Исчезновение

Круассан мгновенно теряет вкус, делаясь похожим на картон, когда я представляю, как Финн в подростковом возрасте вдруг не придет ночевать. Что бы со мной творилось! Мой замечательный, забавный, чуткий сын… Мне больно глотать.

– Драгоценное время к тому моменту уже было потеряно, – продолжает Бренда печально. – Часы, когда можно было заняться поиском. В той неразберихе никто не подумал, что девушки могли быть в машине с Оливией. Родители Тамзин думали, что она осталась у друзей; она иногда ночевала не дома, хотя была хорошей девочкой. Во всех отношениях.

– Когда же полиция обнаружила, что пропали все три девушки?

– Только вечером, когда допрашивали Оливию в больнице. К тому моменту господин Торн дозвонился родителям Тамзин Коул и Кэти Бёрк и узнал, что все трое ушли накануне вечером из дома и больше не возвращались. Сначала они подумали, что девушки все вместе куда-то поехали – может, к каким-то друзьям, – но потом позвонила мать Оливии и рассказала об аварии.

– А потом от Оливии вы узнали, что они находились в машине в момент аварии?

Бренда мрачно кивает.

– Мы смогли поговорить с Оливией только около шести вечера, до этого она была в операционной. Врачи старались спасти ее ногу.

Я морщусь.

– Конечно, после этого у всех началась паника.

– Как ужасно!

– Я все еще надеюсь, что они могут быть где-то все вместе. Но Салли всегда говорила домашним, где она. Хорошие послушные девочки, непроблемные. Все работали, жили дома, из приличных семей. Салли вообще была красавица, умница… Общительная. Она не стала сразу поступать в университет, отложила на год, и временно работала с Тамзин. Она первая в их семье стала бы студенткой университета, родственники очень гордились этим…

Мне обидно за Салли и за ее семью.

– А другие?

Бренда берет булочку и говорит, откусывая кусочек:

– Ну… – Кажется, она забыла про запись и больше не смотрит на микрофон. – Кэти была старше всех. Она работала фармацевтом. Разумная, надежная. И еще Тамзин… – Вздыхает. Я напряженно жду.

– Да?

– Ее дважды увольняли с работы за то, что она появлялась выпивши после перерыва на обед. И еще… – Бренда останавливается, чтобы проглотить булочку. – Было какое-то неприятное дело с деньгами.

– Деньгами?

– Да. Последняя ее работа перед исчезновением была связана с адвокатской фирмой в нашем городе. После того, как девочки исчезли, Ллойд Гроувз, владелец фирмы, пришел к нам и сказал, что пропали деньги…

– Сколько?

– Пара сотен фунтов.

– Маловато для побега.

– Думаю, все зависит от того, насколько безвыходным было их положение. Или от того, что они задумали. Деньги так и не нашли.

– А Оливия Ратерфорд знала что-нибудь про эти деньги?

– Говорит, что нет, но… Я не знаю. Мне кажется, она с самого начала говорила неправду. У меня все время было ощущение, что она что-то скрывает.

Это любопытно.

– Думаете, Оливия знала и про деньги, и про исчезновение больше, чем говорила?

Бренда наклоняется вперед, чтобы вернуть пустую чашку на столик.

– Я более чем уверена: она знала что-то такое, о чем не хотела никому рассказывать.

– Если Тамзин и остальные стащили деньги, чтобы сбежать, то почему они не взяли с собой Оливию?

– Одна из версий того времени – Оливия слишком тяжело пострадала в аварии, и у них не было выбора; пришлось ее бросить.

– То есть ничто не заставило бы их поменять свои планы?

Бренда стряхивает с юбки крошки и качает головой.

– Важно, насколько сильно они хотели исчезнуть. Но не думаю, что их план заключался в этом. Их банковские счета остались нетронутыми, они ни разу не связались с родителями… Нет. – Она снимает очки и протирает стекла краем свитера. – Думаю, с ними случилось что-то очень плохое.

Несмотря на то что в комнате тепло, по моей спине пробегает холодок.

– Я читала, что Ральф Миддлтон был под подозрением?

– Да. Он странный, нелюдимый. Но мне он всегда казался вполне безобидным. Однако мы должны были его допросить, потому что он обнаружил разбитую машину и вызвал «Скорую». На самом деле он спас Оливии жизнь. Она была совсем плоха.

– Только поэтому он попал в подозреваемые?

– Еще из-за своего поведения во время первого допроса. Он раздражался. Все время менял показания. Сначала сказал, что, когда все случилось, он гулял с собакой, потому что у него бессонница. Он жил – собственно, и сейчас живет – в вагончике в лесу. Недалеко от того места, где вы остановились, кстати. Поэтому то, что в это время он бродил по лесу с собакой, звучит вполне правдоподобно. Но Ральф… как бы это сказать… намекал, что видел нечто странное на месте аварии…

– А именно?

– Яркий свет. Потом понес что-то про похищение пришельцами. Думаю, в ту ночь у него не обошлось без наркотиков. Говорят, он частенько покуривает «травку». Через несколько дней Ральф изменил свои показания. Сказал, что ошибся и яркого света не было. А затем появился свидетель.

Я не могу оторвать от нее глаз.

– Кто-то сообщил, что видел человека, похожего на Ральфа, с молодой девушкой, подходящей под описание Тамзин, около десяти часов утром после аварии. Мы снова вызвали Ральфа на допрос, но он утверждал, что с ним была его знакомая, Джейд Марлоу. Она известна как мелкая воровка и наркоманка, тогда ей было двадцать с хвостиком.

– А она подтвердила его слова?

Бренда кивает.

– Она, как я подозреваю, за определенную плату могла подтвердить что угодно. Кроме светлых волос, у нее с Тамзин не было ничего общего. В любом случае, после аварии Ральф и Оливия как-то сблизились. Он часто ее навещал, а когда ей стало лучше, уже она начала захаживать к нему и подолгу там оставаться. Конечно, люди стали болтать об этом. Думали, что у них связь. Вы же знаете, как все любят сплетни…

Я мысленно подсчитываю возраст Ральфа. Ему, должно быть, сейчас за пятьдесят, то есть тогда было тридцать с чем-то.

– А что еще вы знаете о Ральфе? Он был когда-нибудь женат?

– Никогда. Всегда жил один со своими животными.

Я допиваю кофе и ставлю чашку на стол.

– А как насчет других подозреваемых?

Бренда снимает прилипшую к губе крошку.

– Уэзли Такер.

– Кто это?

– Бойфренд Оливии.

Не могу скрыть свое удивление.

– Бойфренд Оливии – подозреваемый? Почему?

– Некоторые говорили, у него что-то было с Салли Торн. До того, как он стал встречаться с Оливией. Как утверждают ее родители, Уэзли из кожи вон лез, закидывал ее сообщениями, оставлял записки около ее дома, посылал ей цветы и подарки… Знаете людей такого типа? Они не понимают слова «нет». Он учился в одном классе с Кэти, и что-то у них там тоже было, скажем так. Ее друзья и родители уверяли, что она его терпеть не могла и никогда этого не скрывала. А за два дня до аварии свидетель видел, как Уэзли и Тамзин Коул ругались на улице.

– Вам удалось выяснить, из-за чего?

– Вроде из-за Оливии. Очевидно, Тамзин не одобряла их отношения. – Женщина снова надевает очки и предлагает мне еще один круассан. На этот раз беру шоколадный.

– Странно, что Оливия встречалась с тем, кто так интересовался ее подругой…

– Да, нам тоже это показалось странным. Но они вместе все эти годы.

– Да? Они женаты?

Бренда отрицательно покачивает головой.

– Нет, так и не поженились. Оливия живет как и раньше, дома, помогает матери с конюшней. А Уэзли снимает студию у мадам Тоуви. Но они по-прежнему пара.

– Вот это да! – Удивительно. Оливия примерно моих лет и все еще живет дома. В городе, где явно на нее смотрят с подозрением… – Почему же она решила тут остаться?

Бренда пожимает плечами.

– Это не так уж необычно. Многие остаются в городе. – Она хихикает. – Включая меня. Я родилась и выросла в Стаффербери. Вряд ли я отсюда уеду. – Бросает взгляд на свою оранжерею. – Здесь я чувствую себя хорошо. Я вросла в этот город, как сорняки на грядках у меня в саду. – Подмигивает мне.

Я понимаю, что Бренда мне симпатична. Мне нравится ее цельность. Ничего лишнего. Похожа на мою маму.

– Но вы когда-нибудь предполагали всерьез, что Уэзли Такер имел к этому отношение?

– Мы не смогли ничего доказать. Ни относительно Ральфа, ни его. Многие считают, что этот город проклят. Друзья Оливии Ратерфорд не единственные, кто исчез отсюда. Примерно двести лет назад здесь произошла похожая история, если верить отчетам.

– Правда?

– Пропали три девушки с местной фермы, где-то году в тысяча семьсот пятидесятом. Кажется, считалось, что их принесли в жертву. Наши камни привлекают оккультистов и сейчас. А уж тогда – тем более. Я знаю про камни не так много, а историки уверяют, что их расположение каким-то образом соответствует Солнцу и Луне, и что здесь приносили в жертву людей. Очевидно, в ночь, когда девушки исчезли, и Солнце с Луной как-то совпали с камнями.

Меня начинает подташнивать. Я вспоминаю фильм «Плетеный человек»[7], который смотрела с Гевином. Смотрели в основном потому, что тот еще подростком сходил с ума по Бритт Экланд[8].

– Вы же не верите, что их принесли в жертву, правда?

– Нет, конечно, нет. Там было кое-что еще… в случае с Оливией.

– Что же?

– Когда Оливия давала показания, она сказала, что кто-то следил за ней в последнее время. Так ей казалось.

– Да вы что?.. Этого не было ни в одной газетной вырезке. Вы узнали, кто это был?

– Нет, боюсь, что нет. Мы пытались, конечно, но не нашли никого, подходящего под описание. Вам лучше всего поговорить с моим коллегой, сержантом Дейлом Крауфордом.

– Хорошо, – я выключаю запись. – А он согласится со мной говорить?

– Конечно. Он отличный парень, этот Дейл. Был совсем мальчишкой, когда я служила. Двенадцать лет назад или около того. Сейчас он, наверное, вашего возраста, занимается нераскрытыми делами… Крутой такой. На прошлой неделе позвонил мне и сказал, что его команда будет опять расследовать дело Оливии Ратерфорд.

– Появилась новая информация?

Бренда смотрит на меня несколько секунд и потом говорит:

– Я думаю, вам лучше поговорить об этом с ним.

Она наклоняется, чтобы погладить Симуса. Пес свернулся калачиком около ее ноги, его морда лежит на ее тапочке. После чего хозяйка встает, я делаю то же самое. Собираю вещи и иду за ней к входной двери. Проходя мимо серванта, Бренда притормаживает и берет визитку, вкладывая ее мне в руку. Это визитка Дейла Крауфорда, его контактные данные.

– Дейл отличный парень, – говорит она, распахивая дверь. Я выхожу на холод. – Но он полицейский. Возможно, что-то не захочет обсуждать… Если после беседы с ним останутся вопросы, звоните, не стесняйтесь. Я с удовольствием расскажу все, что вам нужно будет узнать о том времени, когда я вела это дело. Я еще пороюсь в своих старых бумагах. Я иногда делала копии документов, хотя Дейл вряд ли такое одобрил бы. Сегодня все действуют больше по уставу. – У нее игривое выражение лица. Я невольно улыбаюсь. Она опять становится серьезной. – И смотрите, чтобы вас не обвели вокруг пальца, Дженна. Я ни на секунду не сомневаюсь, что в городе есть человек, который знает, что на самом деле случилось с девочками, и все двадцать лет не открывает рта. Пора уже заставить его проговориться.

8

Оливия

Оливия вываливает конский навоз в мусорную кучу и смотрит, как от нее в серое небо поднимается пар, вспоминая, как не раз грела ноги около такой кучи, будучи подростком. Она убрала уже за тремя лошадьми. А еще пыталась дозвониться до Уэзли, но каждый раз включался автоответчик…

Оливия беспокойно провела остаток ночи, после того как проснулась и не обнаружила Уэзли рядом с собой. Когда в шесть прозвенел будильник и она увидела, что его половина кровати по-прежнему пуста, ее охватило странное неприятное чувство, как будто ей не хватало воздуха. Снова всплыли сомнения: не скрывает ли он что-то? Последние несколько месяцев он отдалился от нее. Началось это даже раньше, уж если быть честной. Может, это естественный процесс? Любовь постепенно уходит, как вода сквозь песок. В первое время Уэзли был таким внимательным! Оливия полагалась на него и физически, и морально. Он переносил ее на руках из кровати в кресло-каталку, поскольку она не могла спать на втором этаже из-за лестницы. Ночевал вместе с ней в гостиной, в спальном мешке, на тот случай если ей ночью надо будет в туалет. Успокаивал ее, если она просыпалась из-за кошмарного сна, если ей снилось, что она лежит в разбитой машине и не может выбраться. Сейчас сложно вспомнить, в какой момент все изменилось. Но чем сильнее становится она сама, тем больше ослабевает их связь.

Оливия заговорила о своих опасениях за завтраком, но мать, как обычно, чрезмерно суетилась на кухне.

– Яйца хочешь? – спросила она, в ответ на жалобы по поводу исчезновения Уэзли. Казалось, этот вопрос является реакцией на все сразу: нехватку сил, грустные мысли, пропавшего бойфренда…

– Нет, спасибо. Сегодня на яйца даже смотреть не хочется. – Оливии казалось, что неприятности заполняют ее целиком.

– Да все с ним будет в порядке, – небрежно произнесла мать. Она проигнорировала отказ и положила на тарелку дочери яйцо-пашот. – Уэзли – взрослый человек. Мне он всегда казался очень независимым. Ты не можешь привязать его к своей юбке, дорогая, даже не пытайся.

Оливия никогда не слышала, чтобы у матери кто-то был, хотя и подозревала, что так быть не может. Когда Оливия была еще маленькая, мама иногда оставляла ее со своими родителями, чтобы уехать на выходные. Оливия часто задавалась вопросом: не встречается ли она с кем-то? Но мать никогда бы ей ничего не сказала. Это принадлежало только ей. Она не допускала никого в свою личную жизнь.

– Ты разве не хочешь, чтобы я вышла замуж? Не хочешь внуков?

Мама усмехнулась, откинула с лица густую челку. Она перестала красить волосы, когда ей было под пятьдесят. Стала ходить седая. Седина ей шла: оттеняла глаза, смягчала морщины, добавляла краски в лицо.

– Это твоя жизнь, моя милая. Я не любительница младенцев, ты же знаешь. Мне проще с лошадьми.

– Отлично, спасибо.

Мать отрывисто рассмеялась.

– Ладно, не будь такой неженкой. Конечно, я люблю тебя! – И похлопала дочь по спине так же, как любимую лошадку. Возможно, она не была идеальной матерью, но Оливия точно знала, что для нее она готова на все. Они всегда жили вдвоем и хорошо понимали друг друга.

– Поверь мне, ты сама не хочешь замуж. В браке и начинаются все несчастья.

Откуда бы ей знать? Замужем мать не была. Когда стало известно о беременности, давно, в 1980 году, отец не пожелал иметь с ними обеими ничего общего. Оливия выросла в этом доме, о ней заботились бабушка и дедушка. Грустно, что они умерли с разницей всего в несколько месяцев, когда ей было четырнадцать. У матери не было братьев и сестер.

…«Что, если Уэзли меня бросил?» – думает Оливия, не отводя глаз от телефона, надеясь, что на экране высветится его номер. Что, если он вдруг прозрел? Понял, что она не стоит его? Он яркий, полный жизни человек, ему нужна подходящая женщина, такая, как была Салли. А не картонная Оливия, живущая только наполовину, с пустым сердцем… Она двадцать лет опасалась, что он ее бросит. Пару лет назад был момент, когда она решила, что он вполне на это способен. Уэзли избегал ее, постоянно находил отговорки, чтобы не видеться, а при встрече держался так, будто несет ответственность за весь белый свет. Так продолжалось несколько месяцев – а потом он стал таким, как раньше.

Откуда взялась эта зависимость? Может, она так держится за него, потому что росла без отца? Оливия знает, что Уэзли не идеален – поняла это с годами. Он шумный, любит командовать, обидчивый, может часами не разговаривать, если она поступает не так, как он хочет. Один раз Оливия сказала, что слишком устала, чтобы заниматься сексом, так он не разговаривал с ней три дня. Правда, он может быть любящим и заботливым. Вести себя так, будто она самый важный человек на земле. И он ее поддерживает. Всегда. В любое время готов помочь. Если она позвонит ему и скажет, что ей плохо, Уэзли примчится, будь это днем или ночью. Он всегда готов ее защитить, он ее первый и единственный мужчина. С ним она чувствует себя так же уютно, как в своем любимом пушистом халате, и, если его снять, окажется обнаженной и беззащитной.

Оливия смотрит на часы. Одиннадцать. Уэзли на работе. Он всю жизнь трудится в одном месте: в банке соседнего городка.

Неожиданно ее размышления прерывает звук хрустящего под колесами гравия. Оливия поднимает голову. Кто бы это мог быть? Мать занимается кормом для лошадей, Мэл, инструктор по верховой езде, должна прийти только к двум, это время первого урока. Оливия бросает тачку и идет к небольшому зданию перед конюшнями – может быть, заехал кто-то незнакомый, чтобы договориться об уроке верховой езды. В выходные местные ребятишки с удовольствием помогают с разными делами в конюшне, потому что им нравятся лошадки. В рабочие же дни здесь обычно нет никого, кроме нее и матери. Мэл приезжает только на занятия или чтобы позаботиться о собственной лошади, Фарго, но на этом ее обязанности заканчиваются. Иногда по воскресеньям Оливия собирает компанию опытных наездников для прогулок, но обучение целиком на Мэл.

Оливии незнакома машина – серебристая «Ауди» – и высокая интересная женщина, уверенно идущая от железных ворот. Ее рыжие волосы выбиваются из-под темно-зеленой шапочки с помпоном. Она приезжая – это сразу видно по одежде. Модное пальто, сапоги на каблуках и хорошо скроенные брюки. Все черное, кроме шапочки. У входа в контору она на секунду останавливается, будто сомневается, стоит ли заходить. Контора на самом деле просто сарай, стоящий перед конюшнями, практически без мебели. В углу зажат металлический шкафчик, а лицом к двери – одинокий письменный стол, на котором лежат бумаги с записями и расписанием занятий школы верховой езды. И Оливия, и ее мать не любят технику. Уэзли сотни раз пытался объяснить им преимущества современных устройств, но в итоге сдался.

– Входите, – Оливия улыбается женщине, неуверенно остановившейся на пороге. – Вы хотите записаться на занятие? – Она идет к письменному столу и листает журнал регистрации в поисках сегодняшнего числа.

– Нет, нет, спасибо, – отвечает гостья, на лице у нее паника. Она заходит в контору. У нее акцент. Северный. Оливии нравится его звучание. Он делает речь мягкой и доброжелательной – и сразу же успокаивает ее.

– Чем я могу вам помочь?

– Вы – Оливия Ратерфорд?

И в этот момент Оливия все понимает. Какая же она дура, что сразу не сообразила! Журналистка. О ней предупреждал Уэзли. И вот она здесь, практически у нее в доме, а в отсутствие матери и Уэзли Оливия не знает, как себя с ней вести…

Она каменеет, сжимает зубы, скрещивает руки на груди.

– А кто ей интересуется?

– Меня зовут Дженна Халлидей. Я готовлю подкаст для Би-би-си о событиях двадцатилетней давности. Я знаю, что вы ни разу не разговаривали с представителями прессы, но это немного другое… Я надеялась, что вам интересно будет поучаствовать, потому что…

Но Оливия не в состоянии сосредоточиться на словах; они стучат у нее в голове, сливаясь в один поток шума. Она слышит что-то про «ваша версия случившегося», и как эксклюзивное интервью «заставит других журналистов не вмешиваться». Оливия все это слышала и раньше. Она никогда не общалась с прессой по поводу аварии. И не будет.

Оливия трясет головой и затыкает руками уши, не заботясь о том, что она может показаться инфантильной или грубой.

– Нет. Нет. Нет!!!

Дженна замолкает, черты ее лица смягчаются. Она протягивает руку, но, передумав, опускает. Оливия замечает зеленый цвет ее глаз. Цвет крыжовника в материнском саду. Крыжовника, к которому она не прикасалась с тех пор, как в пятилетнем возрасте ее всю ночь от него рвало.

– Простите, – говорит Дженна мягко, и Оливия замечает, что щеки ее розовеют. – Я совсем не хотела вас обидеть. Наверное, тяжело жить, так и не узнав, что же случилось…

– И все-таки вы решили прийти и поговорить? – Оливия распрямляет плечи, хотя неважно, насколько ровно она держит спину. Она никогда не будет такой высокой, элегантной, уверенной в себе, как эта журналистка. Наверняка эта Дженна Халлидей легко получала в жизни все и всех, кого хотела.

Дженна смотрит в пол, а когда она поднимает голову, Оливию удивляет ее открытое выражение лица. Естественное.

– Мне казалось правильным дать вам шанс рассказать о происшествии. Ведь это история о том, как пропали ваши подруги.

– Мне рассказать эту историю? – Она чувствует, как жар приливает к лицу. – Это не история! Это не байка для развлечения публики! Это… – Делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Это моя жизнь.

– Я понимаю.

– Как вы можете это понять? – Оливия смотрит в глаза этой женщине, этой незваной гостье. – С каких это пор журналисты действительно что-то понимают? С вами такое было?

– Нет, но…

– Тогда не болтайте ерунды. Это все лицемерие.

– Простите меня. Даже боюсь представить, что вам пришлось пережить.

Оливия чувствует, как к глазам подступают слезы. Как быть?

Дженна смотрит на нее спокойно и сочувственно. Это немного примиряет с ней Оливию. Ей хочется ненавидеть эту женщину. Хочется обвинить ее во всем, что случилось. И в аварии, и в том, что было позднее, в нескончаемой боли, физической и душевной. Люди в городе смотрят на нее косо, сплетничают за ее спиной, даже бывают откровенно враждебны. Единственное, чего она хочет, – скрыться ото всех. Правда, сегодняшняя гостья не похожа на журналистов, с которыми ей приходилось встречаться раньше. Она кажется более человечной и, похоже, действительно стремится выслушать ее. Но нет. Оливия обещала Уэзли. Она не может вернуться к тому, что было.

Дженна достает из сумки визитку.

– Я ухожу. Но если передумаете, вот мои координаты.

Она дает ее Оливии; та бросает ее на письменный стол, как будто это мусор.

– Я буду в городе до пятницы.

Повисает неловкая тишина. Наконец Дженна слегка улыбается и выходит. Ее медного цвета волосы напоминают Оливии о гнедом жеребце, который когда-то раньше у них был.

Оливия с облегчением вздыхает, ноги ее дрожат. Она опускается на тележку, горло горит.

Уэзли прав. Нельзя разговаривать с этой женщиной. Ни в коем случае.

Оливия понимает: стоит ей начать говорить, и она не сможет остановиться.

9

Дженна

Я не удивлена, что Оливия отказалась разговаривать, но не сдамся. Наверняка есть способ разговорить ее. Просто надо его найти. Удивил меня ее вид – такая маленькая и такая печальная… Она говорила настолько эмоционально, будто все ее чувства были совсем близко, будто она ныряла в них, как пловец в волны. Я другая. Я ныряльщик на глубину – и сделаю все, чтобы не продемонстрировать свои истинные чувства.

Так было и в тот поздний вечер. Мы уже собирались ложиться, и Гевин сказал, что собирается съехать. Я сидела у туалетного столика, смывая косметику, и видела в зеркале его отражение. Он, голый по пояс, вешал рубашку. В тот момент я подумала, что мы не занимались сексом уже много месяцев. Раньше такое невозможно было представить. Мы оба были так заняты, я на своей новой работе, он – как финансовый директор компании. Нам не хватало времени друг для друга. Я встала и пошла к нему, чтобы поцеловать, при этом расстегивая пижаму. И, к моему ужасу, он меня оттолкнул.

– Прости, Дженна, я не могу. – Дженна. А не «красотка», как он ласково меня называл. В тот момент я просто онемела.

Потом Гевин бросил, что ему нужно отдохнуть от нашего брака. Я села на край кровати. Меня заполнило чувство унижения; я старалась не расплакаться, оставаться спокойной, хотя казалось, что меня ударили под дых. Хотелось выть и умолять его остаться. Если б я была хотя бы вполовину так эмоциональна, как Оливия, спасла бы я этим свой брак?

…Когда я сажусь в машину, рядом со мной останавливается старый «Ленд Ровер». На нем надпись «Школа верховой езды и конюшни». Из него выходит женщина лет шестидесяти с небольшим. Она высокая и крепкая, явно много времени проводит на улице. Немолодая, но в ней есть определенная привлекательность. Я сразу же понимаю, что этот мама Оливии. Они удивительно похожи: одинаковые серые глаза, чуть заостренный нос, острый подбородок и высокие скулы. Обе готовы к обороне. Женщина несет большой мешок с кормом для лошадей; проходит перед моей машиной и смотрит в мою сторону. Я жду, что она подойдет, сердце стучит сильнее в ожидании, в голове проскакивают стандартные фразы, которые я обычно говорю при знакомстве. Однако женщина уходит в сторону железных ворот. Прикидываю, стоит ли выходить из машины и пытаться поговорить, но чувствую, что она еще более закрыта, чем ее дочь.

Когда разворачиваюсь, замечаю, что миссис Ратерфорд наблюдает за мной. Ее рука лежит на задвижке от ворот, мешок стоит на земле. Вполне возможно, что мельница слухов уже крутится на полную и она прекрасно знает, кто я такая. Ее фигура хорошо просматривается в зеркале заднего вида, пока я выезжаю на шоссе. Мысли мои заняты этой женщиной, и я слишком быстро проезжаю крутой поворот, чуть не задевая «БМВ», который едет навстречу.