Медный всадник

– Ничего себе дар. И что же мне делать?

– Ты все равно ничего не поймешь. Если хочешь знать правду, спроси меня, и я расскажу.

– Все-все?

– Все-все.

Татьяна прикусила язык, чтобы с губ не сорвался вопрос. И еще какой: «Ты любишь меня?..»

Ей хотелось надавать себе пощечин за глупость, чтобы даже мыслей подобных не возникало.

Этот вопрос продолжал терзать ее с такой силой, что она ни о чем другом не могла думать.

– Ты о чем-то хочешь меня спросить? – произнес он неожиданно.

– Нет, – покачала она головой, устремив взгляд на металлический поручень и седую голову стоявшей впереди женщины.

– Вот и добрались, – объявил Александр, когда трамвай остановился у Обводного канала.

Но пересадку они не сделали и последние пять километров прошли пешком.

– Знаешь, – вдруг сказал он почти задумчиво, – однажды тебя могут спросить, о чем говорил с тобой Александр Белов, провожая домой.

– С чего это вдруг? – удивилась Татьяна. – И в таком случае зачем ты вообще откровенничаешь со мной, если знаешь, что меня будут допрашивать?

– Нужно же мне доверять кому-то.

– Почему бы тебе не довериться Даше?

Прежде чем ответить, Александр задумался.

– Потому что для меня важно доверять именно тебе.

– Ты можешь мне доверять, – радостно заверила Татьяна, подталкивая его в бок. – Но больше ничего мне не рассказывай, хорошо?

– Поздно! – торжественно объявил он.

– Хочешь сказать, что мы обречены? – хихикнула Татьяна.

– Именно. Купить тебе мороженого?

– Да, пожалуйста! – просияла она.

– Крем-брюле, как всегда?

– Разумеется.

Они устроились на скамейке и долго болтали, пока Александр не глянул на часы и не поднялся.

Было около десяти, когда они остановились на углу Греческого проспекта и 2-й Советской, в трех кварталах от ее дома.

– Значит, ты придешь попозже? – вздохнула Татьяна. – Даша сказала, что ты собирался зайти.

– Да. – Он тоже вздохнул. – С Дмитрием.

Он был так близко, что она ощущала его запах. Чистый и приятный. Присущий только Александру.

Ей показалось, что он хочет что-то сказать. Александр наклонился вперед, нахмурился. Татьяна напряглась, застыла, отчаянно ожидая его слов, не желая их слышать, ненавидя свои уродливые коричневые рабочие ботинки, жалея, что не надела красные босоножки, вспомнив, что они принадлежат Даше, что у нее самой нет хороших туфелек, мечтая стоять перед ним босой, изнывая от сознания собственной вины, прежде ей неведомого.

Татьяна отступила.

Александр отступил.

– Иди. Еще увидимся.

Татьяна ушла, спиной чувствуя его взгляд. Потом не выдержала и оглянулась. Он смотрел ей вслед.

8

Александр и Дмитрий пришли в начале двенадцатого. За окном по-прежнему было светло. Даша еще не вернулась. Начальник заставил ее работать сверхурочно, снимать у пациентов золотые коронки. В тяжелые времена люди предпочитали иметь золото не во рту, а на руках: его легче обменять на еду и предметы первой необходимости. Даша все больше ненавидела свою работу. Ей хотелось, чтобы окружающие вели себя так, словно ничего не случилось, было обычное ленинградское лето: теплое, пыльное, ленивое, и все молоды, счастливы и влюблены.

Татьяна, Дмитрий и Александр маялись в кухне, слушая, как капли воды стучат по чугунной раковине.

– Что это вы такие мрачные, дети мои? – осведомился Дмитрий, переводя взгляд с Татьяны на Александра.

– Я устала, – отмахнулась Татьяна, соврав лишь наполовину.

– А я голоден, – добавил Александр.

– Таня, может, пойдем погуляем?

– Нет, Дима.

– Оставим Александра ждать Дашу, – улыбнулся Дмитрий. – Мы им не нужны. Дадим возможность влюбленным голубкам побыть вдвоем, Верно, Саша?

«Вряд ли им это удастся», – пробормотала она. И слава богу.

Александр подошел к окну и глянул во двор.

– Я действительно не могу, – сказала Татьяна. – Я…

Дмитрий властно взял ее за руку:

– Пойдем, Танечка. Ты уже поела? Можно и погулять. Честное слово, ненадолго.

Татьяна увидела, как Александр расправил плечи. Как ей хотелось назвать его Шурой!

– Александр, хочешь, мы что-нибудь принесем?

– Нет, Таня, – ровным голосом ответил он; в его глазах на миг блеснуло отчаяние, но тут же погасло: очевидно, ему удалось взять себя в руки.

– Может, зайдешь? Бабушка испекла пирожки с мясом. И борщ есть… – лепетала она, но Дмитрий уже тянул ее по коридору.

Они переступили через валявшегося на полу Славина, и, когда уже казалось, что в этот раз все обойдется, он внезапно перевернулся на бок и вцепился Татьяне в щиколотку.

Дмитрий, мгновенно сориентировавшись, прижал его руку сапогом. Славин взвыл и, отпустив Татьяну, стал плаксиво уговаривать:

– Оставайся дома, Танечка, дорогая, не гуляй по ночам. Оставайся дома.

Дмитрий выругался и снова наступил ему на запястье.

– Хочешь мороженого? – спросил он, когда они очутились на улице.

Татьяна не хотела, но из вежливости кивнула:

– Да. Ванильное.

Она почти с отвращением ела на ходу мороженое. И в голову ничего не лезло, кроме…

– О чем ты думаешь?

– О войне, – солгала она. – А ты?

– О тебе. Я никогда не встречал такой, как ты, Танечка. Ты так не похожа на тех девушек, с которыми я раньше встречался.

Татьяна невнятно поблагодарила и сосредоточилась на мороженом.

– Надеюсь, Александр зайдет к нам и поест, – пробормотала она. – Даша, скорее всего, придет совсем поздно.

– Таня, ты об этом хочешь поговорить? Об Александре?

Даже неопытное ухо Тани сумело различить холодок в голосе Дмитрия.

– Нет, конечно нет, – поспешно заверила она. – Это я так… А что ты сегодня делал?

– Рыл окопы. Заградительная линия на севере почти закончена. На следующей неделе мы будем готовы к атаке финнов, – самодовольно улыбнулся он. – Бьюсь об заклад, ты давно гадаешь, почему я тоже не офицер?

Татьяна ничего не ответила.

– Почему ты меня ни о чем не спрашиваешь?

– Не знаю.

Ее сердце забилось чуть быстрее.

– Как будто тебе и без того все известно.

– Да нет, ничего не известно.

Ей захотелось выбросить остаток мороженого и поскорее бежать домой.

– Ты говорила с Александром обо мне?

– Нет, – пробормотала она.

– Как же, ни разу не спросила, почему я солдат, а он офицер?

Татьяна не ответила. До чего же он странно себя ведет. И к тому же она ненавидела ложь. Лучше молча отвести глаза. У нее просто язык не поворачивался лгать.

– Мы с Сашей хотели стать офицерами. Один из пунктов нашего первоначального плана.

– Какого плана?

Дмитрий не ответил. Вопрос повис в воздухе.

Ее руки слегка задрожали.

Татьяне не хотелось оставаться наедине с Дмитрием.

Она не чувствовала себя c ним в безопасности.

Они свернули с Суворовского и направились к Таврическому саду. Хотя солнце еще не закатилось, в парке лежала тень.

– Хочешь немного погулять по саду?

– Который час?

– Понятия не имею.

– Знаешь, мне в самом деле пора, – решительно объявила она.

– Тебе вовсе не обязательно так рано ложиться.

– Обязательно, Дмитрий. Мои родители не любят, когда я задерживаюсь. Они очень расстроятся.

– Не расстроятся. Я им нравлюсь. – Он придвинулся ближе. – Особенно отцу. Кроме того, им сейчас не до тебя. Они тревожатся о Паше.

Татьяна остановилась и повернулась:

– Я пойду домой.

Она быстро зашагала прочь, но он успел схватить ее за руку:

– Не уходи, Танечка. Пойдем посидим под деревьями.

– Дмитрий, – процедила она, не двигаясь, – я никуда с тобой не пойду. Отпусти!

– Пойдем в сад.

– Я же сказала, немедленно отпусти меня!

Но он подступил вплотную. Жесткие пальцы впились в кожу.

– А если я не хочу? Что ты будешь делать?

Татьяна не двигалась. Он обхватил ее за талию и притянул к себе.

– Дима, – сдержанно, без малейших признаков страха произнесла она, – что ты вытворяешь? Ты с ума сошел?

– Да, – шепнул он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее.

Татьяна резко отвернулась.

– Нет! Пусти меня! – повторила она.

Он неожиданно разжал руки и отпрянул:

– Прости…

– Я немедленно иду домой! – крикнула она и почти побежала по тротуару. – Дима, ты слишком стар для меня.

– Нет-нет, пожалуйста! Мне всего лишь двадцать три.

– Я не об этом. Просто я чересчур молода для тебя. Мне нужен тот, кто… – она замялась в поисках подходящего слова, – ждал бы меньшего.

– Как это «меньшего»? И насколько?

– Который не ждал бы ничего.

– Мне ужасно жаль, Таня. Я не хотел тебя пугать.

– Все в порядке, – сказала она, не глядя на него. – Я просто не из тех, кто гуляет по ночам с парнями.

«С тобой», – мысленно добавила она, с болью в сердце вспоминая Летний сад.

– Теперь я это понимаю. Думаю, именно поэтому ты мне нравишься. Иногда я просто не понимаю, как вести себя с тобой.

– Быть терпеливым и проявлять уважение.

– Обещаю быть терпеливым, как Иов. И я не собираюсь отказываться от тебя.

Она молча шла по Суворовскому.

– Надеюсь, и Даше нравится Александр, – неожиданно бросил Дмитрий.

– Даше нравится Александр.

– Потому что она ему очень нравится.

– Да? – пролепетала Татьяна. – Откуда ты знаешь?

– Раньше ни одной юбки не пропускал, а теперь…. Только Даше не говори, это ранит ее чувства.

Татьяна хотела сказать, что не понимает, о чем он толкует, но она слишком боялась услышать правду.

Они застали Дашу и Александра за вполне мирным занятием. Сидя на маленьком диванчике в коридоре, они читали вслух Зощенко и смеялись. Единственное, на что была способна Татьяна, – это недовольно заметить:

– Схватили чужую книгу и рады.

По какой-то причине ее слова показались Даше крайне забавными, и даже Александр улыбнулся. Проходя мимо, Татьяна споткнулась о его вытянутые ноги и наверняка шлепнулась бы, если бы он не подхватил ее. И сразу же отпустил.

– Таня, – спросил он, – что у тебя с рукой?

– Ах это… – беспечно отмахнулась она. – Пустяки.

И, пробормотав что-то насчет усталости и позднего часа, быстренько ретировалась в комнату стариков, где устроилась на диване между дедом и бабушкой и долго слушала радио. Они потихоньку поговорили о Паше, и вскоре девушка почувствовала себя лучше.

Позже, уже лежа в кровати, она услышала шепот сестры:

– Таня! Таня!

– Ну что тебе? Я спать хочу.

Даша чмокнула ее в плечо:

– Таня, мы почти не разговариваем с тобой. Наш Пашенька уехал, а времени совсем нет. Ты скучаешь по нему, верно? Он скоро вернется.

– Скучаю. А ты занята. Потолкуем завтра, Дашенька.

– Я влюблена, Таня!

– Рада за тебя.

Она снова отвернулась к стене.

– Знаешь, это настоящее. О Танечка, не знаю, что делать с собой!

– Может, попробуешь заснуть?

– Таня, я ни о чем другом думать не могу. Он сводит меня с ума. Он такой… Лед и огонь. Сегодня он был совсем другим: спокойный, шутил, – но временами я просто не могу его понять!

Татьяна не ответила.

– Да, я хочу всего сразу. И то, что он немного оттаял, – настоящее чудо. До прошлого воскресенья я не могла уговорить его зайти ко мне. И вдруг он является – с тобой и Димой.

Таня хотела напомнить, что Александр пришел к ним домой отнюдь не по просьбе Даши, но, разумеется, снова промолчала.

– Дареному коню в зубы не смотрят, и я лучше всех это понимаю. Но кажется, ему понравилась наша семья. Знаешь, он ведь из Краснодара, но не был там с тех пор, как пошел в армию. У него нет ни братьев, ни сестер. Он никогда не говорит о родителях. Он… не могу объяснить… такой сдержанный. Не слишком распространяется о своих делах. Правда, спрашивает о моих.

– Д-да? – выдавила Татьяна.

– И очень жалеет, что началась война.

– Мы все жалеем, – хмыкнула Татьяна.

– Но это вселяет надежду, не находишь? На лучшую жизнь с ним вместе, как только война закончится. Таня, а Дмитрий тебе нравится?

– Ничего, – ответила она, стараясь, чтобы не дрогнул голос.

– А ты ему очень.

– Чушь!

– Ничего подобного. Ты ничего в таких вещах не понимаешь.

– Понимаю и повторяю: ничуть я ему не нравлюсь.

– Ты ни о чем не хочешь поговорить? Спросить?

– Нет!

– Таня, брось свою застенчивость, – покровительственно заметила Даша. – Тебе уже семнадцать. Почему ты не хочешь обратить внимание на…

– Дмитрия? – прошептала Татьяна. – Никогда!

И перед тем как заснуть, она осознала, что меньше боится неведомых ужасов войны, чем уже познанных сердечных бед.

9

В субботу Татьяна отправилась в Публичную библиотеку и заказала русско-английский разговорник. В школе она учила английский, знала алфавит и теперь пыталась воспроизвести вслух заинтересовавшие ее фразы. Произношение давалось ей с трудом, и некоторые звуки были словно специально созданы, чтобы доводить ее до белого каления.

В воскресенье пришел Александр и собственноручно наклеил на стекла бумажные полоски, объяснив, что иначе их выбьет во время налетов.

– Это следовало бы сделать всем. Скоро по городу пойдут патрули, чтобы проверить наклейки. Если немцы окажутся под Ленинградом, вставить другие стекла будет почти невозможно.

Метановы с живым интересом наблюдали за его манипуляциями, причем мама не уставала повторять, как он высок, как ловок, какие умелые у него руки и как твердо он стоит на подоконнике.

– Да ведь он офицер, мама, – нетерпеливо ответила Даша.

– Разве в Красной армии учат стоять на подоконниках? – хмыкнула Татьяна.

– О Таня, помолчи, – засмеялась Даша.

Александр тоже засмеялся. Но не посоветовал Тане помолчать.

– Что это за узор вы выложили на наших окнах? – удивилась мама, когда Александр спрыгнул с подоконника.

Женщины уставились на окно. Вместо белого косого креста на стекле красовалось дерево. Толстый, слегка согнутый ствол с длинными, утолщающимися к основанию листьями, торчавшими на вершине.

– Что это, молодой человек? – строго осведомилась бабушка.

– Это, Анна Львовна, пальма.

– Что? – переспросила Даша, стоявшая близко от Александра. Слишком близко.

– Пальма.

Татьяна не мигая смотрела на него.

– Пальма, – насмешливо повторила Даша.

– Это тропическое дерево. Растет в Америке, Испании… вообще в жарких странах.

– Хм… странный выбор, не находите? – бросила мама.

– Лучше, чем противный крест, – пробормотала Татьяна.

Александр улыбнулся ей. Она робко улыбнулась в ответ.

– Ну, молодой человек, – проворчала бабушка, – когда будете клеить мои окна, никаких штучек. Обычный крест, и ничего больше. Не нужны мне ваши пальмы.

Позже, когда он и Даша ушли, оставив Татьяну в кругу мрачного и усталого семейства, та поспешила сбежать из дома в библиотеку, где провела несколько часов, выговаривая незнакомые слова. Язык казался ей ужасно трудным. При следующей встрече нужно попросить Александра поговорить с ней по-английски. Научить произносить слова.

Она уже думала о следующей встрече как о чем-то определенном и клялась сказать ему, чтобы не приходил больше к Кировскому. Она дала обещание себе той ночью, когда лежала лицом к стене, дала обещание стене, касаясь кончиками пальцев старых обоев и повторяя:

– Я обещаю, обещаю… Обещаю…

Потом опустила руку в щель между постелью и стеной и коснулась «Медного всадника», подаренного Александром. Может, она скажет ему в другой день. После того, как послушает английскую речь. После того, как они поговорят о войне. После того…

Снова завыла сирена.

Даша вернулась гораздо позже окончания налета, разбудив Татьяну, пальцы которой так и покоились на терпеливо слушавшей ее стене.

10

В понедельник Красенко вызвал Татьяну в кабинет и сказал, что, хотя из ее рук не вышло ни одного бракованного огнемета, ввиду производственной необходимости он срочно переводит ее в танкостроительный цех, потому что из Москвы пришло распоряжение о производстве ста восьмидесяти танков в месяц.

– А кто будет делать снаряды?

– Не волнуйся, найдется кому, – кивнул Красенко, закуривая. – Иди поешь. В столовой сегодня суп.

– Как думаете, может, мне стоит поехать рыть окопы? – выпалила она.

– Ни за что!

– Я слышала, что пятнадцать тысяч рабочих с Кировского роют окопы под Лугой. Это правда?

– Правда в том, что ты никуда не едешь. Все, иди.

– Значит, Луга в опасности?

Паша был под Лугой.

– Нет. Немцы далеко. Но на всякий случай нужно подготовиться. Иди-иди, у меня дел полно.

В новом цехе оказалось куда больше народа, да и линия сборки была сложнее, но из-за этого у Татьяны, как ни странно, оставалось меньше работы. Она вкладывала поршни в цилиндры, которые крепились под камерой сгорания дизельного двигателя танка.

Размером цех был с самолетный ангар, такой же серый и темный изнутри. К концу дня двигатель был закреплен, гусеницы стояли на месте, корпус заклепан, но внутри танк был пуст: ни приборов, ни панелей, ни зарядных ящиков, ни сидений, ни башни – ничего, что отличало бы танк от бронированного автомобиля. Эта работа дала Татьяне чувство необычайного удовлетворения: она сама, своими руками помогла собрать танк KB! Ее охватила настоящая гордость; кроме того, Красенко сказал, что немцы не имеют на вооружении ничего подобного этому прекрасно оснащенному, маневренному, быстрому, армированному 45-миллиметровой броней танку. А они еще хвастаются своими танками!

– Таня, – заметил он, – ты прекрасно справилась. Может, когда подрастешь, станешь механиком.

В восемь, успев наспех умыться, причесаться и поправить воротничок, Татьяна выбежала за ворота, удивляясь, что еще может бежать после такого тяжелого дня. И все же она бежала, боясь, что Александр ее не дождется.

Он дождался.

Татьяна с трудом отдышалась. Взяла себя в руки. Она была наедине с ним впервые с самой пятницы.

Одна среди чужих.

Ей хотелось сказать: как я счастлива, что ты пришел!

Она совсем забыла о вчерашней клятве.

Куда девались все ее добрые намерения?

Кто-то окликнул ее. Это оказался Илья, подросток лет шестнадцати, работавший рядом с ней.

– Идешь на автобус? – спросил он, глядя на Александра.

– Нет, Илюша, увидимся завтра.

– Это еще кто такой? – произнес Александр.

Татьяна недоуменно подняла брови:

– Это? А, Илья! Я с ним работаю.

– Он пристает к тебе?

– Нет, конечно.

По правде говоря, Илья действительно не давал ей прохода.

– Теперь я в новом цехе. Мы собираем танки для лужской линии обороны, – гордо объявила она.

Александр кивнул:

– Надеюсь, работа движется?

– Мы делаем танк за два дня. Неплохо, правда?

– Для Луги нам понадобятся десять танков в день, – возразил Александр.

Таня уловила в его голосе что-то неладное.

– Ты в порядке?

– Да.

– Нет, что-то не так. Что стряслось?

– Ничего.

Собравшиеся на трамвайной остановке не разговаривали. Многие яростно дымили папиросами.

– Хочешь пойти пешком? – спросила Татьяна.

Александр покачал головой:

– Я весь день занимался военной подготовкой.

– А я думала, ты уже подготовлен, – игриво усмехнулась Татьяна.

– Я – да. Но не солдаты. Им еще многому нужно научиться.

Он выглядел совершенно подавленным и опустошенным. Или ей показалось?

– Что случилось? – снова спросила она.

– Ничего, – повторил он и, отодвинув рукав ее блузки, показал на темные синяки на внутренней стороне запястья. – Таня, что это?

– А, пустяки, – отмахнулась она, не в силах взглянуть на него. – Пойдем. Все это глупости.

– Я тебе не верю. Говорил же, не встречайся с Дмитрием.

– Я с ним не встречаюсь.

Они переглянулись. И Татьяна уставилась на пуговицы его гимнастерки.

– Да правда же, все это пустяки. Он пытался заставить меня посидеть с ним в саду.

– Если это повторится, ты скажешь мне, договорились? – мрачно произнес Александр, отпустив ее.

Как жаль… хоть бы эти нежные сильные пальцы никогда не разжимались…

– Дима – человек неплохой. Просто он привык к девушкам иного сорта… – пояснила она и запнулась. – Послушай, я об этом позабочусь и думаю, такого больше не повторится.

– Да? Как ты позаботилась о том, чтобы все объяснить родным насчет Паши?

Татьяна долго молчала, прежде чем ответить:

– Александр, я с самого начала сказала, что мне это будет очень трудно. Тебе даже не удалось уговорить мою двадцатичетырехлетнюю сестру потолковать с родителями. Почему бы тебе самому не попытаться это сделать? Приходи к нам на ужин, выпей с папой и поговорите с ним по душам. Посмотришь, как они это воспримут. Покажи мне, как это делается. Потому что у меня ничего не выходит.

– Ты не в силах убедить семью, но способна противостоять Дмитрию?

– Да! – сказала Татьяна, чуть повышая голос.

Господи, неужели они ссорятся? Почему они ссорятся?

В трамвае им удалось сесть. Татьяна держалась за переднюю скамью. Руки Александра были сложены на коленях. Он был мрачен и неразговорчив. Что-то его тревожило. Дмитрий?

И все же они сидели совсем близко, прижимаясь друг к другу. Его нога была твердой, словно высеченной из мрамора. Татьяна не отодвигалась. Не могла. Наоборот, ее все больше тянуло к нему.

Пытаясь ослабить растущее напряжение, она заговорила о войне:

– Где сейчас проходит линия фронта?

– Движется на север.

– Но это по-прежнему далеко. Ведь правда? Далеко…

– Мы не знаем, с кем имеем дело. Но скоро все станет ясно, – скороговоркой пробормотал он.

Она прильнула еще теснее.

– Александр, почему Дмитрий боится идти на фронт? Ведь нам нужно как можно скорее прогнать фашистов с нашей земли.

– Плевать ему на немцев. Ему есть дело только…

Он внезапно осекся.

Татьяна выжидала.

– Скоро ты поймешь, что главное для него – инстинкт самосохранения. Дмитрий считает это своим неотъемлемым правом.

– Александр… что такое «неотъемлемое»?

– Право, которого никто не сможет отнять, – улыбнулся он.

– Неотъемлемое… я не слышала этого слова раньше, – задумчиво протянула Татьяна.

– Ты еще слишком молода, – вздохнул он. Его лицо мгновенно смягчилось и стало еще красивее. – Как прошел воскресный вечер? Что ты делала? Твоя мама здорова? При каждой встрече мне кажется, что она вот-вот в обморок упадет от усталости.

– Да… На нее столько всего навалилось!

Татьяна повернулась к окну. Ей не хотелось снова заводить разговор о Паше.

– Знаешь, я вчера выучила несколько английских слов. Хочешь послушать?

– Хочу, и очень, только сначала выйдем. Какие-нибудь хорошие слова?

Она не совсем поняла, что он имеет в виду, но все равно покраснела.

Они вышли у Варшавского вокзала. Татьяна заметила толпу людей, державшихся вместе: женщин с детьми, стариков с вещами, сосредоточенно ожидавших чего-то.

– Куда это они? – удивилась Татьяна.

– Куда глаза глядят. Это те, кто намного умнее и предусмотрительнее остальных. Они покидают обреченный город, – пояснил Александр.

– Покидают?

– Именно. Таня… тебе тоже следовало бы уехать.

– Куда это?

– Куда угодно. Лишь бы подальше отсюда.

Почему всего неделю назад мысль об эвакуации казалась такой волнующей, а сегодня равнялась смертному приговору? Казни. Ссылке.

– Я слышал, – продолжал Александр, – что немцы продолжают наступать, сметая наши войска. Мы не подготовлены к войне. Почти безоружны. У нас нет ни танков, ни самолетов.

– Не волнуйся, – с деланой беспечностью заверила Татьяна, – к завтрашнему дню у нас будет танк.

– У нас нет ничего, кроме людей, Таня, что бы там ни говорили по радио дикторы – слишком большие оптимисты.

– Они и в самом деле оптимисты, – усмехнулась Татьяна, безуспешно пытаясь развеселить Александра.

– Таня!..

– Что?

– Ты меня слышишь? Немцы вот-вот подойдут к Ленинграду. Оставаться в городе небезопасно. Тебе действительно нужно уезжать.

– Но мои родные не собираются никуда ехать.

– И что из того? Уезжай одна.

– Александр, о чем ты! – смеясь, воскликнула она. – Да я в жизни не оставалась одна. Даже в магазины почти не хожу. И куда мне деваться? Добираться одной до Урала или в другое место, куда людей эвакуируют? Или в твою Америку? Хоть там я буду в безопасности? – Все еще смеясь, она покачала головой. Что за вздор!

– Да, на моей родине тебе ничего бы не грозило, – согласился Александр.

Придя домой, Татьяна все же осмелилась завести с отцом разговор о Паше и эвакуации. Терпения отца хватило всего на три затяжки, после чего он встал, затушил папиросу и холодно объявил:

– Танюша, откуда ты набралась всего этого? Кто тебе наплел такую чушь? Фашисты сюда не доберутся. И я не собираюсь никуда ехать. Паша в полной безопасности, но, чтобы успокоить тебя, я попрошу маму завтра же позвонить и убедиться, что с ним ничего не случилось. Договорились?