поводу женитьбы могли нанести ущерб наследникам герцога и положению церкви в Нормандии. Большинство нормандских епископов, узнав о запрете папы римского, отнеслись к браку Вильгельма и Матильды враждебно. Надо полагать, поэтому нормандские хронисты, преимущественно монахи, умолчали о папском запрете.

Но если отвлечься от церковной патетики, следует признать, что у Льва IX были веские политические причины противиться браку Вильгельма и Матильды. Лев IX действовал в интересах империи и понимал, что союз Фландрии с Нормандией приведет к созданию сильной антиимперской коалиции. Понтифик знал, что Вильгельм «набирал силу и влияние, превосходя великолепием соседей и выставляя напоказ свой новый образ жизни»4. Более того, нормандский искатель приключений Роберт Гвискар недавно завоевал Южную Италию и провозгласил себя ее правителем, что папа римский воспринял как очередную угрозу. Возможно, папский запрет был продиктован политической местью или имел целью заблокировать неблагоприятный для императора союз и сдержать нормандцев.

Без сомнения, Вильгельм знал об истинных мотивах Льва IX. В 1050 году герцог направил в Рим Ланфранка, настоятеля аббатства Бек-Эллуэн, и Жоффруа, епископа Кутанса, испросить у папы римского совета5. Ланфранк был одним из самых почитаемых и добросовестных церковных деятелей Нормандии. Вильгельм «чтил его как отца, уважал как учителя и любил как брата или сына»6. Ланфранк «не уступал древним в учености и религиозном рвении»7, его слава «выдающегося гения и эрудита»8 распространилась далеко за пределы герцогства, и даже в Риме о нем отзывались с благоговением. Итог поездки нормандских священников в Рим неизвестен. Высказывалось предположение, что вопрос был быстро решен и понтифика убедили дать разрешение9, но другие свидетельства этому противоречат. Представляется более вероятным, что Вильгельм в конце концов пренебрег запретом.

Также звучало мнение, что Вильгельм воспользовался благоприятным шансом и женился на Матильде, когда Лев IX, развязавший войну, чтобы изгнать нормандцев с юга Италии, 15 июня 1053 года попал в плен в битве при Чивитате10. Разные летописи датируют свадьбу с разницей в шесть лет, указывая, что бракосочетание состоялось в промежутке между 1050 и 1056 годом, причем чаще встречается 1050 год, который почти наверняка является верной датой. Вильгельму на тот момент исполнилось двадцать три, а Матильде – самое большее девятнадцать.

Долгое время утверждалось, что самые ранние упоминания о Матильде как супруге Вильгельма и герцогине Нормандии встречаются в двух хартиях, выданных в 1053 году: одна – аббатству Святой Троицы в Руане11, а другая – бенедиктинскому аббатству Святого Иулиана в Туре12. Однако Матильда, Вильгельм и их старший сын Роберт фигурируют вместе как свидетели двух подлинных хартий, пожалованных аббатству Святого Вандриля и датированных 1051 годом13. Не было ничего необычного в том, что высокородные младенцы выступали свидетелями при подписании хартий. Если Вильгельм и Матильда поженились после октября 1049 года или же, скорее всего, в 1050 году, то Роберт, вероятно, родился в 1051-м. Это согласуется с тем, что в 1066 году его называли отроком14.

С древнейших времен свадьбы правителей служили поводом для больших торжеств. Королевское бракосочетание представлялось событием исключительной важности для всего общества. Преемственность власти заботила всех, так как браки монархов и родовитой знати оказывали прямое влияние на благосостояние народа. Брак воплощал ответственность правителя перед своими подданными за сохранность династии и поддержание чистоты древней, освященной временем родословной.

Внешние атрибуты, блеск и роскошь королевских свадеб были лишь частью общей картины – бархатной перчаткой, скрывавшей железный кулак. Брак порой оказывался церемониальным прикрытием для нечестивого, а иногда жестокого союза. Возраст редко принимался в расчет, поэтому король или знатный сеньор мог быть намного старше невесты. Мужчины считали целесообразным брать в жены девушку моложе себя, чтобы ей легче было признать верховенство мужа, которое взрослые женщины принимали менее охотно. Детей обручали и сочетали браком в младенчестве, но церковь разрешала супружеское сожительство мальчикам с четырнадцати лет и девочкам с двенадцати, когда подростки, по всеобщему убеждению, становились способны к половым сношениям. По крайней мере, двум героиням этой книги на момент замужества было двенадцать лет или даже меньше.

Юной принцессе часто предстояло совершить трудное путешествие к своему жениху с мыслью, что она, скорее всего, навсегда распрощалась с родиной и семьей и что свадьба с незнакомцем состоится сразу по прибытии. Независимо от чувств невесты к жениху и его обращения с ней от девушки ожидали, что она без промедления разделит с супругом ложе и произведет на свет детей, продолжив династию. Пожалуй, невеста выступала в роли сакральной жертвы, наподобие закованной в цепи девственницы из сюжетов классической мифологии.

Матильде пришлось проехать более 150 миль до графства Э на восточной границе Нормандии, где должна была состояться свадьба. В тот век путешествие было непростой задачей. «Карет» еще не существовало. Путешественники перемещались верхом, пешком или в повозке. Дамы обычно предпочитали повозки, хотя те не имели ни рессор, ни прочих удобств. Женщины также ездили верхом, преодолевая от двадцати до тридцати миль в день. Путешествие Матильды, вероятно, длилось около недели. Отец сопроводил ее «со всеми почестями» «до самого графства Э» вместе с пышной свитой вельмож и знатных дам15.

Вильгельм, как пылкий жених, прибыл в Э первым в окружении рыцарей, матери Герлевы и отчима Эрлуэна, виконта Контвиля16. Герцог поселился в замке Э17 в качестве гостя своего двоюродного брата Роберта, графа Э. Вокруг замка простирались охотничьи угодья, а его окна выходили на реку Брель18. Здесь Вильгельм принял Матильду и графа Бодуэна, которые преподнесли ему богатые дары19. Несколько дней спустя молодые торжественно сочетались браком либо в соборе Нотр-Дам-д-Э, либо в часовне замка, освященной в честь Пресвятой Девы и сохранившейся до наших дней. Церемония прошла в обстановке строгой секретности20, видимо, чтобы предвосхитить возможные возражения. Папский запрет явно уязвил Вильгельма. «Он взял [Матильду] в жены законно, – подчеркнул капеллан Гийом Жюмьежский, – торжественно, с радостью и ликованием».

В 1476 году в описи драгоценностей, украшений и книг, хранившихся в сокровищнице собора Байе, упоминались две пышные мантии «несравненной красоты», которые, как утверждалось, являлись свадебными одеждами Вильгельма и его невесты. Матильда пошла к алтарю в богатой мантии, расшитой драгоценными камнями. Мантию Вильгельма украшали золотые кресты, цветы, инталии, драгоценные камни и богатая вышивка. На Вильгельме был шлем, также сохранившийся в Байе.

Матильда привезла с собой щедрое приданое. «Отец с радостью передал ее на попечение герцогу Вильгельму вкупе с богатством и роскошной одеждой»21. Однако после женитьбы Вильгельм не осчастливил невесту обильными дарами: герцог выделил супруге далеко не самые лучшие земли на Пэи-де-Ко, обширном плато между Ла-Маншем и рекой Сеной.

После церемонии Вильгельм и Матильда возглавили свадебный пир в замке. Застольем традиционно отмечались не только свадьбы, но также великие церковные праздники – Пасха, Троицын день, Рождество – и прочие святые дни. Почетные гости, включая графа Бодуэна с супругой, восседали за высоким, покрытым скатертью столом вместе с герцогской четой. Слуги, перекинув через руку салфетки, подносили молодым кубки с вином. Хлеб к торжеству испекли в виде лепешек, украшенных крестом. Рыбу сервировали на блюдах, а рубленое мясо подавали на вертелах. Каждое кушанье делилось на двоих. Гости использовали ножи, чтобы резать и накалывать пищу, которую ели пальцами, поэтому руки мыли до и после еды. Вилки еще не вошли в обиход. Менестрели, трубадуры, жонглеры и ряженые развлекали гостей. Дураки и шуты отпускали остроты, и, возможно, пир чередовался с танцами. Затем гости торжественно сопроводили жениха и невесту на брачное ложе, которое благословил священник, и все разошлись, дабы не мешать молодым исполнить династический долг. Публичный характер постельной церемонии отражал общепринятое убеждение в том, что проблема появления на свет венценосных наследников входит в сферу законных общественных интересов.

Когда торжества закончились и гости разъехались, Вильгельм «с торжественными церемониями и почестями»22 сопроводил молодую жену и ее отца в Руан, столицу Нормандии. Это был «густонаселенный, богатый, переполненный купцами город, где пересекалось множество торговых путей, – славный город, расположенный среди говорливых ручьев и ласковых лугов, изобилующий плодами, рыбой и всевозможными товарами». Он стоял, «обнесенный прочными стенами, крепостными валами и зубчатыми укреплениями, в окружении холмов и лесов, а его дворцы, дома и церкви радовали глаз»23.

Супруги торжественно въехали в город, чтобы подданные Вильгельма смогли увидеть молодую герцогиню и предаться «неописуемой радости по случаю ее появления»24. Празднества длились две недели. Все это время чета молодоженов проживала в герцогском замке X века, увенчанном каменной Руанской башней, изображенной на гобелене из Байе и разрушенной в 1204 году. Из окон замка молодая герцогиня могла любоваться «красотой страны», раскинувшегося к югу «прекрасного охотничьего края, поросшего лесом и наводненного диким зверем», а также богатой рыбой рекой Сеной, что плескалась у городских стен и ежедневно несла «корабли, груженные товарами разных стран». С противоположной стороны к замку примыкал «славный многолюдный город с крепостными стенами, церквями и зданиями, который с древнейших времен по праву господствовал над всей Нормандией»25.

Родители Матильды со свитой вскоре отбыли во Фландрию, и Вильгельм устроил молодой жене неторопливую поездку по герцогству. Подданные встречали Матильду с большим воодушевлением и оказывали знаки любви. Она стала первой герцогиней Нормандии за пятьдесят лет (несколько предшественников Вильгельма жили с метрессами), и ее принимали очень тепло. Матильде выделили дом с хозяйством, которым ведали камергеры26. Она не испытывала недостатка в пище для ума, поскольку при дворе герцога всегда привечали «известных мужей, обладавших солидными знаниями и преуспевших в грамоте»27.

Вскоре Матильде предстояло дать народу еще один повод для радости. Не прошло много времени, как Вильгельм потребовал от баронов принести клятву верности не только себе, но и своему нерожденному наследнику28.

5

Блистательное потомство

Матильде исполнилось не более девятнадцати лет, когда она вышла замуж, являя собой «исключительный образчик благоразумия» и «совершенство добродетели»1. Молодая герцогиня славилась «чистотой ума и безупречными манерами даже больше, чем знатным происхождением». Впитав благочестие праведной матери, Матильда «сочетала красоту и изысканное воспитание со всеми достоинствами христианской святости»2. Она была «пригожа лицом и благородна сердцем»3.

Таких похвал удостаивались все венценосные дамы, которые вели добродетельную, непорочную жизнь. Летописцы-монахи обычно язвительно отзывались о тех, кто сбивался с пути или пренебрегал условностями, поэтому нет причин не доверять их словам о Матильде, хотя имеются и другие свидетельства, указывающие на бойкий и волевой нрав герцогини. Все единодушно превозносили красоту Матильды, чего опять же следовало ожидать, поскольку она была королевских кровей. Знатное происхождение обеспечило ей статус «прекраснейшей» из сверстниц4. Если в адрес венценосной дамы лесть не лилась рекой, это явным образом намекало на наличие внешних изъянов. Однако все очевидцы подчеркивали красоту и грацию5 Матильды, «изящество [ее] телосложения» и успехи в «женских искусствах». Она «отличались красотой лица, благородным происхождением, ученостью, прекрасным нравом и – что всегда достойно высочайшей похвалы – крепкой верой и горячей любовью ко Христу»6. Одним словом, она была «непревзойденным образцом мудрости и скромности»7.

У нас нет описания того, как на самом деле выглядела Матильда. Такое случалось нередко, ведь летописцы-монахи почти не уделяли внимания деталям внешности, что породило ряд ошибочных представлений. Известно, что Матильда заказала настенные росписи с изображением себя, Вильгельма, а также сыновей Роберта и Вильгельма Руфуса для часовни Святого Стефана в аббатстве Святой Троицы, которое она основала в Кане. Часовню снесли в 1700 году, но бенедиктинский монах Бернар де Монфокон успел снять с фресок копии8. На них обычно ссылаются как на подлинные прижизненные изображения, хотя они больше похожи на работы XIII века, особенно если присмотреться к коронам. В любом случае на портретное сходство не претендовали даже оригиналы. На копии фрески Матильда изображена с короной на голове, темными волосами до плеч, прямым пробором, длинным носом и вытянутым овалом лица. Гравюра Викторианской эпохи, выполненная с опорой на копию фрески, послужила фронтисписом к первому тому книги Агнес Стрикленд «Жизнь английских королев», однако художник Генри Колберн сделал Матильду и большинство средневековых королев серии похожими на королеву Викторию, которой посвящались книги. На основании этих сведений мы не можем уверенно утверждать, что Матильда была темноволосой и худощавой.

Существовало предположение, что Матильда была миниатюрного роста. Долгое время утверждалось, что ее рост составлял всего пятьдесят дюймов, или сто двадцать семь сантиметров. Эта оценка основывалась на исследованиях доктора Доминела, хирурга из Кана, который в 1819 году изучал кости Матильды, прежде чем их поместили в свинцовый ящик и запечатали. Но в 1959 году9 останки Матильды изучили повторно с использованием современных антропологических тестов. В распоряжении ученых не оказалось черепа и многих других костей, но, судя по большеберцовой и бедренной костям, рост Матильды, если кости действительно принадлежали ей, равнялся пяти футам10. Не так уж и мало с учетом того, что средний рост мужчины в те времена не превышал пяти футов и пяти дюймов. Идентифицировать останки должным образом было невозможно из-за осквернения гробницы и близлежащих захоронений в XVI веке. Не исключено, что не все кости, предоставленные аббатисой Анной де Монморанси, принадлежали Матильде11. Согласно реконструкции, Матильда обладала широким тазом. Это объясняет, как ей удалось подарить Вильгельму десятерых детей, чего, вероятно, она не смогла бы сделать, будучи около четырех футов ростом12.

Матильда не пользовалась противозачаточными средствами. Как все знатные дамы, она была обязана производить на свет наследников мужского пола, чтобы обеспечить герцогскую, а впоследствии – королевскую преемственность и снабдить армию мужа полководцами на время войны. Дочерей же выдавали замуж за выгодных союзников. Многодетные семьи не были редкостью. Роды случались почти ежегодно, как вскоре обнаружила Матильда. Младенческая смертность была высока, и многим матерям пришлось пережить горе, потеряв по меньшей мере одного ребенка. Из девяноста трех детей, родившихся у пятнадцати из двадцати средневековых королев Англии, в раннем возрасте умерли двадцать семь, то есть почти треть. Это печальное свидетельство рокового отсутствия во времена Средневековья надлежащих знаний в области родоразрешения, недостаточной гигиены и плохого ухода за младенцами, а также трагических последствий, которые возникали, если ребенок подхватывал инфекцию в эпоху до открытия антибиотиков.

На самом деле умерших младенцев могло быть и больше, так как их смерть не всегда фиксировалась в письменных источниках, даже если речь шла о детях самого короля. Даты рождения королевских отпрысков часто приходится высчитывать на основании косвенных данных, поскольку их тоже не всегда записывали. Так произошло с тремя из пяти героинь этой книги. Историки могут высказывать лишь обоснованные предположения относительно этих дат, принимая во внимание дату вступления родителей в брак, если она известна, возраст старших братьев и сестер и прочие факторы.

Чтобы произвести на свет как можно больше потомков, переживших юный возраст, высокородные дамы не кормили младенцев грудью. Достоин внимания пример Иды Лотарингской, бабушки Матильды Булонской, которая настаивала на том, чтобы самой кормить грудью своих детей из опасения, что с чужим молоком в их сознание проникнет дурная мораль13. Считалось, что с грудным молоком дети впитывают нравственность.

Матильда «принесла своему выдающемуся супругу желанных отпрысков: и сыновей, и дочерей»14. Вероятно, все представители «блистательного потомства»15,, кроме одного, родились в Нормандии, но сведений о том, когда именно они родились, крайне мало. Те, кто появился на свет во время действия папского запрета, были с точки зрения церкви незаконнорожденными, как и сам Вильгельм. Летописцы об этом умалчивают, но, возможно, двусмысленный статус бросал тень на репутацию детей герцога16.

Старшего сына и наследника, которому вассалы Вильгельма по настоянию герцога присягнули на верность, пока младенец еще находился в утробе матери, назвали Робертом в честь отца Вильгельма и деда Матильды, короля Франции Роберта II. Юный Роберт фигурирует в документах, датированных 1054 и 1063 годами, как наследник Вильгельма и Матильды. В последнем документе он упомянут как «Роберт, их сын, которого они выбрали править страной после своей смерти»17. Содержание документа свидетельствует о том, что Матильда уже принимала деятельное участие в управлении герцогством.

Второму сыну Вильгельма и Матильды дали имя Ричард в честь трех предыдущих герцогов Нормандии. Его эпитафия сообщает, что он был герцогом Берне в Нормандии, но ни один письменный источник той эпохи так Ричарда не титулует18. Ричард упоминается как свидетель подписания хартий начиная с 1067 года. Гийом Жюмьежский датирует рождение Ричарда примерно 1055 годом, но самая поздняя из возможных дат, когда он мог родиться, – это 1059 год19.

Третий сын, по имени Вильгельм, позже прозванный Руфусом, или Рыжим, из-за румяного лица, рыжей бороды и вспыльчивого характера, родился незадолго до августа 1060 года. На момент смерти в августе 1100 года он переступил порог сорокалетия20. Вильгельм Руфус больше всех походил на отца и тезку и потому был любимцем герцога.

Похоже, что Вильгельм выбирал имена сыновьям, а Матильда – дочерям. Матильда гордилась тем, что вела свою родословную от французских королей21. Ее гордость отражена в именах, которыми она нарекла дочерей, и в подписи на хартиях, где она обозначала себя «дочерью Бодуэна, герцога Фламандского» и «племянницей Генриха, самого прославленного короля Франции»22. Констанцию назвали в честь бабушки Матильды, французской королевы Констанции Арльской23, Адель – в честь матери Матильды, принцессы Франции, а Матильду-младшую – в честь самой Матильды Фландрской. Аделизу (Аделиду или Аделаиду – сейчас эти имена взаимозаменяемы), возможно, назвали в честь Аделаиды Аквитанской, супруги короля Франции Гуго Капета; мать королевы Аделаиды, Адель, была дочерью Роллона Нормандского.

По поводу количества дочерей и их имен было много споров. Ордерик Виталий в разных книгах «Церковной истории» привел два списка. Аделиза, Констанция, Сесилия и Адель фигурируют в обоих списках, но Агата появляется только в более позднем. Вильгельм Мальмсберийский перечислил пять дочерей: Сесилию, Констанцию, Адель и еще двух, чьих имен не знал наверняка. Гийом Жюмьежский и более поздний летописец Роберт де Ториньи утверждали, что дочерей было четыре. На самом деле их, вероятно, было шесть.

Ни один из этих летописцев не упоминает дочь по имени Матильда. В 1086–1087 годах по приказу Вильгельма Завоевателя в Англии провели поземельную перепись, в результате которой все землевладения королевства и их стоимость были занесены в так называемую «Книгу Страшного суда». Дочь короля Матильда упомянута в «Книге Страшного суда»24, а также в молитвенном свитке, составленном для ее сестры Сесилии в июне 1112 года монахинями аббатства Святой Троицы в Кане. Свиток содержит предписание совершать молитвы за королеву Матильду и покойных сестер Сесилии – Адилидис (Аделизу), Констанцию и Матильду25.

Высказывалось предположение, что младшая Матильда вышла замуж за крупного нормандского феодала Вальтера д’Энкура26, чью жену как раз звали Матильда. Надпись на могиле их сына Вильгельма в соборе Линкольна гласила, что он происходил из «королевского рода» и приходился родственником Ремигию де Фекану, епископу Линкольна, который также состоял в родстве с Вильгельмом Завоевателем27. Вильгельм пожаловал Вальтеру д’Энкуру не менее пятидесяти пяти владений в Линкольншире, Йоркшире и других графствах. Вальтер и Матильда были благодетелями аббатства Святой Марии в Йорке. В Йоркском соборе находится могила Вальтера. Согласно эпитафии в соборе Линкольна, их сын Вильгельм «жил на попечении» при дворе короля Вильгельма II и умер в 1092 году, когда собор был освящен, или же позднее. Эти обстоятельства, а также тот факт, что несколько потомков Вальтера и Матильды носили имена Вильгельм или Матильда, породили теорию, отождествлявшую мать Вильгельма д’Энкура с Матильдой Нормандской28.

Согласно молитвенному свитку, где три сестры перечислены в хронологическом порядке, Аделиза была старшей дочерью, родившейся в 1052 году или позже и названной в честь матери Матильды. Все сходятся на том, что Констанция была второй дочерью, родившейся в 1053–1055 годах. Восстановить порядок появления на свет остальных дочерей невозможно. Сесилия и Агата, вероятно, родились вслед за Констанцией. В июне 1066 года Сесилии могло быть от десяти до двенадцати лет, так что родилась она примерно в 1054–1056 годах. В 1068 году Агате исполнилось по меньшей мере двенадцать, значит она родилась самое позднее в 1056 году. Адель – самая младшая из сестер на основании трех источников – родилась в 1066–1067 годах. Как в эту последовательность вписывается Матильда-младшая – неизвестно.

Аделиза была «очень красива. Достигнув брачного возраста, она благочестиво посвятила себя Богу и приняла монашеский обет под опекой верного кузена и вассала отца Рожера де Бомона, славного своей мудростью»29. Скорее всего, Аделиза умерла до кончины своего опекуна в ноябре 1094 года. Согласно церковному канону, вступить в брак или принять послушание дозволялось не раньше двенадцати лет. Если Аделиза являлась старшей дочерью, то она родилась в 1052 году или позже и могла удалиться в монастырь не ранее 1064 года.

Вероятно, Аделизу отдали под опеку Рожера де Бомона, потому что она приняла монашеский обет в аббатстве Святого Леодегара (Сен-Леже-де-Пре). Аббатство основал в 1050 году отец де Бомона, и Рожер де Бомон покровительствовал обители. Возможно, там Аделиза и была похоронена30, хотя звучали предположения, что ее могила находилась в аббатстве Святой Троицы в Кане или, что менее достоверно, в соборе Байе31. Аббатство возглавила родная дочь Рожера, Обри, там же состояла монахиней Матильда, первая настоятельница будущего детища королевы Матильды – аббатства Святой Троицы в Кане. В молитвенном свитке аббатисы Матильды за 1112 год упоминаются Аделина, настоятельница приората Святого Леодегара, и Аделиза, тамошняя монахиня; любая из них могла быть усопшей дочерью Вильгельма и Матильды32.

Аделиза почти наверняка была той самой монахиней королевских кровей по имени Аделаида, которая примерно в 1071–1072 годах написала Ансельму из Аосты, аббату Бек-Эллуэна, а с 1093 года – архиепископу Кентерберийскому, письмо с просьбой прислать ей несколько стихотворений из его труда «Цветы псалмов», ныне утраченного. Ансельм отобрал несколько произведений и отправил ей в ответ, сопроводив молитвами и наставлениями: «Пусть возвышенный ум презрит все, от чего должно отказаться, даже если оно у нас есть; и да устремится смиренный ум к тому единственному, чего нет, но что во славу Господа следует сохранять вечно»33.

Аделиза была достаточно взрослой, чтобы понять свои устремления, учитывая, что она родилась в начале 1050-х годов. Приведенный выше отрывок намекает на то, что, несмотря на всю свою набожность, Аделиза по-прежнему наслаждалась богатством и мирскими сокровищами, не готовая пожертвовать ими ради благочестивой жизни. Поэтому Ансельм увещевал ее искать любви Божьей. Тем не менее Аделиза, очевидно, сама решила принять монашеский обет, а не покорилась воле родителей посвятить дочь Богу, как произошло с ее сестрой Сесилией. Видимо, Аделизе удалось преодолеть мирские искушения, поскольку «мозоли, обнаруженные после смерти у нее на коленях, свидетельствовали о непрестанной молитве»34.