Стрела гламура. Кляча в белых тапочках

– Все, утопал старый! Пошли! – скомандовала Алиса.

Хоронясь за деревьями, похитители кролика вышли на тропинку и торопливо зашагали по ней в сторону туркомплекса.

Генеральша Мариманова, стоя у окна, нетерпеливо высматривала Ефима Михайловича и Люсю, которым пора было уже вернуться домой с затянувшейся прогулки. Ольга Сергеевна переживала за старика мужа и нежную любимицу таксу, потому что снегопад усилился, а Ефим Михайлович поленился надеть теплый тулуп, ушел в спортивной куртке на рыбьем меху. Про Люсю и говорить нечего было, собаку старый дурень увел на променад вообще голой и босой. Даже попонку на нее не накинул, сказал – пусть закаляется!

Нервничая, Ольга Сергеевна заломила руки и пробежалась по комнате, из-за чего пропустила, когда Ефим Михайлович с Люсей вошли во двор. Она все еще стояла у окна, а генерал уже шагнул в комнату, фыркая, как собака после купания, и весело сказал:

– Ольга! Опять к стеклу приклеилась?

– Фима! Что так долго? – всплеснула руками генеральша. – Я же беспокоюсь! Вечер уже на дворе, мороз, и снег повалил, как пух из дырявой перины!

– Да не волнуйся ты, непоседа! – по-весеннему настроенный Ефим Михайлович улыбнулся и игриво ущипнул пышную супругу за щечку. – Отличная мартовская погода! Смотри, даже беременные бабы гулять не боятся!

Ольга Сергеевна послушно посмотрела в окно. По тропинке мимо решетчатой ограды генеральской дачи быстро прошли две женщины, одна, пониже ростом, в желтой куртке, другая, повыше, в красной. Та, что в красном, явно была в положении. На ходу она бережно придерживала руками выпирающий живот, и даже на расстоянии было видно, как светло и радостно она улыбается.

– И куда торопится, чего бежит? – укоризненно покачала головой умудренная жизненным опытом генеральша. – На седьмом-то месяце беречься надо бы!

Беременный кроликом Василий Ложкин в сопровождении супруги Алисы поспешал к оставленной на стоянке «Ниве», еще не зная, что снежный завал перекрыл единственную дорогу, ведущую из горного приюта в большой мир.

12

Уже в сумерках мы большой веселой компанией посетили сауну, где все ели шашлык и многие пили красное вино. Собственно, трезвенниками были только Масяня и я, вынужденная за Масяней присматривать. Ребенок у нас шустрый, а тут он еще пришел в особый восторг от того, что сразу за зимними играми на снегу последовало купание в по-летнему теплой воде. Температуру воды в бассейне сауны довели до двадцати восьми градусов в специальном расчете на малыша. Взрослые еще пользовались душем и джакузи, а также валялись в свежем снегу, которого становилось все больше.

Благожелательно приглядывая за тем, как Мася включает-выключает в бассейне искусственный водопад, норовя неожиданно обрушить поток воды на плечи и головы купальщиков, я одновременно наблюдала за присутствующими. Кто сказал, что трезвому среди пьяных должно быть скучно? Я, наоборот, забавлялась.

Особенно интересно было смотреть на Дину и Антона, которые демонстрировали стремительно возрастающую взаимную симпатию. Свидетели свадебной церемонии вели себя так, словно сами вот-вот собирались составить новую ячейку общества. Глядя на них, легко можно было обознаться, кто тут жених и невеста, потому что настоящие новобрачные демонстрировали анекдотический финно-угорский темперамент. Соответствующий случаю анекдот мне потихоньку нашептал Колян:

– У финна спрашивают, что ему больше нравится – Новый год праздновать или сексом заниматься? А он подумал с полчасика и медленно так отвечает: «Но-вый год луч-ше, по-то-му что ча-ще!»

Анекдот был бородатый и не особенно смешной, но зато актуальный. Вадим и Катерина держались так ровно-безразлично, что можно было подумать – в их случае даже високосный год случается чаще, чем секс. Впрочем, я уже знала, что Катька – великая притворщица, и не исключала вероятности того, что наедине с молодым мужем она демонстрирует бурный латиноамериканский темперамент.

Кто выглядел бесконечно довольным и в высшей степени радостным, так это папочка Курихин. В банном облачении, состоящем из пары простынь, Андрей Петрович снова смахивал на огородный овощ, на этот раз – на капусту, но простецкий вид не мешал ему быть душой компании. Курихин один за другим провозглашал замысловатые тосты и потешал гостей бесконечными историями из своей жизни. Истории были сплошь героико-драматические, в них господин Курихин в одиночку противостоял многочисленным и разнообразным недоброжелателям: деловым конкурентам, налоговикам, гаишникам и так далее. Всех без исключения представителей вражьей силы Андрей Петрович называл мерзавцами, похоже, это было его любимое ругательство.

Разумеется, я вспомнила случайно подслушанный разговор двух сердитых шептунов, один из которых тоже все время поминал неких мерзавцев. Этой шипящей личностью вполне мог быть Курихин, он очень рано вернулся с прогулки. А на роль шептуна номер два, по моим расчетам, претендовали Тараскин, Катерина, Дина, которая досрочно закончила санное катание, лишившись компании в лице Ирки, Маси и моем, а также Анатолий. Он вообще никуда не уходил с дачи, хлопотал по хозяйству. Впрочем, кандидатура Анатолия казалась мне сомнительной. Вряд ли кто-то из хозяев или гостей стал бы запросто разговаривать с прислугой на «ты».

Сама не знаю, почему я вообще об этом думала. Наверное, по причине вынужденной трезвости не смогла в полной мере проникнуться общим весельем. Наконец муж мой это почувствовал и самоотверженно предложил:

– Давай, Кыся, теперь ты выпей с народом, а я пока присмотрю за детьми!

Из сказанного я сделала вывод, что наш единственный ребенок в глазах нетрезвого Коляна как минимум двоится, и остереглась доверить ему малыша. Правда, вина все-таки выпила. Оно в личных погребах алкогольного короля Курихина было отменное, сплошь коллекционные образцы.

Ближе к ночи небо ненадолго прояснилось, снегопад прекратился. Этот момент был признан идеально подходящим для огненной потехи. Тараскин привез с собой из города большой набор пиротехники и обещал яркое зрелище, о чем за иными развлечениями дня и вечера едва не позабыл. Вспомнил только, когда неутомимый народный сказитель Курихин завел рассказ о мерзавцах-«эмчеэсниках», которые должны расстреливать лавиноопасные склоны из пушек, а они не расстреливают, так что дорогу заваливает два-три раза за сезон, из-за чего любители зимнего отдыха то и дело застревают на высокогорье сверх намеченного. В этот момент у меня возникло нехорошее предчувствие, что мы разделим их судьбу, но я не успела поделиться своими страхами, потому что Тараскин звонко шлепнул себя по лбу и вскричал, обнажив в широченной улыбке тридцать два зуба:

– Трам-тарарам! А не пора ли и нам пострелять из ракетниц?

Участники увеселительного мероприятия дружно высказались в том духе, что пострелять можно, почему бы не пострелять? Хоть из ракетниц, хоть из китобойных пушек! Замотанные в простыни, присутствующие в сауне являли сходство с древними римлянами не только по части экипировки. Народ наелся хлеба (с шашлыком и многочисленными закусками) и страстно жаждал зрелищ. Так что сауну мы вскоре покинули. Оделись сообразно национальным традициям и погоде и сгруппировались во дворе.

– Господа, дамы и дети, прошу никого не расходиться! – призвал всех затейник Тараскин, вытаскивая из багажника своего внедорожника здоровенную коробку с фирменной наклейкой магазина фейерверков. – Огненная потеха состоится через пятнадцать минут! Подождите немного, уверяю вас, шоу того стоит!

Вообще-то нам всем и так уже было весело. Сауна, шашлык, вино! Даже Масяня захмелел, хотя ребенку, конечно, спиртного не наливали, ему хватило пьянящего горного воздуха. Катерина тоже пила крайне мало и кривилась от каждого микроскопического глотка прекрасного шампанского, как будто это был уксус. А все остальные резвились, кто во что горазд. Я, Ирка и Масяня с визгом и хохотом играли в веселую подвижную игру «Поросячий хвост». Розовый и мягкий, как парная брюква, Андрей Петрович, проникновенно глядя на курящуюся дымом трубу и сложив руки перед грудью, точно оперная дива, прочувствованно выводил неверным голосом:

– Пое-едем, красо-отка, ката-а-а-а-а… Ца!

В ответ на это залихватское «Ца!» Колян с интонациями старого одессита каверзно восклицал:

– Ламца-дрица-ум-ца-ца! – и задорно хлопал себя по коленкам.

Проспиртованный, как пьяная вишня, Антон Семендяев почему-то возжелал исполнить танец маленьких лебедей, для чего косноязычно, в основном жестами, вербовал желающих в балетную труппу. Идея хореографических упражнений на свежем воздухе увлекла только жизнерадостную Зинулю, она с готовностью приобняла маленького лебедя Семендяева за талию и правой ногой замахнулась на канкан, после чего обе пьяные птицы рухнули спиной в снег, снискав этим пассажем бурные аплодисменты присутствовавших балетоманов.

Фейерверк впечатлил даже Катерину, которая весь вечер упорно не желала соответствовать классическому образу счастливой невесты, так и ходила с отрешенным видом, прислушиваясь к голосам космоса и выжидая случай смыться от нашей шумной толпы куда-нибудь в астрал. Она сделала только одну уступку традиции: оделась в белое. Только валенки на ней были серые, а все остальное – куртка, штаны, шапка, шарф и даже перчатки – соответствовало цвету наряда невесты. В белом кислая Катерина походила на Снегурочку в стадии глубокого анабиоза. Однако, когда в бархатное звездное небо с воем и свистом полетели шутихи, даже Катька перестала тренировать кожное зрение и вперилась в расцвеченный яркими красками небосвод.

Что тут началось! Восторженно визжал Масяня. Зинуля, молотя ногами по снегу, руками крутила фиги и кричала что-то нелестное в адрес молокозаводчика Пархоменко, предлагая ему выкусить и утереться. Семендяев из своего сугроба громко вскрикивал:

– Е-мое! Е-мое! Е-мое! – И было непонятно – то ли он так однообразно восторгается, то ли приветствует фейерверк громкой икотой.

– Вау! – орал Колян, от полноты чувств часто встряхивая меня за плечи. – Кыся, смотри, какая красота!

Я смотрела, остальные тоже, и все глядели не друг на друга, а только вверх. Как выяснилось несколько позже – напрасно.

Огненная потеха закончилась минут через двадцать. Наполовину оглохшие, с плавающими в глазах радужными бликами и примерзшими улыбками, зрители шоу начали приходить в себя и обмениваться впечатлениями. Кто-то уже потянулся в тепло, в большой дом, где сразу же призывно зазвенели бокалы. Ребром встал вопрос: «За что пьем?», и все стали оглядываться в поисках главного специалиста по тостам – Андрея Петровича Курихина.

Тут-то и выяснилось, что хозяина дачи с нами нет. Его пошли искать и нашли по дворе, в затоптанном валенками снегу. Андрей Петрович лежал на спине, раскинув руки, словно желая обнять огромное многозвездное небо.

– Андрюша, фейерверк закончился, вставай! – смешливо крикнула с крыльца Зинуля.

– Да он небось уснул! – предположил Тараскин.

Однако Курихин не спал и не любовался ночным небосводом. Глаза его, правда, были открыты, губы улыбались, но лицо уже утратило интенсивный розовый цвет, а между бровями краснело небольшое аккуратное пятно.

– Е-мое! – в тишине, последовавшей за этим открытием, недовольно гаркнул Семендяев.

Зинуля жалобно взвизгнула, а потом в первый раз за день замолчала, потому что хлопнулась в обморок. Катерина побледнела, села на пол и закрыла глаза, но сознание не потеряла, губы ее шевелились. Не знаю, что она шептала, может, молилась, может, проклинала убийцу. Тараскин с перекошенным лицом и белыми глазами персонажа с картины Модильяни с присвистом повторял:

– Кто с-стрелял? Кто с-стрелял?

При этом он шарил по лицам окружающих пугающим пустым взглядом, словно всерьез надеялся, что кто-то выступит вперед, ударит себя кулаком в грудь и публично покается в убийстве.

С признанием никто не спешил, но зато у всех вдруг нашлись важные и неотложные дела. Я поспешила увести в дом Масяньку, который, к счастью, ничего не понял. Могучая Ирка подхватила на руки и понесла следом за нами обморочную Зинулю, а о Катьке проявила заботу ее подружка Дина. Поскольку я направилась в отведенный нам флигель, все остальные машинально потащились следом, так что вскоре женщины и дети сгруппировались в доме, а мужчины – Тараскин, Колян и Семендяев – остались во дворе. В окошко я видела, что они довольно долго бессмысленно стояли около мертвого Курихина и Вадим звонил куда-то по мобильному.

Прибежал Анатолий, увидел мертвого хозяина дачи, почесал в затылке и спокойно, деловито принялся наводить посильный порядок. Сбегал куда-то за куском брезента, накрыл тело, отогнал подальше друзей и знакомых покойного и тоже принялся звонить по телефону. Я подумала, что поведение Анатолия выдает в нем человека бывалого, привычного ко всему. К тому же Анатолий единственный среди присутствующих, если не считать Масю, был трезв. Это вызывало определенное уважение и внушало некоторую надежду на то, что ситуация будет взята под контроль. Сегодня Анатолий весь день был с нами и проявил себя как человек надежный, мастер на все руки. Он и на кухне хлопотал, и баню топил, и шашлык жарил. Фейерверк, кстати говоря, тоже запускал он.

– Ирка, присмотри за Масянькой! – попросила я.

Неистребимое журналистское любопытство гнало меня на место событий.

Анатолий и в самом деле оказался мужиком толковым. Закончив телефонный разговор, он отогнул край брезента, присел и заглянул в лицо убитого так внимательно, словно надеялся услышать от хозяина какие-то инструкции. Курихин, ясное дело, молчал, как покойник, каковым он и являлся, но Анатолий все-таки сделал некоторые выводы. Поднявшись, он устремился к дровяному сараю, бросив через плечо:

– Сдается мне, стреляли оттуда!

Проваливаясь в снег, спотыкаясь и наступая друг другу на пятки, Колян, я и несколько протрезвевший, но ужасно неустойчивый Семендяев побежали следом за Анатолием. Деморализованный Тараскин остался у тела и тупо рвал на себе волосы. На плечах идущего первым Анатолия наша птица-тройка ворвалась в бревенчатую крепость.

– Стоп! Задний ход! – гаркнул Анатолий.

Колян попятился и наступил мне на ноги. Я попятилась и уронила в сугроб самопадающего Семендяева. За широкими спинами мужа и Анатолия я ничего не видела, поэтому ввинтилась между ними. Зачем, спрашивается? Нажила себе лишний ночной кошмар!

За поленницей, как за бруствером окопа, тихо-тихо лежал еще один гражданин с простреленной головой.

– Кто это? – спросила я.

Мне никто не ответил. Второй покойник выглядел гораздо хуже, чем Андрей Петрович, у которого только маленькая аккуратная дырочка во лбу образовалась. У этого незнакомца не было половины головы! В правой руке трупа имелся пистолет, который Анатолий опознал как хозяйский, то есть принадлежавший Курихину.

– У него щечки красного дерева! – объяснил он.

– У кого щечки? – непонятливо переспросила я, коротко взглянув на мертвое тело и тут же малодушно отвернувшись.

Красного там было очень много, но разглядеть щечки и иные челюстно-лицевые подробности уже не представлялось возможным.

– У пистолета щечки! – с нескрываемым раздражением объяснил Анатолий. – Боковины! У таких пистолетов они пластиковые, точнее, эбонитовые. Этот конкретный «ТТ» побывал в огне, щечки у него и сгорели, их заменили на другие – деревянные. Старый пистолет, памятный, его дед Андрея Петровича с войны принес.

– Старый, старый, но мощный, – укоризненно пробормотал Колян.

– Есть еще порох в пороховницах! – подтвердила я.

– Так я сколько раз говорил Андрею Петровичу: запирайте вы двери в доме, не при коммунизме ведь живем! – заворчал Анатолий. – Из открытой хаты у нас только ленивый чего-нибудь не стырит!

Он с большим неодобрением посмотрел на неленивого незнакомца, стырившего из открытой хаты пистолет, и сказал еще:

– Сдается мне, этот тип себе в рот выстрелил. Сначала Андрея Петровича убил, а потом себя.

– А мне сдается, что в промежутке между этими двумя событиями гражданин что-то праздновал, – Колян указал на пустую бутылку шампанского, посверкивающую недалеко от трупа.

– Может, он еще до убийства пил? – возразила я, ощутив внезапный и непреодолимый порыв поиграть в сыщика.

– Ты соображаешь, что говоришь? – муж невежливо покрутил пальцем у виска. – До первого выстрела он не пил, иначе рисковал бы не попасть Курихину точно в лоб! А вот чтобы попасть самому себе в рот, большого стрелкового мастерства не надо. Он мог напиться, чтобы решиться спустить курок. Под наркозом-то оно, наверное, легче.

– Психолог! – фыркнула я. И спросила Анатолия: – А где конкретно в доме был пистолет?

– Висел на стене в кабинете, на красно-белом персидском ковре.

– Классика жанра! – заметил Колян.

– То есть? – переспросила я, почесав переносицу.

– Закон театра: если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем действии оно непременно выстрелит! – объяснил Колян.

– А если не висит? – пробормотала я.

Я совершенно точно помнила, что никакого оружия на стене в кабинете не было! Во всяком случае, в тот момент, когда я общалась там с хозяйским компьютером. Пока «Яндекс» шукал у себя в закромах полосатых кроликов, я любовалась тем самым красно-белым ковром, и никакие стилистически чуждые предметы вроде пистолета «ТТ» не закрывали мне затейливый узор из персидских огурцов. Выходит, убийца проник в дом среди бела дня? Поразительная дерзость!

Позади нас в снегу шумно заворочался Семендяев. Восстав из сугроба, он нетвердой походкой приблизился к нам, заглянул за поленницу и выдохнул:

– Е-мое!

– Вы его знаете? – спросил Анатолий.

– Нет! А кто это? – поинтересовался Семендяев.

– Второй труп, – сказал Колян.

Я толкнула его локтем в бок. Чего глупости говорить? Мужняя реплика ничего не проясняла, разве что демонстрировала хороший навык Коляна к устному счету.

– Так, – сказал Анатолий и остро огляделся: – А кто ж у нас теперь за старшего? По идее, Вадим Иванович. Надо его позвать, пусть будет в курсе.

Примороженный Тараскин при виде второго трупа неожиданно ожил, сделал большие глаза и громко произнес:

– Е! – тут он покосился на меня и закончил, как Семендяев:

– Мое!

– Знаете его? – спросил Анатолий.

– Не припоминаю, – как-то уклончиво ответил Вадим. – Надо бы забрать у него оружие.

– Не волнуйтесь, он больше не будет стрелять, – с нервным смешком успокоил его Колян.

– Лучше ничего не трогать, пусть менты сами все посмотрят, – сказал Анатолий.

– А будут менты? – вполголоса спросила я у мужа.

– Обещали быть парни из охраны туркомплекса, – ответил он. – А опергруппа из райцентра приедет только утром.

– Фиг она приедет, пока перевал не расчистят! – сердито возразил Анатолий. – Столько снега навалило, что ни к нам проехать, ни от нас выехать, это я вам, как местный житель, совершенно точно говорю, уже не в первый раз такая петрушка.

– Так мы, выходит, тут застряли? – смекнула я. – Весело!

Веселья, конечно, больше не было никакого. Праздничную иллюминацию, которая в сложившейся ситуации была неуместна, погасили, музыку выключили. Бесполезно сгорела куча дров в мангале, который хотели задействовать еще разок, даже мясо для второй партии шашлыка замариновали.

Не усидев дома, прибежала Ирка. Она чудесным образом уложила спать Масяню, снулую Зинулю оставила на Дину, а апатичную Катерину привела с собой. Я хотела отругать подружку за то, что она притащила Катьку, но оказалось, что смысл в этом был. Увидев самоубийцу, молчальница Катерина обрела дар речи. Сказала она немного, всего пару раз повторила: «Нет! Нет!», но зато с большим чувством. Анатолий воззрился на Катерину с новым интересом и открыл рот. Полагаю, он хотел задать Катьке дежурный вопрос: знает ли она этого типа, но не успел. Тараскин, который при виде неожиданного оживления молодой супруги скривился, словно укусил лимон, с размаху отвесил ей звонкую оплеуху. После чего с разинутым ртом остался стоять не только Анатолий, а все мы. Катька, сверкнув глазами, влепила супругу ответную сочную пощечину, схватилась за щеку и убежала в дом. Вадим, не обращая внимания на взгляды окружающих, ушел за ней.

Мы с Иркой переглянулись. Что происходит, было совершенно непонятно, как вести себя – тоже. Я решила вести себя вежливо. Подцепила под руку подругу, светским тоном сказала:

– Если никто не возражает, мы, пожалуй, вернемся в дом. – И с усилием развернула неповоротливую подругу в сторону нашего флигеля.

Некоторое время мы провели у окна в кухне, прижимаясь коленками к батарее, а носами к темному стеклу. Потом у Ирки зазвенел мобильник.

– Да, Катюша? – ласково отозвалась она. – Ой, нету! Но я могу спросить у Ленки и…

Звонок, видимо, оборвался, потому что Ирка с недоумением посмотрела на трубку, положила ее на подоконник и сказала:

– Катя спрашивает валерьянку. У тебя нету?

Звякнул мой собственный телефон.

– Да?

– Лена, у тебя случайно нет валерьянки? – прошелестел в трубке слабый голос Катерины.

– Нету! – с сожалением сказала я. – Но я могу поискать аптечку.

В трубке пошли гудки.

– Аптечка где-то в большом доме, и Катька лучше всех должна знать, где именно, – справедливо заметила Ирка. – Похоже, у бедняжки в голове помутилось.

– Неудивительно, – согласилась я.

Мы снова уткнулись физиономиями в стекло. Во дворе ничего нового не происходило, и я заполнила вынужденную паузу приличествующей случаю речью о том, какой милый, славный человек был Андрей Петрович Курихин. В гости нас позвал, кормил, поил, тосты провозглашал, анекдоты рассказывал!

– Ты действительно думаешь, что покойный Курихин был таким душкой? – Ирка посмотрела на меня искоса и насмешливо хмыкнула: – Скажи пожалуйста, много ты знаешь преуспевающих бизнесменов с характером Винни Пуха?

– Ну…

Я растерялась. В самом деле, человеку с кротким нравом плюшевого медведя трудновато рассчитывать на деловой успех, тут скорее нужны повадки гризли!

– Вот я расскажу тебе одну интересную историю, можно сказать, легенду, – сказала Ирка, неотрывно глядя в окно, за которым опять повалил снег.

Это было завораживающее и прекрасное зрелище, вроде классического балета. При этом казалось, что балетмейстер там, наверху, что-то напутал, заставив балерин в пышных пачках кружиться в бешеной половецкой пляске. Однако для той дикой истории, которую рассказала мне подруга, декорации были подходящие.

– Давно это было, лет десять назад, пожалуй, – сказала Ирка. – Жил-был предприниматель, еще не очень богатый, но уже не особенно законопослушный. Бизнес у него был такой, предполагающий нарушения закона и плотные контакты с криминальным миром.

– А чем он занимался? – влезла я с уточняющим вопросом.

– Марками, – коротко ответила подруга.

– Это марки-то криминальный бизнес?!

– Смотря какие марки, – спокойно ответила она. – Наш герой занимался акцизными марками. Теми, которые наклеиваются на бутылки с алкогольной продукцией. Но речь не об этом. У бизнесмена была молодая жена, красивая, но не очень умная. Во всяком случае, ей хватило глупости изменять супругу, да еще и попасться на этом. И вот однажды муж застал ее с любовником, которым оказался его собственный шофер.

– И что было дальше? – спросила я, понимая, что обещанное мне интересное еще впереди – избитый анекдотический сюжет должен был иметь какое-то небанальное развитие.

– Что было дальше с шофером, история умалчивает, – сказала подруга. – А с неверной женой наш герой мгновенно развелся и выбросил ее из дома без всякого имущества и без копейки денег. Однако этого ему показалось мало. Человек он был деспотичный, гордый, мстительный и злопамятный, но при этом еще большой выдумщик. Он продал свою бывшую жену в рабство.

– Ты шутишь? Какое рабство? – не поверила я.

– Ну, есть у нас такие… Как бы это сказать… Организации, которые курируют нищих и побирушек всех мастей. С бабок на папертях дань собирают, а одиноких инвалидов используют как рабскую силу, – ответила Ирка. – Ты как-нибудь присмотрись к беспомощному попрошайке-колясочнику, обязательно увидишь поблизости пару босоногих цыганских подростков или тетушку с пристальным взглядом. Это представители рабовладельца. Герой моего рассказа тряхнул своими криминальными связями и определил экс-супругу стоять на перекрестке. Сказал, раз ей так сильно водители нравятся, будет общаться с ними днем и ночью! В общем, днем несчастная женщина на дороге газетами торговала, ночью – собой, а потом, когда окончательно перестала быть привлекательной, – наркотиками.

– Ужас! И долго она так мучилась?

– Пока не умерла от передозировки. Лет семь или восемь, я точно не помню, – ответила Ирка, с преувеличенным интересом рассматривая снежинки.

– А откуда ты все это знаешь?

– Моржик рассказал, – подруга наконец посмотрела мне в глаза. – Это же его родственники, так что он должен знать фамильные легенды.