Поэзия ярости. Скальдическая поэзия X – XI веков. Книга I

Поэзия ярости

Скальдическая поэзия X – XI веков. Книга I

Переводчик Галина Владимировна Батуро

Иллюстратор Плейграунд Нейросеть

© Галина Владимировна Батуро, перевод, 2024

© Плейграунд Нейросеть, иллюстрации, 2024

ISBN 978-5-0062-4285-2 (т. 1)

ISBN 978-5-0062-4286-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПОЭЗИЯ ЯРОСТИ

Книга I

Так пой же, песню, скальд,

Пусть струны арфы плачут.

И если умирать, красиво не иначе!

Багровый рассветNordverG

ВСТУПЛЕНИЕ

История северно-германских племен вызывает значительный интерес широких кругов общественности. Викинги – гордые воины в рогатых шлемах, размахивающие боевыми топорами, презирающие смерть, предпринимающие дальние походы за золотом и славой. Но вот они возвращаются домой, совершив ратные подвиги, и скальды – боевые певцы, славословят их под звуки некоего струнного инструмента, который в поэтической речи вполне допустимо назвать арфой.

Таков стереотип народного сознания, который воспроизвела не только группа Nordverg. Ничуть не хочу показаться этаким снобом, возвышающимся над толпой. Стереотипное народное сознание ВСЕГДА право, ибо доносит из глубины веков остатки генетической памяти, которая связывает нас с нашими предками. В конце концов, русский язык – это НАШ язык, и если мы хотим называть дружинного певца словом СКАЛЬД – это НАШЕ право.

Но кроме стереотипного народного сознания существует еще тонкая прослойка «научного знания». Я беру эти слова в кавычки, потому что «научное знание», в отличие от народного, обладает лишь относительной истиной, которую некоторые снобы от науки считают абсолютной. Вчера наукой было установлено, что Солнце вращается вокруг Земли, сегодня – что Земля вращается вокруг Солнца, вчера говорили, что две параллельные прямые никогда не пересекутся, сегодня – что они очень даже пересекутся. Список якобы истин можно продолжить в бесконечность.

Итак, сегодня наука считает, что скальды – это поэты-декламаторы Северной Германии (Дания, Швеция, Норвегия), которые произносили свои стихи-висы без музыкального сопровождения.

Так, значит, «Nordverg» ошиблись? Нет, они не ошиблись в главном, донеся до нас самый дух скальдической поэзии: эстетизация героической смерти. «Умереть красиво» – это было то, к чему стремился каждый северянин, а для него это значило в первую очередь смерть в бою и посмертную славу, которая сопутствовала ТАКОЙ гибели. Поэзия скальдов – это в первую очередь героическая поэзия героического времени.

О них, Героях Высокого Средневековья и о Скальдах, Их воспевающих, пойдет речь в этой книге.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Что мне Гекуба?

ГамлетУ. Шекспир

Скандинавской поэзии повезло с русским читателем гораздо меньше, чем прозе. Если исландская сага имеет своих верных поклонников, то скальдическая поэзия воспринимается в лучшем случае, как иллюстрация сюжета саг. В самостоятельной эстетической ценности ей отказано. «Темные», «вычурные» стихи, которые «невозможно понять» и «которые не добавляют ничего нового к пониманию ситуации», а поэтому их можно исключить из текста, как «не представляющие интереса» для широкого читателя. Иногда перевод дается. Часто такой, чтобы читатель сам убедился, что скальдические стихи действительно не представляют эстетической ценности. При этом остается загадкой, зачем же народ бережно сохранял, по крайней мере, пятьсот лет эти «темные» и «вычурные» вирши. О проблемах перевода скальдической поэзии будет сказано ниже, здесь же мне хочется дать некоторые пояснения к вопросу, какой мне, русскому человеку, интерес в скальдической поэзии?

Проблема взаимоотношений скандинавов и русов крайне политизирована и мифологизирована. Вызвано это, в первую очередь, широким распространением среди населения ложно истолкованной концепции «норманизма», как привнесения некой «западной культуры и цивилизации» в форме государства некими то ли «норманнами», то ли «варягами», которых почему-то отождествляют с современными шведами. Алогизм данной концепции никого не волнует, ибо то есть политический миф, призванный оправдать навязывание русским западных политических моделей государство-строения, причем не в затертые Средние Века, а здесь и сейчас.

Но, отвергая концепцию «западного» привнесения культуры и цивилизации на Русь, нельзя отказываться от изучения той реальной связи «нормандского» и русского мира, которая наличествовала на рубеже первого тысячелетия.

Для нас, русских, принятие христианства в византийском формате оказалось чревато полным уничтожением исторической памяти. Опять же, разбор причин, почему от всего корпуса светской средневековой словесности до нас дошло только «Слово о полку Игореве» не является целью настоящего исследования. Я только останавливаю внимание читателя на общеизвестном факте: отсутствии полноценного корпуса светской литературы домонгольского времени. Его нет. Для русского национального самосознания этот факт имеет далеко идущие последствия: мы не можем восстановить ментальную связь со своими предками. Мы не можем представить их полноценными людьми из плоти и крови, с их стремлениями, радостями и горем. Даже княжеский быт с трудом поддается реконструкции на основании скупых строчек летописи, что же говорить о простых людях. Возможно, именно поэтому в русской литературе отсутствует такое явление, как русский исторический роман, тем более посвященный временам домонгольской Руси.

Скандинавы, наши северные соседи, близки нам по духу и менталитету. Скандинавские дружины служили русским князьям. На мечах викингов взошел на престол князь Владимир Святой, а потом его сын Ярослав Мудрый. При дворе Ярослава скрывался от гнева подданных норвежский конунг Олав Святой, сопровождаемый своим скальдом Тормодом, впоследствии они оба погибли в битве при Стикластадире. Дочь Ярослава Елизавета стала женой последнего викинга Норвегии конунга Харальда Сурового, который посвятил ей цикл вис. Поморские славяне влились в северо-германские народы. Исторические судьбы славян и норманов тесно переплетались.

Возможно, именно с этим связан интерес к скандинавским сагам у русского читателя. Заглядывая в зеркало нордической литературы, мы узнаем себя. Именно этим объясняется моя попытка донести до русского читателя красоту скальдической поэзии, ведь поэзия выражает самый дух народа, и через эстетическое восприятие поэзии мы начинаем в полной мере со-чувствовать нашим предкам, не только понимать умом, но и принимать сердцем этот жестокий и прекрасный героический мир Высокого Средневековья.

СКАЛЬДИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ

Споет ли мне песню веселую скальд?…

Три песниВ.А.Жуковский

БЕСПИСЬМЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА И ЗАРОЖДЕНИЕ АВТОРСКОГО САМОСОЗНАНИЯ

Скальдическая поэзия теснейшим образом связана со своим создателем, именем которого названа, скальдом. Вне творчества скальда скальдическая поэзия не существовала, ибо в отличие от эпической поэзии, которая расценивалась современниками, как внеавторская, скальд четко и недвусмысленно заявлял о своем авторстве, которое признавалось за скальдом обществом.

В сагах авторство большинства вис – скальдических стихов – четко обозначено: «И тогда (имярек) сказал вису». Приписывание себе чужих стихов считалось недопустимым, и нарушение этого правила встречало всеобщее неодобрение. О скальде конунга Харальда Прекрасноволосого Аудуне (X в.), например, было известно, что он украл стев (припев) «из драпы, которую Ульв Себба, сын его родича, сложил о Харальде конунге». В результате его драпа получила название «Песнь с украденным стевом», а сам Аудун за плагиат был награжден прозвищем Дурной Скальд, и не скоро достиг примирения со своим патроном.

Скальды творили свои стихи в Северной Европе – Дании, Швеции, Норвегии, большая часть дошедших до нас произведений связана с выходцами из Норвегии, заселивших Исландию и острова Северного Моря. Самым древним скальдом считается Браги (IX в.), создатель «Драпы о Рагнаре», последние скальдические произведения датируются XIV – XV веками, таким образом, время непрерывной традиции составляет более 500 лет. Неплохо для «темного» и «вычурного» стиха.

Несомненно, столь долгое бытование поэзии скальдов связано с эстетической востребованностью данных произведений: висы скальдов считались «красивыми», их заучивали и передавали из уст в уста, наслаждаясь их поэтикой. Е. А. Гуревич и И.Г Матюшина в монографии «Поэзия скальдов» указывают: «Большинство ученых считают, что воспринимать на слух поэзию, сочиненную дротткветтом, (особым скальдическим размером) могли только или сами скальды, или аудитория, достаточно искушенная во всех деталях скальдической техники, и утверждают, что дротткветтные висы не предназначались для единичного исполнения, но заучивались наизусть и затем расшифровывались. Тем не менее, трудно представить себе, что поэзия скальдов могла бы сочиняться, передаваться в устной традиции, восприниматься при исполнении и просуществовать в течение пяти веков, если бы не была понятной аудитории».

Классические скальдические произведения слагались и бытовали в бесписьменной среде. Строго говоря, скальды были неграмотны. При этом скальдические произведения не являются фольклором, ибо создавались они не «народом вообще», а конкретными авторами, и «народ вообще» помнил это авторство. По сути дела, мы имеем феномен «бесписьменной литературы», хотя такое сочетание и звучит как оксюморон.

Надо сказать, что скальды отнюдь не уникальны в своем положении бесписьменных авторов. Уже в Древней Греции было известно имя сказителя Гомера, которому приписаны своды Иллиады и Одиссеи. Можно спорить, являлся или нет Гомер автором этих произведений, но что «авторское право» закрепилось именно за ним, сомнений нет. Широкое распространение письменности в Античные Времена делает достаточно спорным исследования на тему существования «бесписьменной литературы» в Классических цивилизациях Греции и Рима, что усугубляется отдаленностью от нас тех времен и нарушением преемственности Античной и Средневековой Европейской цивилизацией, связанной с принятием христианства.

Другим примером существования осознанного авторства в бесписьменной среде, является феномен арабской словесности. Абу-аль-Исфахани в «Книге песен», написанной в X веке, приводит песни, созданные в доисламские времена, и каждая цитата сопровождается именем автора, наиболее ранние из которых творили в IV – V веках, и до письменной фиксации, которая началась во времена Арабского Халифата, бытовали в устной форме 100—200 лет.

Сходные общественно-экономические отношения порождают сходную ментальность. Арабы V – VII века жили родовыми общинами, занимаясь примитивным земледелием и скотоводством с параллельным бытованием «грабительской» экономики, основанной на грабеже и рекете торговых караванов, которым занимались наиболее пассионарные личности под руководством родовых вождей, чье происхождение удачно дополнялось лидерскими качествами и военными успехами. Только военные походы, сопровождаемые грабежом побежденных, могли в короткий срок дать человеку вожделенные богатство и славу, материальные ценности в этой жизни, и непреходящую ценность в виде памяти поколений, в последующей. Война – это риск, это боль, кровь и смерть, поэтому чтобы отринуть от себя спокойствие и гарантированную нищету ради негарантированной удачи, необходима мощная мотивация, не столько материальная, сколько духовная, ибо никакие ценности человеку не потребуются при худшем исходе дела – в посмертии. Но жизнь, продленная в песне, слава – это весьма мощный стимул даже для арабов, которые до принятия Ислама в бессмертие души не верили.

Слава неотделима от личности, от свершенных подвигов. Личность выделяется из рода. Наряду с выделением личности героя, совершающего подвиги, выделяется и личность песнопевца, воспевающего подвиги данного конкретного героя. Певец начинает осознавать свое авторство, ведь именно он, а никто другой, воспел данного конкретного человека, индивидуализировал его деяния в таких же индивидуализированных словах, а, значит, оставил отпечаток своей личности в песне, и она может принадлежать только автору и никому больше.

Не случайно тождество жанров песен, складывающихся в героическую эпоху: это хвалебная песнь, хульная песнь, и любовная песнь. Каждый их этих жанров выделяет личность из его окружения, индивидуализирует его, так или иначе, потому что восхваление, посрамление или любовь это, в первую очередь, отношение к личности, индивидуальное чувство.

Авторское стихосложение в Европе продолжает творчество кельтских филидов и бардов, из которых, например, известен Талиесин, живший, по преданию в VI веке, автор «Кат Годдо» – «Битвы Деревьев».

Многие исследователи считают, что скальдическая поэзия была привнесена в Скандинавию кельтами посредством контактов в Англии, но вменяемых доказательств этой теории нет. Скорее, это очередная попытка реанимировать все тот же политический миф, уже в отношении скандинавов, изображая их дикарями, воспринявшими светоч культуры и цивилизации из признанных культуртреггерных очагов – Франции и Англии. Удивительно, но проталкивают эти теории вечного заимствования сами скандинавские ученые. Кажется, это и есть сервильность – ментальное рабство, осознание себя глубоко ущербным, а своей культуры – вторичной, по отношению к неким Цивилизаторам. Отстаивают независимое происхождение и оригинальность скальдического стихосложения, как это ни парадоксально, русские филологи и лингвисты, Е.А.Гуревич и И.Г.Матюшина, причем, весьма убедительно, на основании тщательного лингвистического и исторического анализа.

Раннекельтская поэзия, в том виде, как она дошла до нас, представлена творчеством таких авторов, как Талиесин и Анейрин (VI век), Лливарх (мужчина) и Хедедд (это женщина) – жили в конце VI – начале VII века, но произведения датируют 850 годом, Мирддин Безумный, жил, по преданию в VI веке, произведения датируют XI веком. Легко заметить, что оказать гипотетическое влияние на сложение скальдической поэтики могли лишь первые из названных авторов – Талиесин и Анейрин, остальные творили уже параллельно со скальдами. Оба автора известны своими панегирическими поэмами. Талиесин воспевал сначала короля Уриена, а потом его сына Оуэйна, Анейрин создал большую героическую поэму Гододдин.

Добродетели, достойные восхваления – щедрость и храбрость правителей, во многом аналогичны скальдическим добродетелям, но это не может свидетельствовать о какой-либо связи тех и других. Щедрость с дружиной и жестокость к врагам – это трафаретные добродетели вождей Героического века, их воспевали по всему Земному шару народы, разделенные культурой, языком, временем и расстоянием. Заимствование предполагает привнесение в одну культурную среду образов, характерных для другой культурной среды.

В валлийской поэзии очень рано появилась тенденция ухода в минорное настроение, что особенно заметно у Анейрина. В поэме Гододдин он не столько воспевает героическую смерть в бою, сколько оплакивает погибших воинов. Талиесин начинает и заканчивает поэму о гибели Оуэна молитвой о его душе, что задает трагическую ноту.

Подобная слезливость чужда скандинавам. Вопли и причитания по поводу смерти на поле боя – это не для них. Если для валлийца смерть в бою является трагедией, то для скандинава – это то, к чему следует стремиться. Анейрин ужасается смерти, скальды ее героизируют.

В скальдической поэзии нет места чувствам жалости, утраты, депрессивному настрою, характерному для валлийцев. Древнеанглийская поэзия на древнегерманском языке позже впитает эти особенности валлийской поэзии, что выразится в элегиях – плачах по поводу и без повода. Различается и поэтический язык: барды описывали чувства, их поэзия не столько эпична, сколько лирична, скальды чувства визуализировали, выносили их вовне и создавали яркую словесную картинку.

Добавим, что известные валлийские барды творили уже после христианизации. Талиесин включил в поэму молитву о душе своего патрона короля Оуэна, соответственно, скандинавы, если предполагать, что валлийские барды оказывали на них какое-то влияние, должны были бы впитывать и элементы христианской культуры. Но ни намека на знакомство с христианством у скальдов нет, их поэзия проникнута традиционными мифологическими аллюзиями. Она до такой степени была завязана на языческую мифологию и религию, что первые христианские конунги вообще не желали слушать посвященные им скальдические песни.

Когда Сигват Тордарсон, в дальнейшем первый придворный скальд и ближайший сподвижник Олава Святого, впервые явился к этому конунгу и попросил разрешения исполнить хвалебную песнь в его честь, Олав сказал, что не хочет, чтобы о нем сочиняли стихи, и не любит слушать скальдов.

Е.А.Гуревич и И.Г.Матюшина в книге «Поэзия скальдов» пишут: «эта поэзия была изначально и нерасторжимо, на уровне самого языка, связана с язычеством. Описывал ли скальд сцены из жизни богов, изображенные на подаренном ему щите, или отвечал насмешливой висой на выпад противника, воспевал ли он подвиги правителя или жаловался в стихах на утрату возлюбленной, он всегда говорил на языке, весь образный строй которого был традиционно основан на языческой мифологии». Я уже не говорю о том, что кельтская языческая мифология отличалась от скандинавской, а во время гипотетического контакта кельтов со скандинавами, кельтская языческая мифология уже была вычеркнута из языковой культуры кельтов.

Таким образом, говорить о заимствовании скальдической поэзии от кельтов не приходится. Общность появления авторской бесписьменной литературы у кельтов и скандинавов объясняется, как и в случае с арабами, общими социально-экономическими условиями, дополнительно помноженными на общность происхождения. Не будем забывать, что происхождение и скандинавов, и кельтов восходит к общему пранароду ариев.

Более продуктивно обратиться не к кельтской, а к собственно англо-саксонской традиции. К V веку относится упоминание Бэдой Достопочтенным имени Кэдмона, автора «Гимна Кэдмона», произведения на христианскую тематику, сочиненном на древнеанглийском языке аллитерационным стихом. Уже в V веке у древних англов можно констатировать наличие авторского самосознания, и если нам ничего не известно о других древнеанглийских авторах, то нам неизвестны и произведения данных авторов. Корпус древнеанглийской поэтики сохранился, мягко говоря, фрагментарно, в основном, в рукописи «Древнеанглийская хроника», относящейся к X веку.

Надо сказать, что авторы, несмотря на господствующую христианскую концепцию анонимизации, стремились заявить о себе. Так Кюневульф вплел свое имя руническим шрифтом в текст четырех христианских поэм, тайнописью, но заявив о своем авторстве, что говорит о том, что авторское самосознание было присуще древнегерманской поэтике уже начиная с V века, и если затем мы и наблюдаем провал в 400 лет, то не потому что единожды заявив о себе авторское самосознание исчезло, а потому что у христианской письменной литературы не стояло в приоритетах сохранение традиционного наследия христианизированных народов.

Остановимся более подробно на этом вопросе. Древние англо-саксы были частью германского мира, к которому принадлежали скандинавы. Германские народы англов и саксов начали колонизировать остров Британия в V веке, перебравшись из Северной Германии (Саксонии) и в дальнейшем, перемешавшись с местными кельтами, образовали новый народ, сохранив за собой этноним англо-саксы. Генетически современные англичане отличаются от скандинавов, популяционно-генетический анализ определенно показывает, что потомков тех древних колонистов осталось не более 2%.

Пришедшие из Германии англо-саксы, назовем их «древними»:

1. говорили на языке, общем с древними скандинавами (тогда это был единый древнегерманский язык),

2. являлись носителями общей эпической традиции: события самого известного англо-саксонского эпоса «Беовульф» происходят в Дании и воспеваются в нем подвиги данов, гаутов и ютов – народов Северной Германии. Ничего собственно английского в повествовании нет, не считая того, что автор – будучи христианином – убрал все ссылки на традиционных германских богов. Сохранившийся отрывок «Вальдере» доказывает, что еще в X веке анло-саксы помнили обще-германскую эпическую традицию Бургундско-гуннского цикла, связанную с такими героями, как Атли, Гуннар, Хаген-Хегни и Дитрик Бернский. В «Деоре», английской элегии X века, автор – Деор (он называет свое имя в тексте) перечисляет фрагменты известных ему эпических сюжетов, которые также циркулировали в скандинавской среде: о кузнеце Велунде, о Дитрике (Бернском), о Йормунреке – Германарихе.

3. имели общую со скандинавами поэтику, известную, как аллитерационно-силлабическую, т.е. основанную на созвучии гласных и согласных (аллитерация) и определенном чередовании ударных и безударных слогов (силлабика), при отсутствии конечной рифмы. Чередование ударных и безударных слогов задавало определенный ритм, который и придавал речи поэтичность. В дальнейшем развитие древне-английского и скандинавского стихосложения пошло разными путями, но основные формы, сформировавшиеся к V веку, сохранялись как англами, так и скандинавами.

4. Известно, что у англо-саксов были профессиональные дружинные певцы – скопы, они исполняли свои произведения при дворах королей, сопровождая пение игрой на арфе. Положение скопов отличалось от положения бардов и филидов в кельтском обществе. Так, в «Деоре» сообщается, что владыка просто-напросто изгнал Деора со своего двора, отдав его «имение» другому певцу Хеорренде, о чем Деор жалобно сообщает. Думается, упоминание по именам, как себя, любимого, так и своего соперника не случайно: английские скопы, как и скандинавские скальды, сознавали себя личностями, и в таковом качестве громко заявляли о себе. Назвав свое имя в сочиненном произведении Деор, по сути дела, оставил свой автограф, и это было сделано сознательно и в русле традиции, ибо мышление средневекового человека по определению было традиционным, а не инновационным.

Можно предполагать, что осознание своего личностного авторства имеет общегерманские корни и зафиксировано уже в V веке. Если сопоставить с относящейся к этому же времени традицией кельтских бардов и филидов, то приходится углубить феномен «бесписьменной» литературы еще глубже, как бы ни к Гомеру. Если же учесть арийское влияние на арабов (обосновывать это положение ни к месту, и ни ко времени), то вполне может получиться, что феномен арабской бесписьменной литературы развился не то чтобы вполне самостоятельно. Не забудем о полном совпадении жанров в арабской и германской поэтике, которая хоть и может быть объяснена общностью человеческого мышления под влиянием единой социо-экономической среды, но все равно, выглядит странно.

Расхождение судеб традиционной поэтики у древних англо-саксонцев и скандинавов связано с расхождением их исторической судьбы, по крайней мере, с V века. Англия в V веке приняла христианство, и англо-саксы тоже достаточно быстро христианизировались, так что Кэдмон сочинил свой «Гимн» на новой идеологической основе. Христианизация, как в свое время кельтов, так и германцев имела важные последствия и для тех, и для других, а именно: анонимизация традиционной поэтики с последующим затуханием традиции.

Как ни странно, хотя ничего в том странного нет, следующим народом, хронологически близким к скандинавам, имеющим традицию «бесписьменной литературы» с осознаваемым авторством, являлись средневековые русичи, как это зафиксировано в чудом спасшемся «Слове о полку Игореве», где назван по имени сказитель Боян и возможно еще один сказитель Ходына, а также приведены цитаты из их произведений. «Слово о полку Игореве» записано во второй половине XII века, Боян и Ходына должны быть, по определению, старшими по отношению к Автору Слова, следовательно, жить в XI веке, т.е. быть современниками классиков скальдической словесности, которые творили в X – XI веках. Есть предположение, что Боян был современником Всеслава Изяславича, внука Владимира Крестителя, о котором оставил знаменитые слова, подытоживающие его жизнь: «Ни хитрому, ни умелому суда Божьего не избежать», таким образом, имя Бояна, как автора княжеских панегириков, помнилось, по меньшей мере, 100 лет.

Мы видим синхронное возникновение и у скандинавов, и у русичей одного и того же явления: авторской поэтики, но если скандинавская скальдическая поэзия, пусть и в отрывках, дошла до нас, то русская – увы и ах.