Первая формула

Его откровенность потрясала.

– Маграб, я не знал. Мне так жаль…

Он в сердцах хлопнул по каменной крыше:

– Недостаточно просто сожалеть, Ари. – Он вздохнул, подперев голову кулаком. – Вот почему я до сих пор не обучал тебя плетениям. Ты еще не готов.

Я открыл рот, готовясь запротестовать, однако Маграб, собравшись с силами, поднялся, и надо мной на миг зловеще нависла его огромная тень. Не сказав больше ни слова, он прошел к люку и нырнул вниз.

Я сидел, уставившись на черное кольцо, оставшееся от догоревшего масла. В голове у меня до сих пор звучали суровые слова Маграба, однако я слышал и кое-что другое: «Так… Рох…»

Две формулы, которые сегодня произнес учитель. Мои мысли бешено закружили, подобно подхваченным ветром сухим листьям.

Плетение Маграба было нацелено на сжатие огня – сверху вниз, – и две формулы логически совпадали с его действиями. Вероятно, их же он использовал, когда угрожал обрушить на Коли крышу театра.

Я повторял магические заклинания снова и снова, пытаясь сохранить их в памяти навечно.

Наконец меня совсем припекло. Пора спускаться… После того что я натворил, с Маграбом пока лучше не сталкиваться. Ладно. Как-нибудь найду чем себя занять, а там, глядишь, все утрясется.

Пробравшись вниз, я окунулся в благословенную прохладу театра. Несколько лицедеев, облаченных в невероятную смесь сценической и обычной одежды, слонялись по сцене. Каури плавно кружилась в танце. Ее руки порхали в воздухе, словно кого-то подзывая, однако воображаемый персонаж, похоже, от нее убегал.

Махам, свесив ноги, сидел на выдающемся в зал выступе и, шевеля губами, читал текст на свитке пергамента.

Что ж, все понятно. Наша труппа усердно репетировала – видимо, Коли все же вложил в театр свои грязные деньги. Теперь ему требуется отдача. Неважно, в какой форме, однако провал ему точно не нужен, так что больше никаких сырых представлений. Только идеальное исполнение.

Стоящий в партере Халим, завидев меня, махнул рукой, и я поспешил к нему. Подойдя ближе, замедлил шаг и почтительно склонил голову:

– Джи?

– Я тебя искал. Витум говорит, ты освоил технику сценического движения, а?

Я почесал затылок, стараясь не расцвести в благодарной улыбке:

– Да… наверное.

– Хорошо, хорошо, – пробормотал Халим себе под нос. – А как продвигаются занятия с Маграбом? Он только что проскочил мимо меня, точно ему задницу скипидаром намазали. Никак, поцапались? – Он окинул меня многозначительным взглядом, словно знал ответ.

– Да вроде… – вздохнул я, отведя глаза.

– Хм… – Халим хлопнул меня по плечу и дружески встряхнул. – Дай ему остыть. Время играет с нами забавные шутки: в нашем возрасте гнев вспыхивает по сущим мелочам, а потом так же быстро проходит. Знаешь, как порыв ветра. Ничего, он скоро успокоится. Кстати, я хотел бы побеседовать с тобой о пьесе.

По моему телу пробежала волна возбуждения, однако я постарался держать себя в руках. Похоже, Халим мои усилия заметил и широко улыбнулся. Под глазами у него собрались смешливые морщинки.

– Ах, о чем я говорю – ведь Витум наверняка тебе кое-что рассказал?

Я кивнул.

– Не хочу, чтобы ты задирал нос, но знаю: работаешь ты усердно. И ты нам нужен. – Он остановил на мне взгляд. – Деньги Коли дает под проценты. Их придется возвращать, поэтому я собираюсь сделать такую постановку, которую Абхар запомнит надолго. Стало быть, свистать всех наверх!

Я снова неуверенно кивнул. К чему он клонит? Витум говорил, что играть придется бандитов и головорезов, и все же мне хотелось получить пояснения от Халима.

– Речь не об эпизодической роли, иначе зачем с тобой столько возиться? Я ведь не дурак, Ари. Да, ты молод, но однажды все мои лицедеи состарятся и уже не смогут петь и махать мечом. У них начнут скрипеть суставы, их будет одолевать кашель… Понимаешь?

Понимать я понимал, однако поверить в свою удачу не мог. Видимо, Халим предложит мне куда более значительную роль, чем я думал. Роль, на которую я надеялся.

– Слышал о Сахане?

– О Сахане? Э-э-э…

Юный разбойник был одним из моих любимых персонажей. Принц, сбежавший из постылого дворца в поисках приключений и решивший заработать славу своим умом. Судя по легендам, Сахан ходил по морям, изучал фехтование, сражался со сверхъестественными силами, играя со смертью, а однажды угодил в реальность Шаен.

– Ты ставишь пьесу о Сахане? Хочешь сказать, что я сыграю главного героя? – Я задрожал от восторга.

– Аррей-аррей. – Халим обнял меня за плечи. – Кровь Брама, мальчик! Да тебя трясет сильнее, чем Махама, когда тот блюет, налакавшись испорченного пива. Да, Ари. Данная пьеса – часть истории Ашура. Сахан, Атвун, Девятеро – все они будут связаны общим сюжетом. – На секунду задумавшись, он поскреб подбородок. – Впрочем, похоже, до конца я его не распутал, хотя именно мне случилось потянуть эту ниточку за хвостик. Не знаю, где она заканчивается, и порой натыкаюсь на узлы, которые приходится развязывать. Ну, так или иначе, ты слишком молод, чтобы играть Атвуна, а вот маленького принца-пирата… – Он улыбнулся. – Полагаю, с этой ролью ты справишься, а?

Я кивнул, едва не вывихнув шею:

– Джи!

Халим разомкнул руки:

– Вот и молодец. Считай, у тебя выходной. Сценической работы не будет. – Он слегка улыбнулся и ласково дернул меня за мочку уха. – Сегодня можно пошалить. Только не на сцене, Ари. Мне очень хочется, чтобы до премьеры у тебя с Махамом установилось перемирие, иначе я выпорю вас так, что оба научитесь думать о деле, – серьезно добавил Халим и отвесил мне легкий подзатыльник.

Предупреждение я воспринял без лишних споров и, вспомнив о своем наставнике, бросил взгляд в коридор в дальнем конце зала:

– Не знаешь, куда пошел Маграб?

Халим шумно выдохнул и слегка поник:

– Наверное, роется в моей библиотеке. Когда у нас нет возможности обсуждать одну интересную историю, твой учитель предпочитает заниматься раскопками. Сбегай посмотри, только не забудь о нашем разговоре. Пусть гнев старика утихнет. Не подливай масла в костер.

Он похлопал меня по спине, и я побежал в кабинет, на ходу крикнув «спасибо». Дверь была чуть приоткрыта, и я просунул в щель голову. Из темного угла доносилось раздраженное бормотание. Ну да, насчет настроения Маграба Халим не соврал. Я тихонько постучал по косяку костяшками пальцев:

– Можно войти, риши?

– Ого, с чего это я вдруг удостоился почетного титула?

– Ты ведь мой наставник, Маграб, – вздохнул я, пытаясь сохранить улыбку.

Учитель промолчал.

Я засопел, понимая, что сейчас лучше поступиться гордостью и попросить прощения. Вроде бы ничего сложного, однако подростковый апломб и дерзость никто не отменял.

Чем я отличался от обычного мальчишки? Добавь к этому месяц упражнений с гранями восприятия да занятий по фехтованию… Словом, я считал, что оснований для уверенности в себе у меня хоть отбавляй.

Однако настоящий лицедей должен чувствовать публику, так что я наступил своей песне на горло и смиренно вошел в кабинет.

Маграб и не подумал оторваться от книжки. Сидел, лениво листая страницы и просматривая текст, лишь слегка изменил позу – иначе и не скажешь, что он ощутил в комнате чье-то присутствие. С шуршанием сухой бумаги перевернулся еще один лист, заскрипела потертая кожаная обложка.

Тяжело сглотнув, я заговорил:

– Маграб… Риши…

Многие сыплют извинениями, нимало не смущаясь, однако, чем быстрее они выскакивают, тем хуже их принимают. Тут все дело в искренности, а вовсе не в словах. Все это само собой, вот только во мне зрел внутренний раздрай.

Конечно, на крыше я поступил неправильно, но за моими действиями не стояло ничего, кроме любознательности. Жутко хотелось больше понять о плетениях! Маграб и сам поощрял подобное стремление к знанию. В любом случае я отдавал себе отчет, что час назад повел себя не так, как от меня ожидали.

Вновь зашелестела бумага. Маграб молчал, уставившись в книгу.

– Риши, прости меня!

Он убрал палец со строчки, но глаз не поднял. Чего же еще хочет учитель, ведь я извинился? Наверное, надо объяснить, за что именно.

Я набрал полную грудь воздуха, пытаясь не нервничать:

– Прошу прощения за то, что хотел схитрить в нашем поединке. Знаю, что поступил безрассудно. – Учитель наконец взглянул мне в глаза, хоть и не удостоил ответом. – Мне не следовало думать, что я умнее тебя…

– Уфф. Ну, начало хорошее, продолжай.

Подавив желание повысить голос, я пробормотал:

– Мне не следовало экспериментировать, просто я вспомнил, что ты рассказывал об истории огня. Решил, что немного понимаю его природу, вот и захотелось проверить догадку. Конечно, надо было попросить тебя прерваться и рассказать о своей теории. Забыл об осторожности… Обо всем забыл, не сделал ничего, что полагается в таких случаях… Прости меня, риши.

Захлопнув книгу, Маграб положил ее на темную дубовую столешницу и оперся подбородком о сплетенные в замок пальцы:

– Похоже, теперь моя очередь извиниться за то, что разозлился, за излишнюю суровость?

Внезапно обретенная мудрость заставила меня смиренно промолчать. Впрочем, врать не буду – раскаяние Маграба мне здорово польстило бы. Другое дело, что скорее небо упадет на землю…

– Ари, я гневался не зря. Может, и был с тобой грубоват, однако правда на моей стороне. Плетение – не игрушка, не фокус для смышленых детишек, а инструмент изменения ткани мироздания, который позволяет нам идти по проложенной богами дороге. Стихии – это отдельный разговор. Легкомысленно в них вмешиваться не следует, тем более зная лишь малую часть их истории.

Еще раз извиниться? Нет, пока Маграб сердится, толку от этого не будет. Склонив голову, я уставился в пол, словно меня вдруг заинтересовали каменные плиты.

Учитель тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла:

– Ари, мальчик, меня беспокоит не столько твое поведение, сколько твоя безопасность. Я могу справиться с отдачей от прерванного плетения. Ты – нет.

– Что ты говоришь? Ведь я не пытался связать огонь!

– Все не совсем так. Ты ведь держал его образ на гранях восприятия, верно?

Я молча ждал продолжения.

– Так вот, в тот момент ты был одним из звеньев цепи. Мы оба воздействовали на огонь – каждый по-своему. Не восстанови я контроль, ты, резко схлопнув грани, получил бы жестокий удар. Наши волевые импульсы боролись друг с другом, огонь стоял между нами, и ты был частью плетения. Плетущий, пытаясь подавить волю противника, всегда рискует, и ни один из соперников не находится в безопасности. Внезапно остановить процесс – все равно что перерезать веревку воздушного змея и ждать, что он по-прежнему будет послушно реять над твоей головой.

Я облизал губы, только теперь осознав, что наделал.

Выходит, мои грани восприятия – не просто инструмент, помогающий лепить нужную реальность, не просто воля, навязываемая мирозданию. Они же – мой щит, удерживающий образ сущности, на которую я желаю повлиять, и не позволяющий ей нанести ответный удар. Грани – резец, молот и в то же время – защитник, не дающий мне стукнуть по собственному пальцу.

Пламени свойственно пожирать свою пищу, и для меня оно никакого исключения не сделало бы. Не восстанови Маграб контроль над происходящим, бушующий огненный вал обрушился бы на мое сознание. Я не представлял, какой урон мог нанести мне подобный удар, и все же был благодарен наставнику за то, что он предотвратил катастрофу. В тот миг я поклялся, что никогда больше не проявлю столь легкомысленного отношения ни к граням, ни к плетениям. Во всяком случае, пока не стану опытным мастером.

– Маграб, я понял. Понял. Я…

Он медленно поднялся, взял книгу и направился к встроенным в каменную стену полкам. Множество фолиантов и разрозненных документов свидетельствовали: у Халима нет ни времени, ни желания наводить порядок в этом хозяйстве. Маграб поставил книгу на место и подровнял несколько соседних томов.

– Вот в чем кроется трудность, Ари. Ты всегда понимаешь, но порой это лишь иллюзия. На самом деле – не всегда. Ты пока не созрел, и, возможно, именно по моей вине.

Стены комнаты словно раздвинулись, доказывая, насколько я еще мал. На столе Халима горели две свечи; мне захотелось принять их образы в свое сознание и обо всем забыть.

– Ари! – Голос Маграба донесся будто из другой комнаты.

Крошечные язычки пламени тихо танцевали, и я, свернув материю разума, начал тонуть. Представил себе подпрыгивающие и мерцающие огоньки бесчисленное количество раз. Вспомнил наш урок на крыше, слова и движения Маграба, когда тот пытался укротить костер, и моя рука пошла вверх, словно ее потянули за ниточку.

– Ари?

Я не обратил на оклик ни малейшего внимания.

– Так…

Сильная рука, вцепившись в мое запястье, сдвинула меня с места и выдернула из подступающего транса.

По спине прокатилась ледяная волна и осела где-то в затылке. Резкий переход меня ошеломил.

– Что ты делал? О чем думал? Что за слово ты произнес, Ари?

Я все еще никак не мог прийти в себя.

Маграб снова встряхнул меня так, что моя голова закачалась, словно у куклы.

– Ари!

Наконец в глазах прояснилось, и я, не отдавая себе отчета, заговорил:

– Что такое «так» и «рох», риши?

О смысле этих слов я догадывался, и все же хотелось услышать объяснение.

Маграб отпустил мою руку, медленно вернулся к книжным полкам и прислонился к стене.

– Опасался, что ты услышишь и запомнишь. – Он в очередной раз устало вздохнул. Выглядел учитель внезапно постаревшим: морщины углубились и вроде бы даже седины в волосах прибавилось. Нет, наверное, игра света… – Слух у тебя хороший, Ари. – Вряд ли Маграб пытался сделать мне комплимент. – А сам как думаешь, что это за слова, маленький умник? – спросил он, скрестив руки на груди.

Похоже, учителю хотелось, чтобы я в ответ промолчал или хотя бы ошибся.

– Это формула. Два элемента плетения, которым ты воздействовал на мои грани восприятия. Пытался умерить огонь.

Маграб прикрыл лицо ладонью:

– Я должен был предвидеть… – Он шумно выдохнул сквозь растопыренные пальцы. – Да, Ари. В точку. Это две части плетения, два его полюса. И все же они едины.

Отняв руку от лица, он переместился в центр кабинета.

– Смотри внимательно. – Маграб поднял указательный палец к потолку. – Так – в данном случае «верх». Рох – «низ», – добавил он, ткнув пальцем в пол. – Это и есть первая формула, которая устанавливает взаимосвязи мироздания, Ари. Не сомневаюсь – твой резвый умишко немедленно начнет обдумывать открывающиеся возможности, и прошу тебя остановиться. Недостаточно знать формулу на слух, недостаточно знать, что она умеет делать. Следует всегда помнить об основе основ – о вере и о гранях восприятия.

Он говорил, тяжело роняя слова, и я мог ответить лишь одно:

– Буду помнить, риши. Обещаю.

– Я устал, – вяло махнул рукой учитель. – Ты пробудил в моей памяти заповеди и страхи древних мудрецов. Оставь меня наедине с книгами, иначе начну нести беспросветную чушь. На несколько дней занятия отменяются. Мне нужно подумать.

– Да, риши.

Спорить я не стал и, быстро выскользнув из комнаты, осторожно прикрыл дверь. До ночи достаточно времени – успею воспользоваться советом Халима. Он ведь предлагал пошалить? Отлично, ведь я только что узнал волнующую и ужасную тайну.

Первая формула…

Да, первая из десяти, но не первая из тех, которую я использую, что бы там ни утверждали легенды.

Я еще пойму, как страшно далек был тогда от первого настоящего плетения, хоть и надеялся на обратное. Увы… До сих пор гадаю, что могло измениться в моем прошлом, если через несколько дней после этого разговора я сумел бы правильно применить первую формулу.

19

Пауза. Удобная кровать и компания прекрасной дамы

Я ощутил щекой легкое быстрое касание и, повернувшись, увидел, как Элойн убирает пальчик. Вопросительно вскинул бровь.

– Что-то ты ушел в себя, – сказала она, помахав рукой перед моим лицом.

– Я же говорил – история трагическая.

Элойн мягко привалилась к моему боку:

– Хм… Ты слишком строг к себе. Переживаешь ошибки молодости так, словно они случились вчера.

– Я тогда был даже не юношей, а мальчишкой.

Отстранившись, Элойн искоса глянула мне в глаза:

– Какая разница? Юноши – они ведь тоже мальчишки, в том-то и трудность. – Она отвернулась и, поджав губы, задрала голову вверх. – С годами они становятся выше и сильнее, и все же, по-моему, здесь и здесь, – она положила ладонь мне на голову, а затем на грудь, – ничего не меняется.

Поспорить можно, однако в ее словах был резон. В чем же еще крылась причина тех поступков, за которые я уплатил столь дорогую цену? Впрочем, пока что не за все…

Я постучал посохом об пол, рассчитывая задать успокаивающий мечущиеся мысли равномерный ритм. Увы…

Видимо, Элойн интуитивно ощутила ненадолго охватившую меня тревогу и положила ладошку мне на плечо. Слегка толкнула, обращая на себя внимание:

– Ты напряжен, все время куда-то пропадаешь. Ты…

– Ничего подобного. – Я повел плечом, сбрасывая ее руку. – Просто немного задумался. Думать – значит погружаться в свои мысли. Кстати, можешь попробовать.

Вышло неожиданно грубо, и я тут же поплатился.

– Ах вот как? – сердито прищурилась Элойн. – По-моему, это ты, сказитель, не знаешь, что такое думать. Ты настолько увлечен собой, своими несчастьями и глубокими мыслями, что не видишь дальше кончика собственного носа.

Понятно. Бросает приманку, хочет позлить.

Однако я попался на крючок. Что ж, на истинную мудрость никогда и не претендовал.

– Чего я не вижу? Чего не заметил? Мне-то как раз сдается, что это ты не…

Она дважды быстро щелкнула меня по носу:

– Вот так вот…

Я заморгал, и моя голова вдруг опустела. Поискал подходящие слова и не смог выдавить из себя ни одного.

Тот, кому никогда не приходилось получать щелчок по носу от красивой женщины в момент – нет, не истерики, но уж точно серьезного волнения, – должен меня послушать.

Мой гнев мигом выветрился, словно воду из ведра выплеснули. Вместе с ней вытекли и дурные мысли. Я застыл на месте, размышляя о нелепости случившегося, а ведь только что готов был обрушиться на свою гостью.

Элойн прикусила губу, но уголки ее рта слегка подрагивали. Нет-нет, она вовсе не переживала, наоборот – еле сдерживала улыбку, понимая, насколько она неуместна. А вот глаза не спрячешь. Глаза ее лучились озорством. Еще секунда – и певица, не совладав с собой, захихикала.

– Что это ты себе позволяешь? По-твоему, я бездомный котенок?

Элойн расхохоталась в голос.

– Ну, у котенка здравого смысла куда больше! – захлебываясь от смеха, выдавила она. – Любая женщина скажет – коты умнее мужчин!

Я грозно нахмурился.

– Ой, перестань! Сейчас опять погрузишься в глубокие мысли.

Сдержав готовый вырваться сердитый возглас, я покорно замолчал. Какой смысл браниться?

Элойн пихнула меня в грудь, но на этот раз гораздо сильнее. Хм… Хочет, чтобы я лег на спину?

Я подчинился. За долгие годы мне довелось узнать несколько важных истин. Одна из них: если сногсшибательная красотка желает уложить тебя в койку – не сопротивляйся.

– Ты хочешь разделить со мной постель?

Пришлось сделать над собой усилие, чтобы голос не дрожал так явно. Элойн оперлась на локоть и долго молча смотрела мне в глаза.

– Лечь в одну кровать с мужчиной – не то же самое, что затащить его к себе в койку. Надеюсь, ты тоже видишь разницу!

– Разумеется, – кивнул я, и она улыбнулась:

– Вот и прекрасно. Надеялась, удастся сбросить тяжелый груз с твоих плеч и сорвать суровую маску с твоего лица. Устройся удобнее – так тебе будет проще приступить к продолжению истории.

– Прямо в кровати?

– Да, и к тому же в моей компании.

– Хм… Не стану утверждать, что разочарован, – улыбнулся я.

Элойн придвинулась ближе; ее волосы легли мне на плечо, а теплое дыхание согрело мою щеку. От нее все еще исходил легкий аромат можжевельника и сандалового дерева.

Я втянул запах красавицы и расслабился, однако посох из руки не выпустил. Не хватало поджечь простыню. Ни в одном заведении не обрадуются пожару, а если его еще устроил постоялец…

Элойн тоже забеспокоилась и указала на пламенеющий кончик посоха:

– Будь осторожен. Я знаю множество случаев, когда великие планы шли прахом из-за неаккуратного обращения с подобными предметами.

– Это шутка? – прищурился я.

Она изобразила настолько невинную улыбку, что мне мигом представилась кошка, вознамерившаяся стащить кусок мяса с тарелки хозяина.

– Неужто ты боишься малюсенького огонька?

Мне в голову вдруг пришла дурацкая мысль. Хихикнув точно сумасшедший, я чуть наклонил посох, продолжая держать его на расстоянии вытянутой руки.

Элойн отпрянула и все же с кровати не спрыгнула. Сообразив, что я не собираюсь поджечь постель, ткнула меня локотком.

– Ох! – Я потер бок. – Сама будь осторожнее! Еще раз – и я в самом деле потеряю контроль над огнем. А люди, к сожалению, тоже горят.

– Ну, если тебе достаточно пары легких тычков, чтобы ослабить внимание… Не разочаровывай меня.

Я залился краской от шеи до лба. Ладно, спишем на теплые волны, исходящие от моего маленького факела, и неверное освещение.

Разумеется, Элойн заметила мой густой румянец, и в глазах у нее вспыхнул дьявольский огонек. Надо быстренько сказать что-нибудь умное. Не успел… Певица вдруг стерла с лица улыбку и медленно провела двумя пальцами по посоху, словно стараясь впитать в себя его суть. Лукавый взгляд стал задумчивым.

– А ведь легенды говорят, что ты… Это все правда?

О чем она?

– Тебя называют неопалимым, говорят, ты не горишь в огне.

Я кивнул, облизав губы:

– Верно. Только к этой части истории мы еще не подошли. Если позволишь продолжить – скоро все услышишь.

Элойн отдернула руку от посоха.

– Конечно, позволю. – Запустив пальцы мне в волосы, она отодвинула их ото лба и слегка привела в порядок шевелюру.

– Вот и отлично, а то мой рассказ немного затянулся.

Честно говоря, надеялся, что до этой главы мы не дойдем, однако чему быть – того не миновать. Да, меня называли неопалимым. Увы, данное свойство я приобрел далеко не в юном возрасте. Был совсем мальчишкой, когда наступила одна из самых темных ночей в моей жизни, и защита от огня стала бы для меня в ту ночь благословенным даром. Как я в нем нуждался…

– Итак, однажды ночью я понял, что некоторые легенды о древних чудовищах – далеко не сказки.

20

Пожар

Я качнулся на месте, пытаясь сохранить равновесие. Пришлось обуздать желание немедленно прыгнуть вперед и сбить противника с ног.

Витум взмахнул кривым ятаганом с затупленным лезвием, и отразившееся от него солнце бросило мне в глаза яркий блик. Фехтовальщик теснил меня, продвигаясь вперед мелкими шажками:

– Стоим ровно, Ари-ча. Ровно!

Сражались мы на шатком деревянном помосте, опиравшемся на две кирпичные стойки. Наставник полагал, что упражнение позволит мне обрести чувство равновесия. На самом деле ничего, кроме голода и безжалостной жары, я не ощущал.

Со лба стекал пот, и глаза покалывало жгучими иголочками. Впрочем, Витума мои неудобства не волновали. Он оттеснил меня к самому краю помоста – вот-вот грохнусь вниз, если не пойду в контратаку.

Острие ятагана устремилось мне прямо в висок. Поранить не поранит, если не прикладывать силу. Разумеется, Витум осторожен, и все же болезненной шишки избежать не удастся. Я знал, что бывает после таких ударов – меня точно вытошнит остатками вчерашнего ужина.

Если попытаюсь парировать выпад, наверняка сверетенюсь с помоста. Не было у меня ни хорошей опоры, ни умения, ни массы, чтобы противостоять атаке, так что я решил действовать, исходя из своих скромных возможностей. Присел на корточки, и ятаган, зацепив прядь моих волос, в цель не попал. Витум взмахнул руками, чтобы не свалиться вниз, и у меня появился шанс.

Прыгнув вперед, я врезался ему в живот своим невеликим весом. Места было маловато – за счет инерции движения особой силы для удара не наберешь, поэтому при столкновении с Витумом пришлось бросить меч и обхватить торс противника обеими руками. Потом он меня отчитает, зато поединок завершится в мою пользу.

Перед глазами промелькнула размытая полоса; зрение на миг затуманилось, а голову пронзила тупая боль. Я пошатнулся, и Витум выскользнул из моих ослабевших объятий.

Он стоял, помахивая ятаганом, а я морщился от боли. Сморгнув слезы, заметил, что наставник многозначительно постукивает пальцем по рукоятке своего оружия. Ага, ясно. Вот почему трещит голова… Шишки избежать-таки не удастся.

Значит, Витум врезал мне по макушке рукоятью ятагана и получил возможность вырваться из захвата.