Вампир

– Не понимаю, – сказала Бекки. – Почему расхитители гробниц оставили дверь невскрытой? Они должны были знать, что она там. Эти люди находили путь в величайшие пирамиды. Уверена, простая фальшивая стена надолго бы их не задержала.

– Что ж, это и было так интригующе. Хотя дверь и была спрятана, она, очевидно, была хорошо известна и оставалась нетронутой с момента её запечатывания.

– Надпись уцелела? – спросила Бекки.

– Частично, да: обычные угрозы и проклятия, адресованные расхитителям гробниц, но основное имя было сбито, как будто кто-то хотел скрыть личность погребённого.

– Возможно, – сказала Бекки, поглощённая рассказом. – Это хоть как-то отпугивает любопытных, я полагаю.

– Может быть, – сказал Джон. – Но если так, то поработали они не очень хорошо.

– Ты смог прочесть имя? – спросила Бекки.

– Нет. Но посвящение внизу осталось, и у меня чуть сердце не остановилось, когда твой отец прочёл его вслух.

– Что там было написано? – спросила Бекки, едва сдерживаясь.

– «Принадлежащий правосудию Ра», – сказал Джон, и рот Бекки открылся от изумления.

––

– Судя по твоей реакции, ты знаешь, что это за посвящение? – спросил Джон.

– Конечно, знаю, – пролепетала Бекки, – это было тронное имя Аменемхета III, фараона Двенадцатой династии, который считается величайшим царём Среднего царства. Он правил более сорока лет и накопил огромные богатства, доминируя над Нубией, лично возглавляя несколько экспедиций.

– Верно, – сказал Джон, – также он знаменит постройкой Чёрной пирамиды в Дашуре, а также пирамиды в Хаваре.

– Погоди-ка, – сказала Бекки, – если то, что ты говоришь, правда, то вы с отцом не только нашли ещё не каталогизированный комплекс катакомб, что само по себе довольно поразительно, но ты ещё и утверждаешь, что вы нашли запечатанную дверь в другую гробницу, носящую знак одного из величайших египетских царей, живших в Двенадцатой династии.

– Да, весьма захватывающе, не так ли?

– Я тебе не верю, – сказала Бекки. – Если бы всё это было правдой, я бы знала об этом. Чёрт, да весь проклятый мир знал бы об этом.

– Слушай, я знаю, что это трудно принять, – сказал Джон, – но обещаю тебе, всё это правда. Представь, что мы почувствовали, когда нашли это. Мы несколько недель были как в тумане. Разбитые глиняные черепки и сломанные статуи, оставленные в катакомбах, – это уже достаточно поразительно, но представь, что лежит за этой запертой дверью.

– Вы её не открыли?

– Нет, не думай, что у нас совсем нет этики, – сказал Джон. – Сначала мы принялись каталогизировать всё во внешних камерах, прежде чем вообще думать об открытии двери. Честно говоря, мы немного увлеклись, и твой отец даже видел себя Говардом Картером нашего времени.

– Это глупо, – сказала Бекки, – Говард Картер нашёл нетронутую погребальную камеру Тутанхамона со всеми погребальными украшениями. Несмотря на то, что написано на той двери, которую вы нашли, это не может быть гробница Аменемхета, потому что его погребальная камера уже найдена.

– Правда? – спросил Джон с лёгкой ухмылкой на губах.

– Ты знаешь, что да, – сказала Бекки. – Он был похоронен в Хаварской пирамиде.

– Вспомни свою подготовку египтолога, Бекки, – сказал Джон, – а затем пересмотри своё последнее утверждение.

Бекки замолчала с задумчивым выражением на лице, прежде чем снова сделать заявление, но с небольшим изменением.

– Его погребальная камера была найдена в Хаварской пирамиде, – сказала она.

– Именно, – сказал Джон. – Мумии так и не нашли, по крайней мере, ничего, что можно было бы идентифицировать как Аменемхета.

– Но в камере были остатки сожжённого деревянного гроба, оставленные расхитителями гробниц.

– Именно. Как это было принято в то время, расхитители гробниц сжигали любую мумию, чтобы быстро добраться до украшений, завёрнутых в пелены или находящихся в самом теле, но нет никаких научных доказательств, что это был именно он.

– Но почему? – спросила Бекки. – В этом нет никакого смысла.

– На самом деле, в этом весь смысл, – сказал Джон. – Аменемхет был хитрым старым лисом. Он не только продержался сорок пять лет царём Египта, что само по себе огромное достижение, но и не забывай о мерах, которые он предпринял для защиты погребальной камеры в Хаварской пирамиде.

– Люки-ловушки и ложные ходы, – сказала Бекки.

– Именно, – сказал Джон. – Он встроил тайные ходы, раздвижные двери и ловушки, всё это было предназначено для того, чтобы помешать грабителям добраться до его последнего пристанища, но даже тогда грабители гробниц имели устрашающую репутацию, и он знал, что его тело окажется под угрозой разграбления. Вполне возможно, что, ещё когда они строили пирамиду, некоторые из строителей уже прикидывали, как ограбить эту чёртову штуку. Я думаю, Аменемхет это знал и планировал всё соответственно.

– Тогда зачем вообще было строить пирамиду?

– Подумай сама. В то время как для всех и каждого он готовил массивный монумент как своё последнее пристанище, за кулисами он строил другие планы. Готовил место, которое не будет таким очевидным, где его тело будет в безопасности на веки вечные.

– Так где, по-твоему, он? – спросила Бекки. – В гробнице за дверью?

– Не совсем, – сказал Джон. – Во-первых, я не думаю, что это гробница.

– Не думаешь?

– Нет, Аменемхет был также известен постройкой кое-чего ещё. На самом деле у него была небольшая одержимость тем типом сооружений, о котором я думаю.

– Лабиринты, – сказала Бекки.

– Именно, он построил их чёртову дюжину и был этим довольно известен. Он даже построил самый знаменитый из них – лабиринт, упомянутый Геродотом в V веке до нашей эры. Геродот описывал его как сооружение, которое не только превосходило пирамиды в величии и мастерстве, но и по своим достижениям, масштабу и красоте превышало сумму всех греческих построек Древнего мира. Неслабое заявление для грека, не находишь?

– Должна признаться, я не очень с ними знакома, – сказала Бекки.

– Аменемхет построил огромный лабиринт у подножия Хаварской пирамиды. Он был построен в несколько этажей и состоял из более чем трёх тысяч комнат с бесчисленными коридорами, каждая из которых была сделана из цельного камня с мраморной облицовкой. Чёрт, даже крыша была сделана из гигантских каменных плит, поддерживаемых десятками тысяч колонн, каждая из которых была искусно вырезана из цельного гранита. По всему лабиринту было бесчисленное множество артефактов, статуй, картин, собранных из многих стран известного на тот момент мира. Гробницы второстепенных царских особ и богов-крокодилов были спрятаны по всей системе, и каждая хранила свои собственные неведомые сокровища. Это, должно быть, было захватывающе.

– Не понимаю, к чему ты клонишь, – сказала Бекки. – Если Лабиринт находился прямо у Хаварской пирамиды, зачем ему было так заморачиваться, только чтобы быть похороненным где-то ещё?

– Не забывай, Бекки, все земные блага в мире ничего не значили по сравнению с высшей наградой – безопасным переходом в загробную жизнь. Чтобы этого достичь, его тело должно было покоиться в мире. Если бы расхитители гробниц думали, что нашли его последнее пристанище в Лабиринте или пирамиде, они вряд ли стали бы слишком усердно искать где-то ещё.

– Величайший обман, – сказала Бекки.

– Именно, и я думаю, что именно это он и сделал. Предоставил огромную пирамиду, окружённую величайшим лабиринтом, который когда-либо видел мир, – всё наполненное несметными богатствами и предназначенное для того, чтобы отвлечь любых расхитителей гробниц от его настоящего последнего пристанища.

– Так ты думаешь, он в гробнице за дверью? – предположила Бекки.

– Возможно, хотя я подозреваю, что всё будет не так просто. Зная одержимость этого человека, я подозреваю, что там может быть другой лабиринт, возможно, даже больше предыдущего.

– Есть один вопрос без ответа, – сказала Бекки. – Если вход в этот новый лабиринт был найден более тысячи лет назад и с тех пор его часто посещал кто-то, оставляя подношения, почему дверь осталась целой? Это бессмысленно. Расхитителям гробниц было наплевать на проклятия и прочую чепуху. Почему бы им просто не выломать её и не разграбить всё, что внутри?

– Этого я не знаю, – сказал Джон, – но думаю, что твой отец знал.

– Почему ты так думаешь? – спросила Бекки.

– Потому что он открыл дверь, Бекки. Твой отец вошёл внутрь.

––

Глава вторая

Иттауи, 1245 год до н. э.

Пещеры Сехмет

Сехмет сидела на своём богато украшенном троне из человеческих черепов и с презрением взирала на развернувшуюся перед ней сцену. Стены зала для аудиенций сплошь были расписаны натуралистичными изображениями мёртвых и умирающих, а в полу из чёрного мрамора виднелись углубления, наполненные кроваво-красной жидкостью. С потолка свисали полотнища полупрозрачной ткани, и запах смерти пропитывал всё вокруг. Она сидела молча, впитывая атмосферу зала, и смотрела сверху вниз на мужчину, распростёртого ниц на полу, с раскинутыми в стороны руками в знак признания её абсолютного господства. На заднем плане непрекращающийся шёпот невидимых голосов, произносивших запретные стихи, разносился по залу, запуская щупальца страха в сердце мужчины и одновременно даруя привычное утешение бессмертной богине.

Сехмет знала, что обстановка была театральной и вселяла первобытный ужас во всякого, кому не посчастливилось предстать перед ней, но именно для этого всё и было задумано. Если бы те, кто боялся её, узнали о степени её собственной слабости, это могло бы привести к последствиям, которых она страшилась больше всего.

Храм был относительно небольшим и располагался глубоко в скалистых утёсах над Иттауи. Вход представлял собой естественную расщелину в скале, но внутри она переходила в череду коридоров и боковых помещений, которые в конечном итоге вели в зал для аудиенций.

Лёгким движением руки она отпустила прислуживавших аколитов, прекрасно зная, что те будут разочарованы, лишившись кормления. Когда зал наконец опустел, она заговорила, и её слова прозвучали неземными и тихими среди колышущихся тканей.

– Встаньте, Рамсес, – сказала она, – и узрите истинно живого бога.

Рамсес II поднялся на ноги и осмелился поднять голову, чтобы разглядеть Сехмет. Как обычно, её очертания были нечёткими, поскольку не только ткани скрывали её фигуру, но и несколько горящих факелов в сочетании с полным отсутствием окон в храме давали лишь столько света, чтобы различать ближайшие предметы.

– Сехмет, матерь богов, несущая смерть, я приветствую вас и выказываю своё почтение, – произнёс он и снова склонил голову.

Старуха позволила себе внутренне улыбнуться. Обычные восхваления, произносимые большинством мужчин, осмелившихся войти в её владения, были пусты и раздражали. Она слышала их так часто, что это испытывало её терпение, но слышать их из уст фараона всегда было приятно. Особенно в этом случае, когда Рамсес II, вероятно самый могущественный монарх, которого когда-либо видела эта страна Кемет, без колебаний признавал её превосходство.

– Рамсес, – сказала она. – Не прошло и шести лун с тех пор, как мы в последний раз говорили на полях брани под Кадешем. Я слышала, вы не одержали великой победы, но и не потерпели сокрушительного поражения. Неудовлетворительный для вас исход, полагаю.

Рамсес снова поднял голову и уставился на её призрачный силуэт, его глаза слегка сузились от гнева.

– Моя победа была великой, Сехмет, – сказал он, – и хетты были повержены. Ваши шпионы солгали вам.

– Возможно, – вздохнула Сехмет. – Но мне, в общем-то, всё равно. Хетты, гиксосы, нубийцы – я видела, как все они приходили, и видела, как все они уходили. Когда ваше тело будет гнить в каком-нибудь жалком храме, который вы в конце концов себе построите, несомненно, уже другой народ будет называть себя господином. Но я всё ещё буду здесь, и они тоже будут простираться передо мной или страдать от последствий.

– Этого не случится, Сехмет, – сказал Рамсес. – Я строю империю, какой эта страна ещё не видела, и моё наследие будет вечным.

– Вечным, – рассмеялась Сехмет, и звук этого хохота заставил мурашки пробежать по спине царя. – Вы вообще понимаете значение слова «вечный»? Может ли ваш жалкий смертный разум вообразить это понятие?

– Небеса вечны, – сказал Рамсес, – боги вечны, и моё имя встанет в один ряд с ними на двух полях загробной жизни.

– О, Рамсес, – вздохнула Сехмет, – я ожидала от вас гораздо большего, но вы ничем не отличаетесь от остальных. Когда же вы научитесь? Те два поля, о которых вы говорите, – не более чем детские грёзы, поощряемые и распространяемые теми, кто был до вас. Нет никакой загробной жизни, Рамсес, есть только смерть, прах и небытие. Несмотря на ваши постоянные заявления о том, что вы живой бог, и притязания на бессмертие, вы – смертное существо с определённым сроком жизни. Когда вы умрёте, Рамсес, будут боль, страх и конец жизни. Это всё, что есть. Вы можете построить самую высокую пирамиду или вырыть самые глубокие гробницы, наполненные всеми богатствами мира, но этого факта вы не измените. Всё, на что вы можете надеяться, Рамсес, – это на как можно меньшие страдания, прежде чем Анубис утащит вашу душу в преисподнюю.

Рамсес прикусил язык. Он знал, что Сехмет провоцирует его на реакцию, и, хотя ему хотелось броситься вперёд и снести этой твари голову с плеч, сама её аура заставляла реки страха течь по его жилам.

– В чём дело, Рамсес? – продолжила она. – Мои слова оскорбляют вас?

– Да, Сехмет, ибо, хоть я и слышал их раньше, я знаю, что они – ложь. Каждый жрец в каждом храме по всей этой земле говорит мне об этом. Это написано на папирусах и высечено в камнях с таких давних времён, что мои предки ходили по равнинам, где теперь стоят пирамиды. Они не могут все ошибаться, и только вы одна говорите, что всё, во что верит мой народ, – обман.

– Рамсес, у меня нет причин лгать, но мне всё равно, верите вы мне или нет. Я вела этот разговор со многими царями во многих землях, но все они слишком не уверены в своих мирках, чтобы принять истину. Я думала, вы лучше, Рамсес. Когда вы взошли на трон, я думала, что наконец-то разум этого человека может оказаться достаточно велик, чтобы принять истину, но увы, вы – лишь ещё одна корова в стаде слепого скота.

Рамсес вновь сдержал свой гнев. Кощунство против его богов было одним делом, но личные оскорбления в его адрес задевали его тщеславие.

– Вы всегда говорите о таких вещах, – сказал Рамсес, – и тут же, не переводя дыхания, заявляете о собственном бессмертии. Как эти два взгляда могут быть равноценны? Либо бессмертие существует и его можно достичь, либо нет. Какую из этих точек зрения вы разделяете, Сехмет? В ваших рассуждениях нет логики. Я требую ясности.

Сквозь складки прозрачной ткани Рамсес разглядел, как фигура Сехмет поднялась с трона и медленно начала спускаться по ступеням к нему. Сначала его сердце забилось от страха, когда она приблизилась к полотнищам, но она остановилась, не дойдя до него и десяти шагов.

– Рамсес, – сказала она, – возможно, я поспешила с выводами насчёт вас. Никто и никогда, войдя в эти стены, не требовал ничего, тем более объяснений от бога. Либо они принимают этот путь и следуют ему как ягнята, либо бессмысленно кивают в знак понимания, а затем продолжают жить в своих мирках, невзирая на мои истины. Только вы, из тысяч, потребовали объяснений, и для меня это внове. Я размышляю, заслуживает ли это рассмотрения или вашей казни.

– Вы не убьёте меня, Сехмет.

Голова женщины откинулась назад, и этот древний хохот снова прозвучал в зале.

– О, Рамсес, – сказала она наконец, – ваша самоуверенность забавна. Вы не более чем богач с армией.

– Армией, которая может сровнять этот храм с землёй за несколько недель, – сказал Рамсес, прекрасно понимая, что теперь рискует всем.

Женщина уставилась на него сквозь завесы, и Рамсес увидел на её сморщенном лице едва заметную улыбку.

– Вы мне угрожаете, Рамсес? – тихо спросила она.

Казалось, весь зал наполнился эхом шёпота невидимок, и, хотя он то и дело замечал движение краем глаза, как бы быстро он ни поворачивал голову, там никого не было. Даже драпировки, казалось, колыхались сами по себе, словно потревоженные скрытой угрозой. Рамсес сглотнул, осознав, что, вероятно, перешёл черту.

– Я не угрожаю вам, Сехмет, – сказал он, – лишь выражаю жажду знаний. Я разрываюсь между учениями моих предков и странной истиной ваших слов. Как я могу решить, каким путём идти, когда мои знания так ограничены, а иной путь манит?

– Иной путь? – сказала Сехмет. – Думаю, вы меня не так поняли. Вам доступен лишь один путь, Рамсес, и это тот, на котором вы уже стоите. Путь жизни, боли и смерти.

– Но если ваши слова правдивы, Сехмет, значит, бессмертие возможно. Вы провозглашаете себя бессмертной, но вы из плоти и кости, как и я. Завесы передо мной не могут скрыть того факта, что вы стареете, как и мы, и если бы не то, что отец моего отца называл вас старой, когда сам был ещё мальчиком, я бы немедленно отверг ваши притязания и сровнял это место с землёй. Несомненно, в подтверждение вашей собственной позиции вы должны верить, что бессмертие возможно, ибо вы тому доказательство. Либо так, либо ваши слова – ложь. Моя дилемма очевидна, и я не могу примирить оба этих факта.

Сехмет медленно шагнула вперёд, завесы расступились перед ней, и она оказалась на расстоянии вытянутой руки от царя. Смрад был невыносим, и Рамсесу стоило огромных усилий, чтобы не стошнить.

– Вы ищете истину, Рамсес? – спросила она.

– Да.

– И что вы будете делать с истиной?

– Я изменю умы своего народа, – сказал Рамсес. – Просвещу их, указав на истинный путь, каким бы он ни был.

– Даже если этот путь предполагает принятие меня и других, подобных мне, как истинных богов?

– Если такова истина, то именно это я и провозглашу, – сказал Рамсес.

Старуха отступила назад сквозь ткани и направилась к боковой двери в стене рядом со своим троном. Подойдя к дверному проёму, она обернулась вполоборота и бросила через плечо:

– Вы дали мне много пищи для размышлений, Рамсес, но сейчас не время для таких решений. Покиньте это место, и я обдумаю ваше предложение.

– Когда мне вернуться? – спросил Рамсес.

– Я дам вам знать, – ответила Сехмет и исчезла за дверью.

Сзади к нему подошли двое аколитов и проводили его обратно ко входу, остановившись там, где солнечный свет проникал на несколько шагов вглубь расщелины. Рамсес помедлил и оглянулся на храм, прекрасно понимая, что мог бы стереть это место с лица земли за несколько дней, но, хотя он и сомневался в словах старой карги, крошечная часть его души боялась, очень боялась.

Внутри храма Сехмет вошла в свою комнату, уставшая и голодная. Сама комната была предельно простой, высеченной прямо в скале. В ней не было никакой мебели, за исключением одной роскоши, которую она себе позволяла, единственной вещи, которая была данью культуре страны, где она в настоящее время обитала, – саркофага. Гранитный гроб был выстлан шёлком, и она проводила большую часть каждого дня лёжа в его каменных стенах. Хотя ей не нужно было там оставаться и, по правде говоря, она не спала дольше, чем могла вспомнить, она находила клаустрофобное уединение в гробу расслабляющим и умиротворяющим.

Движение в углу комнаты привлекло её внимание, и она увидела голого младенца не старше нескольких месяцев, который безмятежно лежал в корзине. Сначала мелькнуло лёгкое сожаление, но его тут же заглушило более насущное чувство, первобытная потребность, которая подавила все остальные её чувства. Голод!

––

В сопровождении своего ближайшего советника Рамсес вошёл в царский дворец в Иттауи. Хотя столица со времён его отца находилась в Аварисе, царская семья содержала дворцы во всех крупных городах Кемета. Повсюду слуги и рабы царского двора простирались ниц перед ним, когда он проходил мимо. Несколькими днями ранее многих прислали из Авариса, чтобы убедиться, что к приезду фараона всё будет на должном уровне, прекрасно зная, что любой серьёзный недочёт приведёт к увольнению с царской службы или к чему-то худшему.

– Визит был плодотворным, повелитель? – спросил Атмар на ходу.

– Я бы счёл это скорее вложением, нежели получением прибыли, – сказал Рамсес. – Её интерес пробудился, и она согласилась на новую встречу.

– И вы верите, что она поделится с вами тайнами?

– Не знаю, – сказал Рамсес, – но она определённо что-то обдумывает. – Он сел на инкрустированный золотом табурет, пока Атмар снимал с головы фараона корону-немес и передавал её стоявшему рядом ювелиру.

– Уже почти стемнело, повелитель, – сказал Атмар. – Прикажете приготовить вам ужин?

– Да, распорядитесь, – сказал Рамсес, – и устройте развлечение. После того места мрак на душе. Мне нужно что-нибудь беззаботное, чтобы поднять настроение.

– Я уже предвидел это, повелитель, и распорядился, чтобы были готовы прославленные танцовщицы Иттауи. Нужен лишь ваш приказ.

– Хорошо, – сказал Рамсес, – сначала я приму ванну, а потом поем. Танцовщицы могут выступить после ужина. Найдите других, чтобы проследили за вечером, Атмар. Сегодня вы будете ужинать со мной.

– Для меня это честь, повелитель, – сказал Атмар и повернулся, чтобы выйти из покоев.

– И ещё одно, Атмар, – сказал Рамсес, – удвойте сегодня стражу во дворце. Мы ведь не хотим, чтобы к нам проникли незваные гости, не так ли?

– Нет, повелитель, – сказал Атмар и оставил Рамсеса одного в комнате.

––

Глава третья

Лондон, 2012

Джон и Бекки переместились в местную библиотеку, чтобы продолжить разговор, поскольку кафе оказалось для этого слишком людным. Они нашли пустой читальный зал и устроились поудобнее.

– Бекки, – сказал Джон, когда они уселись, – прежде чем мы продолжим, ты должна знать кое-что ещё. Я не работал с твоим отцом с тех пор, как его уволили. Это было больше года назад, и с тех пор я его не видел.

– За что его уволили? – спросила Бекки. – Ты не сказал.

– Ну, уволили не только его, но и меня. Чем дольше мы вели незаконные раскопки в катакомбах, тем труднее становилось объявить о находке публично. Если бы мы рассказали властям, они могли бы немедленно отобрать у нас лицензии, а к тому времени, когда мы осознали, что нашли, было уже почти слишком поздно. Несмотря на это, твой отец настоял, чтобы мы поступили правильно. В конце концов мы обратились к доктору Самари, главному египтологу Каирского музея, и всё ему рассказали.

– Что он сказал? – спросила Бекки.

– Ну, он выслушал очень внимательно и поначалу был весьма воодушевлён. О, нам, конечно, влетело за то, что мы не сообщили о находке раньше, но в целом он нас очень поддержал. Более того, он пообещал сделать всё, чтобы получить финансирование для официальных раскопок, и не только это – пообещал, что признание открытия будет разделено поровну между нами.

– Это же потрясающе! – сказала Бекки. – И что, получилось?

– Нет, – ответил Джон. – На самом деле всё затихло, и несколько недель мы даже не могли дозвониться до Самари. На электронные письма он не отвечал, сообщения на телефоне игнорировал, и нам даже запретили доступ в его кабинет.

– И что же вы сделали?

– Ну, как только смогли, мы вернулись в Иттауи и обнаружили, что входная шахта засыпана. Когда мы начали задавать вопросы, кто-то вызвал полицию, и нам пришлось убираться оттуда поскорее.

– Они скрыли вашу находку, – сказала Бекки.

– Вот именно, – сказал Джон, – это было чертовски досадно.

– Вне сезона раскопы часто засыпают, – заметила Бекки, – возможно, чтобы дождаться, когда появятся ресурсы.

– Мы тоже так подумали, – сказал Джон, – и на какое-то время отступили, но что-то было не так. Самари игнорировал все попытки связаться с ним, так что в итоге нам удалось припереть его к стенке после одной конференции.

– Что он сказал?

– Ничего, просто попытался протолкнуться мимо и пробормотал что-то о домогательствах. Чёрт, он даже пригрозил, что сам пойдёт в полицию, если мы не оставим его в покое.

– В этом нет никакого смысла, – сказала Бекки.

– Да, но в его поведении было что-то ещё, – произнёс Джон. – Он казался очень напуганным. В общем, после долгих попыток мы услышали, что музей выпускает пресс-релиз об открытии Иттауи. Наконец-то, подумали мы, во всём этом появится какой-то смысл. Но когда он вышел, там было сказано лишь, что, вопреки слухам, точное местоположение всё ещё остаётся загадкой, а два неназванных учёных, ответственных за распространение необоснованных заявлений, уволены. И хотя их имён не назвали, угадай, кто это был?

– Ты и папа, – сказала Бекки.

– Точно. Разумеется, мы немедленно поехали в музей, чтобы выяснить, в чём дело, но на ресепшене нас уже ждали наши вещи вместе с уведомлением об увольнении.