Тихий Мир

Ночную тишину прорезал пронзительный гудок Фиата.

В ответ на сигнал в крайнем справа окне появился женский силуэт. Потом из-за двери с жестяной табличкой вывалилась уже немолодая дородная особа, и её внушительные груди заколыхались под тонкой тканью халата. Перебирая красными распухшими ногами, она направилась к автомобилю и грузно забралась на пассажирское сиденье возле водителя. Сейчас, как уже знал охотник, она быстренько обслужит клиента в качестве лёгкого аперитива к предстоящей трапезе. Так и есть, из своего наблюдательного пункта ему была отчётливо видна её ритмично поднимающаяся и опускающаяся голова, покрытая неряшливой копной ломких, морковного цвета волос.

Когда охотник взглянул на Фиат снова, «господин президент» уже вылезал из машины, – на ходу застёгивая ширинку, – чтобы в сопровождении своей избранницы проследовать в её комнату.

В предыдущие два раза, следя за своей жертвой, охотник подкрадывался к окну номера и сквозь лёгкий тюль наблюдал чрезвычайно живописную картину. Переодев клиента в обтягивающий меховой костюм и привязав к его лицу собачью маску, женщина гоняла его по всей комнате, осыпая отборной бранью и порой пиная ногами, а тот носился на четвереньках, визгливо поскуливая после каждого удара. Когда же погоня и побои подходили к концу, «господин президент» подползал к женщине и униженно лизал ей руки и ноги. В ответ она хватала его за жиденькую шевелюру, тащила в ванну, мыла его под горячим душем, после чего они завершали действо тремя-четырьмя минутами кувыркания на скрипучей кровати. Скорее всего, в этот раз события будут развиваться по тому же сценарию.

Едва «господин президент» и рыжеволосая проститутка скрылись за дверью номера, охотник натянул на руки резиновые перчатки, надел медицинскую маску и, крадучись, направился к Фиату. Постелив на асфальт специально припасённый отрез холщовой ткани и усевшись на него, он прислонился спиной к двери, противоположной от сиденья водителя. Так из мотеля его не будет видно. Охотник ещё раз прокрутил в голове порядок действий: как только «господин президент» переоденется, расплатится с рыжеволосой дамой и направится через пустую парковку обратно к Фиату, охотник оглушит его, нанеся единственный точный удар, а затем сделает инъекцию. Он аккуратно вскрыл ампулу, набрал в шприц ровно шесть миллилитров раствора – он на глазок прикинул вес своей жертвы и рассчитал дозу – и надел на кончик иглу.

Охотник прислушался. Судя по приглушённой ругани и собачьему лаю из номера «валькирии», всё шло строго по плану. Он удовлетворённо хмыкнул, после чего поднёс к глазам люминесцирующий циферблат часов и проверил время.

Теперь оставалось только ждать.

В высокой траве, окружающей затянутый тиной пруд по соседству, стрекотали сверчки. Жужжала назойливая мошкара, так и норовя залезть в нос и глаза охотнику. Изредка с противоположной стороны шоссе, где мирно дремали ветхие одноэтажные постройки, раздавалось хриплое карканье. Три или четыре раза, спотыкаясь о заплатки на старом асфальте, по трассе промчался одинокий грузовик.

*  *  *

Охотник услышал сдавленный женский крик.

Он встрепенулся. Кажется, крик донёсся со стороны номера «валькирии». Что это было?

Несколько секунд тишины, потом снова крик, но на этот раз – явственный призыв о помощи.

Охотник убрал шприц обратно в карман. Очевидно, случилось что-то непредвиденное. Нужно выяснить, в чём дело. Избегая наиболее освещённых участков территории, охотник добрался до окна номера рыжеволосой женщины и осторожно заглянул внутрь. В этот раз окно изнутри даже не было занавешено тюлем, и рассмотреть комнату во всех деталях не составляло труда.

Всё ещё одетый в нелепый меховой костюм, «господин президент» лежал на полу в неестественной, изломанной позе. Он был без сознания. Кожа на его лице напоминала пепельно-серый пергамент, из приоткрытого рта на пол подтекала слюна, а его губы и мочки ушей стремительно приобретали синюшный оттенок.

Рыжеволосая женщина сидела возле него на коленях и, причитая, трясла его за плечо. Охотнику же хватило одного взгляда, чтобы догадаться, что именно произошло. Он с досадой закусил нижнюю губу, потом шумно втянул носом воздух.

Похоже, что ролевая игра вышла «господину президенту» боком. Пятидесятилетний организм, страдающий ишемической болезнью сердца и подточенный сидячим образом жизни, насыщенной трансжирами пищей и пристрастием к кубинским сигарам, не выдержал физической нагрузки, и любителя поиграть в собаку свалил сердечный приступ. Пара минут – и он скончается.

Мозг охотника лихорадочно работал. Здравый смысл настаивал, что план не сработал, он должен немедленно вернуться в фургон и уехать. К тому же он обещал самому себе больше не импровизировать. Но президент был нужен ему, причём нужен живым. У охотника на него большие планы.

Нет, он не позволит дичи сбежать. Да ещё так глупо.

Едва не вырвав дверь с петель, охотник влетел в комнату.

– В сторону! – рявкнул он оторопевшей проститутке. Потом быстро опустился на колени возле мужчины, одним движением разорвал меховую ткань на его груди и начал совершать ритмичные надавливания, ориентируясь на нижнюю половину грудины. Завершив тридцатое по счёту надавливание, охотник зажал ему нос и дважды вдохнул воздух ему в рот. После чего вернулся к компрессии грудной клетки.

Женщина не пыталась вмешиваться, не пыталась комментировать или задавать вопросы, лишь неподвижно стояла сбоку и не мигая таращилась на охотника, педантично проводящего её клиенту сердечно-лёгочную реанимацию. И первый звук она издала лишь после того, как ресницы «господина президента» завибрировали, и он вдохнул уже самостоятельно.

– Вы… вы спасли его! – воскликнула она, всплеснув руками. – Какое счастье, что вы оказались недалеко!

– Вне всякого сомнения, – бросил через плечо охотник, бегло проверив пульс и зрачки лежащего. Затем достал шприц и ввёл «господину президенту» в вену четыре миллилитра из шести.

– С ним всё будет хорошо? – дрогнувшим голосом спросила женщина.

– Не переживайте, мы о нём позаботимся, – ответил охотник. Убрав шприц, он подхватил её клиента на руки и понёс к выходу. – Я отвезу его в больницу.

– Ох, вы сама доброта! Я бы умерла от горя, если бы он… Спасибо вам, спасибо!

Пока охотник нёс «господина президента» через парковку, она с нескрываемой тревогой наблюдала за ними из окна. Однако стоило могучей фигуре нежданного спасителя скрыться из виду, как она метнулась к аккуратно сложенной на стуле одежде клиента и принялась обшаривать карманы пиджака и брюк в поисках бумажника.

Нужно было брать деньги авансом. Но ничего, она сама заберёт заработанное. А может, даже возьмёт немного сверху. В конце концов, разве она не заслужила? Такой стресс напоследок!

Она ещё жадно пересчитывала мятые засаленные купюры, когда лежащий в кузове фургона «господин президент» вдруг открыл глаза. Когда его взгляд немного сфокусировался, он различил примостившегося возле него охотника – массивного мужчину, лицо которого всё ещё закрывала медицинская маска.

– Это где я? И вы ещё кто, чёрт побери?

– Викарий. Уверен, уж вам-то доводилось обо мне слышать, – серийный убийца похлопал свою жертву по плечу, после чего ввёл ей оставшиеся в шприце два миллилитра, на этот раз в шею.

Глаза «господина президента» расширились от ужаса, он хотел что-то сказать, но раствор подействовал мгновенно, и он провалился в беспамятство.

Глава 5

Долгий пронзительный звонок.

Ян встрепенулся, разлепил веки, поднял голову. Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать: он больше не в камере следственного изолятора, это гостиная его собственного дома, да и дремал он не на жёсткой койке без матраса, а на диване.

А звонят, очевидно, в дверь.

Советские настенные часы с маятником показывали половину второго. Ян, превозмогая ноющую боль в пояснице, поднялся с дивана, при этом нечаянно опрокинув недопитую банку светлого лагера. По выцветшему ковру со свалявшимся ворсом растеклось пятно. Впрочем, покойный дедушка Яна по линии матери купил этот ковёр лет пятьдесят назад, и с тех пор чего только на него не проливали.

Тупо разглядывая пятно, Ян никак не мог понять, почему всё его тело так мучительно болит, как будто он сутки напролёт работал в шахте. Он потёр себе запястья: они зудели, ещё даже не пропал красноватый след от наручников.

Голова раскалывалась как при похмелье, но Ян хорошо помнил, что накануне не осилил и полбанки. К горлу подступала тошнота. Может, у него подскочило давление? Ян поискал взглядом тонометр и обнаружил его на тумбочке возле горшка с давным-давно увядшим каланхоэ. Хотя он ведь так и не купил новые батарейки…

Телевизор работал: Ян не успел его выключить, прежде чем его сморил сон. На экране долговязый диктор флегматично зачитывал последние известия, пришедшие прямиком с заседания парламента. Ян скривился. Он и прежде не особенно любил официальные новости, а после возвращения из Афганистана его буквально воротило от них.

Пульта не оказалось ни на диване, ни возле него. Ян с досады скрипнул зубами. Диктор продолжал самодовольно вещать, будто радуясь, что у Яна нет возможности его остановить.

Пришлось выдернуть вилку из розетки. Старенький телевизор – «Горизонт», родом из поздних восьмидесятых, – жалобно щёлкнул и затих. Гостиная мгновенно погрузилась в темноту.

Правда, темнота была неполной. На угол за журнальным столиком откуда-то падал свет. Ян в недоумении огляделся: ни одна лампа не горела. Окна тоже исключаются, толстые бархатные занавески не пропустят даже самый яркий солнечный луч. Тем временем пятно света сместилось в сторону и медленно растворилось. Что за чертовщина?

Снова звонок.

Ян совершенно не собирался открывать дверь. Он прекрасно знал, кто именно решил его навестить. Впрочем, и посетитель за несколько месяцев уже наверняка привык, что Ян ему дверь не открывает. Скоро он позвонит в третий и последний раз, после чего опустится на крыльцо и начнёт обмахиваться дурацкой серой шляпой. И ещё где-то полчаса будет ждать, что Яна замучает стыд, и он откроет.

Чёрта с два. Яну не стыдно. Ни капельки.

Тело немилосердно болело, суставы едва гнулись, мышцы ныли. Да что такое: ему ещё нет и пятидесяти, а он уже чувствует себя разваливающимся стариком! А башка просто взрывается. Наощупь включив торшер и пошарив на журнальном столике, Ян нашёл две пачки обезболивающего.

Пустые. Проклятье!

На том же столике, среди просроченных счетов и вездесущих рекламных буклетов средств для похудения, Ян заметил и сложенные в файлик документы, которые ему вручили после заседания суда.

В его памяти остались лишь отдельные фрагменты того слушания. Он признал свою вину, заявил, что искренне раскаивается и что больше подобного не повторится. Принёс публичные извинения Патрику. Патрик же к удивлению Яна заявил, что был нетрезв и спровоцировал своего шурина. Затем адвокат вызвал Лею, и та попросила учесть тот факт, что Ян прежде никогда не прибегал к насилию. И то, что Ян страдает от посттравматического стрессового расстройства после возвращения из горячей точки, с которым так и не смог справиться предоставленный государством специалист.

Ян догадался, что Патрик и Лея заступаются за него только потому, что их умоляла об этом Шарлотта. Возможно, она даже угрожала, что сбежит из дома. Девочка хорошо знала, что с мамой и дядей такие угрозы работают.

Скорее всего, также тут не обошлось и без вмешательства Фабиана: как иначе объяснить, что заседание суда состоялось всего через два дня после взятия Яна под стражу?

Как бы то ни было, вместо предполагавшегося тюремного заключения судья назначил месяц исправительных работ. Яну надлежало явиться в городское управление по благоустройству в ближайший будний день, и уже там чиновники придумают ему занятие.

Выходя из зала, Лея бросила на бывшего мужа тяжёлый взгляд. И Патрик, и поддерживающая его за руку Джулия прошли вслед за ней, даже не повернув головы в сторону Яна.

*  *  *

Третий звонок.

Наконец-то, теперь снова будет долгая и благостная тишина.

Ян взял из холодильника две банки пива. Оглядел помещение: дом давно нуждался в уборке. По углам сложены коробки от пицц и бургеров, возле батареи валяются пустые бутылки, у книжного шкафа три раздувшихся мешка с мусором, кухонная раковина забита грязными тарелками и стаканами. Весь пол кухни в чёрных липких пятнах. Повсюду пыль и мятые пивные банки.

Примерно год назад, ещё во время терапии, Ян впервые осознал, что спивается. Он обещал себе больше не покупать домой алкоголь, а вместо этого ходить в пивную за углом. Ненадолго это помогло, но потом Ян с удивлением обнаружил, что он употребляет в пивной, а после закрытия продолжает дома. Как-то оно само так вышло.

Ян вскрыл одну из банок, откинулся на спинку дивана и только тут вспомнил, что потерял пульт от телевизора. Включать ящик вручную было решительно лень, поэтому он начал разглядывать книжную полку над ним. Там громоздились солидные тома о культуре и религиях народов Азии и Океании, в том числе пара красивых подарочных изданий. Книги с одной стороны подпирал маленький позолоченный Будда, которого Ян лично привёз из Индии, где делал репортаж о вспышке дизентерии. С другой стороны красовался кубок за второе место на городском соревновании по бильярду.

Ян был очень хорош в бильярде. А потом случился Афганистан, и с тех пор Ян в любимой бильярдной не появлялся ни разу.

Справа от книжной полки были закреплены кнопками вырезки из «Голоса мира». Это были его лучшие статьи. Но теперь Ян не чувствовал по отношению к ним даже намёка на гордость. Ему просто было всё равно.

Когда закончился курс реабилитации, выпускающий редактор «Голоса» позвал Яна обратно на старое место. Ян доехал до офиса, потоптался в приёмной и в конце концов вернулся домой. Редактор после этого ещё не раз звонил Яну. Тот не брал трубку, и однажды звонки прекратились.

Сбоку от газетных вырезок когда-то висело их семейное фото в рамке: он, Лея и маленькая Шарлотта на обзорной площадке, откуда открывался просто фантастический вид на Сигор и пересекающую его реку. Глядя на это фото, Ян обычно вспоминал самое счастливое время их совместной жизни, их поездки за город, прогулки в Парке Свирельщиков, походы на детские представления в клуб. Порой его воображение даже дорисовывало к фотографии их с Леей так и не рождённого сына.

Кстати, именно после выкидыша – который, как оказалось, вовсе и не был выкидышем, – Ян впервые в жизни стал прикладываться к бутылке.

Сейчас о семейном фото напоминали лишь две просверленные в стене грубые дырки.

С трудом оторвав от них взгляд, Ян вспомнил и кое-что ещё: тот роковой вечер пять лет назад, когда он, вернувшись из бильярдной расстроенный и подвыпивший, придрался к какой-то мелочи и на глазах Шарлотты ударил её мать. Удар был несильный, но Лея тогда посмотрела на него так, как никогда до этого не смотрела.

Должно быть, она тогда впервые увидела в его глазах зверя, что спустя пять лет заставит Яна избить её брата. И на следующий день Ян вернулся в пустой дом. Лея собрала вещи и вместе с дочерью переехала к Патрику и Джулии. Фото в треснувшей рамке валялось на полу. Наверное, нечаянно задели, когда торопились уехать.

Кажется, головная боль успокаивается, тошнота тоже почти ушла. Убедившись, что в банке не осталось ни капли, Ян вскрыл следующую…

*  *  *

Долгий и пронзительный звонок.

Ян встряхнул головой, протёр глаза. Что случилось? Он опять заснул?

Часы показывали восемь часов вечера. Как такое может быть? Ночью он проспал почти двенадцать часов. И ещё спал днём. И всё ещё чертовски хочет спать.

Боли во всём теле уже не было, но была сильная усталость. А тут уже ничего нового: как и сонливость, она давно была его постоянной спутницей. Каждое действие – от банального мытья рук до выхода из дома – требовало недюжинных усилий воли.

Звонок повторился.

Да какого чёрта! Этот мерзавец Штайнхарт, что же, просидел у него на крыльце почти семь часов? Или он вернулся домой, поужинал и опять поехал к Яну? Ну это уже верх наглости!

Именно Эмилю Штайнхарту, семидесятилетнему психиатру с огромным послужным списком и бесчисленными публикациями в научных журналах, городские власти поручили реабилитацию Яна после его возвращения из Афганистана. И именно по милости Штайнхарта Ян прошёл через приём тяжёлых антидепрессантов, длительные сеансы медитации, а главное – бесконечные изматывающие разговоры. Снова и снова Штайнхарт бередил и без того не заживающие раны, заставлял своего пациента выворачивать душу наизнанку и в мельчайших подробностях вспоминать те страшные дни, что разделили жизнь Яна Вицки на «до» и «после».

Штайнхарт называл это «экспозиционной терапией», Ян же звал это пытками. И ненавидел Штайнхарта за них.

Так продолжалось больше года. И в конце концов Ян пулей выскочил из кабинета психиатра – с тем, чтобы больше никогда туда не вернуться. С тех пор Штайнхарт и завёл отвратительную привычку без спроса навещать своего самого строптивого пациента, причём чуть ли не каждую неделю. Точнее, звонить в дверь, а потом подолгу ждать на крыльце.

Звонок повторился, на этот раз три раза подряд. Ян нахмурился, это совсем не похоже на Штайнхарта. Странно. Надо проверить. Он аккуратно отогнул уголок плотной занавески и выглянул в окно.

Он ожидал увидеть лохматого, горбящегося старика в чёрном пальто с манжетами и с неизменной серой шляпой с большими полями в руках. Но вместо него на крыльце стояла Шарлотта.

Что она здесь делает? Сбежала с музыкального кружка и проехала полгорода, чтобы тайком от Леи поговорить с отцом?

Шарлотта снова позвонила, но Ян не мог заставить себя сдвинуться с места. Как он мог снова смотреть ей в глаза – после всего, что он устроил на её дне рождения? У него не было слов, чтобы оправдать себя, и вряд ли они когда-нибудь появятся.

Шарлотта звонила снова и снова. Ян всё боролся с собой. И когда он уже почти взял себя в руки, уже потянулся было к входной двери, Шарлотта ушла.

Ян рухнул на диван. Ещё одна ниточка, связывающая его с «миром живых» оборвалась. Возможно, навсегда. Ян обвёл взглядом дом, ставший для него добровольной тюрьмой. Чем не склеп? Что если дом только и ждёт, когда Ян испустит свой последний вздох, чтобы в его недрах наконец-то воцарилась совершенная тишина?

Какое-то движение заставило Яна резко обернуться. Он успел увидеть, как гаснущее пятно света медленно уплывает в тёмный коридор.

Глава 6

– Извини, Нина, но ты снова ведёшь себя как полная дура, – Агнес сокрушённо покачала головой и вернулась к изучению меню. – Ты меня просто разочаровываешь. Фу такой быть!

Нина меньше всего хотела обижать подругу. Если она оттолкнёт и Агнес, то ей больше не на кого будет опереться. И всё же она не могла смолчать:

– Агнес, но правда же… Я не понимаю, как в моей ситуации поможет эта лженаука.

– Астрология – не лженаука! – вспыхнула Агнес. Отложив меню, она добавила: – Я же тебе объясняла, никаких гаданий на кофейной гуще и по линиям руки. И ежу понятно – это всё шарлатанство. Но тут-то – чистая математика! Числа, Нина! День и час рождения, число имени, число ангелов, числа таро…

– И ты серьёзно думаешь, это работает? – Нина в отчаянии всплеснула руками.

– Так, ладно, ещё раз. Благодаря этой женщине, которая всё мне посчитала, я ушла из проклятого массажа, – Агнес стала прямо перед носом Нины загибать пальцы, – встречаюсь со звездой сцены, живу в шикарной мансарде… Ну и главное: я наконец-то прислушалась к своим настоящим желаниям!

– Погоди… Но ты же говорила, с Йозефом тебя познакомила коллега из салона…

– Так в том-то и дело! – торжествующе воскликнула Агнес.

Сбитая с толку Нина замолчала. В поисках поддержки она перевела взгляд на огромные портреты Билли Холидей и Луи Армстронга, нарисованные чёрной тушью прямо на голых кирпичах внутренней стены джаз-бара. Но им нечего было ей предложить, кроме обаятельных улыбок.

С этим джаз-баром Нину связывало множество воспоминаний. Первый раз дядя Ян позвал сюда Нину через месяц после похорон её мамы. Он усадил её на один из высоких барных табуретов прямо за стойкой, после чего бармен, упитанный господин в подтяжках и в пятнистой бабочке, бросил на них притворно-высокомерный взгляд и спросил бархатным басом: «Чего изволят важные господа?» Дядя заказал белое вино, а Нине принесли минералку и вкуснейший шоколадный батончик.

Они сидели рядышком, медленно потягивали напитки и разглядывали живописный ассортимент бутылок с крепким алкоголем со всех концов света, выставленный на высоком стеклянном стеллаже за спиной суетящегося бармена. В свете неоновых ламп, установленных позади стеллажа, бутылки искрились и переливались всеми цветами радуги.

Они приходили сюда ещё много раз. Им было хорошо вместе. Иногда дядя развлекал её биографиями джазовых певцов, взирающих на них с кирпичных стен, или историями из своих многочисленных командировок. А порой уже Нина рассказывала ему о своих школьных неурядицах или очередном конфликте экономки Оливии и отцовского шофёра.

Правда, в последние пару лет перед отъездом Нины дядя Ян перешёл с вина на виски, а душевному общению с племянницей теперь предпочитал просмотр бесконечных видеороликов, крутящихся на подвешенных к потолку экранах по всему залу. Потом он и вовсе перестал звать Нину на встречи. И в глубине души Нина так его и не простила. Маму у Нины забрала ужасная болезнь, поэтому она её не винила, но дядя-то бросил её по своему выбору…

Тем временем к столику подбежала официантка. Агнес, задумчиво почесав кончик носа, заказала коктейль премиум-класса. Официантка повернулась к Нине, и та попросила минеральной воды.

– Это что ещё за новости? Водичку с газиком дома пить будешь, – Агнес жестом остановила официантку, после чего развернула собственное меню лицом к Нине. – Смотри, тут отличный вишнёвый глинтвейн, с мёдом и орешками, я в прошлый раз заказывала. Или давай по коктейлю.

– Минералку, – повторила Нина, угрюмо ковыряя пальцем столешницу.

Ей было стыдно признаться Агнес, что она вынуждена жёстко экономить. Почти все сбережения ушли на мотель: жить в клоповниках Нина не хотела, а любое более-менее приличное место в Сигоре драло с постояльцев втридорога.

– Нам два коктейля, пожалуйста. И ваши лучшие пирожные. Которые с кремовыми розочками, – попросила Агнес.

– Агнес, пожалуйста… – взмолилась Нина. Её лицо залила краска.

– Я угощаю.

Когда официантка ушла, Агнес аккуратно взяла Нину за подбородок и заставила посмотреть себе в глаза.

– Эй, я всё понимаю, – продемонстрировала она чудеса проницательности.

– Я тебе отдам, – торопливо заверила её Нина. – Как только найду работу. Буквально со дня на день. У меня есть хорошие варианты.

– Правда есть?

– Ну… да.

Нина не могла ответить иначе, но на самом деле последний хороший вариант отпал этим утром. Владельца скромного рекламного агентства так и не заинтересовала девица с двумя годами обучения на юриста. Оставался только низкооплачиваемый неквалифицированный труд. Но в этом случае шансы накопить на театральную школу практически нулевые.

– Если всё плохо, могу одолжить, – с готовностью предложила Агнес. – Не прямо сейчас, но, если Йозеф будет не против…

– Нет, не надо.

– Да перестань, нам не трудно. Потом как-нибудь отдашь.

– НЕТ! – отрезала Нина и сжала пальцами виски. Ох, как же это унизительно! – Я справлюсь. Справлюсь! Мне просто нужно чуть больше времени, только и всего.

Они некоторое время молчали. Бармен, закончив протирать бокалы, сменил бодрый латин-джаз на расслабляющий блюз. Тягучие звуки, заполняющие всё пространство вокруг, подействовали на Нину как хорошее успокоительное.

– Кстати, а чего тебе вообще платить за мотель? – вдруг спросила Агнес. – У тебя ж в Сигоре есть дядя. Поживи у него, пока не встанешь на ноги.

– Я… я думала об этом. Но не могу, – Нина упорно избегала испытывающего взгляда подруги. –   Во-первых, я не писала дяде Яну с самого отъезда. Вообще-то нет, даже раньше, – она смутилась, – Короче… мы… ну… больше не общаемся.

– Как знаешь.

– Да и вообще, ему своих проблем хватает, с женой в разводе, алкоголь… Я к нему обязательно загляну, но… как-нибудь позже, когда всё устаканится.

Официантка принесла два коктейля. Сделав пару глотков, Нине пришлось признать, что напиток отменный и стоит своих денег.

– Я бы позвала тебя пожить у нас, – извиняющимся тоном сказала Агнес. – Но Йозеф не терпит посторонних дома. Он типа творческая личность, всякие раздражители лишают его вдохновения… ну, ты понимаешь.

– У вас всё равно кот, а у меня и без крапивницы забот полон рот.

– Ух, точно. Как ты тогда чесалась, жуть!

– Барону сколько уже, кстати?

– Пятнадцатый год пошёл. Но пока держится. Правда, артрит, шерсть уже лезет, да и характер испортился… Представляешь, он Йозефа просто ненавидит! Как увидит его, глаза выпучивает, шипит, укусить пытается.