Гнездо неприкаянных

Часть вторая. Птенцы растут

Глава девятая

Ася Звонкина бежала на работу и задыхалась от счастья. Всю ночь шел дождь, теплый, ласковый, каким он редко бывает в сентябре, и теперь по асфальту хаотично рассыпались гладкие лужи-зеркала. Ася глядела на свое отражение в лужах и глупо улыбалась. Вдоль парковой аллеи чернели темные стволы старых лип, их пышные ветви закрывали прохожих от дождя и солнца. За липами раскинули кроны пахучие яблони, сплошь усыпанные сладкими красными плодами. Ася принюхивалась и замирала, наслаждаясь душным ароматом яблок. Высоко, там, где расступалась листва, виднелась тонка полоска грузного серого неба. По небу стремительно двигались крошечные черные точки – ласточки. Они с визгом носились туда-сюда, добывая пищу и оживляя томное и сонное утро.

Ася любила парк в его безлюдные утренние часы и часто выбирала именно эту дорогу. Ее не тянуло к людям, ей было хорошо с собой. И с Костей. Мысли о Косте зажигали счастливые искорки в ее глазах и невольно растягивали губы в блаженной улыбке.

Вчера Костя пообещал рассказать о них жене Венере. А после собрать вещи и переехать к Асе. Неопределенность, которая так долго мучила, терзала Асину душу, подходила к концу. И отныне их ждало лишь счастье, и любовь, и семья. Конечно, у них с Костей будет семья. Как же иначе? Они ведь любят друг друга.

Ася бежала по парку, ощущала запахи дождя и травы и дышала, дышала.

Музыкальная школа Новинска располагалась в старинном двухэтажном особняке с потертыми стенами, высоким крыльцом с лесенками на две стороны и тяжелой дверью с длинной ручкой. Каждый раз, когда дверь закрывали, она гулко хлопала, отрезая, словно острым ножом, густой уличный шум. Сегодня был первый день нового учебного года, и школа с утра полнилась собственными шумами и звуками. Неровными, сбивчивыми фортепианными гаммами и этюдами, рваными кусками сонат и инвенций, фальшивыми скрипичными нотами, которые раздражали чуткие музыкальные уши, густым раскатистым звуком баяна, нервным дребезжанием домры. В теплый день, когда открывали все окна, школа звучала, гремела, слышалась на весь квартал, словно была живой и многообразием звуков общалась с окружающими ее молчаливыми домами.

Ася бодро вбежала на крыльцо, потянула дверь за ручку с круглым набалдашником, скользнула внутрь и аккуратно – не стукнуть, прикрыла дверь.

– С новым учебным годом, Татьяна Викторовна. Погода сегодня замечательная, – улыбнулась она вахтеру. Вахтер отложила книгу и хмуро глянула на Асю.

– Что же замечательного в дожде и сырости, Анастасия Николаевна? – ехидно спросила она.

– Как же, Татьяна Викторовна! Свежесть, и сладкий воздух, будто напившийся влаги, и капли дождя на листве и цветах. Мир прекрасен!

И Ася радостно устремилась к своему классу. Ей вслед неприязненно глядела вахтер с книгой.

На первый урок к Асе пришла тоненькая двенадцатилетняя Олеся, старательная и послушная. Понукаемая строгой матерью, Олеся все лето занималась музыкой и выучила все, что задали в музыкальной школе.

Гаммы сменил этюд, потом добрались до крупной формы, и воздух рассыпался хрустальным звучанием сонатины Гайдна. Пальцы девочки летали над черно-белыми клавишами, наполняя пространство ясностью и чистотой. Ася сидела и счастливо вздыхала. Жизнь была ясна и чиста, как эта безмятежная музыка, которая мягко ложилась на Асин слух и услаждала душу.

После Олеси были другие ученики, и, когда день подошел к концу, Ася почувствовала легкую приятную усталость. Глянула в овальное зеркало на стене и внезапно ощутила тревогу. Лицо бледное, усталое. Вечером Костя придет. Нужно в магазин забежать и переодеться. Глаза подкрасить, как он любит. Ася схватила сумку и поспешила домой.

Все же с появлением Кости ее жизнь стала более хлопотной, словно она больше не принадлежала самой себе, а стремилась соответствовать ему, быть частью пары. С общими желаниями, привычками, мечтами. Костя любил смотреть телевизор. Ася купила и повесила на стене напротив кровати. Она часто обходилась без ужина – съест пару фруктов и шоколадку, выпьет чаю. Он любил хорошо поесть. И ей приходилось держать в холодильнике сыр, колбасу, соленую рыбу – для Костиных «перекусов». Он не одобрял, когда она утыкалась в книгу, и ей приходилось смотреть Костины футболы и новости и делать вид, что это интересно и здорово. Но Ася не противилась этим «Костиным» переменам. Счастье отодвинуло все ее собственное, личное на задний план, и заполнило общим, «семейным», любовным. В паре ведь так и должно быть, не правда ли?

Пару часов спустя, когда наряженная и подкрашенная Ася уже накрыла стол с легкой закуской, раздался осторожный стук в дверь. Костя всегда стучал еле слышно, костяшками пальцев. Асе приходилось вслушиваться, чтобы успеть впустить его.

Костя вошел и Асины руки привычно взлетели ему на плечи, губы потянулись за поцелуем. Костя всегда жадно отвечал на поцелуй – его губы впивались в Асины губы, она ощущала, как бьется его сердце, а руки мягко поглаживают ее спину, спускаются все ниже и ниже. Сегодня было не так. Она целовала, а он мягко, настойчиво отстранялся.

Асю пронзил страх. Она посмотрела в Костины глаза – он отвел взгляд.

– Ты ей не сказал, – с ужасом прошептала она. – Ты обещал, и снова ничего ей не сказал.

Костя виновато смотрел на нее.

– У Николь проблемы в школе – подралась с одноклассницами. Венера злится, нервничает. Не мог же я подлить масла в огонь и заявить: «Дорогая, я тебе изменяю»?

Последние слова прозвучали с едкой иронией. Ася вспыхнула:

– Мы четыре месяца встречаемся. Наверняка весь дом уже в курсе. Хочешь, чтобы Венера от других узнала?

– Ты же ей не скажешь? – нахмурился Костя.

Ася гневно тряхнула волосами.

– Знаешь, сколько раз я хотела это сделать? Для меня хуже нет, чем врать вот так, в лицо. Мы же соседи! К тому же Николь все знает.

– О Николь не беспокойся. Мы с ней поговорили, и я пообещал ей дорогой ноутбук. Она будет молчать.

– Купил согласие дочери? – горько усмехнулась Ася. – А согласие жены ты чем купишь? Думаешь, мне легко каждый вечер отпускать тебя к ней? Представлять, как ты ложишься с ней в одну постель, обнимаешь ее, вы занимаетесь любовью. Я с ума схожу!

– Малыш, ты же знаешь, что у меня с Венерой ничего нет. Мы не спим вместе. Я же люблю тебя. Сколько раз повторять?

Костя посмотрел на Асю. Ее взгляд в темной подводке манил, притягивал его. Рыжая ведьма! Соблазнила его, думать ни о чем не может, когда рядом с ней. Словно опоила, околдовала. Ася улыбнулась, он подхватил ее на руки и понес в спальню. Время, события, весь остальной мир перестали существовать. Остались только двое – он и она. Два жарких, сплетенных тела, две сросшиеся души, и любовь, и жизнь, и желание, яркое, неудержимое, будто это все, что осталось, и завтра ничего не будет. И надо вычерпать жизненную силу до дна, взлететь на вершину блаженства и броситься вниз в темную пучину яростной животной страсти…

Когда разомкнули объятия, на город опустилась ночь. Асины пальцы нежно гладили Костино тело, исследовали каждую его частицу, чувствовали, запоминали.

– Завтра ты скажешь ей? – шептала она, а ее глаза в черной обводке загадочно мерцали, околдовывали. Влажные рыжие волосы змеями тянулись по Костиной груди, оплетали, опутывали. Ася тянулась к Костиным губам и кончиком языка раздвигала их, впиваясь все глубже и глубже, будто хотела высосать до капли Костину силу, ничего не оставить на долю жены.

– Я не знаю, что со мной происходит, когда ты рядом, – шептал он, задыхаясь от ее ласк. Асины пальцы спускались все ниже и ниже, и он снова почувствовал острое желание и силу.

– Просто ты меня любишь, – говорила она, усаживаясь на него и впиваясь ладонями в его плечи, а ее жаркие бедра начинали движение, сперва плавное, медленное, а потом все быстрее и быстрее до тех пор, пока его тело, не в силах больше терпеть, взрывалось безумным фейерверком наслаждения. И он забывал обо всем. Оставалась лишь Ася и ее любовь. И он желал ее, снова и снова…

Костя ушел далеко за полночь. Ася осталась одна. Зажгла свечи, открыла шампанское и долго смотрела на дерганые рыжие огоньки, и загадывала желание. Ее тело все еще трепетало, горело от Костиной любви. Она хотела его и ничего не могла с этим поделать. И больше не пыталась. Костя предназначен ей судьбой. Они будут вместе. Несмотря ни на что.

Глава десятая

Костя проснулся под утро и поначалу не мог понять, где он, и кто рядом с ним: Венера или Ася. В комнате было темно и тихо. Так тихо, будто все звуки мира исчезли, и осталась лишь эта вязкая, растекшаяся тишина. Она набилась в уши и мешала ему понять, что происходит вокруг. Костя медленно вытянул руку и коснулся женского тела. Провел рукой по груди и ощутил приятную мягкость и пышность. Венера. Он гладил, ласкал ее, пока жена сквозь сон не застонала и не потянулась к нему. И Костя желал ее, и любил, и тишина ночи взрывалась жаркими, страстными Венериными стонами. И все было, как всегда, каждую ночь и каждый раз, и ничего не менялось…

– Откуда в тебе столько прыти? – шептала насытившаяся любовью Венера. – Весь вечер в спортзале, пришел потный, усталый.

Слова будто разбудили Костю от спячки. Он ощутил резкий укол совести. Молча оделся и пошел на кухню – курить. Распахнул окно – в лицо ударил свежий ветер. На улице брызгал мелкий дождь, желтые листья мокли в лужах. Костя курил и не понимал, что с ним. Он болен или сходит с ума? Когда он с Асей, ему кажется, что он любит ее и хочет только ее. А потом возвращается к Венере и снова желает ее. Разве можно одинаково сильно хотеть двух женщин? Венерка не знает про Асю. Зато Ася давит на него, требует, чтобы признался. А он не может. Как отказаться от Венериной красоты? От ее тела и запаха? Не слышать больше ее страстных, протяжных стонов, когда он овладевает ее телом? Не глядеть в эти пьянящие, развратные глаза?

Он думает о Венере и вдруг резко сбрасывает с себя душный морок и мысленно устремляется к Асе. Ее рыжие волосы крепкими путами оплетают его тело, колдовские глаза бросают в пучину обмана, тонкие, музыкальные пальцы крадутся по его телу, спускаясь все ниже и ниже.

Костя выбрасывает окурок в окно и закрывает раму. Потом долго стоит под прохладным душем, пытаясь охладить разгоряченную плоть и хоть ненадолго забыть о сексе.

***

– Константин Олегович, к вам посетитель, – бойкая, глазастая Полина заискивающе улыбнулась начальнику и указала на дверь.

Костя вошел к себе и удивленно уставился на клиента. Сосед Первихин зачем-то приперся к нему в офис. Узнал про Асю? Костя сердито сжал кулаки и собрался все отрицать.

– Неверов, я к тебе по делу, – слова Первихина охладили Костю, злость схлынула. Он прошел вперед и опустился в свое кресло. Первихин вальяжно развалился в клиентском кресле, обтянутым мягкой кожей. Кресло это Костя выбрал не просто так. Оно удобно обтекало тело, человеку не хотелось вставать, он продолжал разговор и порой добавлял все больше деталей к своему проекту.

– Какое у вас ко мне дело? – невежливо ответил Костя. Он не любил Первихина, считал его наглым и самоуверенным типом. И недалеким. Закончил какое-то ПТУ, чудом пробился наверх. А теперь на тебе – депутат городской думы.

– Что значит какое? – хмыкнул Первихин. – Дом хочу построить. Какие еще к тебе могут быть дела?

– Дом в смысле, чтобы жить там? – уточнил Костя.

– Нет, ля, чтобы выставки устраивать! – фыркнул Первихин. – Конечно, жить. В квартире летом духотища – кондер не спасает. И Юлька вечно стонет: отстань, и так жарко. Вот я и надумал дом построить. Деньги сейчас есть, нужно вложить, не то потратим. У Юльки что-то в последнее время запросы выросли. На красоту. Знал бы сколько это красота обходится – взял бы себе уродку. Шучу! Баба у меня что надо. Попка, как яблочко, и в койке – огонь. Для такой и дом выстроить не жалко.

Первихин сказал про койку, и Костя невольно почувствовал боль в паху. Ася, должно быть, сейчас на работе. Ее пальцы бегают по клавишам, взгляд задумчивый, мечтательный словно она не здесь, а далеко-далеко в волшебной стране. Он еле пришел в себя. Первихин озадаченно смотрел на него.

– Неверов, ты случаем не болен? Сейчас вирус какой-то ходит. Если заразный – топай домой и лечись.

– Да не болен я! – рявкнул он и спокойно ответил. – Так что насчет дома? Есть задумки или предложить тебе готовые проекты?

– Большой, на два этажа, с террасой, чтобы вечером пиво пить, а днем Юлька там загорать будет. Гараж на три машины. Баньку с бассейном. И крышу такую, знаешь, с башенками. И забор пять метров, чтобы соседи на Юльку не пялились.

– Ты уже выбрал участок, где строить будем?

– А то! Купил в Незабудках, на горке. Знаешь, какой оттуда вид на город – закачаешься. Там и построим.

– Там дорога не очень. Дожди пройдут, грязь будет.

– Какое тебе, на хрен, дело до моей дороги? Малюй свой проект и показывай, что получилось.

– Сто пятьдесят тысяч, – сухо сказал Костя.

– За что? – икнул Первихин.

– За проект. Полина сделает договор. Платить авансом.

– Ты еще ни хрена не сделал, а уже платить? – вспылил Первихин.

– А как же. Сначала деньги – потом проект.

Первихин выбрался из кресла и направился к двери, не переставая бурчать. У двери оглянулся и брякнул:

– Я позвоню.

И вышел. Костя вытер тыльной стороной ладони влажный лоб и уставился в окно. День только начался, он еще ничего не заработал, а будто поле картошки выкопал. Он встрепенулся: причем здесь картошка? Он же всю жизнь в городе живет, ни сада, ни огорода.

Он встал и прошел в приемную:

– Поля, сделай мне кофе и плесни туда коньяку.

– Тяжелый клиент, Константин Игоревич?

– Очень тяжелый, – вздохнул Костя.

В последнее время дела шли не очень. Закончилось лето, поутих строительный бум. Теперь до весны только на ремонтах можно заработать или проект – другой сделать на будущий год. Венерка злится – нынче отдыхать не ездили. Пришлось им с Николь у тещи в деревне комаров кормить. Костя соврал, что денег нет, а сам просто не хотел от Аси уезжать. Как-то быстро прикипел к ней, словно привороженный. Николь тоже равнодушно восприняла отказ от поездки. Ее мир – книги, комиксы, друзья в играх и чатах. Дочь не любила солнце и пляжи. Костя глотнул обжигающий кофе с коньяком и уставился в окно, где усталая яблоня трепала желтыми листьями. Мелкий, противный дождь барабанил в стекло. Унылое серое небо мрачно давило на город. Тоска. Костя не понимал, что с ним. Вроде все хорошо. Есть бизнес, семья, любовница, а сердце нет-нет да щемит какой-то неудовлетворенностью. Словно чего-то не хватает. Какого-то огонька, стержня, чтобы опереться и идти дальше. Костя допил кофе и решил на обед заехать к родителям. Уже неделю у них не был. Даже совестно.

Родители жили на Галактической улице. Когда-то, еще во времена Советского Союза, в Новинске построили целый микрорайон и всем улицам дали космические «имена». По одну сторону Галактической высились стройные свечки многоэтажек, по другую – грузно сидели пятиэтажки. Костя родился на этой улице, здесь же в школу ходил и в хоккейный кружок, а по вечерам носился с пацанами по длинным рядам гаражных крыш, тайком от родителей курил первые сигареты и пил купленную вскладчину водку. Те дворовые пацаны выросли, разметало всех по необъятным просторам родной страны. Из всей компании в Новинске один Костя остался. Первое время после школы еще созванивались, а потом как отрезало – новая жизнь, семьи, работа, затянуло, засосало, вырвало с корнем. И счастливые детские годы постепенно таяли, растворялись в памяти, расходились кругами по воде, оставляя в душе лишь тоску, что все кончилось и никогда больше не повторится.

Костя поднялся на старом, скрипучем лифте на четвертый этаж, прошел узким коридором и осторожно постучал в дверь. Там, за дверью, негромко скрипнул паркет, что-то хлопнуло, зашуршали тапки, и, наконец, ему открыли.

– Костенька, сыночек! – мама прижалась к Костиной груди, подняла на него счастливые глаза. Она видела все хуже и хуже, но упорно отказывалась носить очки. Перестала читать книги с мелким шрифтом и смотреть телевизор. Костя заглянул в мамины глаза, голубые, как у него и почувствовал, как отступает тревога, а в груди разливается родное тепло.

– Сын, какими судьбами? – стройный, подтянутый отец протянул руку. Костя тепло пожал ее.

– Решил заехать навестить вас. Давно не было, – он стыдливо вздохнул.

– Почему не предупредил? Я бы пирог испекла. С картошкой и мясом, твой любимый. Сыночек, проходи, у нас с отцом на обед борщ и гуляш с пюре. Ты, верно, голодный?

Нет ничего вкуснее еды с маминого стола. Сколько Костя объездил стран, в каких только ресторанах не побывал, лучше его мамы никто не готовил. Ее пироги – самые пышные, с тонкой корочкой и сочной начинкой. А какие она пекла блины! Тонкие, кружевные, поджаристые. А торт «Наполеон», в котором непременно должно быть двенадцать коржей, густо пропитанных заварным кремом. Нигде Костя не ел таких ароматных, хрустящих соленых грибов и варенья из земляники, аромат которой сводил с ума.

Ангелина Викторовна с улыбкой наблюдала, как сын уплетает уже вторую тарелку борща и жадно глядит на гуляш с густой подливой на пышном облаке картофельного пюре. Костик всегда любил поесть, а в последнее время так похудел. Неужели Венера его не кормит? Сейчас модно заказывать готовую еду, вредную и безвкусную. Так и здоровье испортить недолго. А Ника что кушает? Ребенок такой худенький.

– Костя, может, я буду приезжать к вам, пока Венера на работе, готовить обед? – беспокоилась мать.

– Мама, ну, что ты! Венерка готовит.

– Она же целыми днями работает. Когда ей нормально готовить. Ника приходит из школы и сидит голодная. Деточка так похудела. И ты, Костя, плохо выглядишь. Ты здоров?

– Здоров, мама, – с набитым ртом ответил Костя. Он придвинул к себе тарелку со вторым блюдом и сосредоточенно начал жевать.

– Тебе бы спортом заняться, сынок, – на кухню вошел отец. В спортивном костюме, в руках лыжные палки. Костя подарил отцу роликовые лыжи и Олег Степанович теперь каждый день наматывал круги на стадионе. – Спорт дает здоровье и улучшает настроение. На собственном опыте убедился.

– Некогда, папа, – ответил Костя и подтянул чашку домашнего компота из сухофруктов. – На фирме проблемы. Не знаю, где раздобыть новые заказы.

– Ты же участвовал в тендере на ремонт детского сада, – напомнил отец.

– Да, но еще неизвестно, кого выберут: меня или Славку Елохина. У него цены ниже.

– Он же из дерьмовых материалов делает. Весь город знает, – возмутился отец.

– Зато у него сестра замглавы, – хмуро ответил Костя. – Он у меня уже несколько контрактов перехватил.

– Рано или поздно поймут, что лучше переплатить за качество, чем потом огрехи Елохина исправлять, – заключил отец, подхватил лыжи и палки и отправился на стадион.

– А теперь, Костя, скажи мне, что у тебя происходит. Я же вижу, что-то тебя тревожит, мучает.

Ангелина Викторовна села напротив, облокотилась о столешницу и с любовью глядела на сына.

– Запутался я, мама, – вздохнул Костя. – Изменил Венерке.

– Да ты что! – возмутилась мать. – Вы же столько лет вместе. У вас дочь.

– Знаю я, мама, все прекрасно знаю. Но не могу иначе. Полюбил Асю.

– Будешь разводиться? – спросила мать. Ее глаза с болью глядели на сына. – А как же Ника? Венера в суд подаст. Будешь с дочерью только по выходным встречаться.

– Что ты, мама? Я не хочу разводиться. Понимаешь, я и Венерку еще люблю. Знаю, что это неправильно, так не бывает. Но у меня так. Пока я с Асей – думаю, что лишь она одна на свете, никого больше не хочу. Возвращаюсь к жене – и понимаю, что ее тоже люблю. Со мной что-то неладно?

Ангелина Викторовна встала, подошла к Косте и прижала его голову к себе, погладила по волосам, вздохнула – у Кости на макушке уже вырисовывалась лысинка. Она наклонилась и поцеловала это место. Как быстро вырос ее мальчик. Уже сорок. Вроде, недавно она водила его в детский сад, лечила простуды и заставляла по вечерам пить теплое молоко. Нике уже пятнадцать. Девочка скоро школу окончит.

– Все хорошо, сынок. Ты разберешься. Если любишь Венеру, расстанься с той женщиной поскорее. Жена-то еще не знает?

– Нет, слава богу!

–Тогда не все еще потеряно. Расстанься с Асей и живи с Венерой.

– Мама, я должен рассказать Венере об Асе, а я не могу. Приходится врать.

– Не рассказывай, не надо. Венера – женщина гордая, она тебя не простит. Расскажешь – будет страдать, мучиться. Со своей души камень снимешь – на нее положишь. Измену нелегко забыть, сынок.

Костя вышел от мамы спокойный, умиротворенный. Родительский дом чудесным образом лечил его душу, избавлял от сомнений, страхов, дарил уверенность и силу.

Вечером, когда Костя возвращался домой, он заметил на скамейке возле подъезда мужскую фигуру в серой куртке и джинсах, с зажженной сигаретой в руке. Юрка Горев.

– Хочешь покурить? – Горев протянул Косте пачку «ЛМ».

– У меня свои, – Костя вынул из кармана «Честер», выбил сигарету, чиркнул зажигалкой, затянулся. – Воздухом дышишь?

– Неохота домой идти. Кто меня там ждет? Стены пустые? Сижу вот, думаю.

К вечеру небо прояснилось, и мягкое солнце лизнуло пятна луж, и мокрую траву, и желтые листья деревьев. И настроение у Кости улучшилось. Он уже решил, как поступит, сделал выбор, и от этой определенности чувствовал себя спокойно и уверенно.

– О чем думаешь, товарищ следователь? – спросил Костя и сел на скамейку рядом с Горевым.

– Да все о Рудольфе, будь он неладен, – сплюнул Горев. – Дело отправили в архив к остальным висякам, а мне все неймется. Будто он другом мне был или кем-то родным.

– И, правда, почему смерть Рудольфа так тебя зацепила? – спросил Костя и выдохнул серый дым, который тут же растворился в осенней прохладе.

– Понимаешь, Костик, мне его смерть покоя не дает. От того, что убили-то его явно не сгоряча, случайно. Подготовился наш убийца. В нашем доме сложно укрыться – Эльвира вечно на лестнице торчит, Сашка целыми днями дома. Опять же Юлька Первихина. Но как-то убийце удалось невидимкой проникнуть к Рудольфу и так же выбраться. И никто ничего не заметил. Я же всех опросил.

– Что даже Эльвира не видела? – усмехнулся Костя. Он выбросил окурок в урну и закурил новую сигарету. – Ни за что не поверю, что старая ведьма не знала, кто ходит к Рудольфу.

– И я не верю. Но расколоть ее не сумел, – хмыкнул Горев. – Уперлась, что ничего не видела. Слушай, друг, поговори с Венеркой, может, она к Эльвире подкатит. Эльвира в нашем доме из баб только ее уважает да еще новенькую Асю.

Сказал и насупился. Костя подозрительно глянул – что это с ним? Прознал, что они с Аськой встречаются? Сторонник крепких семейных уз? Да быть того не может. Он знал, что Горев давно развелся.

– Я поговорю с женой насчет Эльвиры. Но сильно не рассчитывай, что Эльвира ей в чем-то признается. Лучше расспроси Сашку. Он – парень простой, если что видел – упираться не станет.

– Сашка, по его словам, в наушниках был, не то, что не видел, даже ничего не слышал. Никчемный свидетель.

– Тогда не знаю, – пожал плечами Костя. – У Рудольфа же еще деньги украли. А у нас только Ромка Честер за деньги мать родную продаст. Если искать пропажу – скорее на него подумаешь.

– У Ромки вроде как алиби есть. Он игроку одному задолжал. Долг в его автомастерской отрабатывал. Целый день под машиной пролежал.

– А друг этот не мог соврать?

– Зачем ему? Честеров не такой человек, чтобы из-за него проблемы себе нажить.

Горев как-то странно взглянул на Костю и вдруг спросил:

– Слушай, ты бы поговорил с дочерью.

– Что случилось с Николь? – всполошился Костя и едва не вскочил на ноги. Горев усадил его обратно:

– Месяц назад я застал ее в квартире Рудольфа. И у нее был ключ. Думаю, Николь не впервые была в этой квартире.

– Моя дочь – не воровка, – взвился Костя.

– Постой, сбавь обороты. Я не обвиняю девочку в воровстве. Ключ она, скорее всего, нашла. Подростки любопытные. Может, она просто хотела посмотреть, как жил Рудольф. Тем более, что его убили. Эдакая черная романтика. Я вот о чем. Ты целыми днями на работе, Венера тоже, девочка одна дома. Вот и лезут в голову неподходящие мысли и идеи. Может, в секцию ее отдашь или на балет? Куда там обычно девчонки ходят?

Костя нахмурился.

– Николь выпросила у меня дорогущий ноутбук. Сказала, что видела, как я выходил от Аси. Она же еще ребенок, а вела себя, как настоящий вымогатель. Шантажировала меня. Я, конечно, купил ей ноутбук. Не из-за угроз. Просто девочка на самом деле одинока. Подруг нет, в школе с одноклассниками не ладит. Если ей для счастья нужен компьютер – почему бы и нет.

– А тебя не смутили методы, которыми она получила то, что ей нужно? Все же шантаж – это скорее для преступников, а не для детей. Тем более, ты повелся на ее угрозы, и она поняла, что может получить, что угодно, если будет прибегать к подобным способам. Вдруг, через год она попросит машину? Купишь ей?