Полная версия
Платформа
Затем следовали еще две супружеские пары, невыразительные внешне и, вероятно, как-то связанные между собой. Может, уже отдыхали вместе? Или познакомились за брекфастом'? На этой стадии путешествия не разберешь. Первая пара была наиболее несимпатичной. Супруг слегка напоминал Антуана Вештера[4] в молодости, если такое можно вообразить, но только шатен и с аккуратно подстриженной бородкой; в сущности, он напоминал не столько Антуана Вештера, сколько Робин Гуда, хотя чувствовалось в нем и что-то швейцарское или, вернее сказать, что-то отсылающее к Юрскому региону. Одним словом, никого он не напоминал – просто обыкновенный кретин. Не говоря уже о жене: серьезная, в комбинезончике, добропорядочная молочница. Наверняка эти двое уже произвели на свет себе подобных, подумал я; оставили, небось, ребеночка у бабушки с дедушкой где-нибудь в Лон-ле-Сонье. Вторая пара, постарше, не производила столь глубокого впечатления безмятежности. Он, тощий, усатый, нервный, представился мне как натуропат и, видя мое невежество, пояснил, что врачует травами и другими натуральными, по возможности, средствами. Она, невысокая, сухонькая, работала в социальной сфере, занималась в Эльзасе трудоустройством лиц, имеющих судимость; вид у обоих был такой, будто они не трахались уже лет тридцать. Супруг, похоже, расположился побеседовать со мной о пользе натуральных препаратов; почувствовав, что не вынесу продолжения разговора, я отошел и присел на ближайшую банкетку. Отсюда мне были не слишком хорошо видны оставшиеся участники группы, наполовину скрытые за четой колбасников; мужчина по имени Робер – пятидесятилетний жлоб с необъяснимо суровым выражением глаз; затем женщина таких же лет с обрамленным черными кудрями недобрым, умным и одновременно вялым лицом – она звалась Жозианой; и, наконец, женщина помоложе, лет двадцати семи, не больше, незаметная – она с собачьей покорностью следовала за Жозианой и именовалась Валери. Ладно, разберемся по ходу дела, время есть, мрачно бухтел я себе под нос по дороге к автобусу. Я заметил, что Сон, не отрываясь, смотрит на список пассажиров. Лицо ее напряглось, губы непроизвольно шептали какие-то слова, в них угадывалось смятение, чуть ли не страх. Вместе с ней нас было тринадцать; таиландцы в некоторых отношениях очень суеверны, больше даже, чем китайцы; в нумерации этажей и домов им случается перескакивать с двенадцатого на четырнадцатый, лишь бы избежать числа тринадцать. Я сел на левую сторону в центре салона. Во время групповых поездок экскурсанты, как правило, осваиваются очень быстро: для спокойствия важно только пораньше занять место и держаться его, можно даже положить на него какие-нибудь свои вещи – словом, обжить.
Учитывая, что автобус был на три четверти пуст, я немало удивился, когда Валери села рядом со мной. Двумя рядами дальше Бабетт и Леа насмешливо зашушукались. Заткнитесь, сучки. Я исподволь разглядывал соседку: длинные темные волосы, лицо – не знаю, как и сказать, – неброское, в общем; не красавица и не дурнушка. Я напряг свои мыслительные способности и промямлил: “Вам не слишком жарко?” – “Нет, нет, в автобусе нормально”, – ответила она быстро и без улыбки, но испытав видимое облегчение от того, что я начал разговор. А между тем глупее вопроса и придумать невозможно: в автобусе на самом деле стоял чудовищный холод. “Вы уже бывали в Таиланде?” – спросила она, умело поддержав беседу. “Да, один раз”. Она замерла в ожидании, приготовясь выслушать интересный рассказ. Рассказать ей о моей первой поездке? Лучше не сейчас, потом как-нибудь. “Было хорошо…” – выдавил я из себя наконец, стараясь компенсировать банальность фразы задушевностью тона. Она удовлетворенно кивнула. Тут я сообразил, что девушка эта нисколько не зависела от Жозианы; покорность была ее натурой, и, может, она как раз искала себе нового хозяина; может, Жозиана ей надоела – та, кстати, сидела впереди, через два ряда от нас, с остервенением листала “Рутар” и злобно поглядывала в нашу сторону. Просто песня!
Сразу за причалом Пэйаб лодка свернула направо в Кхлонг-Самсен, и мы попали в совершенно иной мир. Люди жили здесь так же, как и сто лет назад. Вдоль канала стояли на сваях домишки из тика; под навесами сушилось белье. Некоторые женщины подходили к окнам, чтобы на нас поглазеть, другие, увидев нас, отрывались от стирки. Между сваями барахтались в воде ребятишки, они махали нам руками. Повсюду буйствовала растительность, пирога наша продиралась сквозь заросли водяных лилий и лотосов; повсюду бурлила жизнь. Любое свободное пространство на земле, в воздухе или воде мгновенно заполнялось ящерицами, бабочками, карпами. Хотя приехали мы, как сообщила Сон, в разгар сухого сезона, атмосфера была безнадежно перенасыщена влагой.
Валери сидела рядом со мной, от нее веяло глубочайшим покоем. Она махала рукой старикам, курившим трубку на балконе, купающейся ребятне, стирающим женщинам, а те отвечали на ее приветствия. Наши швейцарские экологи тоже расслабились, и даже натуропаты выглядели более умиротворенными. Нас окружали лишь тихие звуки да улыбки. Валери повернулась ко мне. Я чуть было не взял ее за руку, но удержался, сам не знаю почему. Лодка замерла: на короткое мгновение мы погрузились в вечность счастливого дня; Леа с Бабетт и те смолкли. Они ловили кайф, как потом, уже на пристани, объяснила Леа.
Во время осмотра храма Утренней Зари я подумал, что надо бы найти открытую аптеку и купить виагру. На обратном пути я узнал, что Валери родом из Бретани – ее родители владели раньше фермой в Трегорруа; сам же я не находил, что ей сказать. У нее было умненькое личико, но мне не хотелось вести умных разговоров. Мне нравился ее нежный голос, мелкое католическое рвение, движение ее губ, когда она говорила; я представлял себе, как горячо у нее во рту и как она с готовностью глотает сперму любящего друга. “Сегодня было хорошо…” – пробормотал я наконец от безысходности. Я отвык от людей – слишком долго жил в одиночестве – и теперь не знал, как подступиться. “Да, хорошо…” – согласилась она без претензий – славная девушка. Тем не менее, когда автобус подъехал к отелю, я ринулся в бар.
После трех коктейлей я пожалел о своем поведении на экскурсии и вышел пройтись по холлу. Было семь часов вечера, из нашей группы никто еще не спустился. За четыреста бат желающие могли получить ужин с “традиционными тайскими танцами” – встреча была назначена на восемь. Валери, конечно, пойдет. Лично я уже имел некоторое представление о традиционных тайских танцах, поскольку три года назад совершил тур “Классический Таиланд, от «Розы Севера» до «Города Ангелов»”, организованный фирмой “Куони”. Неплохой, между прочим, тур, только дороговатый и жуть какой культурный: все участники с высшим образованием. От них не ускользало ничего: ни тридцать две позы Будды в Раттанакосине, ни различия между тайско-бирманским, тайско-кхмерским и собственно тайским стилями. Без “Синего гида” я постоянно чувствовал себя нелепо и вернулся из поездки измученным. Между тем я начинал ощущать настоятельное желание потрахаться. В нарастающей нерешительности я кружил по холлу и вдруг увидел надпись Health Club с указателем на нижний этаж.
Помимо красных неоновых светильников вход обрамляла гирлянда разноцветных лампочек. Со светящегося белого панно три сирены в бикини со слегка неправдоподобной грудью протягивали потенциальному клиенту бокалы шампанского; на заднем плане вырисовывалась крайне стилизованная Эйфелева башня – словом, концепция интерьера здесь несколько отличалась от пространства форм в отелях “Меркурий”. Я вошел в бар и заказал бурбон. За стеклом дюжина девиц повернули головы в мою сторону, некоторые завлекающе улыбались, некоторые – нет. Из клиентов я был один. Несмотря на малые размеры заведения, девушки носили круглые бляшки с номерами. Я сразу выбрал номер семь: во-первых, она была миленькой, во-вторых, не выглядела ни чрезмерно увлеченной телевизионной программой, ни погруженной в болтовню с подружкой. Услышав, что ее вызвали, она поднялась, явно довольная. Я угостил ее в баре кока-колой, и мы пошли в комнату. Ее звали Оон, во всяком случае, так я расслышал; приехала она из деревушки поблизости от Чиангмая на севере страны. Ей было девятнадцать.
Мы приняли пенную ванну, после чего я не вытираясь распластался на матрасе, чувствуя, что не пожалею о своем выборе. Оон двигалась великолепно, гибко; и мыльной пены сделала ровно сколько нужно. Сначала она ласкала грудью мои ягодицы; это была ее собственная выдумка, другие так не делали. Ее хорошо намыленная киска жесткой щеточкой терлась о мои икры. Член сразу же встал, я даже удивился; когда она перевернула меня и стала гладить его ногой, я уже думал: конец. Но, резко напружив отводящие мышцы бедер, ценой огромных усилий все-таки сдержался.
Она села на меня верхом; я воображал, что меня хватит надолго, но просчитался. Она, хоть и была совсем молоденькой, киской своей пользоваться умела. Начала она очень нежно, лишь чуть-чуть сдавливая головку, затем опустилась на несколько сантиметров и зажала меня посильней.
– О-о! Оон! О! О! – закричал я.
Она рассмеялась, наслаждаясь своей властью надо мной, опустилась пониже, стенки влагалища сжимались медленно и сильно; при этом она смотрела мне прямо в глаза и улыбалась. Я кончил задолго до того, как она добралась до основания члена.
Потом мы немного полежали на кровати, обнявшись, и поболтали; она, похоже, не спешила возвращаться в бар. Клиентов у нее было мало; в этом отеле обычно селились люди немолодые, непримечательные и ко всему охладевшие. Часто останавливались и французы, но мало кто из них ценил body massage. Те, которые ей встречались, были вполне милы, но в основном она имела дело с немцами и австралийцами. Иногда с японцами; японцев она не любила: они со странностями, им обязательно хочется либо бить тебя, либо связывать, а то еще сядут и онанируют, глядя на твои туфли; неинтересно, короче, нисколько.
А как я ей понравился? Неплохо, только она надеялась, что я дольше продержусь. “Much need…” – добавила она, легонько потряхивая пальцами мой пресыщенный член. А в остальном я произвел на нее приятное впечатление. “You look quiet…” – сказала она. Тут она немного ошибалась; впрочем, она и вправду меня успокоила. Я дал ей три тысячи бат: цена, по моим воспоминаниям, приличная. По ее реакции я понял, что цена действительно приличная. “Кхоп кхун кха!” – воскликнула она, улыбаясь во весь рот, и поднесла сложенные ладони ко лбу. Потом проводила меня к выходу, держа за руку; в дверях мы расцеловались в щеки.
Поднимаясь по лестнице, я нос к носу столкнулся с Жозианой, в нерешительности стоявшей на верхней ступеньке. Она нарядилась в черную вечернюю тунику с золотой каймой, но привлекательней от этого не стала. Повернув ко мне умное сальное лицо, она смотрела на меня, не мигая. Я заметил, что она и голову помыла. Никто не назвал бы ее дурнушкой; если хотите, она была даже хороша собой – мне очень нравились ливанки того же типа, – но глаза неизменно оставались злыми. Ее легко можно было вообразить спорящей о политике, а вот сострадающей – нет. Мне нечего было ей сказать. Я опустил голову. Вероятно немного смутившись, она заговорила первая: “Там что-нибудь интересное внизу?” Она раздражала меня до такой степени, что я чуть не брякнул: “Бар со шлюхами”, но потом все-таки соврал, так проще: “Нет, нет, не знаю, что-то вроде салона красоты…” – “Вы не пошли на ужин-концерт”, – не отставала эта гадина. “Вы тоже…” – парировал я. Она помедлила с ответом, жеманно выдержала паузу. “Ах, знаете, я не любительница таких вещей… – продолжала она, поведя рукой на манер расиновской героини. – Это как-то для туристов…” Что она хотела этим сказать? Тут все для туристов. Я снова еле сдержался, чтобы не съездить ей кулаком по роже. Она стояла по центру лестницы и загораживала мне проход; пришлось набраться терпения. Автор пламенных посланий святой Иероним проявлял, когда требовали обстоятельства, христианское смирение и оттого был произведен в святые и великие учителя Церкви.
“Традиционные тайские танцы”, полагала она, зрелище для Жозетт и Рене, которых она в душе считала мещанами; я с ужасом понял, что она ищет во мне союзника. В самом деле, скоро наша группа двинется в глубь страны, мы поделимся на два лагеря и будем есть за двумя столами; настала пора определиться, с кем ты. “Н-да…” – сказал я после долгого молчания. И тут, откуда ни возьмись, над нами возник Робер. Он хотел спуститься. Я ловким движением уступил ему дорогу, поднявшись при этом на несколько ступенек. Перед тем как устремиться в ресторан, я обернулся: Жозиана стояла как вкопанная и не спускала глаз с Робера, а тот решительно направлялся в массажный салон.
Бабетт и Леа крутились возле контейнеров с овощами. Я сухо кивнул им в знак того, что их узнал, и положил себе водяного шпината. Надо думать, они тоже сочли тайские танцы нафталиновыми. Возвращаясь к своему столу, я обнаружил, что эти две стервы сидят от меня в нескольких метрах. Леа была одета в футболку Rage Against the Machine и облегающие джинсовые бермуды, Бабетт – в бесформенную хламиду из полос цветного шелка и прозрачной ткани между ними. Они оживленно щебетали, обсуждая, как мне показалось, нью-йоркские гостиницы. Жениться на одной из этих цыпочек – это был бы полный кошмар. Что, если сменить столик? Нет, это было бы слишком грубо. Я просто сел за него с другой стороны так, чтобы оказаться к ним спиной, заглотал ужин и пошел к себе в номер.
Только я собрался принять ванну, как появился таракан. Выбрал подходящее время, чтобы появиться в моей жизни, лучше не придумаешь. Он быстро бежал по кафелю, черт такой; я стал искать глазами тапок, хотя в душе понимал, что шансов разделаться с ним у меня немного. Стоит ли бороться? Даже Оон со своим потрясающе упругим влагалищем ничем не может помочь. Мы заранее обречены. Тараканы совокупляются весьма неуклюже и без особой радости, зато делают это часто, и мутации происходят у них очень быстро; против тараканов мы бессильны.
Перед тем как раздеться, я снова вспомнил Оон, воздав должное ей и всем проституткам в Таиланде. Работа у них, между прочим, нелегкая; думаю, им не часто попадаются приятные юноши сносной наружности, желающие просто по-честному кончить вместе. Про японцев и говорить нечего – я даже вздрогнул при одной мысли о них и взял в руки путеводитель “Рутар”. Бабетт и Леа не смогли бы работать здесь проститутками, да и недостойны этого. Валери – как знать; что-то угадывалось в ней такое, одновременно материнское и чуточку блядское – и то и другое, понятно, домысел; пока она была просто милой девушкой, приветливой, серьезной. Умненькой, кстати. Хм, в самом деле, она мне нравилась. Я быстренько подрочил, чтобы потом приступить к чтению с легкой душой: даже несколько капель выцедил.
Взявшись подготовить желающих к поездке в Таиланд, “Рутар” на деле сеет в вас живейшие сомнения относительно такого путешествия и уже начиная с предисловия считает своим долгом изобличать сексуальный туризм – эту мерзкую форму эксплуатации. Попросту говоря, авторы брюзжат беспрестанно с единственной целью: отравить ненавистным туристам все радости до последней. Потому что любят они на самом деле только себя самих, если судить по разным саркастическим замечаниям, которыми усеяна книга, как, например: “Ах, милочка, видели бы вы это во времена хи-хиппи!..” Неприятнее всего – резкий, холодный, суровый тон, в котором сквозит плохо сдерживаемое негодование: “Мы не ханжи, но Паттайя нам не по душе. Надо же и меру знать”. Чуть дальше они обрушиваются на “толстобрюхих западных туристов”, красующихся в обнимку с маленькими тайками; наших “странников” от этого “буквально тошнит”. Святоши пуританские, высоконравственные кретины – вот кто они такие вместе с их “славными друзьями, которые помогали им в работе над книгой”; все эти рожи самодовольно глядели на вас с четвертой страницы обложки. Я с досадой швырнул путеводитель через всю комнату и едва не угодил в телевизор Sony, а затем, смирившись, открыл “Фирму” Джона Гришэма, американский бестселлер, один из лучших – имеется в виду, по продажам. Главный герой – подающий надежды адвокат, блистательный юноша, красавец – работает по девяносто часов в неделю; дерьмо это не просто было похабнейшим образом подготовлено под будущий сценарий, но еще и чувствовалось, что автор уже подумал об актерском составе и писал главную роль для Тома Круза. Супруга героя – тоже хоть куда, пусть и работает всего восемьдесят часов в неделю; но вот Николь Кидман не годилась, эта роль была не для курчавых, тут надо, чтоб укладка феном. Слава богу, у наших голубков нет детишек – это избавляло от лишних душераздирающих сцен. Роман принадлежал к категории остросюжетных, вернее, умеренно остросюжетных: уже со второй главы становилось ясно, что руководители фирмы – подлецы, а также что герой в конце останется жив, как, впрочем, и его жена. Зато по ходу действия автор для нагнетания страстей наверняка собирался пожертвовать несколькими симпатичными персонажами второго плана; оставалось выяснить, какими именно – что ж, было ради чего читать. Может, например, отцом героя, у того как раз дела не клеились, не удавалось приспособиться к менеджменту по системе “точно в срок”; я подозревал, что мы были свидетелями его последнего Дня благодарения.
6
Детство Валери прошло в городочке Тремевен, расположенном в нескольких километрах к северу от Генгана. В семидесятые и в начале восьмидесятых правительство и местные власти вознамерились создать в Бретани мощный центр производства свинины, способный конкурировать с Великобританией и Данией. Государство призывало развивать интенсивные хозяйства, и молодые животноводы, к числу которых принадлежал отец Валери, влезли в большие долгие перед банком “Креди Агриколь”. В 1984 году цены на свинину начали резко падать; Валери исполнилось тогда одиннадцать лет. Она была девочкой послушной, немного замкнутой, училась хорошо; осенью ей предстояло идти в шестой класс коллежа в Генгане. Ее старший брат, который тоже учился хорошо, сдал выпускные экзамены и записался на подготовительные курсы при лицее в городе Ренн: он готовился стать агрономом.
Валери запомнилось Рождество восемьдесят четвертого; отец тогда провел целый день с бухгалтером Национальной федерации земледельческих профсоюзов. За праздничным ужином он долго сидел молча. Но во время десерта, после двух бокалов шампанского, заговорил с сыном. “Продолжать мое дело я тебе не советую, – сказал он. – Вот уже двадцать лет, как я встаю затемно и заканчиваю работу в восемь-девять вечера; мы с твоей матерью отпуска настоящего ни разу не имели. А продай я сейчас ферму со всей техникой и хлевами и вложи деньги в курортную недвижимость – смогу остаток своих дней загорать на солнышке”.
В последующие годы цены на свинину продолжали снижаться. Фермеры устраивали демонстрации протеста, нередко заканчивавшиеся безнадежным насилием; однажды они вылили на эспланаду перед Домом инвалидов тонны навозной жижи, в другой раз резали свиней на площади перед Бурбонским дворцом. В конце 1986 года правительство приняло постановление о неотложных мерах, направленных на поддержку свиноводства, потом разработало план подъема отрасли. В апреле 1987-го отец Валери продал все хозяйство за четыре с небольшим миллиона франков. На вырученные деньги он купил большую квартиру в Сен-Ке-Портриё, куда переехал с семьей, и три однушки в Торремолинос; у него остался миллион, который он вложил в инвестиционные фонды; а кроме того, он смог осуществить свою детскую мечту – приобрел небольшую яхту. Подписывая акт о продаже фермы, он испытывал грусть и легкую горечь. Новый хозяин, уроженец Ланьона, двадцатитрехлетний холостяк с сельскохозяйственным образованием, еще верил в планы экономического подъема. Отцу Валери минуло в ту пору сорок восемь, матери – сорок семь; лучшие годы их жизни прошли, считай, впустую. Они жили в стране, где инвестиции в производство не давали никаких реальных преимуществ перед спекулятивными вложениями – теперь он в этом убедился. За первый же год сдачи внаем однушек он заработал больше денег, чем за все время упорного труда. Он пристрастился к кроссвордам, ходил на яхте по заливу, рыбачил иногда. Жена поддерживала его как могла; она освоилась в новой жизни куда быстрее, снова полюбила книги, кино, стала бывать на людях.
Когда продавали ферму, Валери исполнилось четырнадцать лет, она уже начала краситься; в зеркале, висевшем на стене ванной, она наблюдала, как постепенно наливается ее грудь. Накануне переезда она долго бродила по ферме. В центральном хлеву оставался еще десяток свиней, они подошли к ней, тихонько похрюкивая. Вечером их должен был забрать оптовик и через несколько дней забить.
Лето на новом месте протекало необычно. По сравнению с их Тремевеном Сен-Ке-Портриё казался настоящим городом. Валери не могла теперь, выйдя из дома, лечь, как прежде, на траву, унестись мыслями вслед облакам, слушая ропот реки. На улице некоторые мальчики из числа отдыхающих провожали ее долгими взглядами; ей никогда не удавалось полностью расслабиться. В конце августа она познакомилась с Беренис, своей будущей одноклассницей: Валери определили в лицей в Сен-Бриё. Беренис была на год старше, она уже давно красилась, носила брендовые юбки; у нее было хорошенькое остренькое личико и очень длинные светлые волосы удивительного рыжеватого оттенка. Девочки стали вместе ходить на пляж Сен-Маргерит; переодевались заранее в комнате Валери. Однажды, сняв лифчик, Валери перехватила взгляд Беренис, устремленный на ее грудь. Она и сама знала, что грудь у нее великолепная, круглая, высокая, такая налитая и упругая, будто искусственная. Беренис протянула руку, погладила изгиб груди, потом сосок. Губы их сблизились, Валери открыла рот и зажмурилась, отдаваясь поцелую целиком. Внизу у нее все увлажнилось раньше, чем Беренис скользнула рукой ей в трусы. Валери нетерпеливо сбросила их, опрокинулась на кровать, раздвинула ноги. Беренис опустилась на колени, прильнула губами к ее киске. Валери сводило живот горячими судорогами, ей казалось, что сознание ее взмывает в бескрайние небесные просторы; она никогда и не подозревала о существовании подобного блаженства.
Они проделывали это снова и снова, каждый день до конца лета. Первый раз – после обеда, перед тем как идти на пляж. Потом они отправлялись загорать, и, лежа на солнце, Валери чувствовала, как во всем теле постепенно нарастает желание; тогда она снимала бюстгальтер, чтобы Беренис могла полюбоваться ее грудью. Затем они чуть ли не бегом возвращались в комнату и предавались любви второй раз.
С началом занятий, уже в первую неделю, Беренис стала отдаляться от Валери, избегать встреч после уроков; вскоре у нее появился парень. Валери вполне спокойно перенесла разрыв – жизнь есть жизнь. У нее вошло в привычку ласкать себя по утрам, как проснется. Всякий раз за несколько минут она доводила себя до оргазма, и радость от этого легкого и восхитительного процесса, который свершался внутри нее, сохранялась на целый день. К мальчикам она относилась настороженно: купив в привокзальном киоске несколько номеров “Хот видео”, она получила представление об их анатомии, половых органах и вообще о различных сексуальных действиях, однако волосатые мускулистые тела мужчин внушали ей легкое отвращение, а их кожа казалась толстой и грубой. Сморщенная коричневатая мошонка и пенис с красной блестящей головкой – словно из анатомического атласа – выглядели совсем непривлекательно. Тем не менее как-то раз Валери провела вечер на дискотеке в Пемполе с долговязым блондином из выпускного класса и потом переспала с ним, но особенного удовольствия не почувствовала. В последние два года учебы в лицее она много раз пробовала с другими; соблазнять мальчишек проще простого: надо только надевать короткую юбку, закидывать ногу на ногу и блузку носить с большим вырезом или прозрачную, чтоб видели грудь; приобретенный сексуальный опыт не открыл ей ничего нового. Умом она понимала, какое блаженное торжество испытывают некоторые женщины, чувствуя, как мужской член глубоко проникает в их киску, но сама ничего подобного не ощущала. Презерватив, понятно, тоже мешал; хлюпанье резинки всякий раз возвращало ее к реальности, когда она уже готова была соскользнуть в бездонную сладостную бездну. Ко времени выпускных экзаменов она почти полностью отказалась от сексуальной жизни.
Прошедшие с тех пор десять лет мало что изменили, с грустью думала Валери, проснувшись в номере отеля “Бангкок Палас”. Еще не рассвело. Она зажгла свет, посмотрела на себя в зеркало. Грудь оставалась упругой, она ничуть не изменилась с тех пор, как Валери исполнилось семнадцать. И ягодицы нисколечко не обвисли, не ожирели; слов нет, у нее было прекрасное тело. Между тем к завтраку она натянула на себя широкую толстовку и бесформенные бермуды. Выходя из комнаты, еще раз взглянула в зеркало: лицо как лицо, симпатичное, но и только; волосы, черные, прямые, небрежно спадали на плечи, глаза темно-карие, вряд ли что-то из этого дополняет ее достоинства. Она могла бы, вероятно, выглядеть эффектнее, если бы поиграла с макияжем, сменила прическу, посещала бы косметолога. Большинство женщин ее возраста уделяют своей внешности хотя бы несколько часов в неделю; ей же казалось, что сильно лучше она от этого не станет. В сущности, у нее просто отсутствовало желание обольщать.