Перепутье миров

Ай, была не была! Ася встала со стула, решительно подняла сумку с пола и вытряхнула ее содержимое в мусорное ведро, а сверху набросала еще каких-то фантиков и бумажек. Если бабуля и обнаружит осколки в ведре, то подумает, что это одна из ее многочисленных подружек или соседок, а вот если она найдет их в Асиной сумке, то…

Вообще-то Ася была честной девочкой, но признаться бабушке, что она испортила ее «сокровище», ее память о прошлом, у нее не хватило смелости.

Девочка вернулась на веранду и продолжила чтение…

…Целый табун Пегасов в сопровождении Орлов промчался за Близнецами, скачущими на Единороге и Льве, туда, где все еще раздаются звуки битвы Ворона и Волка, туда, где Феникс и Райская Птица, Павлин и Журавль негромко перекрикиваются с пронырливым Зайцем, туда, где Живописец вновь и вновь рисует летучий корабль с алыми Парусами, туда, где начинается сказка…

Туда, где на деревянном стуле с высокой спинкой сидит древний Старец в белоснежной одежде, белоснежная же борода его спускается до самого пола. От Старца исходит неяркое свечение, а голос его мягок и мелодичен, от всей его фигуры веет безмятежностью:

– Ты думаешь, это правильно, госпожа?! Мы поступаем правильно?

– Бабочки никогда не ошибаются, – раздался невидимый женский голос, еще более мелодичный, но и более властный, чем голос Старца. – В любом случае, свой выбор каждый делает сам!..

Глава 2. Галерея оживших картин

… – Если бы можно было выбирать предметы, я ни за что бы не выбрала эту муть! Лучше уж какой-нибудь учебник почитать! – Нич громко зевнула и встала со стула, чтобы размять затекшую спину. Уже больше часа она сидела на балконе и бессмысленно пялилась в темное ночное небо, проклиная себя за то, что не делала задание по астрологии вместе со всем классом – так хоть можно было бы у кого-нибудь списать, Элеонора Пебл уж точно не отказала бы лучшей подруге.

На самом деле, принцесса любила смотреть на звезды, но вот искать в их взаимном расположении какой-то тайный смысл она не хотела, или, по правде сказать, не умела.

Кого вообще волнует, как далеко друг от друга расположены созвездия Волка, Ворона и Чаши?! Да, похоже, их и не видно в этих широтах. Девочка еще раз подозрительно посмотрела вверх и скорчила недовольную гримасу. Что это вообще за несуразное задание?! Она же, хвала Помощникам, не кентавр какой-нибудь, не бородатый друид и не безумный алхимик, чтоб полночи пялиться в небо с загадочным выражением лица. Впрочем, ни с друидами, ни с алхимиками принцесса не была знакома: может, они на звезды и не пялятся. Но вот, например, аптекарь Хирон, кентавр, тот еще любитель ночных прогулок по освещенному Млечным Путем лесу.

Девочке же казалось, что звезды – это просто глаза тех, кого уже давно нет. Но они наблюдают за нами сверху и освещают нас своим светом. Может быть, откуда-то оттуда прямо сейчас мама Нич ласково смотрит на свою непутевую дочь. Подумав об этом, девочка непроизвольно потянулась рукой к кулону на шее. Ярко-красный рубин, обрамленный тонкой золотой оправой – вот все, что осталось Нич от Изабеллы Челесты – матери, которую девочка никогда не видела, но по которой так скучала. У принцессы не осталось ни маминого портрета, чтобы ее образ мог запечатлеться в душе и памяти девочки, ни воспоминаний из детства. Отец Нич почему-то запрещал даже произносить имя своей покойной жены, и о том, как звали ее маму, принцесса узнала из случайно подслушанного разговора…

Но долго предаваться грусти Нич не любила и, решив, что она сделала все, что было в ее силах, девочка еще раз с наслаждением зевнула и вернулась в свою спальню, оставив дверь на балкон открытой: с улицы приятно пахло вербеной.

Взгляд девочки мимолетно скользнул по ее отражению в большом зеркале, стоявшем в углу комнаты, ни на секунду не задержался на вечном беспорядке на письменном столе и блаженно остановился на большой кровати с ворохом подушек, пуховым одеялом и толстой мягкой периной.

Нич уже было собралась лечь в кровать и съежиться под одеялом в предвкушении чудесных снов, как вдруг за дверью что-то с грохотом упало и разбилось. Кто-то громко выругался.

Это было просто возмутительно! И в то же время до жути любопытно: кто же осмелился нарушить священный покой ее королевского высочества. Комната Нич находилась на втором – верхнем – этаже Оранжевой башни. И пусть это была не какая-то недосягаемая высота, однако принцесса все равно даже предположить не могла, что кому-то могло понадобиться пробираться сюда среди ночи. Она тихо подошла к двери и прислушалась. Судя по напряженным голосам, в коридоре спорили двое мужчин: один в чем-то обвинял другого. Кажется, извиняющимся был Питер, камердинер ее отца, добрейший человек, который постоянно приносил принцессе сладости и покрывал ее перед Каи.

Питер Пассифлора был одним из самых добрых и приветливых людей, которых знала Нич. С ним всегда было приятно обмолвиться парой слов, к тому же он всегда был очень опрятен и организован, и ни его непременная ливрея, ни залысины не портили его представительного вида.

Нич была возмущена тем, что кто-то посмел повысить голос на добряка Питера, и, после секундного колебания (выходить ругаться неизвестно с кем не очень-то хотелось, но а что поделать!), девочка резко распахнула дверь, намериваясь вылить на злостного нарушителя спокойствия весь свой монарший гнев.

Однако, как ни странно, за дверью никого не оказалось. Лишь на каменном полу были разбросаны осколки, бывшие когда-то роскошной старинной вазой эпохи барокко, рококо или какого-то другого коко: принцесса не была сильна в искусстве, но за вазу, тем не менее, было обидно.

Нич вышла из комнаты на небольшую полукруглую площадку, от которой в противоположные стороны убегали два коридора, освещенные лунными прямоугольниками окон, отсюда же по лестнице можно было спуститься на первый этаж. Дверь за девочкой бесшумно закрылась. Принцесса внимательно огляделась, посмотрела на потолок, лестничный пролет, спустилась на несколько ступенек вниз, вернулась обратно и даже открыла окно и выглянула наружу: внизу мерно покачивались деревья королевского леса Неопланта, среди которых то и дело мерцал огонек, вероятно, из дома учителя гербозоологии Вуда. Скорее всего, он, по своему обыкновению, придумывал какое-нибудь изощренное испытание для завтрашнего урока.

Как-то ребятам пришлось готовить отвар из дурман-травы, а потом еще и пить его, чтобы понять, правильно ли он сварен. И Элеонора Пебл проспала три дня, после того как отведала напиток, который сварганила Нич. А когда они кормили крошек-осьминожек, у принцессы чуть не случился припадок! Она вообще животных побаивалась, но эти странные существа были чем-то из ряда вон выходящим – маленькие, склизкие, шевелящиеся – они, как мурашки, бегали по рукам и пытались заползти под одежду; несколько неудачников запутались у девочки в волосах, да так, что после урока ей пришлось обкарнать свои шикарные локоны; а одного особенно проворного кадра принцесса вытащила из уха! С тех пор Нич как-то тревожно реагировала даже на простое изображение осьминога.

В другой раз класс пытался накинуть уздечку на разбушевавшихся келпи, правда, зачет не получил никто, потому что догнать вредных лошадок оказалось делом невозможным. Нич удалось запрыгнуть на своего питомца, но тот довез ее до реки и сбросил в воду, где она вымокла до нитки и наглоталась водорослей, а заветную уздечку вредное животное вырвало у принцессы из рук и унесло в закат. Вуд потом устроил девочке разнос за разбазаривание казенного имущества.

Вообще-то отношения Нич с окружающими были неплохими, да, конечно, она была немного вспыльчива и своенравна, но если ее не трогали, то и она никому не грубила… А вот с профессором Вудом девочка почему-то не могла найти общий язык с самого первого дня, как он появился во дворце, ну и, пожалуй, еще с некоторыми другими учителями – с теми, кто требовал от нее прилежания и королевских манер, – отношения Нич были слегка натянуты. Ведь принцесса большую часть времени просто не понимала, что она вообще делает на всех этих уроках. Ей уже 13 лет, а ее до сих пор не учат ничему полезному. Отец Нич, славный король Каи, всегда говорил, что будущая королева должна быть всесторонне развитой, поэтому ей нужно изучать историю и географию родной страны, разбираться в растениях, животных и камнях, играть на музыкальных инструментах…

Но Нич вовсе не хотела быть королевой! Она просто хотела радоваться и веселиться. Быть счастливой девочкой каждый день. А взрослые почему-то этого не понимали… Они ждали от нее, что она станет тем, кем в действительности не является. Нич не с кем было поговорить, и она чувствовала себя одиноко, особенно после того, как пару лет назад ее лучший друг Себастьян уехал из Морелка. Его родители погибли в результате несчастного случая, и мальчика приютили у себя его дядя и тетя из Фердолка, который находился в паре дней езды от столицы.

Было и еще кое-что, что тревожило принцессу. Больше всего на свете она хотела быть волшебницей. Она мечтала колдовать. Но магии нельзя научиться по книгам: она либо есть в человеке, либо ее нет, и к 13 годам она должна была уже проявиться. И хоть принцесса отказывалась себе в этом признаваться, где-то глубоко внутри себя она понимала, что она обычный человек, который никогда не сможет летать, читать мысли или становиться невидимой…

Отец девочки, король Каи, был великим волшебником, а вот мама, как он однажды признался, магических сил не имела. Значит, Нич пошла в нее. Вообще ей казалось, что она больше похожа на маму, чем на отца (хотя за неимением портретов покойной королевы сравнить принцесса не могла). Нич представляла, что у Изабеллы тоже были темно-каштановые волосы и зеленые глаза, как и у девочки, и, скорее всего, она была такой же стройной и утонченной. Каи же был невысоким темноволосым мужчиной с жесткими черными усами и выражением вечной скорби в карих глазах, его лицо преждевременно избороздили морщины. Наверное, тому виной его недуг, ведь говорили, что раньше, еще до рождения дочери, он был первым красавцем в королевстве, но государственные заботы подорвали здоровье его величества, прежде срока сделав его угрюмым стариком.

Захлопнув окно, принцесса еще раз огляделась по сторонам, вероятно, надеясь, что в этот раз она-таки сможет увидеть Питера и его обидчика. Но ничего не изменилось. Нич, босая и в одной ночной рубашке, в одиночестве стояла посреди прохладного темного помещения. Девочка с грустью посмотрела на разбитую вазу. Может, позвать отца или няню Амалфею – пусть наколдуют, чтоб она вновь стала целой.

«А что, если…», – в голове Нич промелькнула безумная мысль, девочка быстро подбежала к разбитой вазе и протянула над ней руки. Что конкретно нужно делать, принцесса не знала, наверное, нужно произнести какое-то соединяющее или восстанавливающее заклинание, о которых она читала.

Несмотря на стойкий иммунитет Нич ко всем школьным предметам, а иногда даже и вспышки аллергических реакций после непродолжительного сидения за учебниками, была одна вещь, которую принцесса была готова изучать сутки напролет – магия. Девочку было очень сложно заманить в библиотеку, но для того, чтобы выучить очередное заклинание (разумеется, втайне от всех), она по собственной доброй воле пробиралась туда тайком, плюхалась в какое-нибудь мягкое кресло и летела к стеллажам, на которых стояли учебники по боевой магии, превращениям и чтению мыслей. Конечно, применить эти заклинания принцесса не могла, но ее все равно грела мысль, что когда-нибудь изобретут лекарство от «обычной человечности», как она это называла, и тогда любой желающий смог бы стать волшебником. И тут-то ей и помогут все эти непонятные слова и движения, которые она зазубрила.

Девочка так напряженно смотрела на осколки, что на какой-то краткий миг ей показалось, что от ее пальцев исходит радужное сияние, а кулон на груди немного потеплел, но ей это только показалось. Битый фарфор как лежал на полу, так и остался лежать, даже не трепыхнулся.

В девочке стала закипать злость и обида: все вокруг умеют колдовать, все, кроме нее, даже никчемная, злобная, сварливая убощица Эргана Брум… голова которой, – о ужас! – в это мгновение показалась на лестнице. Голова, а за ней плечи, туловище – и вся уборщица целиком. Нич резко подскочила.

– Что ты опять здесь натворила, высочество?! – вкрадчиво спросила сухонькая женщина с мышиного цвета волосами и с неизменной злобной гримасой на лице. Она яростно посмотрела на осколки, лежащие на полу.

– Это… не я! – у Нич пересохло в горле.

– Это всегда не ты! – ледяным тоном заметила уборщица. – И окно разбила в коридоре тоже не ты, и королевских жеребцов выпустила из конюшни тоже не ты, и в библиотеку ввалилась с бутербродом не ты (впрочем, библиотека меня не касается – это территория Новелла). Вечно все сломает, разобьет, заляпает! Брала бы пример с Элеоноры Пебл: чудо-девочка, умница, красавица, всегда аккуратно причесана и одета, в комнате порядок, не то что у тебя! С твоим хламом никакие Помощники не справятся!

Конечно, в чем-то Эргана Брум была права: Нич совершала разные шалости, и ей не всегда хватало смелости в них признаться. Впрочем, они же на то и шалости, чтобы в них не признаваться… Но обвинение в том, что девочка разбила вазу, было абсолютно несправедливым!

Продолжая бурчать себе под нос, женщина присела над осколками, внимательно осмотрела их и, предельно сконцентрировавшись, подняла руки, из которых вырвался слабый, переливающийся разными оттенками красного, свет, осколки закружило в вихре воздуха, и постепенно ваза стала принимать свою первоначальную форму. Нич даже вздохнула от восхищения и зависти. Абсолютно целая, без единой трещинки ваза встала на свое место у стены, а Эргана Брум, неимоверно гордая собой, довольно хмыкнула и тут же гаркнула, не глядая на принцессу:

– Марш в спальню, высочество, пока еще что-нибудь не разбила!

– Брала бы пример с Элеоноры Пебл! – Нич тихонько передразнила уборщицу и открыла дверь своей комнаты. Но шагнула она почему-то в длинный, освещенный факелами коридор.

Со стен на принцессу обескураженно смотрели портреты каких-то людей! У девочки возникло ощущение, что своим неожиданным появлением она прервала их оживленную беседу. Правда, Нич никогда прежде не видела разговаривающих портретов, но ведь это не означает, что их не бывает. Принцесса, конечно, девочка не из пугливых. Однако такая неожиданная метаморфоза комнаты посреди ночи может встревожить кого угодно. Нич срочно нужно было возвращаться назад, но за своей спиной она обнаружила только холодную каменную стену, принцесса попробовала было пару раз стукнуть в нее кулаком, но только содрала кожу. Да как эта злющая карга посмела отправить ее невесть куда!

– ЭЙ! – пронзительно крикнула она. – ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА!!! ЭРГАНА, ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ! ЭРГАНА! МЕНЯ КТО-НИБУДЬ СЛЫШИТ ВООБЩЕ?!

– И что же ты так орешь, юная леди? – поинтересовался кто-то за спиной Нич, девочка резко обернулась и увидела, что к ней обращается седовласая старушка в зеленом платье с ближайшей картины. – Думаю, нет никакого смысла биться кулаками в стену и кричать. Ведь попав в западню в Королевском дворце Морелка, невозможно повернуть назад – нужно идти только вперед. И, поверь мне на слово, в конце такого пути человек никогда не остается прежним…

Нич, широко раскрыв глаза, смотрела на милую бабулю, которая вязала какую-то несуразную шапку, и не могла взять в толк, о чем же она ей говорит.

– А где мы? Что это за место? – громче, чем нужно спросила принцесса.

– Здравствуй, девочка! – как ни в чем не бывало затараторила старушка; видно было, что она уже очень давно ни с кем не разговаривала, ну, или же она просто по своей натуре была болтушкой. – Как, ты сказала, тебя зовут?

– Элеонора, – выпалила Нич первое, что пришло ей в голову; она уже начинала злиться, что попала в такую глупую неприятность. – Элеонора Пебл, – зачем-то продолжала врать принцесса.

– Какая прелесть! – восхитилась картина. – А не приходишься ли ты родственницей славному волшебнику Градисиусу Пеблу?

Остальные портреты внимательно прислушивались к их разговору. Прекрасная юная танцовщица с каштановыми волосами даже слегка приоткрыла рот, а мужчина в строгом черном костюме, скрестив пальцы рук, очень загадочно смотрел на девочку, и казалось, что его взгляд пронизывает ее насквозь. Нич слегка поежилась.

– Д-да, – нервно сглотнула принцесса, припоминая родословную своей подруги, – я его внучка… – неуверенно промямлила она.

Да, точно! Градисиус Пебл – это такой старый высокий грозный волшебник с длинной бородой, который еще смешно выговаривал шипящие звуки. Вместо «ж», «ш», «щ», «с» он почему-то произносил «ф»: «Фифки на этой елке флифком больфые в этом году», «Ф фовременной молодефью флифком флофно обфятьфя…» Но если б спросили мнение Нич, то она сказала бы, что это с этим стариканом слишком сложно общаться! И грозным он был ровно до того момента, пока не начинал говорить. А говорить он любил! И все важные собрания, на которых он выступал, превращались в какой-то фарс…

– Это просто чудесно, – мечтательно пролапотала старушка в зеленом, отложив вязание, – передавайте ему привет от Регины Сфении. Помню, когда-то, лет 150 назад, мы летали с ним в Ведьмины горы на Праздник птиц… Скажу тебе, это было незабываемое приключение. Градисиус такой затейник!.. Правда, он стал совсем нелюдимым после того, как молодой Сэйк Праймон украл у него Мощь Отца Драконов…

Нич совсем потеряла нить разговора. Нелюдимый затейник? Сэйк какой-то там… Что-то там драконов…

– Дорогая, а сейчас еще проводятся Праздники птиц? – вдруг встревожено спросила Регина.

– Да, – поспешила успокоить бабушку Нич.

– Уверена, что они уже не те, что были раньше, – покачала головой старушка.

Хотя принцесса сама никогда не бывала на Празднике птиц, потому что отец говорил, что это слишком опасно и негигиенично, она много слышала об этом чудесном красочном фестивале, который проводится ежегодно в Великой Долине, окруженной Ведьмиными горами. Туда съезжаются зрители со всей страны, места начинают бронировать за год, прямо на предыдущем празднике. Но что же так притягивает туда людей, девочка не знала, но очень бы хотела узнать. Может быть, все дело в птицах… Лебедях, фламинго, воронах, алконостах, фениксах, голубях…

Король вообще редко позволял дочери бывать на Праздниках – Великих или Малых, не важно, – исключением были только те, которые проводились в столице. Благо, что основное действо Праздника посвящения (одного из двух Праздников солнцестояния) всегда проходит в Морелке, так что через каких-нибудь три дня можно будет сбежать из дворца и до самой ночи бродить по городу! Да, только если к тому времени она выберется отсюда!

– Так где же мы? – с раздражением спросила девочка, переступая с ноги на ногу от холода.

– О, – Регина Сфения как будто бы вернулась к реальности, – дорогая Элеонора, мы с тобой находимся в Галерее Оживших Картин в самом конце Бесконечного Блуждающего Коридора, где же еще!

Старушка так мило и приветливо улыбалась, что у Нич просто не повернулся язык выругаться в ее присутствии. Но от всей этой информации девочка была явно не в восторге. Как вообще можно оказаться в конце чего-то бесконечного?! И где этот коридор блуждает? Принцессе казалось, что она вдоль и поперек изучила дворец, включая все его семь башен и даже подземелье, однако о таком чуде она слышала впервые. И что это еще за ожившие картины?! Кажется, мозг Нич начал потихоньку закипать…

– А не подскажете ли вы, уважаемая Регина Сфения, – вежливо обратилась она к старушке, – как мне выбраться отсюда?

– Понятия не имею, дорогая, – весело ответила бабулька, вновь принимаясь за вязание и, казалось бы, не замечая вздоха разочарования, вырвавшегося из груди девочки, – я спала, когда оказалась здесь. Может быть, мой коллега сможет тебе помочь. Пройди дальше по коридору, и с левой стороны поищи высокого господина с длинной бородой, обычно в это время он читает газету, – остальные портреты закивали, одобряя этот совет, но сами не проронили ни слова.

Нич поблагодарила старушку за помощь и, дрожа всем телом, поплелась дальше по коридору, босые ноги принцессы настолько озябли, что почти не слушались ее. Девочка внимательно всматривалась в картины, таинственно мерцающие в неверном свете факелов, но ни на одной из них она не могла найти бородатого любителя прессы. Молодой розовощекий ученый задумчиво склонился над чертежами какого-то мудреного устройства, а красавец-мужчина придирчиво рассматривал свое отражение в зеркале.

Все это было как-то странно… Нич даже показалось, что в этом зеркале она увидела и свое отражение. Бледная, в своей длинной сорочке, она была похожа на утопленницу. И вдруг в голове девочки возникла неожиданная мысль: а отец заметил бы вообще, если бы она утонула, пропала?! Стал бы он ее искать, горевать? Нашел бы он на это время, ведь он постоянно был так занят?!

Нич уже начинала терять терпение и жалеть о своем порыве помочь бедняге Питеру: все это приключение было совсем некстати. Вдруг взгляд принцессы привлекла большая роскошная рама, внутри которой, однако, никого не оказалось: лишь страницы забытой на столе газеты шелестели от ветра, которого девочка, впрочем, не могла ощутить. Значит, высокий бородач куда-то ушел, и теперь никто не сможет ей помочь!

В это самое время где-то за поворотом коридора раздались голоса, Нич обрадовалась и рванулась в ту сторону, но почти сразу же резко остановилась, с ужасом осознавая, кому принадлежали эти голоса. Извиняющийся камердинер Питер что-то лепетал, в то время как Эвбулей Маизер даже не пытался скрыть своей ярости. Маизер, угрюмый скряга, был советником короля Каи по экономическим вопросам, была б его воля, все жители страны сидели бы на голодном пайке.

Маизер был неприятным и ворчливым человеком (еще более неприятным, чем Эргана Брум), но самое страшное – это то, что он был самым заклятым врагом Нич. Принцессе иногда казалось, что противный советник невзлюбил ее еще до ее рождения. Он постоянно наказывал девочку за несуществующие проступки (и какое только он имел на это право?!), кричал, оскорблял и всячески издевался, король же ничего этого не замечал и считал Маизера своим лучшим другом.

Девочка бесшумно попятилась назад, она понятия не имела, как те двое попали в Бесконечный Блуждающий коридор, и знали ли они, как отсюда выбраться, но спрашивать ей почему-то не хотелось. Неожиданно Нич уперлась спиной в стену, или, кажется, картину; девочка лихорадочно пыталась сообразить, что же делать, и в этот момент она очень пожалела, что у нее нет шапки-невидимки или хотя бы листьев хамелеонника.

Принцессу не покидало чувство, что она находится там, где ей быть совсем не стоило. И в тот самый момент, когда разговаривающие мужчины показались из-за поворота, кто-то крепко схватил Нич сзади и закружил в разноцветном круговороте, девочке даже показалось, что вокруг летают бабочки, много-много бабочек…

«Ты добавишь королю в еду то, что я сказал!.. И он ни о чем не должен знать! Иначе…» – как бы издалека услышала девочка голос Маизера. Нич падала куда-то вниз, тщетно пытаясь схватить чью-то длинную рыжую бороду. Что же задумал советник отца?! Что он сделает с Питером? Мысли в голове Нич настырно разбегались в разные стороны, и у нее никак не получалось собрать их в кучу…

Девочка чувствовала, что вот-вот потеряет сознание, и даже подумала, что это было бы неплохо. Однако этого не произошло: она больно ударилась спиной обо что-то твердое и очутилась в полумраке. Нич осторожно пошевелила руками и ногами, посмотрела в разные стороны и обнаружила себя лежащей на полу в окружении миллиарда книг. По всей видимости, ее занесло в библиотеку. Девочка попыталась встать и невольно застонала: кажется, в ее теле болела каждая косточка.

– Что это за шум? – откуда-то справа донесся знакомый мягкий женский голос.

– Nescio[1], – ответил ему мужской.

– Как это ты не знаешь, Фидес? Это же твоя библиотека! – проворчала Амалфея Короне, поспешно выплывая из-за книжного шкафа и обо что-то спотыкаясь. Это была полная женщина среднего роста с тугим пучком седых волос на голове; у Амалфеи были проницательные зеленые глаза, а на небольшом носу надежно сидели круглые очки. – Да включи уже свет! Я чуть шею себе не свернула!

– Fiat lux[2]! – как-то отрешенно сказал Фидес Новелл, худой и слегка потрепанный мужчина лет 40, с неровно остриженными пепельными волосами. Главный Хранитель Королевской библиотеки неуверенно вышел вслед за Амалфеей. По огромному залу, сверху до низу уставленному книгами, разлился теплый желтый свет.

– О, всесильный Оланг, и брат его Мирддин! – запричитала няня, склоняясь над девочкой и в ужасе глядя на ее босые ноги, – Нич, золотце, что ты тут делаешь, да еще в такое время и в таком виде?!

– Iuvenis quaerit scientiam[3], – как будто сам с собой разговаривал библиотекарь, рассеянно поправляя на носу очки, одна дужка которых была заклеена скотчем.