Сквозь Элад и туман

– Она была юна. Наивна. Возможно, не вполне понимала, о чём на самом деле просит.

– Раз Элад такой мудрый, почему он исполнил это?! ― Вительда сорвалась на крик.

– Это лишь предположение, что она хотела подобной смерти, ― Нойрок сохранял спокойствие, но печаль в его глазах висела крупными слёзными каплями. ― В конце концов, никто из людей не сможет сказать тебе точно, почему это случилось с Неймарой. Все ответы кроются у Элада.

– Он не отвечает, ― Вительда оскалилась.

– Возможно, ты спрашиваешь не в том месте, ― Экхи улыбнулся. ― На другом берегу Алеоста Элад отвечает на все вопросы.

– Вам тоже ответил?

– Я никогда не был на той стороне, ― Нойрок пожал плечами, ― я лишь перевожу туда людей. Лодочники высаживают их на Последней пристани, и от неё они идут пешком. Вся дорога занимает не больше акеля. Некоторые потом возвращаются к лодке, и их отвозят обратно. Но подобное ― редкость. Обычно они не остаются там навсегда.

– Что с ними происходит?

– Не знаю, ― усмехнулся Экхи. ― Никто не знает. Те, кто вернулся, никогда не говорят, что видели на том берегу.

– Может, они ничего и не видели?

– Тогда почему не сказали прямо?

– Чтобы не разрушить веру в Элад? ― неуверенно предположила Вительда.

– О, ихталь Лейет, я столько перевёз верринов, что сбился со счёта. Вернулись немногие, конечно. Но все возвратившиеся сказали мне, что Элад ― истина и любовь.

– Ихт Нойрок, а вы никогда не хотели узнать самостоятельно, что там?

Экхи неспешно подлил себе в кружку эфлит и бросил в напиток одну каплю литвика, подождал, пока бусина растворится полностью. Сделав пробный глоток и удостоверившись, что получившийся отвар удовлетворял всем необходимым параметрам качества, лодочник задумчиво, нараспев произнёс:

– Раньше ― почему-то нет. Думал, что когда придёт время, я сам всё узнаю, и нет смысла торопить события. Но недавно я перевозил кое-кого… свою жену. Мы жили вместе в Верр-Але, держали небольшое хозяйство, не бедствовали, у нас родилось трое детей, здоровых, крепких. Но я всё испортил. Верр-Але… Он же расположен на предгорье. Там росли целые рощи эфики. Говорят, чтобы жить в Мирсеке, Кориэле или Верр-Але, и при этом не употреблять эфи-эк, надо быть сделанным из камня. Что ж, мою милую Тафрин Мельной Элад вытесал из гранита. А я, к сожалению, оказался обычным человеком из крови и плоти.

Нойрок взял паузу. Собирался с мыслями, нервно постукивал по столу, бросал косые взгляды то в окно, то в кружку с эфлитом. Лейет по воздуху передавались его волнение и стыд, раскаяние и сожаление ― эти чувства были не менее мучительны, чем страдания от утраты старшей сестры.

– В итоге она ушла от меня и забрала детей. Мудрая женщина, всё сделала правильно. Я какое-то время глушил горе порошком эфи-эка, пока однажды чуть не умер, вынюхав слишком много за раз. Я сделал это специально ― я ненавидел себя за зависимость, за слабость, за то, что я не мог остановиться, за то, что собственноручно разрушил свою семью и репутацию. И всё же каким-то чудом я выжил ― у Элада были иные планы на меня. Как только я оклемался, то тут же уехал прочь из города ― в Верр-Але мне бы не хватило сил справиться с тягой к наркотику. Добрался до Вальт-Альби и тут же осел на пристани ― почему-то именно возле речной воды меня переставали мучить галлюцинации, возникшие после передозировки. Так я и проработал тут тридцать четыре года, а год назад вдруг пришла Тафрин. Я с трудом узнал её. Она была одна, в лохмотьях, выглядела совсем старухой, хотя и моложе меня на шесть лет. Тафрин так похудела… От неё как будто остался только длинный нос, запавшие зелёные глаза и ломкие волосы цвета соломы. Она часто говорила вслух с нашими тремя детьми, хотя при встрече призналась, что все они умерли. И все трое ― от эфики. Дом у неё отобрала сестра вместе со своей ушлой роднёй, и Тафрин какое-то время жила на улице. Прежде она даже никогда не видела Элад, но слышала, что он облегчает любые страдания, исцеляет любую скорбь. Она пешком дошла до Вальт-Альби и, не имея в кармане даже медной илакии, решила попытать удачу и вымолить у какого-нибудь сердобольного лодочника проход по реке. Я сразу понял, что нас вновь свёл Элад.

В пути мы много говорили. По сути, мы только и делали, что болтали друг с другом, почти не спали, вспоминали прошлое и рассказывали, как сложилась наша жизнь. Мы оба глубоко сожалели о нашем разрыве, но оба понимали, что если бы Тафрин тогда не ушла, то всё стало бы только хуже.

Она была не в себе и признавалась, что над ней часто подшучивали как дети, так и взрослые. При этом Тафрин смиренно переносила все насмешки и была со всеми любезной, даже со своими обидчиками. Незадолго до Последней пристани она подтащила меня к краю лодки, показала пальцем на воду и сказала, что видит там всех наших детей и прежде, чем я успел среагировать, прыгнула в реку. Николи утащили её под воду мгновенно.

– Соболезную, ― только и смогла прошептать Вительда.

– Спасибо, но я сам во всём виноват, ― Экхи ласково улыбнулся. ― Давай отвлечёмся от этих грустных историй. Не хочешь сходить к реке? Лико-акель ― моё любимое время для прогулок.

– Как скажете, ихт Нойрок, ― согласилась Вительда.

Он распахнул перед ней дверь, и Лейет проскользнула мимо него наружу, вдыхая запах реки. Сильнее всего Скорбная пахла по ночам ― рядом с ней так и витал аромат зелёной печали, похожий на смесь запахов свежескошенной травы и заболоченного пруда вкупе с солоноватым привкусом эбеля. К милэ-акелю запах почти полностью рассеивался, но как только океан остывал и гас, а в нём возрождался фирр-акель, река вновь начинала пахнуть, её течение становилось быстрее, а призраки в ней внезапно обретали смелость и силу и более агрессивно заманивали людей в воду, после чего топили.

Вальт-Альби целиком располагался на левом берегу Скорбной, и лишь пристань, от которой отходили лодки в путешествие на другую сторону Алеоста, и на которой опускали в воду тела умерших, была построена на правом берегу, чуть в отдалении от города, за эфемерной чертой, разграничивающей мир живых и мир мёртвых. Через Скорбную было перекинуто всего два моста ― один, сложенный целиком из эбель-ярта, трёхарочный, назывался Кертовым, в честь Керты Эннари. Керта была первой, кто осмелился нырнуть и подплыть к мералиону, и именно ей был вручён Бледный Свиток, он же Большой Свиток Мералиона или Свиток Керты, краеугольный камень человеческого знания об Эладе и его воле, на котором были изложены основные догматы эладинар ― единственной религии Алеоста, приверженцы которой, эладины, поклонялись океану и верили, что всё сущее из него изошло и в него же вернётся. После обретения Свитка Керты были получены и другие: Алый Свиток, ещё известный под названием Малый Свиток Мералиона, Свиток Эбеля, Свиток Юктера, Каменный Свиток (он же Свиток Йевель) и Свиток Оммеля. Каждый из Свитков был посвящён разным темам: Большой слегка приоткрывал завесу тайны об Эладе, повествовал о сотворении человека и прописывал, что каждому должно делать при жизни, чтобы после смерти вернуться в океан. Алый Свиток был посвящён только ныряльщикам и вводил для них более строгие ограничения, чем для обычных людей. Эбелевый ― проговаривал основные вехи посмертного пути человека и поджидающие его на этом пути опасности. Юктеровый Свиток был посвящён наиболее часто встречающимся в океане и в горах существам ― в нём впервые было дано описание нирма. Каменный ― самый короткий ― вводил параметры правосудия, обозначая границы приемлемых наказаний за то или иное преступление. Свиток Оммеля был недоступным для обычных людей, и читать его могли исключительно только эладин-керы ― он был написан именно для них и проговаривал, какие у служителей океана есть обязанности и ограничения, а также приводил тексты четырёх обетов и трёх клятв эладин-керов.

Керта Эннари положила начало эладинар, и по легенд, все её сыновья стали эладин-керами, а все дочери ― ныряльщицами, её дети свято чтили и знали наизусть тексты Свитков ― в особенности Большого, Алого и Оммеля. Керта жила здесь, на территории нынешнего Вальт-Альби, задолго до того, как он разросся до столицы Алеоста, и в её честь был назван не только мост, но ещё и улицы, лавки, таверны. Когда пришло время, мералион забрал жизнь Керты. Её дети и внуки умерли такой же смертью.

Помимо моста Керты над Скорбной так же был перекинут небольшой деревянный мостик, узкий и несуразный. Он почти прилегал к пристани и именно по нему Экхи Нойрок пригласил пройтись Вительду. Дойдя ровно до середины моста, Нойрок остановился и жестом подозвал Лейет подойти к краю, вдоль которого стояло ограждение в половину человеческого роста.

Она с опаской подошла к барьеру, казавшемуся хлипким и ненадёжным. Если особо упрямый николи её позовёт, эта ограда не сможет её остановить.

– Не бойся, Вительда. Днём они значительно слабее, как и твари с гор, ― попробовал успокоить Виту Нойрок.

– Но они же не из гор, ― возразила она.

– Зато точно не из океана. Эладин-керы склонны считать, что это клочки фьориола, тумана забвения. Когда он растворяется в реке, то становится николи. Но мне кажется, что они ошибаются, и это то, что появляется и живёт только в реке.

– Я думала, николи ― это призраки. Души людей.

Нойрок покачал седой головой.

– Призраки, но не людей. Скорее призраки воспоминаний и человеческих чувств. Они бессильны вне реки и не могут покинуть её, в отличие от еколи, прячущихся в тумане.

– А разве реки ― это не часть Элада? Они ведь текут из него и впадают в него же. Как в Скорбной существует то, для чего вода Элада смертельна?

Экхи растерянно улыбнулся и пожал плечами, как бы прося прощения за своё неведение.

– По логике ― да, любая из рек Алеоста ― это часть океана. Но тогда почему в них совсем иная вода, которая светится в ночные акели, а не дневные? Почему эта вода пресная? Почему в ней плавает то, что не должно в ней выжить? Мы совсем ничего не знаем о нашем мире.

– А кто знает? Элад?

– Он самый.

– Я бы многое хотела у него спросить, ― задумчиво проговорила Вительда, глядя себе под ноги. Там, внизу, бледно-зелёными пятнами текли в сторону гор николи, молчаливые и неподвижные.

– Я тоже, ― честно признался Нойрок.

– Мы могли бы… Отправиться вместе?

– Почти наверняка это дорога в один конец. Я уже отжил своё, но ты молода, да и смогут ли твои родители пережить утрату второй дочери? Конечно, решать только тебе, но подумай о них.

– Я ведь могу вернуться.

– Я бы на это не рассчитывал. Почти никто не возвращается.

– Но я могу.

– Дело ведь не в возможности, а в желании. Захочешь ли ты вернуться, Вительда? Элад не привязывает к себе путами, не поглощает волнами, не порабощает волю. Он всегда даёт выбор. Просто на другой стороне мало кто предпочитает возвращение.

– Я подумаю, ― уставшая Лейет поспешила закончить этот разговор. Внезапно он показался ей тоскливым и высасывающим последние крохи жизненных сил. ― Но если что… Ихт Нойрок, когда вы уходите в следующий рейс? Сколько будет стоить билет туда и обратно?

Экхи посмотрел на неё грустными глазами.

– Билет стоит пятьдесят серебряных юктеров. Только туда или туда и обратно ― значения не имеет. Цена всегда одинакова ― пятьдесят юктеров.

Вительда принялась лихорадочно подсчитывать в уме. Один серебряный юктер ― это десять никелевых эбелей. Один эбель ― двадцать медных илакий. Одна илакия ― пятьдесят стеклянных дитвиг. Получается, один билет до другой стороны стоил либо пять сотен эбелей, либо десять тысяч илакий, либо пятьсот тысяч дитвиг. Немалые деньги. Четверо человек могли питаться целый фьяроаль на один юктер. За год семье Виты удавалось скопить не более сорока юктеров.

– Вы не ответили, когда…

– Никогда, ихталь Лейет, ― перебил её Экхи. ― Я больше не поплыву на другую сторону на лодке. Тот рейс с моей Тафрин был последним. Если я и решусь увидеть иной берег Алеоста при жизни, то я пойду туда путём искупления.

– Через горы? ― ужаснулась Вита.

– Да. За то, что я сделал со своей семьёй и с собой… Есть проступки, за которые полагается путь искупления, и все они прописаны в Каменном Свитке: убийство, отречение от Элада, измена. К тому же, я лодочник. Мы все даём клятву о том, что если мы приплыли на лодке, то никогда не зайдём дальше Последней пристани. У нас есть право дойти до самого конца, только если мы прошли весь путь своими ногами.

Вита вздрогнула. Конечно, она читала Каменный Свиток, но из её памяти начисто стёрлись слова о том, что отречение от океана ведёт к пути искупления.

– Получается, я тоже должна пройти через горы.

Нойрок тяжело вздохнул.

– Надеюсь, что нет. Слова об отречении ― наиболее расплывчатые из всех постулатов Свитка Йевель. С этим лучше подойти к эладин-керу, в Свитке Оммеля обозначены более чёткие границы отречения. Я понимаю, Вительда, ты ищешь ответы. И цепляешься за любую возможность их получить. Но, прошу тебя, дай себе время залечить раны, нанесённые смертью сестры. Не бросайся в реку с головой, не проклинай океан и не кидайся из стороны в сторону.

– Прошло уже десять фьяроалей. Сколько ещё мне ждать? ― нервно рассмеялась Лейет. ― Становится только хуже, пока Элад отмалчивается.

– Ты не можешь знать причины его молчания.

– Поэтому я и хочу на другую сторону! ― Вительда начала терять терпение, и Нойрок попытался сгладить острые углы:

– Ты ещё даже не определилась, есть Элад или нет. Хочешь ли ты, чтобы он был, или нет. Сначала надо выяснить это, а не причины гибели Неймары. Элад важнее.

– Нет, не важнее! ― рявкнула она. ― Нет ничего важнее, чем Неймара! Вы же сами сказали, что мы связаны через глаз! Мы одно целое!

– Нет, ― возразил Экхи. ― Ты сама по себе, а Неймара ― на ином берегу. Вы связаны, но вы никогда не были едины: ни при её жизни, ни после её смерти. Нравится тебе это или нет, она умерла, и это никак не исправить. Тебе придётся научиться жить одной, без сестры, и жить не для того, чтобы её вернуть или отомстить за её смерть, а для себя.

– Но я не хочу жить без неё!

– Ты готова все отмеренные тебе годы потратить на горе? ― поинтересовался Нойрок, и Лейет не нашла, что ему ответить. ― Не имеет значения, сколько боли ты выпьешь и вылакаешь из реки горечи, это всё равно не воскресит её. Я не говорю, что ты должна мгновенно позабыть о Неймаре ― это и неправильно, и невозможно, но нельзя сводить всё к ней и думать только о ней. Ты ищешь истину, и я это уважаю, но ты слишком спешишь, цепляешься лишь за её осколки и готова пожертвовать ради них не только собой, но и другими, не считаясь с их желаниями. Вительда…

Нойрок взял Лейет за руку и посмотрел ей в глаза: живой и мёртвый. Границы были условны и стирались с каждым прошедшим акелем всё сильнее и сильнее. Даже цвета их, казалось, стали менее контрастными ― в голубом проступали грязно-зелёные точки, а в грязно-зелёном ― голубые.

– Вительда, прошу тебя… Потерпи ещё немного. Поговори с эладин-кером, поговори с родителями. Остановись. На другую сторону ты всегда успеешь. Так или иначе, рано или поздно, все мы окажемся там. И получим ответы, которые могут нам не понравиться.

ГЛАВА 4

Тот, кто обагрил землю неповинной кровью, или предал доверие супруга, или отрёкся от Элада и проклял его, но хочет покрыть содеянное им беззаконие, пусть идёт путём искупления, уповая на милость океана и умоляя его о защите от тумана забвения и от тумана болезни.

Свиток Йевель

Вительда лежала в постели, тупо уставившись в потолок. Все мысли кончились, и в голове звенела благословенная тишина, изредка прорезаемая шумом за окном: то чьим-то пьяным выкриком, то всхлипом ночной птицы, то далёким раскатом грома. Комната освещалась чашей, в воде которой был растворён светоусилитель с неприглядным названием «яйца юскатры» (он же просто «юска») в малой концентрации, отчего он едва-едва разгонял ночной мрак и наполнял спальню чёрными, пугающими тенями. До смерти Неймары Вита не боялась ни темноты, ни чего-либо ещё, но сейчас могла спать только с ночником и незанавешенными окнами ― чтобы всегда видеть свет пяти ночных акелей. От кошмаров это, конечно, не спасало, но после тревожного пробуждения позволяло значительно быстрее успокоиться.

Сегодня Лейет не могла заснуть вовсе, потеряв счёт времени. Она надеялась лишь на то, что Элад, а вместе с ним и влага, растворённая в воздухе, уже скоро начнёт разгораться и разогреваться, порождая новый день. Однако с каждым новым фьяроалем дожидаться ильт-акеля становилось всё сложнее, ночи удлиннялись и делались непроглядными, пока дни сокращались и тускнели. Вительда последние дни с замиранием сердца наблюдала за наступлением амики-акеля, опасаясь, что на этот раз ночь будет длиться вечно и никогда не кончится, и хоть ильт-акель в конце концов наступал, её страх лишь укреплялся, потому что ждать утра и впрямь приходилось всё дольше и дольше.

Лейет легко, почти невесомо встала с кровати и подошла к окну. Знакомый вид успокаивал. За низкими крышами Вальт-Альби высились холмы и горы, с вершин которых спускались облака и туман, наполненные призраками и неведомыми тварями. В детстве Вита слышала много сказок о тех существах, которым был настолько невыносим свет и тепло Элада, что они прятались от них в сухих горных пещерах, поджидая незадачливых путников. Много легенд было связано с историей появления тех или иных чудовищ. Вита больше всего любила сказку о Вилеме Веральмо, от которой якобы происходили и вилемы, и эхильвы, но подробности её истории стёрлись из памяти. «Было бы неплохо перечитать её», ― поставила себе мысленную заметку Вита, продолжив смотреть в окно.

Днём пейзаж выглядел куда контрастнее и изумительнее. Крыши и стены домов разноцветными пятнами раскидывались от Скорбной и до конца улицы Яревелль, перетекали из пунцового в палевый и из сизого ― в мятный. Небо синело Эладом, агонизировало акелем, покрывалось рябью, когда океан возмущался. Со стороны гор приплывали на невидимых крыльях белоснежные, мягкие облака, а иногда ― тёмные, дождевые, проливающие дождь и свежесть на плодородную землю. В самих горах непрестанно клубился туман, иногда сползающий вниз, на холмы, но никогда не осмеливающийся подойти к самому Вальт-Альби. Вительда любила пугать старшую сестру, говоря ей, что видит гигантские силуэты в тумане, озлобленные и жестокие. Тогда ей было смешно. Сейчас же, вспоминая свои выдумки, Вительда боялась и тщательно всматривалась в туман, надеясь, что в нём не будет ничего, что подтвердило бы её детские россказни.

Белёсая дымка застыла бледной непроглядной пеленой, скрывающей за собой чистый, концентрированный ужас. Чем дольше Вита искала за молочной мглой намёк на загадочных существ, тем сильнее её правый глаз ныл раздражающей, сковывающей болью, и когда дискомфорт стал невыносимым, она резко отвернулась от окна и упала обратно в постель. Тут же наступило облегчение, но боль не ушла полностью, оставив едва ощутимое послевкусие.

Единственной надеждой Вительды был ильт-акель.

Он наступил раньше, чем она смела надеяться ― провалившись в неосязаемую дрёму, Вита не заметила, как нетт-акель перетёк в лог, а лог ― в ильт. Её разбудил осторожный стук в дверь ― по числу и ритму постукиваний она поняла, что беспокоила её Элика.

Лейет поднялась почти мгновенно ― не было ни сонливости в глазах, ни разбитости в теле ― и, натянув на себя траурное, тёмно-синее платье в пол, вышла к матери. Та выглядела ещё более постаревшей, чем вчера, а спутанные после сна тёмные кудри придавали неряшливый, отталкивающий вид всему её облику. Лицо Элики Леймих совсем осунулось и стало болезненно-воскового оттенка. Вита почувствовала, как от жалости к матери сжимается её сердце.

– Садись за стол, Вита. Нам с отцом надо с тобой поговорить, ― сухо произнесли потрескавшиеся губы матери.

Лейет охватил страх. Что случилось на этот раз? Это как-то связано с ней? С отречением? Нойрок рассказал её родителям, что она собиралась отправиться на другую сторону? Тревога нарастала, разбухая из маленькой капли литвика в болезненный ком в желудке, сдавивший все остальные внутренности и не оставивший им места в животе. Вительда нервно сглотнула и на негнущихся, ватных ногах подошла к массивному обеденному столу, за которым уже сидел отец, сцепивший руки в замок. Его мрачное лицо тоже не предвещало ничего хорошего, плотно сжатые челюсти выдавали напряжение Этхара. Но, увидев младшую дочь, он сразу расслабился, одобрительно улыбнулся ей, и Лейет, чуть осмелев, села рядом с ним, чтобы ещё сильнее ощутить его поддержку.

Элика встала напротив мужа и дочери и достала из кармана тёмно-бордового платья письмо, написанное на вихтисе не лучшего качества ― Вительда могла судить об этом потому, что чернила на нём растекались кляксами.

– Это от твоей тёти, Вита, ― пояснила она. ― Которая из Нермина.

– Твоя сестра Миароль? ― уточнила Вита.

– Она самая, ― Элика кивнула. ― Не мы одни в этом году столкнулись с утратой. Она и её супруг чем-то заболели, и врачи и эладин-керы Нермина не знают, чем. Её муж уже умер, а она очень слаба, но хотя бы идёт на поправку. У них пятеро детей, самому старшему двенадцать, а самому младшему ― три. Хозяйство большое, дети не справляются, да и почти все деньги утекли на докторов и лекарства. Она просит о помощи. Мы с отцом выезжаем сегодня же, а ты остаёшься следить за домом и лавкой.

– Но, ― начала было Лейет, однако мать резко её перебила.

– Никаких «но», это не обсуждается. Тебя что, так пугает самостоятельность? Сколько тебе лет, Вительда?

Вита обиженно отвела взгляд. Она опасалась не того, что и лавка, и дом останутся на ней ― это совершенно не пугало её, а наоборот, бодрило и будоражило. Это было похоже на вызов, сложную задачу, которую предстояло разгадать ― как грамотно распределить время, чтобы обслуживать покупателей, пополнять запасы светоусилителей и при этом поддерживать минимальный порядок в доме и успевать поесть. Боялась же Лейет совершенно другого ― остаться одной. Проснуться среди ночи от кошмара и знать, что никто не услышит твой крик, если вдруг ужас из сна найдёт лазейку в реальность. Потеряться в бесконечной ночи и понимать, что никто не вытянет тебя в ильт-акель.

– Я поняла, ― резко ответила Вительда. ― Когда вы вернётесь?

– Это будет зависеть от состояния Миароль и динамики выздоровления, ― отозвался Лаккер. ― Ещё не меньше фьяроаля уйдёт на дорогу туда и обратно. Надеюсь, через три фьяроаля уже вернёмся. Мы напишем тебе из Нермина.

Вита вздохнула с облегчением: её тревога немного улеглась. Она была рада тому, что серьёзный разговор никак не оказался связан с ней и её реальными и предполагаемыми проступками. Разумеется, ей было жаль Миароль Леймих и она сочувствовала её потере, но сочувствие это было таким же слабым, как свет гаснущего ночника в самый тёмный акель. Вительда толком не знала своей тёти, видела её всего однажды, и из её внешнего облика заполнила лишь кривые жёлтые зубы и неприятный запах изо рта, слишком горький и едкий.

И внезапно, словно стрелой, Виту пронзила мысль: «Когда они уедут, я смогу отправиться к иному берегу».

Сборы проходили не просто быстро, а стремительно. Пока Элика набирала в дорогу вяленые мясо и рыбу и складывала в стопки одежду, Лаккер запихивал в дорожную сумку всевозможные лекарства и полоски из вихтиса, пропитанного специальным раствором для оценки состояния крови. Вита не вдавалась в подробности получения этой жидкости, но знала, что её основными составными элементами являлись вода Элада, железистая жидкость литвика и целая смесь разномастных растительных компонентов.

Как только всё необходимое было упаковано, Лейет послали за повозкой, и уже вскоре вещи были погружены в неё, а Элика и Лаккер, попрощавшись с дочерью, отправились в долгий путь, начинавшийся с улицы Яревелль и заканчивающийся на окраине Нермина.

Вительда хорошо помнила карту Алеоста, по преданию начерченную кем-то из сыновей Керты Эннари, отправившимся в длительное и опасное путешествие по всему архипелагу. Вокруг карты витало много слухов и споров о её правдивости и о достоверности истории её появления на свет, но большинство исследователей сходилось во мнении о том, что половина карты, посвящённая обжитой части Алеоста, действительно была создана сыном Керты и здраво отражала реальность.

Весь архипелаг Алеост, затерянный посреди безграничного и бесконечного океана Элада, состоял из пяти островов, разделённых между собой узкими реками. На самом маленьком и далёком от Вальт-Альби острове Эллемо, холодном и мрачном, где Элад был всегда неспокоен и сер, расположился Зеццер, такой же угрюмый, как и океан, плещущийся у его подножия. Справа от Эллемо, за рекой Сумрачной, раскинул свои владения остров Нирналь, с двумя городами на побережье ― Нермином и Эктинтой, и одним, основанным верринами и приближённым к горам ― Верр-Але. За Нирналь спокойно и плавно текла река Мелика, разделяя Нирналь и Ирикано. На Ирикано развернулись прибрежные Ат-Мелиоль и Эбельтата, а в предгорье ютился Кориэл, второй город верринов. За Эбельтатой пряталось небольшое озеро Ильн, а за Кориэлом ― длинное, но узкое озеро Веральмо. Река Лиектер разделяла Ирикано и Вальт-Аме, разделяясь на два рукава ― Лиектер-нок и Лиектер-яваль. Лиектер-яваль отделял от Вальт-Аме уединенный горный остров Хисту, на котором никогда не жили люди. Вальт-Аме же включал в себя два крупных прибрежных города ― Ихтату и Вальт-Альби. А за Скорбной рекой лежал остров Миренио, на крае которого раскинулся Мирсек, небольшой и тихий, с двух сторон окружённый горами.