Горизонт событий. Тёмное средневековье

Им стало скучно, и Сумасшествие предложило сыграть в прятки.

Любовь спряталась в кустах роз.

Сумасшествие нашло всех и, раздвигая розы, ослепило Любовь шипами.

С тех пор Любовь слепа, и Сумасшествие всегда рядом с ней.

Он замолчал.

В саду звенела тишина, наполненная пением птиц и ароматом роз.

Изабелла опустила глаза. Её сердце дрогнуло, будто лепесток от дыхания ветра.

«Слепа ли и моя любовь?.. И неужели рядом с ней всегда идёт безумие?»

С тех пор она знала: её сердце уже не принадлежит ей самой.

Но разум её сопротивлялся.

«Я дочь короля, – говорила она себе. – Мне суждено быть связанной узами ради власти, а не ради сердца».

Но когда он брал в руки флейту, вечерняя тишина расплеталась, и разум смолкал.

Их тайна не могла длиться вечно.

Король Леодегранс узнал. Его сердце воспылало яростью.

– Моя дочь – с простолюдином? – прогремел он. – Нет! Уберите его с её пути навеки.

И ночью стража схватила Уильяма. Его повели к морскому обрыву.

Он не сопротивлялся. Лишь тихо сказал:

«Если любовь слепа – пусть ослепну вместе с ней.

Пусть море хранит мою клятву.»

И пал в пучину, столкнутый чужими руками.

Вода встретила его ледяным ударом.

Тело сковала тяжесть, и сознание угасло.

Но ворон Эмриса кружил над морем.

А вскоре из глубины поднялся кит и унёс юношу прочь, к родным берегам.

Уильям очнулся на песке. Мокрый, дрожащий, но живой.

Родные обняли его, радуясь возвращению.

А через несколько дней Изабелла узнает, что он исчез.

Она ждала его в саду.

Ждала на следующий день – и снова напрасно.

– Найдите его! – приказала она. – Он где-то рядом.

Слуги переглянулись.

В зал вошёл старший из людей её отца.

– Вам запрещено искать его. Таков приказ короля.

Слуги опустили головы:

– Мы искали, госпожа, но не нашли. Следов нет.

Она поняла – они лгут. Лгут из страха.

Изабелла сжала пальцы, и ногти впились в ладони.

В её душе бушевал шторм.

Ночами он приходил к ней во сне.

Иногда стоял среди роз, глаза его сияли, как небо после дождя.

Иногда протягивал руки – и она просыпалась, прежде чем могла коснуться.

Иногда он тонул в волнах, и она бежала по берегу, крича его имя, а море глушило её голос.

Она просыпалась в слезах и шептала:

«Если он жив – пусть судьба вернёт его ко мне.

Если он мёртв – я сохраню его в сердце, пока сама не уйду из этого мира.»

И в тот миг, сама того не осознавая, Изабелла дала первую клятву своей любви.

С тех пор её взгляд изменился.

В нём поселилась тоска, смешанная со светом, который не мог принадлежать лишь человеку.

Люди стали называть её Девой с глазами звезды – потому что, глядя в эти глаза, каждый чувствовал: в них живёт тайна, которую не объяснить словами.

Глава 5. Суд чести

С самого детства Джулиан мечтал о турнирах.

Он видел в них не бойню, а песнь доблести, где каждый удар меча звучал как нота в гимне славы.

Его глаза светились, когда он говорил о рыцарских состязаниях, о копьях, сверкающих в солнечных лучах, о конях, что мчатся по арене, будто несут само дыхание ветра.

А рядом всегда был Уильям – тихий, сдержанный, не любивший ни насилия, ни громких триумфов.

Он не разделял восторга брата, но неизменно стоял за его спиной – в холоде и жаре, в дни поражений и редких побед.

Он был тем, кто перевязывал рассечённые ладони, прикладывал травы к сбитым плечам и приносил воду, когда у Джулиана дрожали руки.

Тем, кто первым вставал на рассвете, чтобы точить его клинки, кто знал каждое движение брата лучше, чем сам Джулиан.

Иногда, наблюдая, как тот снова и снова взмахивает мечом, Уильям ловил себя на мысли:

«Для него это жизнь. Для меня – мука».

Он не мог понять этой страсти к опасности, к крови, к бликующему на солнце железу.

Но когда Джулиан улыбался – усталый, потный, с огнём в глазах – Уильям чувствовал, как весь его страх растворяется.

Он не мог не помогать.

И годы шли.

Они выросли: один – рыцарь мечты, другой – тень, стоящая позади.

И каждый раз, когда наступал день состязаний, сердце Уильяма сжималось.

Он стоял у подножия арены, вдыхая запах пыли, пота и крови, и шептал молитву, чтобы брат вернулся живым.

Ему не нужны были лавры, титулы и слава.

Он мечтал только о том, чтобы вечер закончился тихо – без стона, без последнего взгляда, без крови на траве.

Но Джулиан никогда не знал покоя.

В его жилах кипел вызов судьбе.

И вот теперь, за день до великого турнира, они снова стояли вместе – как в детстве.

Джулиан точил оружие с той же сосредоточенностью, что и мальчиком, когда правил деревянным мечом.

А Уильям, присев у стены, молчал. Его пальцы были в ранах от постоянной работы, но в глазах теплилось нечто большее, чем усталость – тревога.

– Ты опять не спишь, – тихо сказал он. – Завтра ведь главное состязание.

Джулиан улыбнулся:

– А разве я когда-нибудь спал перед боем?

– Ты хоть раз думал, что можешь не вернуться? – спросил Уильям.

– Если бояться смерти, – ответил тот, поднимая взгляд, – не увидеть жизни. Я жив только там, где меч поёт.

Уильям опустил голову.

«Ты жив там, где другие умирают…»

Но вслух произнёс:

– Хорошо. Если уж ты решил, я буду рядом. Как всегда.

Джулиан протянул руку и сжал его ладонь – крепко, по-братски.

– Спасибо, брат. Без тебя я бы не стал тем, кто я есть.

Уильям не ответил. Он лишь кивнул.

Потому что знал: завтра он снова будет стоять у кромки арены, замирая при каждом ударе.

И если судьба решит забрать Джулиана, он пойдёт следом.

Не как рыцарь.

Как брат.

В тот год турнир в Камланне стал не просто зрелищем – он превратился в испытание мира, венец эпохи, когда честь и меч ещё имели цену.

Толпы стекались со всех сторон.

Рога звенели, реяли знамёна, воздух был густ от запаха железа, вина и мокрой травы.

На помостах блистали дамы в шёлках и бархате, а под их взглядами рыцари обретали смелость, достойную безумцев.

Но за всей этой красотой стояло нечто большее – невидимое дыхание судьбы, которая выбирала себе жертву.

Для Джулиана это был день, о котором он мечтал с детства – возможность доказать, что слава не даётся по рождению, а выковывается руками.

Ворота Камланна распахнулись настежь. Люди стекались со всех дорог – крестьяне, торговцы, барды, рыцари. Толпа дышала тысячами грудей, ревела сотнями глоток, и этот рев катился по улицам, как море в бурю.

Для Уильяма всё это было пыткой.

Толпа давила, лишала воздуха. Но он шёл рядом с братом.

– Не дрожи, Уильям, – сказал Джулиан, поправляя плащ. – Сегодня ты увидишь, как сбываются мечты.

Уильям кивнул, но сердце его сжималось.

«Для него – слава. Для меня – страх.»

Арена сияла, как солнце.

На возвышении сидели знатные дамы и вельможи, и среди них – король Леодегранс.

Рядом – его дочь, Изабелла.

Когда Уильям увидел её, всё вокруг исчезло.

Она сидела прямо, словно сотканная из света.

Холод её взгляда обжигал, но вдруг он задержался на арене – и в груди Уильяма вспыхнул огонь.

«Если бы ты только знала, Изабелла… Моё сердце принадлежит тебе. Но для тебя я – лишь тень.»

Глашатай вознёс руку.

Зазвучали трубы – и турнир начался.

Один за другим выходили рыцари.

Копья ломались, щиты трещали, звон мечей сливался с ревом толпы.

Джулиан был бурей. Его удары были стремительны, как молнии. Конь нёс его вперёд, и казалось, что сама судьба вложила меч в его руки.

– Джулиан! Джулиан! – скандировала толпа, как хор стихий.

Уильям стоял в стороне, сжимая запасное оружие. Его руки дрожали.

«А вдруг копьё пробьёт щит? А вдруг он упадёт?»

Но Джулиан оставался непобедим. Один противник рухнул, затем другой. Толпа взревела так, что земля задрожала. Джулиан поднял меч к небу, и рев арены слился с громом небес.

– Видишь? – бросил он, проходя мимо. – Я рождён для этого!

Уильям кивнул.

Но для него шум толпы был лишь гулом.

Он мечтал о тишине леса, о журчании реки.

И о ней. Об Изабелле.

Турнир завершился.

Джулиан стоял в сиянии славы.

Его приветствовали дамы, его благословил сам король.

А Изабелла… взглянула на него дольше других.

Уильям заметил это. Её глаза были мягче, чем обычно.

И в груди его что-то оборвалось.

«Она видит его. Его силу. Его славу. А я – лишь тень рядом с ним.»

Толпа кричала.

Толпа звала его.

Толпа боготворила его.

Но никто не знал имени того, кто держал его оружие.

Никто не видел того, кто стоял в стороне.

Никто не помнил тень.

«Я – тень, – думал Уильям. – Но тень всегда рядом со светом.»

Он стоял, сжимая оружие брата, и понимал:

его путь будет иным. Не в реве толпы. Не в блеске стали.

Его путь ждёт в тишине – там, где дышит лес, где шепчут камни, где скрыты силы, которых не видит никто.

Но сердце не знало тишины. Оно горело её именем.

Изабелла. Светлая, как звезда. Холодная, как луна. Недосягаемая.

И Уильям понял:

его судьба связана с ней, даже если эта связь станет проклятием.

Когда арена стихла, Джулиан шагнул вперёд.

Его голос прозвучал твёрдо и громко:

– Мой король! Моё сердце принадлежит вашей дочери. Позвольте мне просить руки прекрасной Изабеллы!

Толпа ахнула, затем разразилась криками. Всё казалось решённым.

Но в этот миг взгляд Изабеллы метнулся в сторону.

Она увидела его – Уильяма.

И время остановилось.

Толпа смолкла, шум исчез, остался только шорох ветра.

– …Уильям? – прошептала она.

Сердце её вспыхнуло радостью: он жив. Он здесь. Но вместе с радостью поднялся гнев. Джулиан, зная правду, осмелился просить её руки. Она вспомнила как Уильям говорил о нём и что она нравилась ему. Изабелла впервые видела Джулиана, но поняв, что его оруженосцем был Уильям сомнений не было что это именно тот Джулиан. Она знала как Уильям ненавидит подобные состязания и как ради брата был готов быть его опорой в этой жестокой игре. Толпа славила Джулиана как героя, но для неё он был вором, укравшим чужое чувство.

Она поднялась. Её голос прозвучал, как звон меча:

– Уильям, почему?

Толпа замерла. Все взгляды обратились к оруженосцу – бледному, словно сотканному из лунного света.

– Простите, госпожа, – тихо сказал Уильям. – Мне нужно было уйти. Судьба позвала раньше, чем я успел проститься.

Её дыхание сбилось.

– Он ведь твой брат?

– Мой, госпожа.

– И он знал?

– Знал.

Тишина упала на арену, тяжёлая, как свинец. Даже король застыл.

Джулиан опустил взгляд.

«Она смотрит на меня так, как будто видит во мне преступника… А ведь я хотел лишь доказать, что достоин хоть чего-то.»

Он шагнул вперёд, лицо его побледнело, словно сталь клинка.

Он вытащил меч и бросил его к ногам Уильяма.

– Я обидел брата, – сказал он громко, так, что весь Камланн замер. – Брата, что всегда любил и заботился обо мне. Нет мне прощения.

Он опустился на колени.

– Возьми меч, Уильям. Забери мою жизнь. Я запятнал честь.

Толпа ахнула. Даже ветер стих.

Но Уильям не сказал ни слова. Он поднял меч, воткнул его в землю рядом с братом – и ушёл.

И в тот миг над ареной пролетел ворон – чёрное перо скользнуло в пыль и исчезло.

Земля дрогнула, будто сама Британия приняла этот выбор.

В тот вечер Изабелла умоляла отца:

– Позволь мне увидеть его! Я должна говорить с Уильямом.

Но король Леодегранс был холоден, как камень.

– Ты – дочь короля. Не посрами род. Забудь его.

Слова его стали цепями.

Стены Камланна обернулись клеткой.

Снаружи шумела толпа, гремели трубы, а внутри – стояла тишина.

Изабелла прижала ладони к груди, чувствуя, как сердце бьётся в темноте, словно птица, бьющаяся о железо.

«Он был моим светом. А теперь в мире стало темнее…»

Глава 6. День отчаяния

Над Британией сгущались тучи.

Небо стало тяжёлым, словно камень, и даже птицы исчезли, предчувствуя беду.

Ветер нёс запах гари и сырой земли – будто сама земля готовилась к вскрытию.

И тогда портал открылся.

Сначала – трещина в воздухе, узкая, как порез на коже. Но она росла, ширилась, и из неё разливался холод – такой, что деревья покрывались инеем, а реки бурлили чёрной пеной.

Эмрис почувствовал это первым. Его сердце, древнее и юное одновременно, отозвалось болью. Он понял: время пришло.

Он собрал остатки своей силы.

Через рыб в реке, через чаек, через волков он передал весть Вивиан:

– Спеши. Всё рушится.

Но она была слишком далеко, и её шаги не могли поспеть за бедой.

Тогда Эмрис в астральном облике подошёл к своему юному телу, что висело в круге камней.

Он вынул из груди светящийся красный рубиновый камень как сердце, в котором был иной камень как жемчужина.

Кинув его в воздух, тот вспыхнул – и Эмрис обратил его в перстень.

Соколом он подхватил его когтями и бросил в море, туда, где вода хранит тайны.

А сам вернулся в тело мальчика.

И умер.

В тот миг, когда его дыхание покинуло грудь, портал раскрылся окончательно. Он и сам хотел бы дать бой, но древняя магия, связанная с ним, заключалась в том, что едва откроются врата – он умрёт.

Они пришли.

Высокие, худощавые, с длинными, как нити судьбы, седыми волосами.

Их уши были остры, словно клинки, клыки сверкали, а глаза – бездонно чёрные.

Чёрные доспехи скрывали их тела, а лица прятались за масками из меди, золота и серебра.

Маски были вылеплены в подобии человеческих лиц – мёртвых, безжизненных.

Другие – бледные, с кожей голубоватого свечения – поднимали мёртвых, и их глаза сияли, как у призраков.

Третьи – с красной кожей и золотыми глазами – выходили с рогами и хвостами, словно демоны из древних кошмаров.

А были и чудовища – с телами зверей, с пастями, полными железных зубов, с когтями длиннее сабель.

И всё оружие их сверкало иной силой.

Это не была сталь людей – это были кости, свет, огонь и тьма, собранные в клинки.

Они прошли мимо тела Эмриса, как мимо поваленного дерева.

Для них он был уже не врагом, а прахом.

И начался поход.

Дома пылали, люди кричали, и крики поднимались к небесам.

Детей и стариков убивали сразу, молодых и сильных сковывали цепями, превращая в рабов.

Небо горело, земля стонала, реки краснели от крови.

Уильям шёл прочь из Камланна.

Но вдруг услышал крики. Не людские – крики самого мира, рвущегося на части.

Он сбросил котомку и побежал обратно.

Пламя полыхало всюду. Животные визжали, люди метались, дома рушились.

Запах дыма, крови и гари обжигал лёгкие. Ужас бился в его груди, но он шёл в самое пекло.

У родного дома он увидел то, что навсегда выжгло его сердце: мёртвых родителей и младших братьев и сестёр.

Их тела были разбросаны, как куклы, лица искажены страхом.

Гнев, ярость, отчаяние захлестнули его. Он кричал, пока не осип, но ответа не было.

Среди мёртвых, в доме, он не нашёл брата Джулиана.

Надежда толкнула его вперёд.

Он шёл сквозь дым, спотыкаясь о трупы людей и скотины.

Слёзы жгли глаза, горло резал запах гнили и пепла.

Но он не останавливался.

И вот он вышел к площади.

Фонтан, вокруг которого ещё недавно играли дети, был теперь окружён статуями.

Это были те, кто пытался вытащить меч из камня и был проклят: их каменные лица застыли в муке.

А рядом – существа из иного мира. Их глаза светились холодным голодом.

В груди Уильяма боролись голоса.

Голос страха кричал:

– Ты умрёшь напрасно.

Но тихий голос надежды говорил:

– Хоть один твой удар, не ради мира, а ради себя, ради мести.

Он шагнул к мечу, который не имел рукояти.

Пальцы схватили за лезвие.

Сталь резала ладони, кровь капала на камень.

Боль была невыносимой, но он не отпускал.

И вдруг клинок дрогнул, засиял – и вышел.

Крик вырвался из его груди.

Он поднял меч и бросился в бой.

Первый удар был подобен молнии: ударная волна разметала статуи, сбила с ног одно из чудовищ.

Его тело вспыхнуло и обратилось в прах.

Но в ту же секунду меч разлетелся на осколки.

Сила, вложенная в него, оказалась не для человеческих рук.

Волна отбросила Уильяма, и он упал на колени.

Он попытался подняться.

Хотел кричать, биться, жить.

Но его кожа уже твердела. Камень медленно полз по рукам, груди, лицу.

– Нет… ещё… ещё один удар… – прошептал он.

Он бил кулаками по земле, но пальцы уже были каменными.

Сердце билось громко, как барабан.

И когда глаза его застыли, в них всё ещё горел свет – огонёк надежды, который даже камень не смог задушить.

Ветер стих.

Огонь замер.

Птицы упали с неба.

Мир замолчал, склоняясь над его жертвой.

Толпа тварей прошла мимо, не заметив.

Но над каменной площадью осталась тишина.

А море в ту же ночь вынесло к Владычице озера перстень Эмриса – перстень, в котором билось сердце.

Сердце, что ещё скажет своё слово.

Сквозь дым и пепел, что застилали развалины Камланна, к окаменевшему Уильяму приблизилась женщина.

То была Владычица озера.

Её шаги не касались земли, а волосы, рыжие, как закат, сияли в тумане.

В её руках был перстень, созданный из самого сердца Эмриса.

Она коснулась холодного пальца статуи, и перстень сам лёг на руку Уильяма.

Её глаза задержались на нём – в них светились прощание и надежда.

А потом она исчезла в водах, словно растворилась в зеркале судьбы.