Стоик

– Прекрасно! Ты и в самом деле хочешь, чтобы я поехала? – спросила она.

– Разве стал бы я тебя просить в противном случае, моя дорогая? Конечно, хочу. Я делаю серьезный ход. Он может обернуться успехом, а может и нет. Как бы то ни было, – и тут он солгал со своим обычным мягким прагматизмом; кинжальный удар в самое сердце любви, – но ты присутствовала при начале двух других моих предприятий, и я думаю, что твое присутствие не помешает и в этом случае. Ты так не считаешь?

– Да, Фрэнк, я хочу быть с тобой вместе, если тебе это надо. Это будет замечательно. Я буду готова в любой момент, когда ты решишь ехать. Когда мы отплываем? Каким пароходом?

– Я поручу Джеймисону разузнать и сообщу тебе, – сказал он, упомянув своего личного секретаря.

Она подошла к двери и звонком вызвала Карра, чтобы заказать ужин, все ее существо внезапно ожило. Она почувствовала отзвук прежней жизни, в которой была и частью силы, и частью эффективности. Еще она приказала Карру достать ее чемоданы и доложить об их состоянии.

А потом Каупервуд, выразив озабоченность здоровьем тропических птиц, которых он привез для своего зимнего сада, предложил ей пройти прогуляться и посмотреть, как они там поживают. Эйлин, пребывавшая в самом радостном из своих настроений, резво шла рядом с ним, смотрела, как он разглядывает двух насторожившихся трупиалов с Ориноко, как пытается свистом вынудить самца издать свой чистый крик. В какой-то момент он посмотрел на Эйлин и сказал:

– Ты ведь знаешь, Эйлин, я всегда хотел превратить этот дом в по-настоящему прекрасный музей. Я продолжаю делать покупки для него, и в конечном счете он станет одной из лучших частных коллекций. Я много думал в последнее время, как нам с тобой устроить это таким образом, чтобы после моего ухода – а это рано или поздно случится – он сохранился не столько как памятник мне, а как удовольствие для людей, которым небезразличны такие вещи. Я собираюсь составить новое завещание, в котором хочу распорядиться и этим.

Эйлин была немного озадачена его словами. Что они означали?

– Мне скоро стукнет шестьдесят, – тихим голосом продолжил он, – и хотя я пока не собираюсь умирать, я не сомневаюсь, что не должен оставить после себя никаких неясностей. Тремя моими душеприказчиками из пяти будут мистер Долан из Филадельфии, мистер Коул, а также здешняя Центральная трастовая компания. Долан и Коул разбираются в финансовой и исполнительной сторонах дела, и я уверен, они проведут мои желания в жизнь. Но поскольку я намерен сохранить этот дом за тобой на срок твоей жизни, я подумывал о том, чтобы ты объединилась с Доланом и Коулом и либо сама открыла дом для публики, либо поручила кому-нибудь сделать это. Я хочу, чтобы этот дом был прекрасен и оставался прекрасным после моей смерти.

Эйлин пришла в еще больший восторг. Она и представить себе не могла, что заставило ее мужа всерьез задуматься о ней, когда речь зашла об улаживании его дел, но она была польщена и благодарна. Может быть, он начинает смотреть на жизнь более трезвым взглядом.

– Ты ведь знаешь, Фрэнк, – сказала она, стараясь прогнать эмоции из голоса, – как я всегда относилась ко всему, что имеет отношение к тебе. У меня практически никакой другой жизни и не было, да я и не хочу другую, без тебя, хотя у тебя к этому теперь другое отношение. Но уж коли речь зашла об этом доме, то если ты оставишь его мне или сделаешь меня одним из твоих душеприказчиков, то можешь не сомневаться, я тут ничего не изменю. Я никогда не претендовала на какой-то особый вкус или знания, какие есть у тебя, но ты знаешь, что твои пожелания всегда будут для меня священны.

Она говорила, а Каупервуд тыкал пальцем в сторону зеленого с оранжевым попугая ара, чей резкий голос, отвечавший его кричащей расцветке, казалось, насмехался над торжественностью настроения Каупервуда. И все же слова Эйлин тронули его, и он протянул руку и похлопал ее по плечу.

– Я это знаю, Эйлин. Я только хочу, чтобы мы с тобой могли смотреть на жизнь под одним углом. Но поскольку это не получается, то я хочу извлечь максимум пользы из всех возможных компромиссов, потому что я знаю: несмотря ни на что, я тебе не безразличен, и буду небезразличен. Веришь ты этому или нет, но если я могу как-то отплатить тебе за это неравнодушие, то я горю желанием сделать это. Вопросы, связанные с домом, и некоторые другие, о которых я хочу с тобой сейчас поговорить, являются частью этого желания.

За обеденным столом он рассказал ей о своей идее пожертвовать средства на постройку больницы с обширным исследовательским комплексом, а также о других посмертных дарах. И еще он заметил, что ему потребуется часто приезжать в Нью-Йорк и в этот дом. И он бы хотел, чтобы она в таких случаях была здесь. Конечно, ее тоже время от времени будут ждать заграничные поездки.

Видя ее, теперь такой счастливой и довольной, он поздравил себя с тем, как ловко уговорил ее принять его условия. Если дела и дальше так пойдут, то все будет хорошо.

Глава 17

А в это время Джаркинс в Лондоне вовсю старался произвести впечатление на своего партнера Клурфейна новостью о том, что великий Каупервуд по-настоящему заинтересован ситуацией с лондонской подземкой в целом! И он, Джаркинс, в этом не сомневается. Он рассказал о позиции Каупервуда, о его рассуждениях и в то же время отметил, что они совершили ошибку, когда не почувствовали, что человек, обладающий такими громадными активами, определенно не будет браться за всякую мелочь. Глупо было со стороны Гривса и Хеншоу предполагать, что он заинтересуется пятьюдесятью процентами их линии. Да не было ни малейшего шанса, что он согласится на такие условия. Ничего меньше пятидесяти одного процента его не устроит! Неужели Клурфейн думал, что Гривсу и Хеншоу удастся найти деньги на их проект в Англии?

На что Клурфейн, тучный голландец себе на уме, проницательный в мелочах и в то же время несостоятельный в финансовых вопросах или в делах, требующих мужества, ответил:

– Да ничего им не удастся. «Постановлений» на сей счет уже выпущено немало. Слишком много компаний сражаются за прокладку отдельных, независимых линий. Никто ни в одной из компаний не желает соединения с какой-либо другой, чтобы построить для общества взаимосвязанные ветки за разумную цену. Я лично сталкивался с этим, потому что не первый год езжу по Лондону. Да нет, вы только представьте себе: вот есть две центральные линии – «Метрополитен» и «Дистрикт», они обе контролируют кольцо вокруг делового центра Лондона… – Он продолжал, называя некоторые практические, а также финансовые ошибки, совершенные двумя этими линиями и связанные с этими ошибками их нынешние финансовые трудности. У них никогда не возникало желания объединиться и построить вспомогательные линии или хотя бы электрифицировать и модернизировать те линии, что у них уже есть. Они все еще работают на паровой тяге в туннелях и небольшой глубине. Единственной компанией, которая продемонстрировала хоть какой-то здравый смысл, была «Сити – Южный Лондон», ей принадлежала линия, идущая от станции «Моньюмент» до «Клэпхем-Коммон». У них поезда ходили на электрической тяге, для чего был проложен третий рельс, все работало четко, станции имели хорошее освещение, это была единственная хорошо оснащенная линия в городе. Но и она была не без недостатков: слишком коротка, ее пассажирам приходилось пересаживаться и платить еще раз за билет на лондонской петле. Лондону определенно требовался человек масштаба Каупервуда или группа английских финансистов, способных общими усилиями профинансировать и расширить систему.

Что же касается предполагаемых линий, которые Каупервуд мог бы заполучить, то есть такая линия, как «Бейкер-стрит – Ватерлоо», ее продвигает один лондонец по имени Абинтгтон Скарр. На эту линию власти выпустили специальное постановление, но прошло уже шестнадцать месяцев, а Скарр так ничего и не сделал. Потом ходили разговоры о том, что нужно удлинить «Дистрикт», но в обоих случаях требовались вложения.

– Фактически, – закончил Клурфейн, – если Каупервуд действительно хочет заполучить «Чаринг-Кросс», я думаю, он сможет это сделать без особых хлопот. Транспортная электрическая года два назад оставила все попытки найти финансирование. После чего ее заполучили два этих инженера, но до появления Каупервуда у них точно не было ни одного серьезного предложения. К тому же они не специалисты в области рельсовых путей сообщения, и я сомневаюсь, что им удастся осуществить этот проект.

– Тогда и нужды нет брать их в расчет? – спросил Джаркинс.

– Я думаю – нет такой нужды, – сказал Клурфейн. – Но я думаю, нам следует найти кого-нибудь, имеющего отношение к двум старым веткам центральной петли – «Дистрикт» и «Метрополитен», или каких-нибудь банкиров на Треднидл-стрит и посмотреть, что можно у них выведать. Вы ведь знаете Кроушоу из «Кроушоу и Воукс». Они пытались найти деньги для Гривса и Хеншоу с тех самых пор, как те заполучили этот опцион. Их, конечно, ждала неудача, как и Транспортную электрическую перед ними. Они хотят слишком многого.

– Транспортная электрическая? – переспросил Джаркинс. – Та самая компания, которой эта линия принадлежала изначально. Что это за люди?

И Клурфейн тут же и довольно живо вспомнил целый ряд имеющих к ним отношение подробностей, не все из которых удалось узнать Сиппенсу, но достаточно любопытных, чтобы заинтересовать обоих. И вот из глубин памяти Клурфейна возникли Стейн, Райдер, Буллок и Джонсон, а конкретнее Джонсон и Стейн. Они были среди главных учредителей «Чаринг-Кросса» и «Хэмпстеда». Стейн принадлежал к аристократии и был крупным держателем акций «Дистрикта», а также компании «Сити – Южный Лондон». Джонсон был советником Стейна и линий «Дистрикт» и «Метрополитен», а также держателем акций обоих линий.

– Так почему бы не попытаться встретиться с этим Джонсоном? – спросил Джаркинс, внимательно прислушивавшийся к каждом слову после того, как Каупервуд устроил ему словесную выволочку. – Он, наверное, хорошо информирован обо всем, что происходит.

Клурфейн стоял у окна, смотрел на улицу.

– Отлично! – воскликнул он вдруг, повернувшись к Джаркинсу. – Вот она – идея. Почему бы и нет? Только… – Он замолчал, неуверенно посмотрел на Джаркинса. – Вполне ли это этично? Насколько я понимаю, мы не имеем права заявлять, что представляем Каупервуда. Судя по тому, что вы сказали, он всего лишь согласился выслушать Гривса и Хеншоу в Нью-Йорке, потому что мы попросили его об этом. Он не поручал нам никакой работы в связи с ними.

– Как бы то ни было, я думаю, хорошо было бы прощупать это парня – Джонсона, – ответил Джаркинс, – сообщить ему, что Каупервуд или какой-нибудь известный нам американский миллионер интересуется планом объединения всех этих линий, а потом вскользь сказать, что линия «Чаринг-Кросс», если они смогут ее вернуть, может быть выкуплена этим миллионером. В таком случае нам, как агентам, которые связали все это воедино, будет причитаться неплохой и заслуженный бонус. Кроме того, если сейчас можно собрать какие-нибудь акции или продать им или Каупервуду, то мы можем выступить в роли посредников. Почему нет?

– Неплохая идея, – сказал Клурфейн, загораясь еще больше. – Попробую-ка я связаться ним по телефону.

Он побрел во внутренний кабинет и уже собрался было взять трубку, но остановился и посмотрел на Джаркинса.

– Самый простой способ, думается мне, это попросить консультацию в связи с одной финансовой проблемой, которая стоит перед нами, но которую мы не можем обсуждать по телефону. Он решит, что может что-нибудь с этого поиметь, и пусть он так и думает, пока мы не объясним ему, о чем речь.

– Хорошо! – сказал Джаркинс. – Давайте звонить.

И вот после очень осторожного телефонного разговора с Джонсоном Клурфейн повернулся к Джаркинсу и сказал:

– Он говорит, что примет нас завтра утром в одиннадцать.

– Отлично! – воскликнул Джаркинс. – Я думаю, мы теперь на правильном пути. В любом случае мы продвигаемся. И если он сам в этом не заинтересован, то он вполне может знать кого-нибудь, кто заинтересован.

– Совершенно верно, совершенно верно, – эхом откликнулся Клурфейн, которого в данный момент более всего волновал бонус, возможно, причитающийся ему за участие в подготовке сделки. – Я рад, что вспомнил про него. Из этого может получиться самое крупное дело из всех, что мы провернули.

– Совершенно верно, совершенно верно, – эхом прозвучал голос Джаркинса, который пребывал в прекрасном настроении, но не настолько прекрасном, каким оно могло быть, если бы всю эту комбинацию придумал он сам. Потому что Джаркинс всегда считал себя если не мозгом, то уж по крайней мере движущей силой этой затеи.

Глава 18

Кабинеты Райдера, Буллока, Джонсона и Чэнса, а также лорда Стейна располагались в одной из наиболее сомнительных частей Стори-стрит рядом с Судебными Иннами[8]. Что говорить, весь этот район, исключая Судебные Инны, в Америке сочли бы неподобающим для выдающегося юридического таланта. Небольшие перестроенные трех-четырехэтажные сооружения или прежние чердаки и магазины, в которых теперь размещались офисы, библиотеки, консультационные конторы, хранилища документов, консультации на десяток солиситоров, их стенографов, клерков, мальчиков на побегушках и других помощников.

Сама Стори-стрит была такая узкая, что по ней с трудом могла пройтись пара под руку. Что же касается проезжей части, то она могла вполне позволить разъезд двух детских колясок, но ни в коем случает не двух транспортных средств большего размера. Но по этой улице проходил немалый поток рабочих, включая и тех, кто пользовался ею, чтобы срезать путь на Стрэнд и соседние проезды.

Фирма «Райдер, Буллок, Джонсон и Чэнс» занимала все четыре этажа дома 33 по Стори-стрит, представлявшего собой здание шириной не более двадцати трех футов, хотя и имевшее в глубину пятьдесят. На цокольном этаже, изначально служившем прихожей и гостиной обитавшего здесь одинокого судьи в отставке, теперь располагались секретарская и хранилище документов. Лорд Стейн занимал небольшой кабинет в задней части второго этажа, третий этаж был отдан трем самым главным членам фирмы: Райдеру, Джонсону и Буллоку. Чэнс со своими многочисленными помощниками занимал четвертый этаж. Кабинет Элверсона Джонсона в самой задней части второго этажа выходил окнами в небольшой дворик. Мощеная его поверхность когда-то была частью внутреннего древнеримского двора, исторический лоск которого поблек для тех, кто был вынужден созерцать его годами день за днем. Лифта в доме не было. С середины второго этажа и до самой крыши тянулась вверх вентиляционная шахта. Кабинеты были оснащены каким-то довольно примитивным новомодным приспособлением, которое, как считалось, добавляет кислорода в воздух. Кроме того, в каждом кабинете имелись камины – в которых в туманные, дождливые зимние дни сжигали уголь, – что несказанно улучшало уют и обаяние этих интерьеров. В кабинете каждого солиситора имелся просторный, хорошо сделанный письменный стол со стульями, а на каминной полке белого мрамора стояли книги или маленькие скульптурки. На стенах висели довольно пыльные гравюры, изображающие светил английского юридического пантеона или английские пейзажи.

Джонсон, влиятельный и финансово амбициозный член фирмы, был в общем и целом человеком практичным и по большей части плыл своим путем, который в его личных прожектах казался ему наиболее перспективным. Однако в каком-то уголке его разума развился комплекс, который привел его к мыслям о ценности религии и даже симпатиям к нонконформистским доктринам. Еще он был склонен поразмышлять о лицемерии и духовной стагнации партии Высокой церкви, а также о земном и божественном значении таких знаменитых религиозных деятелей, как Джон Нокс, Уильям Пенн, Джордж Фокс и Джон Уэсли[9]. В его сложном и любознательном умственном космосе уживались явно противоречащие друг другу и даже антагонистические представления. Он считал, что должен существовать правящий класс, который должен наступать и сохранять себя желательной, пусть и не всегда оправданной хитростью. Поскольку в Англии этот класс был уже укреплен законами о собственности, наследстве и первородстве, то класс этот играл важную роль, был неизменно прав и совершенно неисправим. По этой причине наилучшим образом действий для нищих духом, а также нищих материально были приведение себя к покорности, тяжкий труд и вера в Божественного Отца, который в конечном счете – вероятно – позаботится о них. С другой стороны, огромная пропасть между не всегда неразумной бедностью и незаслуженным богатством казалась ему жестокостью и чуть ли не злом. На этой точке зрения основывались его более категоричные религиозные настроения, которые временами становились чуть не фарисейскими.

Хотя сам он происходил из низкого мира социально слабых и неумелых, его всегда влекло наверх, где если не он, то его дети – два сына и дочь – будут чувствовать себя в такой же безопасности, что и те, кем он так восхищался и кого критиковал. Да что говорить, он мечтал о титуле: для начала добавление к его имени скромного «сэр», а потом он, если удача будет сопутствовать ему, может быть удостоен и еще более высокого королевского вознаграждения. Он прекрасно знал: чтобы добиться этого, он должен не только заработать больше денег, чем есть у него сейчас, но еще и добиться покровительства тех, у кого есть деньги и титулы. По этим причинам он интуитивно подгонял свои действия под амбиции и богатство тех, кто принадлежал к этому классу.

Он был невысокий ростом, высокопарный, жилистый, властный. Его отец, запойный плотник из Саутуарка, впроголодь содержал семью из семи человек. Молодой Джонсон поступил в ученичество разносчиком хлеба к пекарю. Один из его постоянных покупателей, печатник, обратил внимание на его усердие и взял к себе помощником, там он с помощью своего нанимателя научился читать, там он проникся мыслью о том, что должен приобрести профессию, должную поднять его из серости и прозябания, в которых он тогда пребывал. И Джонсон оказался способным учеником. Он доставлял печатную продукцию всякого рода предпринимателям и торговцам и наконец столкнулся с молодым солиситором по имени Лютер Флетчер, который вел кампанию за свое избрание в Совет Лондонского графства представителем от Саутуаркского избирательного округа. Он и увидел в молодом Джонсоне, которому тогда было не больше двадцати, юридические задатки. Его любознательность и предприимчивость настолько очаровали Флетчера, что он отправил его в вечернюю школу изучать юриспруденцию.

С того времени дела Джонсона пошли в гору. Фирма, в которую он в конечном счете нанялся на учение, вскоре оценила его интуитивный юридический талант, и ему стали поручать доводить до ума документы в тех областях юриспруденции, на которых специализировалась фирма: контракты, права собственности, завещания и учреждение компаний. В двадцать два года он сдал необходимые экзамены и стал дипломированным солиситором. В двадцать три он познакомился с мистером Байроном Чэнсом из солиситорской фирмы «Буллок энд Чэнс», и тот предложил ему вступить в партнерство.

Буллок, человек известный среди барристеров[10] Судебных Инн дружил с неким Уэллингтоном Райдером, солиситором, имевшим еще более влиятельные связи, чем у него. Райдер вел дела нескольких больших имений, включая и имения графа Стейна, а также юридические дела линии «Дистрикт». Райдер тоже заинтересовался Джонсоном и предпринял серьезные шаги, чтобы убедить его оставить Буллока и работать с ним. Однако своекорыстие и дружеские чувства заставили его искать другой путь заручиться услугами Джонсона. Разговор с Буллоком привел в конечном счете к созданию нынешнего юридического союза, который длился уже десять лет.

Вместе с Райдером пришел Гордон Родерик, лорд Стейн, старший сын графа Стейна. В то время Стейн только-только выпустился из Кембриджа, и его отец решил, что сын в достаточной мере годится для того, чтобы наследовать его отцовский титул. Но на деле по причине некоторых странностей и особенностей характера молодой человек больше интересовался практическими и решительно неисторическими сторонами мира вокруг него. Он пришел в этот мир, когда блеск и привилегии одного только титула не только ставились под сомнение, но во многих случаях и затмевались финансовым гением. В Кембридже он с интересом изучал экономику, политику, социологию и был склонен прислушиваться к мнению социалистов фабианской школы, но ни на минуту не забывал о грядущем наследстве. Познакомившись с Райдером, интересовавшимся исключительно громадными компаниями, которые постоянно назначали его их представителем, Стейн легко попал под его влияние и проникся его убежденностью в том, что настоящими лордами в будущем станут финансисты. Миру требовалось продвинутое материальное оснащение, и финансист, который посвятит себя удовлетворению этой потребности, станет важнейшим фактором на пути общества к прогрессу.

С этими мыслями в голове Стейн усердно изучал английское акционерное право в офисе «Райдера, Буллока, Джонсона и Чэнса». И одним из главных его друзей стал Элверсон Джонсон. В Джонсоне он видел проницательного выходца из простонародья, одержимого решимостью пробраться наверх, а Джонсон видел в Стейне наследника социальных и материальных привилегий, который тем не менее решил получить знания и решительно взяться за дела практические.

И Джонсон, и Стейн с самого начала признавали громадные возможности лондонской подземной сети, и их интерес вовсе не ограничивался учреждением Транспортной электрической компании, ядро которой они и составляли со дня ее образования. Когда впервые было сделано предложение о создании линии «Сити – Южный Лондон» с современным оборудованием, они с друзьями вложили деньги в эту компанию, понимая, что следует учесть соединение с двумя старыми линиями, пронзавшими тогда сердце Лондона – «Метрополитен» и «Дистрикт». Как Демосфен, обращающийся к афинянам, Джонсон упорствовал в своем убеждении, что тот, кто сумеет собрать достаточно денег, чтобы приобрести пятьдесят один процент обычных акций этих двух линий и таким образом получит контроль над компанией, может спокойно объявить себя главой предприятия, а дальше поступать так, как ему заблагорассудится.

После смерти отца Стейн вместе с несколькими друзьями, включая Джонсона, попытался получить контрольный пакет обычных акций «Дистрикта» в надежде, что при этом он сможет контролировать обе линии, но ничего из этого у них не получилось – в обращении оказалось слишком много акций, а собрать достаточно денег они не смогли. А потому, поскольку управление линиями оставляло желать лучшего, а доход от акций был невелик, немалую часть приобретенных ими акций они продали.

Что же касается так еще и не созданной линии «Чаринг-Кросс», для продвижения которой они создали Транспортную электрическую компанию, то им так и не удалось собрать достаточно денег или продать достаточно напечатанных акций и получить необходимые для строительства один миллион шестьсот шестьдесят тысяч фунтов. Наконец через Гривса и Хеншоу они принялись искать финансиста или группу финансистов, которые либо снимут с их плеч груз «Чаринг-Кросс», либо объединятся с ними в их мечте прибрать к рукам «Метрополитен» и «Дистрикт».

Но пока все их усилия кончилась ничем. Джонсону к этому времени уже стукнуло сорок семь, а лорду Стейну – сорок, оба стали понемногу уставать и проникаться сомнениями насчет этой великой затеи.

Глава 19

В эту ситуацию и в офис Элверсона Джонсона входят мистер Джаркинс и мистер Клурфейн, горящие желанием побеседовать с мистером Джонсоном об одном крайне важном деле. Вопрос связан с мистером Гривсом и мистером Хеншоу, которые недавно побывали в Нью-Йорке, чтобы побеседовать с их, Джаркинса и Клурфейна, клиентом, мистером Фрэнком Каупервудом, наверняка известном мистеру Джонсону.

Мистер Джонсон признал, что слышал о таком. И чем он может быть полезен этим джентльменам?

Весеннее утро в Лондоне выдалось крайне редкое. Солнечные лучи падали на мощеный римский дворик внизу. Когда они вошли, Джонсон просматривал толстенную папку с бумагами по иску о возмещении ущерба, предъявленному компании «Сити – Южный Лондон». Он пребывал в радостном настроении, потому что день стоял теплый и ясный, потому что был отмечен некоторый рост акций «Дистрикт», а коротенькая речь, произнесенная им днем ранее в Международной эпуортской лиге[11], получила положительный отзыв не менее чем в двух утренних газетах.

– Я постараюсь изложить наше дело как можно короче, – начал Джаркинс, облаченный в серый костюм, серую шелковую рубашку, сверкающий бело-голубой галстук. Держа в руке котелок и трость, Джаркинс сверлил Джонсона испытующим взглядом; судя по всему, ему предстояло решить нелегкую задачу: Джонсон явно был личностью ушлой.

– Вы, конечно, должны понимать, мистер Джонсон, – продолжал Джаркинс, улыбаясь лучшей из своих улыбок, – что наш визит не санкционирован во всех подробностях мистером Каупервудом. Но я надеюсь, вы тем не менее поймете его важность. Как вам известно, Гривс и Хеншоу имели дело с Транспортной электрической компанией, от имени которой вы выступаете солиситором.