Мой Единственный Актив

Второй жертвой стал барон Галехот, старый союзник её покойного мужа, короля Уриена. Он обладал обширной шпионской сетью и был слишком предан идеалам Артурии. Он мог стать проблемой при её отбытии, поднять тревогу слишком рано. Галехот страдал от подагры и каждую ночь прикладывал к больным суставам припарки из лечебных трав. Моргана, используя магию иллюзий, приняла облик бродячей травницы и «случайно» встретила в лесу служанку барона, собиравшую нужные ингредиенты. Она с сочувствием выслушала её жалобы на хворь господина и подарила ей мешочек с «усиленным сбором». «Он снимает боль как рукой, дитя, – сказала она старушечьим голосом, – и дарует сладкие сны». В сборе, помимо прочего, был порошок из спор гриба «Ангельское дыхание». Безвредный при приёме внутрь, но при контакте с кожей и нагревании от тела он выделял токсин, который останавливал сердце во сне. Барон умер с умиротворённой улыбкой на лице. Лекари констатировали мирную кончину от старости. Ещё одна струйка тумана унеслась на север.

Третьим и четвёртым стали братья-рыцари, сэр Бран и сэр Бедивер, фанатично преданные церкви. Они считали её исчадием ада и распускали слухи о её колдовстве. Их следовало заставить замолчать. Она знала, что каждую неделю они посещают уединённую часовню для молитвы. Используя магию земли, она нашла под часовней подземный ручей и слегка изменила его течение так, чтобы в подпол начала просачиваться болотная вода. За несколько недель в крипте скопился болотный газ. Затем она, снова под личиной, передала старому священнику в дар для часовни две новые, дорогие свечи из особо чистого воска. Фитили этих свечей были пропитаны крупицами самородного магния. Когда братья зажгли их во время своей ночной службы, крошечная искра упала в щель в полу. Взрыв обрушил ветхое здание. Их смерть посчитали божьей карой за гордыню. Двойной платёж для Лира.

Она работала чисто, методично, без эмоций. Каждая смерть была операцией. Она собирала информацию, анализировала уязвимости, выбирала инструмент и исполняла. В промежутках между операциями она занималась своим главным проектом.

Рождение Мордред не было похоже на её собственные роды в прошлой жизни. Это была не медицинская процедура и не агония. Это был акт магии. В ночь зимнего солнцестояния, когда граница между мирами истончилась, она заперлась в ритуальном зале под замком. Боль была, но это была боль не разрываемой плоти, а переполняющей энергии. Словно её тело стало фокусной точкой для всей магии острова. Она не кричала. Она читала заклинания на древнем языке фей, направляя потоки силы.

И когда всё закончилось, на её руках лежало дитя. Идеальное. С пушком платиновых волос, как у неё, и с глазами, в которых плескалась зелень молодой листвы – глаза Артурии. Но в глубине этих глаз горели золотые искры. Искры драконьей крови рода Пендрагонов.

В этот момент, глядя на это крошечное, совершенное существо, машина внутри неё впервые дала сбой. Холодный расчёт, который вёл её все эти месяцы, на мгновение отступил. Она почувствовала… что-то. Не любовь в человеческом понимании. А всепоглощающее, хищное чувство собственности. Это было не её дитя. Это была она сама. Её воля. Её шанс. Её единственная ценность в этой и прошлой жизни. Она прижала ребёнка к себе, и это движение было не нежным, а собственническим, как дракон, охраняющий своё сокровище.

– Мордред, – прошептала она, и это имя, которое должно было стать проклятием для Камелота, прозвучало как клятва верности.

Смерти продолжались. К весне список был почти закрыт. Лорды и леди, мешавшие ей, умирали от «несчастных случаев», «скоротечных болезней» и «божественного провидения». По землям поползли слухи. Не о Моргане-убийце. А о Моргане-проклятой. О тёмной королеве, вокруг которой умирают люди. О ведьме, которую сама судьба метит как вестницу несчастий. Эта легенда была ей на руку. Люди стали её бояться. Избегать. Оставлять в покое. Она становилась «персоной нон грата», что идеально вписывалось в её план по тихому исчезновению.

Оставалась последняя, десятая жертва. И она приберегла эту смерть для самого сложного и самого важного противника. Не воина и не лорда. А для той, кто видела слишком много и чья преданность принадлежала не ей, а прошлому.

***

Десятой в списке была Элейн.

Она не была ни лордом, ни рыцарем. Она была старшей фрейлиной, женщиной, которая служила ещё матери Морганы, Игрейне. Она была в этом замке всегда. Её седые волосы, её морщинистые руки, её тихий, всё понимающий взгляд были такой же неотъемлемой частью этих стен, как холодный камень и сквозняки. Элейн любила старую Моргану, ту импульсивную, яростную и несчастную девушку, которой та была до… трансформации. И именно поэтому она была опасна.

Элейн не верила в проклятия. Она видела за чередой смертей холодную, нечеловеческую логику. Она не говорила ни слова, но её глаза, когда она смотрела на свою королеву, были полны не страха, а скорби и ужаса. Она видела, что в теле её девочки живёт кто-то другой. Она оплакивала не жертв. Она оплакивала Моргану. И эта молчаливая, зрячая скорбь была опаснее любых доносов Агравейна. Она была эмоциональным якорем, тянущим ко дну, напоминанием о прошлом, от которого нужно было избавиться. Активы не должны вызывать сантиментов.

Убить Элейн ядом или магией было бы просто. Но бессмысленно. Её смерть должна была стать финальным актом в создании легенды о «проклятой королеве». Она должна была быть публичной, трагичной и абсолютно «случайной».