Шопинг с Санта Клаусом. Любовные игры по Интернету

Когда часом позже запыхавшиеся и взмокшие милиционеры в компании двух бомжей с сосенками вернулись к своему авто и не обнаружили в нем задержанной гражданочки, это не стало для них непереносимой утратой.

– Что ни делается, все к лучшему! – философски заметил старший лейтенант Горохов, с третьей попытки захлопнув дверцу за парой новых узников.

В качестве лиц, пригодных для привлечения к ответственности за абсолютно незаконную варварскую рубку молодой сосновой поросли, маргинальные личности с полной сумкой стеклотары и двумя однозначно уличающими их сосенками нравились юридически грамотному старлею гораздо больше, чем крикливая интеллигентная дамочка. Поглядывая через плечо на притихших на заднем сиденье бомжей, Горохов брезгливо морщил нос и довольно ухмылялся.

Со сменой подозреваемых атмосфера в салоне служебного милицейского автомобиля стала заметно хуже, зато судебные перспективы дела несравненно улучшились.

11

– Сегодня мы провожаем в последний путь замечательного человека, отсутствие которого в наших рядах не сможет остаться незамеченным! – на хрустальной слезе прозвенел в микрофон специально нанятый теледиктор.

Голос у него был поставленный, манера говорить эффектная – с многозначительными паузами и страстным придыханием. Гарик неоднократно подпадал под его обаяние при просмотре интригующей телевизионной программы «Криминальный вестник региона», имеющей среди работников Компании самый высокий рейтинг. Единственным минусом речистого диктора была профессиональная привычка косить глазами в поисках телесуфлера. Впрочем, в данном случае это дела не портило: расходящееся косоглазие добавляло образу оратора тревожной растерянности, что только усиливало впечатление от его скорбной речи.

– Андрей Петрович был человеком с большой душой, ясным умом и чистыми руками! – с чувством произнес диктор, слегка отклонившись от заранее согласованного текста.

– Болван! – прошептал стоящий рядом с Гариком помощник Босса – автор надгробной речи и сценария всего мероприятия. – С чистой совестью, а не с чистыми руками!

Гарик скупо усмехнулся краешком рта. Он прекрасно понял, что ошибку в тексте диктор сделал под впечатлением от необычной экипировки покойного: на скрещенных руках мертвого Петровича ослепительно белели нитяные перчатки, гораздо более уместные в праздничном облачении живых музыкантов военных оркестров, караульных гвардейцев, пионерских горнистов и девочек-мажореток. Поскольку ни к одной из вышеперечисленных категорий Петрович при жизни не принадлежал, его посмертное франтовство нуждалось в каком-то объяснении, но Гарик лучше всех понимал, что рассказывать во всеуслышание настоящую историю появления в гробу белых перчаток не следует.

Белый трикотаж обтягивал не холодные пальцы покойника, а парафиновые муляжи кистей рук, наскоро отлитые по гипсовым слепкам. Перчатки с парафином удерживал на культях прозрачный скотч. Гарик находил эту систему крепления не слишком надежной и поэтому заранее попросил сценариста исключить из программы мероприятия ритуальный момент распутывания связанных рук и ног покойного – потревоженные бутафорские конечности запросто могли отвалиться. Гарик чувствовал, что этого зрелища он не выдержит, его и так тошнило, как будущую мамашу с проблемной беременностью.

Прежде чем чувствительность дежурного служителя морга понизилась до порога, который был характерен для клиентов этого заведения, Гарику пришлось выпить с ним на пару три бутылки водки. Только после этого медбрат отключился, а Гарик под водочным наркозом ампутировал золотые руки Петровича. Их замену на парафиновые муляжи произвели уже железобетонные парни из похоронного бюро, услугами которого Компания пользовалась очень давно. К слову сказать, служитель морга, проспавший много интересного, по пробуждении немало удивился, увидев в приготовленной к вывозу домовине полностью экипированного Петровича в неуставных белых перчатках. В практике морга это был первый случай, когда покойник по собственной инициативе необычно принарядился к выходу в последний путь.

Свежий ветерок приятно обдувал тяжелую голову Гарика. С трудом поворачиваясь, чтобы взглянуть на Босса, он отмечал, что тот вроде бы доволен ходом процесса. На похоронах своего заслуженного работника компания не сэкономила: гроб для Петровича купили по цене антикварной мебели, голосистых плакальщиц заказали в Театре оперетты, а венки сплел именитый флорист. Публика выглядела достойно, а уж Босс в черном итальянском пальто и велюровой шляпе с заломом был и вовсе великолепен – только нетерпение во взоре контрастировало с тихой грустью улыбки. Босс ждал результата Мальвининых экспериментов по запоздалому воссоединению фрагментов тела Петровича с ноутбуком.

К сожалению, Мальвина сильно припозднился с докладом. Он начал названивать Боссу, только когда проводы Петровича в последний путь вышли на финишную прямую. Оркестр дружно грянул реквием, и сигналы мобильника бесследно потерялись в вое духовых и грохоте ударных. В результате Мальвина дозвонился лишь с десятой попытки, когда тот уже вышел из крематория.

– Ну?! – нетерпеливо выдохнул Босс, с размаху впечатав в ухо ультратонкий мобильник и сбив набок щегольскую шляпу.

В перекошенном головном уборе вид у него был не столько величественный, сколько комический, но Гарик остерегся веселиться. Наметанным глазом он оценил внезапную бледность и остановившийся взор Босса и встревожился: похоже было, что тот может отправиться по стопам Петровича.

– Виктор Иванович, вам плохо? – рискнул спросить Гарик.

– Останови машину! – просипел Босс, дергая воротник пальто, как революционный матрос Железняк, эротично разрывающмий на себе тельняшку.

Водитель послушно ударил по тормозам.

– Назад! – хрипло велел Босс и, оглядываясь, вывернул шею.

В скругленной раме заднего стекла явственно виднелась дымящая труба крематория.

– Поздно, – пробормотал он.

– Что-то не так, Виктор Иванович? – дерзнул спросить его помощник.

– Не так? – Босс нервно хмыкнул. – Конечно, не так! Этот гад, наш дорогой усопший, вовсе не ручкой ноутбук опечатал! Мальвина все десять пальцев и так, и сяк попробовал – ни один не подошел!

Он нехорошо выругался и уныло добавил, точно хозяюшка, не добравшая субпродуктов на холодец:

– Надо было и ножки брать.

– Ох, ма! – выдохнул Гарик, впечатленный перспективами, которые, к счастью, успел развеять в дым исправно работающий крематорий.

– Извините, Виктор Иванович, но есть ли у нас вообще уверенность в том, что в качестве пароля был использован отпечаток пальца? Мало ли какие бывают отпечатки? – осторожно спросил помощник.

Босс молчал – думал. Подчиненные тоже молчали – не мешали.

– Ну, что я вам скажу? – вздохнул Босс минут через пять. – Выход один: надо лететь обратно, чтобы еще раз получить ту же информацию. Без нее мы как без рук.

Гарик даже не улыбнулся. Информация, нужная Боссу до зарезу, ради конспирации была передана Петровичу только в электронном виде. Однако заказчик располагал и таким же файлом, и оригинальным бумажным документом.

– Причем сделать это надо втайне от клиента! Иначе он решит, что мы люди ненадежные, несерьезные, и откажется от сотрудничества, – рассуждал Босс. – А это будет очень плохо.

Он посмотрел на Гарика, а затем выразительно покосился на дымящую трубу, без слов давая понять, кому именно будет плохо и насколько.

– Я все сделаю, Босс! Будьте спокойны! – торопливо заверил его Гарик.

– Алло, девушка, это справочная аэропорта? – не дожидаясь команды, забасил в телефонную трубку расторопный помощник. – Подскажите, пожалуйста, на сегодняшний рейс «Люфтганзы» одно местечко найдется?

12

Ирина Максимова стояла на перроне, зябко притопывая ногами в шикарных мокасинах из антилопы. Кожа тонкой выделки смотрелась очень красиво, но плохо защищала от холода. На сыром бетоне ноги мерзли, как на льду, и щеголиха уже десять раз пожалела о том, что не обулась в теплые сапожки. Но ей так хотелось показать подруге, возвращающейся из шикарной заграничной командировки, что и в родном отечестве лучшие люди ходят отнюдь не в лаптях и сермяге! Как альтернативу сермяге, о которой лучшие люди родного отечества даже не знали толком, что она такое, Ирка набросила на плечи вязаную кофту из полосочек норкового меха. Противоестественный союз норки и антилопы визуально, тем не менее, не диссонировал.

– Да где же она, в конце-то концов? – ворчала Ирка, высматривая на перроне знакомую фигуру. – Небось накупила в Берлине тряпок, набила полные чемоданы и теперь вытащить их не может!

Она пару раз позвонила подружке на мобильный, но абонент был постоянно недоступен.

Поток пассажиров, покидающих вагоны поезда, почти иссяк, когда Ирка наконец заметила знакомую фигуру – правда, вовсе не подружкину, а мужскую – видную, заметную издалека. При этом быть замеченной фигура, похоже, не очень хотела, потому как в процессе перемещения по перрону норовила прятаться за столбы и киоски.

– Вадик! Ну, наконец-то! – заорала Ирка, испортив парню всю конспирацию. – Давай сюда! Я ж вас встречаю, как договорились, вы забыли, что ли?

– Не ори, пожалуйста! – поравнявшись с ней, досадливо попросил Вадик и поправил на носу солнцезащитные очки, абсолютно неуместные пасмурным днем в конце декабря.

В темных очках и с многочисленными сумками, среди которых выделялся внушительными габаритами кофр с аппаратурой, Вадик имел таинственный и подозрительный вид не то добычливого шпиона, не то оборотистого контрабандиста.

– Давай помогу! – Шестипудовая Ирка любезно подставила под одну из сумок свое плечо, почти столь же могучее, как у самого Вадика. – О, а это разве не Ленкин чемодан? А где же его законная хозяйка?

– Не поверишь – сошла с поезда в чистом поле! – пробурчал оператор, охотно перегружая чемодан напарницы на ее подружку.

– В чистом?! – переспросила Ирка с изумлением, словно если бы Ленка сошла в поле грязном, это было бы куда менее странно. На торфяном болоте, например. – А зачем она там сошла?

– А вот этого я тебе, Иришка, сказать не могу! – вздохнул Вадик. – Мне не велено болтать. Ленка запретила. Сказала: «Приедешь в город – сиди дома, никуда не высовывайся, ни с кем не разговаривай, на работу не ходи».

При упоминании последнего запрета хмурое лицо «шпиона-контрабандиста» заметно просветлело. Вето, наложенное на регулярную трудовую деятельность, Вадик поддерживал и одобрял почти столь же горячо, как идею установления на Руси легального многоженства.

– Не нравится мне все это! – прямо сказала Ирка и резко опустила тяжелый чемодан, совершенно случайно установив его на ногу оператора. – Что за фигня?

Придавленный Вадик мучительно взвыл и свистящим шепотом понизил оценку ситуации с малоприличной «фигни» до откровенной нецензурщины.

– В каком конкретно поле Ленка сошла, ты помнишь? – не обращая внимания на гримасы и ругань собеседника, настойчиво спрашивала Ирка.

– Ну, помню, – неохотно признался Вадик. – У поселка Дачное. А оттуда пошла по шпалам в сторону предыдущей станции.

– Интересно, но непонятно, – резюмировала Ирка, снова подхватывая подружкин чемодан. – Ладно, объяснишь мне все по дороге. Раз тебе не велено разговаривать в городе, будем разговаривать за городом! Шагай, конспиратор! Моя машина на привокзальной площади.

До Дачного ехали меньше двух часов – а поездом в противоположном направлении у Вадика получилось три с половиной.

– Аккуратно прибыли, – похвалил Ирку ее пассажир, выбравшись из машины и с хрустом потянувшись. – Как раз к обеденному перерыву! Я полагаю, на этой станции есть буфет?

– Мужики! – сглотнув слюну, заворчала Ирка. – Примитивное племя! Только о жратве и думаете, животные!

– Можно подумать, вы, бабы, растения! – обиделся яркий представитель примитивного племени. – Вот твоя подружка Ленка, например! С виду – девочка-ромашечка, а на самом деле – натуральная чума. Из любого мужика все жизненные соки выпьет и не подавится!

– То-то ты рядом с ней стал такой обескровленный и чахлый! – ехидно сказала Ирка, выразительно оглядев двухметрового Вадика с румяной физиономии до пяток, вполне крепко установленных на выщербленном асфальте. – Да и муженек Ленкин тоже далеко не дистрофик! И вообще, чего ж вы, мужики, тянетесь к женщине, если она чума и все такое?

– Во-первых, мы, настоящие мужчины, любим преодолевать трудности, а Ленка – одна сплошная трудность и есть! – сзъязвил в ответ Вадик. – А во-вторых, не все тянутся. Некоторые, у кого инстинкт самосохранения в порядке, совсем наоборот!

– Чего? – Ирка нахмурилась. – А ну, с этого места поподробнее! Кто это с порядочными инстинктами к моей любимой подруге наоборот?

Вадик замолчал и отвернулся.

– Та-а-ак! – протянула Ирка, устанавливая руки в бока. – А ну, колись, трепло, до конца! Она все-таки встречалась в Берлине с этим своим соседом детства, да? И что?

– И ни-че-го! – гордо ответил полномочный представитель мужского племени.

– Вот козлы! – неизобретательно выругалась Ирка. – Бедная Ленка, какая обида… Так она поэтому из поезда выпрыгнула? Надеюсь, хоть на рельсы не легла?

– Зачем сразу на рельсы? Не настолько же все плохо! Есть еще куда лечь! – заволновался Вадик. – Я вот, можно сказать, почти предлагал… гм… руку помощи.

– Я же говорю – вы, мужики, бездушные животные! – буркнула Ирка и, приставив ладошку ко лбу, сурово засмотрелась из-под этого козырька в голубую даль, где параллельные рельсы сходились вместе, злостно нарушая законы геометрии Эвклида.

– Я же говорю – вы, бабы, бессмысленные растения! – фыркнул Вадик. – Что ты смотришь? Она ушла туда пять часов назад! За это время можно было успеть добежать до канадской границы!

– Логично. – Ирка вздохнула, поменяла расположение ладони относительно лба, потерла его и решила:

– Тогда поехали дальше. И буфет, и Ленку будем искать на следующей станции.

13

Пашка сидел на заиндевевшей лавке так долго, что образовал в ледяном серебре аккуратную полукруглую проталину. Пашке некуда было спешить. Мамка, надеясь побольше заработать к празднику, нажарила такую гору пирогов, что она с трудом поместилась в два ведра. Пироги были хорошие, вкусные – с картошкой и с печенью, притом не маленькие – с ладонь взрослого мужика. Мамка с Пашкой вынесли их к поезду, надеясь, что пассажиры быстро все расхватают, но проезжающий мимо люд уже вовсю отмечал Новый год, и для простых домашних пирогов места в праздничном меню не находилось. Пашка предвидел, что торговля затянется, и развлекал себя, как мог.

Самое интересное на станции – рассматривать людей. Пашка, вытягивая шею из-за прилавка, заглядывал в окна, за каждым из которых в радужном мыльном шаре помещался целый мир – параллельный Пашкиному и последовательно связанный с другими пузырями. Непрочные миры в вагонах складывались на время совместного пути и разрушались по прибытии поезда. Наверное, именно поэтому люди в купе так спешили знакомиться и общаться, тщетно пытаясь крепить свой заведомо обреченный мир зыбкими паутинками временных связей. Пашке происходящее за стеклом казалось театром теней. Когда поезд уходил, он невольно сравнивал призрачную дорожную мимолетность с яркой, объемной и незыблемой реальностью станции. Он не ленился наблюдать, запоминать картины и лица и систематизировать увиденное. «Кто владеет информацией – владеет миром!» – сказал один умный человек, мнение которого Пашка вполне разделял. Он также верил, что информация дорогого стоит.

– Пирожки! Вкусные домашние пирожки! – по инерции прокричала мать вслед уходящему поезду, а потом сокрушенно покачала головой и в очередной раз подняла крышку эмалированного ведра, проверяя, много ли еще там осталось вкусных домашних пирожков.

Уровень выпечки в ведре понижался медленно. Оставшихся слоев должно было хватить еще на три-четыре поезда.

– Сиди, смотри! – строго сказала мать.

Она со скрежетом задвинула ведро Пашке под ноги и пошла в буфет за горячим чаем – орать на холоде «Пирожки, пирожки!» было делом нелегким. Пашка знал, что к вечеру мать охрипнет.

С уходом поезда на станции стало спокойно, но не скучно. Пашка с интересом наблюдал за новыми людьми: со стороны лесопосадки притопали жутковатые чудики в отрепьях, мужик и баба. В немытых лапах оба несли по сосенке, держа новогодние деревца торжественно, как жезлы. Это придавало им карикатурное сходство с Дедом Морозом и Снегуркой. Герои страшненькой сказки встали с краю прилавка, поставили свои сосенки на землю и замерли, как часовые.

Пашка не выдержал и хмыкнул.

– Ты че лыбишшя, шопляк? – тут же окрысился на него сердитый дядька с мордой, похожей на сырую отбивную.

– Что ты заладил, Картавый, сопляк да сопляк! – одернула его баба, которая выглядела чуточку приличнее.

– Кштати! – мужик, названный Картавым, нехорошо оживился. – Пацан! Ты тут шопляка в белых подштанниках не видал?

Единственным сопляком в белых подштанниках, увиденным Пашкой сегодня, был младенец, которому мамаша меняла памперс на столике в купе. Полагая, что Картавый интересуется какой-то другой личностью в белом, пацан сказал:

– Не-а! – и помотал головой.

Бомжеватый Дед Мороз отстал, но продолжал озираться по сторонам и минут через десять кого-то заметил.

– Дагюха, шматываемшя! – озабоченно шикнул он своей маргинальной Снегурке и косолапо, вперевалку затрусил по перрону, часто оглядываясь через плечо.

Через пару минут к прилавку, за которым восседал одинокий Пашка, подошли два милиционера.

– Эй, малой! – позвал один из них – помоложе. – Ты тут парня в белом не видал?

– С елками в руках! – подсказал второй.

– Елок не видал, только сосенки, – охотно ответил Пашка. – Их дядька с теткой несли.

– Какие дядька с теткой? – переглянувшись, заинтересовались милиционеры.

– Да никакие уже! – хмыкнул пацан. – Просто никакущие! Пьянючие, вонючие!

– Штаны белые? – с надеждой спросил молодой мент.

– Может, когда и были белые, но теперь такие грязные, что не разберешь, – обстоятельно рассудил Пашка. – Они во-он туда пошли! На тот конец!

– Пошли и мы! – обрадовался молодой милиционер.

Не вставая с лавочки, Пашка качнулся вперед, вытянул шею и проводил милиционеров любопытным взглядом, но ничего интересного не увидел. Менты быстрым шагом прошли по перрону и скрылись из виду за монументальным кирпичным строением, на крыле которого отчетливо читалась большая буква «М», обозначающая отнюдь не метрополитен.

Охочий до бесплатных развлечений пацан еще глазел на уборную, когда на пустой прилавок перед ним легла чья-то жидкая тень, и приятный женский голос удивительно вежливо произнес:

– Извините, пожалуйста, вы случайно не видели тут молодого человека в светлых штанах?

– С елками? – Пашка с готовностью переключил внимание на симпатичную женщину в джинсиках и несерьезной кургузой курточке.

Услышав про елки, она почему-то отодвинулась от прилавка и спросила, заметно робея:

– Почему обязательно с елками?

Пашка честно обдумал ответ и сказал:

– Потому что Новый год, сейчас все с елками!

– Спасибо, не надо! – проворчала странная женщина. – Я с елками не хочу…

Она попятилась и отошла в сторону, скрывшись за киоском с надписью «Буфет «Ласточка». Пашка пожал плечами и поозирался, не идет ли мать, но она, видимо, основательно заболталась с буфетчицей Наташкой. Спешить было некуда: до прихода следующего поезда оставалось почти двадцать минут.

Вскоре мимо прошли уже знакомые Пашке милиционеры. Подтверждая версию о том, что в Новый год все с елками, они несли помятые сосновые деревца и ими же подгоняли бомжеватых Мороза и Снегурку.

Странная женщина с нехарактерной для зимнего праздника антипатией к хвойным больше не показывалась. Зато минут через пять после отбытия пассажирского поезда появился невысокий парень, худобу которого не скрывала даже пухлая вельветовая куртка. Зорким глазом заметив на ворсистой ткани длинные сосновые иглы, Пашка привстал с лавки, выглянул за прилавок и увидел, что штаны на парне не какие-нибудь, а белые. Догадавшись, что перед ним неоднократно упоминавшийся разными людьми «молодой человек в светлых штанах», он же «придурок в белых подштанниках», Пашка приготовился услышать сакраментальный вопрос про елки, но ошибся.

– Братишка! – позвал его парень. – Ты тут девушку не видал? Высокую, темноволосую, в голубых джинсах и черной куртке?

– Да мало ли тут девушек! – уклончиво ответил хитрый Пашка.

Он уже увидел, что парень сунул руку в карман, и догадался, что настал тот момент, когда информация обретает цену.

Парень в белых штанах нескупо оценил Пашкины сведения в пятьдесят рублей.

– Девушка в голубых джинсах и черной куртке была здесь двадцать пять минут назад! Ушла в сторону буфета, – пряча полученный полтинник, доложил Пашка.

И, чтобы щедрый парень не подумал, что информатор не отработал свои денежки, бонусом добавил:

– Между прочим, она вас спрашивала.

– Правильно спрашивала, мобильник-то у меня разрядился! – озабоченно кивнул парень, уже удаляясь в сторону «Ласточки».

Ближе к полудню торговля пирожками пошла гораздо живее. Во втором ведре осталось не больше трети содержимого, а мать почти совсем осипла, так что теперь уже Пашка призывно горланил: «А вот кому пирожки с картошкой, с печенью, вкусные домашние пирожки!»

– Один такой, один такой, – обшарив глазами сначала перрон, а потом прилавок, распорядился высокий парень с голодным взглядом человека, от природы награжденного здоровым аппетитом не только к еде.

Так что Пашка даже не удивился, когда этот покупатель, жадно укусив пирог, вопросил сквозь чавканье:

– Длинноногую брюнетку в джинсах и кожанке не видал?

– А парень в белых штанах вам не нужен? – предвосхищая второй вероятный вопрос, уточнил Пашка.

– Где они?! – обрадовался любитель пирожков.

Пашка с намеком придержал причитающуюся ему сдачу. Парень оказался сообразительным и разрешил:

– Оставь себе.

По новому курсу Пашкина информация потянула всего на двадцатку, но с учетом повторной продажи и это было неплохо. Пашка решил, что секонд-хэнд дороже не стоит, и отработал гонорар исчерпывающим докладом:

– Девушка в голубых джинсах была тут утром. Спрашивала парня в белых штанах. Парень тоже подходил, спрашивал, наоборот, эту девушку. Ушел следом за ней в ту сторону, за буфетный киоск.

Коротко поблагодарив платного информатора, парень убежал туда же. Проводив его взглядом, Пашка спрятал поглубже в карман заработанные деньги и закричал, перекрывая звонким голосом шум прибывающего поезда:

– А вот кому пирожки! Домашние пирожки!

Интуиция прирожденного коммерсанта подсказывала ему, что спрос на актуальную информацию о парнях, девушках, штанах и елках на сегодня исчерпан.

14

От милиции я убегала, точно зайчик от волка или мышка от кошки – короче, как маленькое безмозглое животное. Поэтому ничего удивительного, что я заблудилась. Это меня огорчило, но не сильно: я была уверена, что приступ топографического идиотизма пройдет у меня раньше, чем разовьются боязнь открытых пространств и фарингит, спровоцированный истошными криками «Ау! Помогите! Спасите!».

Гораздо хуже, что вместе с представлением о собственном местоположении я потеряла и Васю. Попытки дозвониться до него успехом не увенчались, а найти компаньона было очень важно. Не потому, что я нестерпимо страдала от одиночества (я от него никогда особенно не страдаю, мне и собственного общества за глаза хватает), а чтобы прояснить судьбу злополучного контракта, в погоню за наглыми похитителями которого я и отправляла товарища. Оставалось надеяться на нашу случайную встречу. Я трезво рассудила, что ее вероятность повысится, если я вернусь к месту нашего драматического расставания, и двинулась в сторону железной дороги, ориентируясь на трубные вопли невидимых за деревьями поездов. Они привели меня к маленькой станции. Васю я там не нашла, зато обнаружила в некотором отдалении от шумного перрона симпатичное кафе с многообещающим названием «Встреча» и, не придумав ничего лучшего, решила обосноваться там.

«Положимся, так сказать, на провидение!» – разглагольствовал мой внутренний голос, пока я сосредоточенно изучала меню, пытаясь выбрать блюдо, наименее рискованное с точки зрения стремительного развития желудочно-кишечных заболеваний.

Таковыми мне показались кофе и пломбир, и не ошиблась в выборе, осталась довольна и напитком, и десертом. А полчаса спустя выяснилось, что и в смысле выбора точки рандеву моя интуиция не оплошала: Вася нашел меня сам!

– Привет, чем тут кормят? – упав на стул, спросил он и сразу же потянулся к меню – словно мы с ним заранее договорились вместе перекусить, а не расстались при весьма драматических обстоятельствах, чреватых попаданием на нары (для меня) или под поезд (для него).

Я ожидала обмена информацией и впечатлениями, бурного обсуждения приключений и взаимных комплиментов нашей ловкости и сообразительности, но Вася сказал только: