Стереть тебя из себя

***

Галерея располагалась в старом здании с высокими потолками, лепниной и скрипучим паркетом. Свет был мягким, рассеянным – теплые лампы отражались в бокалах, на стеклянных витринах, на лакированных щеках гостей. Воздух был напоен запахом вина, духов и свежей краски.

Картины висели на белых стенах ровными рядами: цветные вспышки жизни, застывшие на холстах. Одна – ярко-красная абстракция, будто выдох страсти. Другая – тонкая графика с девушкой в невесомом платье, окруженной звуками ветра. Ближе к центру – натюрморты, цветы в разложении, чашки с потеками, в которых угадывались силуэты лиц. Была и серия картин с водой: прозрачные мазки, в которых будто растворялись контуры, границы, целые люди. Все вместе – будто отражение внутренней погоды Кэтрин: бурной, чувственной, противоречивой.

Кэтрин сияла. Настоящее солнце в коктейльном платье цвета спелого граната, с распущенными волосами и глазами, полными слез – но счастливых. Она расцеловывала гостей, поправляла карточки с названиями работ, смеялась громко, не сдерживая эмоции. Это был ее вечер. Ее триумф. Она металась по залу, как цветная искра, заражая всех вокруг своим восторгом. Ее голос звенел в пространстве, а жесты – летали, будто за ней тянулся шлейф радости.

Айла стояла чуть в стороне, рядом с одной из крупных картин. На ней – не было ни маски, ни грусти. Только спокойствие, как будто она смотрела не на людей, а сквозь них. В бокале таял лед, а внутри – таяло что-то другое. Она улыбалась – сдержанно, но искренне. Гордость за подругу пульсировала в ней, как свет под кожей, но вместе с ним – и ощущение, что она смотрит на все это из аквариума. Все как будто происходило за стеклом.

Будто ее забыли позвать в собственную жизнь.

Ее пальцы теребили бокал. Она ловила взгляды, слышала шепоты – кто-то хвалил Кэтрин, кто-то отмечал оформление, кто-то подходил поболтать. Айла отвечала, кивала, но словно не здесь. Не до конца. Мраморная. Сдержанная. Слишком гладкая для этого громкого, живого вечера.

– Ты почему такая тихая? – спросила Кэтрин, появившись рядом внезапно и чуть запыхавшись. У нее дрожали пальцы – от волнения, от вина, от счастья. Глаза блестели, как у ребенка, которому позволили зажечь фейерверк.

Айла чуть улыбнулась.

– Я любуюсь тобой. Ты светишься.

Кэтрин обняла ее за плечи, легко, по-домашнему.

– Если бы не ты, я бы даже не решилась. Помнишь, ты первая сказала: "Ты обязана показать это миру"?

Айла кивнула. Пауза. В воздухе висела недосказанность.

– Тогда почему ты сама до сих пор не устроила свою выставку? – спросила Кэтрин. Без укора. С теплом. С болью. С тем тихим вниманием, от которого хочется отвернуться – или разрыдаться.

Айла опустила взгляд. Бокал качнулся в руке.

– Я не хочу, чтобы они смотрели на мою боль, как на красивую раму. А они ведь именно это и сделают.

Кэтрин замерла. Она всегда чувствовала, что в Айле есть какая-то рана – древняя, глубокая, невыговоренная. Иногда эта боль проступала в ее холстах, как кровь сквозь бинт. Но она никогда не спрашивала. Не потому что не хотела знать. А потому что чувствовала: если Айла когда-нибудь решит рассказать, она сделает это сама. Без давления. Без вопроса. А пока – она просто будет рядом.

– Не все, – тихо сказала Кэтрин. – Некоторые захотят понять. Услышать. Увидеть по-настоящему.

Айла чуть пожала плечами. В горле стоял ком. Но на лице – снова спокойствие. И только пальцы все так же сжимали стекло, будто держались за него, чтобы не рассыпаться.

В зале что-то изменилось.

Словно воздух сгустился. Сначала почти незаметно – просто кто-то замолчал, кто-то повернул голову, чьи-то глаза вдруг распахнулись шире, чем обычно. Потом – цепная реакция. Перешептывания. Приглушенные фразы:

– Это же он? – С ума сойти… – Я думала, он не выходит на такие мероприятия…

Кэтрин обернулась первой. Зрачки расширились, губы раскрылись в легком, почти детском удивлении.

– Ни фига себе, – выдохнула она. – Не думала, что он вообще интересуется искусством.

Айла почувствовала перемену, как только заговорили стены. Как будто галерея затрепетала. Воздух стал плотным, как перед грозой. Медленно, с дрожью под кожей, она повернулась – и в тот момент, когда ее взгляд встретился с его, что-то внутри оборвалось.

Он стоял у входа. Черная куртка, темный свитер, будто наспех накинутый. Низко опущенные плечи, прищур, руки в карманах. Весь – как неостывший дым. Взгляд – прямой, спокойный, как выстрел. Он не входил, он врезался в атмосферу, не произнеся ни слова, не сделав ни одного громкого шага. Но все в зале будто съехало с оси, сместилось в его сторону.

Айле показалось, что стены зашумели. Бокал в ее руке дрогнул, и холод стекла вдруг стал болезненно реальным.

Дэмиан.

Он смотрел прямо на нее. Не на работы. Не на толпу. Только на нее. Словно все остальное – не существовало. Только этот момент. Этот взгляд. Этот гул между ребер, который теперь слышали оба.

Дэмиан не знал, зачем пришел. Может, чтобы убедиться, что она – реальна. Может, чтобы снова потерять почву под ногами. А может, потому что если бы не пришел – окончательно бы сломался.

Сделал шаг. Один. Второй. Ноги будто налиты свинцом. Каждый сантиметр пути – как на сцену. Только света прожектора не было. Было другое – взгляд. Ее. И он чувствовал, как этот взгляд держит его за горло. Не пускает. И не отпускает.

Он хотел развернуться. Выйти. Исчезнуть. Сделать вид, что это была ошибка, импульс, бред после трех суток без сна. Его пальцы в карманах сжимались в кулаки. Сердце било в ритме, который он давно не слышал – не музыкальном. Живом.

"Что я здесь делаю?"

Он проходил мимо картин и людей, не видя ни одной. Кто-то взволнованно вскидывал брови, кто-то почти пищал, шепча имя: "Это же NOIR…" – но для него все звуки были как сквозь вату. Мазки, лица, фразы – все плыло, будто кто-то пролистал галерею его сознания слишком быстро. Цвета сливались в шум. Только Айла – остро, четко, как шрам. Как единственный фокус, на котором удерживался мир. Она стояла вдалеке, будто все в ней светилось и одновременно пряталось. Он чувствовал, как в горле становится тесно. Как в груди поднимается волна, от которой не сбежать.

Дэмиан продолжал идти. Медленно. Словно бы против ветра. Против инстинкта – бежать.

Он не знал, что скажет. Не знал, надо ли что-то говорить. Но не мог не подойти.

Потому что между ними уже было больше, чем слова. Было то, что звенело в воздухе. Было то, что они оба не смогли добить молчанием.

И он остановился. В шаге от нее.

– Привет, – сказал он. Тихо. Хрипло. Словно из него вынули все слова, оставив только это одно.

Айла смотрела на него так, будто не верила. Словно он вышел из сна, который она пыталась забыть, но в котором все еще жила. Несколько секунд – пустота. Потом она выдохнула, как после долгого ныряния.

– Привет, – ответила она. Губы дрогнули. Голос звучал чуть тише, чем обычно, но в нем было все: удивление, боль, мягкость. – Ты… правда здесь?

Дэмиан кивнул. Медленно. Взгляд метался между ее глазами и полом. Она стояла слишком близко. Или слишком далеко. Он не знал. Только знал, что снова чувствует – себя, ее, все это пространство между.

– Я… – начал он, но слова застряли в горле.

– Все нормально, – мягко сказала Айла, и ее голос обволакивал, будто плед в холодном помещении. – Я не ждала, но… спасибо, что пришел.

Мгновение – и рядом кто-то негромко кашлянул. Кэтрин. Она стояла в полушаге, скрестив руки на груди и наблюдая за ними с выражением, которое было смесью восторга и комического отчаяния.

– Ну вы даете… – хмыкнула она. – Тут такая химия, что у меня ресницы подгорают. Я, пожалуй, пойду найду бокал вина… или три. И дам вам насладиться моментом без свидетелей.

Она подмигнула Айле и с широкой полуулыбкой растворилась в толпе, оставляя их вдвоем – наедине с этой дрожью в воздухе, которая больше не умела притворяться случайной.

Дэмиан немного сдвинулся вбок, словно хотел защитить их обоих от чужих взглядов. Плечи по-прежнему были напряжены, но в глазах уже не было прежней отстраненности – только усталость и что-то очень тихое, хрупкое, как будто он извинялся без слов.

– Я увидел сторис, – сказал он наконец. – И просто… не смог не прийти.

Айла кивнула. Снова. Молча. У нее не было сил сказать что-то дежурное – вроде «я рада» или «спасибо». Ее губы тронула тень улыбки, но внутри все было скомкано, как исписанная страница.

– Ты хочешь посмотреть работы? – спросила она, указывая глазами в сторону экспозиции.

– Только если ты будешь рядом, – почти шепчет он. И сам удивляется, насколько честно это прозвучало.

Они медленно пошли вдоль стены. Между ними – сантиметры, но в этих сантиметрах было больше напряжения, чем в любом касании. Айла чувствовала, как его рука чуть-чуть качнулась к ней – почти невидимо. Дэмиан вглядывался в картины, но больше – в ее профиль, в движение волос, в дрожание пальцев на бокале.

Вокруг кто-то начинал смотреть на них с интересом. В одной из пауз, когда они остановились у абстрактного полотна, что-то щелкнуло сбоку – не картина, не вино, а звук камеры телефона. Быстро, украдкой. Кто-то делал снимок. И не один.

– Кажется, у тебя прибавится упоминаний в прессе, – прошептала Айла, не глядя, с иронией, в которой было чуть больше боли, чем юмора.

– Пусть пишут, – сказал Дэмиан, не отводя от нее взгляда. – Пусть наконец напишут правду: я рядом с тобой.

Она снова посмотрела на него – будто с опаской, будто сердце внутри нее попросило остановиться на секунду.

– Какая из них твоя? – спросил он, и голос стал мягче, как шелк после дождя.

– Ни одна. Я просто помогала. Моя мастерская – там, – она кивнула куда-то вглубь зала, за плотную занавеску.

– А могу я ее увидеть?

Айла повернулась к нему. В ее взгляде что-то дрогнуло, но вместо ответа она улыбнулась – чуть-чуть, на вдохе.

– Когда-нибудь, – сказала она. – Но не сегодня.

Он кивнул, принимая это, даже с каким-то облегчением. И они снова замолчали. Но тишина уже не была ледяной. Она была… теплой. Как обещание. Как затянутая пауза перед чем-то важным.

И кто-то в углу снова сделал снимок. Но им уже было все равно.

– Хочешь, уйдем отсюда? – тихо сказал Дэмиан, будто боясь спугнуть хрупкий момент между ними.

Айла замерла. От неожиданности. От желания. От страха. Глаза метнулись в сторону зала – туда, где все еще звучал смех, где кто-то поднимал бокалы, где сияла Кэтрин.

– Я не могу вот так… – начала она, и замолчала.

Она искала Кэтрин взглядом – нашла. Та уже смотрела на них. Мгновение. Айла не успела ничего сказать, как Кэтрин, улыбнувшись, чуть приподняла бровь и едва заметно кивнула в сторону выхода.

Жест был молчаливым, но ясным: "Вали уже. Но потом мне все расскажешь."

Айла невольно рассмеялась. Мягко. Чуть наклонилась к Дэмиану:

– Похоже, у нас есть разрешение.

Он только кивнул, и в его глазах на секунду блеснуло что-то почти детское – облегчение, будто он прошел через лабиринт, в конце которого был ее голос.

Они вышли из зала медленно, не спеша, не оглядываясь. Как будто шаг за шагом прокладывали себе путь обратно в реальность. Воздух на улице был прохладным, хрустящим, и Айла впервые за вечер сделала по-настоящему глубокий вдох.

– Куда пойдем? – спросила она, глядя в темноту, где пульсировали огни города.

Дэмиан на мгновение задумался, а потом пожал плечами:

– Туда, где можно просто идти. Без слов. Без камер.

Они свернули с шумной улицы и пошли вглубь города – туда, где фонари светили теплее, асфальт был влажным от недавнего дождя, а витрины пустовали. Город будто выдохнул, оставив их наедине с ночной кожей улиц, отливавшей золотистым.

Первые минуты они шли молча. Айла достала сигарету, прикрывая огонь ладонями, словно хрупкое тепло. Дэмиан молча протянул руку, и она, не глядя, дала ему вторую. Они курили, вдыхая влажный ночной воздух, и глядели в отражения света в лужах, будто ища в них обрывки мыслей. Тишина между ними была не напряженной – скорее, осторожной. Как будто каждый боялся дотронуться до лишнего, чтобы не спугнуть то хрупкое, что еще держалось между ними.

Он посмотрел на нее, и уголки его губ дрогнули:

– Ты все еще куришь, чтобы остановить мысли?

– А ты все еще пытаешься убежать от своих? – ответила она, выдыхая дым и бросив на него короткий, слишком честный взгляд.

Они обменялись взглядами, в которых больше не было защиты. В этих глазах плескались усталость, узнавание и щемящее «я понимаю». После этого – снова тишина. Но уже с трещинкой.

– Все шло отлично, – вдруг начал он, и в его голосе проскользнуло что-то теплое, почти мальчишеское. – Я стоял на сцене, толпа была бешеная, и тут – провал. Полный. Я открываю рот – а в голове пусто. Ноль. И знаешь, что я сделал? Начал бубнить какую-то хрень, даже не слова – просто звуки. А потом закончил, поклонился и сказал: "Это был экспериментальный фристайл". И все такие: вау.

Айла хрипло рассмеялась, выпуская дым:

– И публика поверила? – усмехнулась она, скользнув на него взглядом из-за сигареты.

– Некоторые даже просили записать такую версию, – усмехнулся он, качнув головой.

Она рассказала в ответ, как однажды на паре в университете вместо «презентация» сказала «престижанта», и преподаватель три минуты пытался понять, о какой новой теории идет речь. У нее щеки чуть порозовели от смеха, но голос был мягким, словно этот случай был драгоценной глупостью из другой жизни – проще, чище.

Они оба засмеялись. Смех шел неровно, почти с облегчением. Словно каждый смешной момент в их жизни был подтверждением: мы умеем быть не только болью. Мы умеем – дышать.

На одном из мостов они остановились. Ни машин, ни голосов. Только глухой гул реки под ногами и тусклые фонари, отражающиеся в воде. Ветер трепал ее волосы, и она ловила сигарету пальцами, чтобы не выронил порыв. Где-то вдалеке маячил проблесковый свет, но он не касался их – они были вне всего, в своей капсуле междугородней ночи.

Дэмиан подошел ближе. Очень близко. Его рука невольно дернулась, будто хотела коснуться ее плеча – и передумала. Он дышал глубже, медленнее, будто боролся сам с собой.

– Я бы поцеловал тебя сейчас, – прошептал он, и в голосе дрогнуло что-то беззащитное. – Но если ты исчезнешь после… я не переживу второй тишины.

Она подняла взгляд. В ее глазах – страх и желание. Сомнение и крик. Желание поддаться и страх, что поддашься – и рухнешь.

Он наклонился чуть ближе…

И в этот момент сзади раздался смех. Двое прохожих прошли мимо, громко переговариваясь. Один оглянулся и прошипел: "Это же он, черт возьми!"

Момент был разрушен. Как вспышка, которая не сработала. Как вдох, который не стал выдохом.

Они оба отступили. Слишком резко. Словно не были готовы к правде, которая почти сорвалась с губ.

После этого они снова пошли. Медленно. Будто страх обнажиться снова прижал их к земле. Никто не касался темы, только шаги, сигаретный дым и редкие взгляды, от которых сердце сжималось.

Разговор завелся не сразу. Он плыл, как забытая мелодия. Про странные вывески, про манекенов в масках в пустой витрине, про женщину, кормящую голубей в три ночи, будто мир – это ее дневная смена. Они шутили, не глядя друг на друга, смеялись коротко и тихо. Смех был больше похож на попытку убедить себя, что все в порядке. Будто мост, его слова, ее молчание – ничего этого не было.

Но в груди все звенело. Айла чувствовала, как дыхание сбивается, когда он чуть дольше смотрит. В ее голове вертелось: "Почему я не сделала шаг? Почему он отступил?" – и тысячи несказанных слов, что царапали внутри. Дэмиан тоже молчал. Он боялся повторить ту же ошибку: стать слишком, быть рядом, а потом разрушить все, чего касался. Он не знал, спас он ее этим от себя – или предал оба сердца разом.

Когда они дошли до стоянки такси, тишина будто ожила. Айла замедлила шаг, чувствуя, как накатило сожаление, нежность и снова – страх.

– Спасибо, – выдохнула она. Голос дрожал, хоть она пыталась держаться. – За вечер.

– Это я должен говорить «спасибо», – ответил он тихо. И вдруг все в его взгляде стало слишком открытым.

Он открыл ей дверь. Она села, но не захлопнула сразу. Их глаза встретились. И в этом взгляде – тишина, которую они оба не прожили на мосту.

Машина тронулась. Он остался стоять, как будто только что потерял что-то важное, что еще не успел назвать.

Телефон Айлы загорелся, когда она даже не доехала до перекрестка.

@iam.noir: "Хочешь увидеть часть меня? Мою студию?"

***

Утро выдалось теплым и, что удивительно, спокойным. Впервые за долгие месяцы Айла проснулась без ощущения, что внутри нее кто-то кричит. Без тревоги, без ночных теней, без того липкого страха, что обычно выталкивал ее из сна. Сон был глубоким, теплым, как будто кто-то невидимый держал ее всю ночь за руку.

Она лежала, уставившись в потолок, и медленно возвращалась в реальность. Сердце билось ровно. Тело не ломило. И только легкое жужжание в груди напоминало: что-то изменилось.

Она едва успела дотронуться до телефона, как в дверь раздался стук – быстрый, нетерпеливый. Потом – звонок. Потом снова стук.

– Айла, открой! – раздалось из-за двери. – Ты что, умерла? Почему не отвечаешь?!

Айла, сонная, с растрепанными волосами, поплелась к двери.

Кэтрин влетела в квартиру, будто шторм. В руках у нее был кофе и бумажный пакет, откуда пахло чем-то сладким.

– Господи, я думала ты или сбежала с ним в Тибет, или лежишь без сознания после поцелуя века, – выдохнула она, скидывая пальто.

– Доброе утро тебе тоже, – пробормотала Айла, пряча зевок.

– Доброе утро? Девочка, ты в курсе, что половина интернета уже гудит? – Кэтрин ткнула в экран телефона. – Посмотри. Просто посмотри. Он. С тобой. На выставке. С тобой, Айла. NOIR. Живой. Настоящий. Стоит и смотрит, как будто ты – его последний глоток воздуха.

Айла взяла телефон. Несколько снимков. Они. Он. Ее взгляд вбок, его – только на нее. Кадры дрожали, но в них было что-то невозможное. Что-то слишком настоящее.

– Ты понимаешь, что ты только что захомутала мужчину, который на интервью прямо сказал, что ему не нужны отношения, что он женат на музыке и что единственная женщина в его жизни – это его гитара? – Кэтрин всплеснула руками. – Рассказывай. Все. Сцена за сценой. Я принесу попкорн.

Айла села, медленно. Все еще не до конца веря, что ночь была реальностью. Она взяла кружку, отпила кофе, обожгла губы, но не отдернула руку. Этот жар – единственное, что сейчас казалось настоящим. Внутри все еще дрожало.

– Мы просто гуляли, – наконец произнесла она, словно это объясняло все.

– Ага. И не говори, что между вами не было вот этого взгляда, когда все остальные перестают существовать, – Кэтрин закатила глаза. – Я не слепая, Айла. Видела, как он на тебя смотрел. Как будто ты его тихий конец света.

Айла опустила взгляд. Пальцы крепко сжимали кружку.

– Это ничего не значит… Наверное.

– Да ты себя слышишь? Он написал тебе? – Кэтрин прищурилась, будто могла прочитать все с ее лица.

Айла молча кивнула и передала ей телефон. Сообщение от @iam.noir все еще горело на экране.

Кэтрин присвистнула.

– Мать моя ведьма… Он приглашает тебя в свою студию?! Ты вообще понимаешь, что это? Это же его храм. Его капсула. Туда никто не заходит. Даже фанатки под страхом смерти.

Айла чуть улыбнулась, но в этой улыбке было столько тревоги, что Кэтрин смягчилась.

– Ты боишься, да?

– А если я соглашусь… и он поймет, что ошибся?

– Или поймет, что не зря тебя впустил, – мягко ответила подруга. – Просто не разрушь себя раньше, чем он успеет тебя удержать.

Айла кивнула, словно ловя дыхание. Она все еще чувствовала ту тишину между ними – не пустую, а наполненную. Чувствовала, как в груди дрожит отклик на его слова, его взгляд, даже на экран с сообщением. Оно было коротким, но в нем звучало: «я не сбежал».

И это – впервые за долгое время – стало якорем. Напоминанием, что он все еще рядом.

***

Утро. Его студия. Свет пробивался сквозь грязное окно, ложась на пыльные струны и покосившуюся лампу. Он проснулся раньше обычного, хотя вряд ли это можно было назвать сном. Больше – забытием. Но в эту ночь не тянуло к таблеткам. Не было жажды спрятаться под одеялом химии. Было тревожно – до тошноты, до судороги в животе – но трезво. И эта трезвость пугала больше, чем ломка. Потому что приходилось чувствовать все. Без фильтров.

Он бродил по студии босиком. Холодный пол, впившиеся в пятки осколки разбитого прошлого – пустые банки из-под энергетиков, черновики песен, покрытые царапками и смятыми словами. Порванная струна свисала с грифa гитары, как тонкая, не затянутая вена. Запах дыма, нот, чего-то недосказанного. Все – как всегда. Кроме одного.

Айла.

Он все еще чувствовал ее взгляд. Ее шаг рядом. Как ветер под кожей. Ее пальцы, стиснутые в кармане пальто, когда она чуть дрожала от холода, но старалась не показать. Вспоминал, как ее голос обтекал слова, как будто каждый слог был на вес золота. Она была ближе, чем он позволял себе раньше. Ближе, чем кто-либо за последние годы. Ближе, чем стоило бы.

Он посмотрел на телефон. Галочка. Прочитано. Ответа пока не было. И все внутри сжалось – так, будто что-то резкое вот-вот прорежет грудь изнутри.

"Я не должен был писать," – мелькнуло. "Зачем я открылся? Зачем снова подставил грудь под огонь?"

Но мысль тут же захлебнулась в воспоминании – ее улыбка на фоне ночного города, полушепот, дрожащий на губах, и та несостоявшаяся близость, от которой до сих пор звенело в ушах.

Впервые за долгое время он не хотел исчезнуть. Не хотел раствориться в дыму и пустоте. Он хотел, чтобы кто-то вошел. Увидел. Остался.

И именно поэтому было страшно. Потому что Айла могла стать тем, кого он больше всего боялся впустить – тем, кто мог остаться надолго, пробравшись слишком глубоко, туда, где обычно никого не было. И если она уйдет – заберет с собой не только часть его, но и то хрупкое, что он в себе пытался не замечать годами. И каждый миг ожидания ее ответа был как дыхание через порез. Живой. И потому невыносимый.

Телефон зазвонил неожиданно – вибрация пронзила тишину, как выстрел. Он вздрогнул, на секунду не смея посмотреть на экран. Но имя там было ее. Айла.

@a.sinclair.art: "Если ты все еще не передумал – я могу быть у тебя через полчаса."

Дэмиан перечитал сообщение трижды. И каждый раз сердце билось сильнее. Это не было просто согласием. Это было шагом. Ее шагом к нему. Через тени, через страх.

Пальцы дрожали, когда он набирал ответ:

@iam.noir: "Жду."

Он убрал телефон, вдохнул. И впервые с вечера не почувствовал ни комка в горле, ни пустоты в груди. Только дрожь. Легкую. Живую.

Он включил свет. Оглядел студию. Хаос. Но неважно. Она увидит. Настоящее. И если уйдет – он хотя бы знал: дал ей не маску, а себя.

Глава 4. На грани

Айла заходит в студию, замирая на пороге. Все внутри нее сжато в один комок – возбужденной тревоги, нежности и странной уверенности. Он сам позвал. Это не случайность. Это не вежливость. Это было приглашение – тихое, неуверенное, но настоящее. И все равно: как только ее нога ступает на этот пол, в животе закручивается все в узел. Потому что быть рядом с ним – это не просто встреча. Это шаг в неизвестное. В глубокое. В уязвимое.

Она будто нарушает границу – личную, хрупкую, будто вход в чужую душу. И сердце замирает: вдруг он закроется, вдруг передумает, вдруг оттолкнет. Но внутри есть и другое чувство – чистая, острая надежда, что он не просто откроется, а впустит ее по-настоящему.

Дэмиан чувствует ее еще до того, как поднимает взгляд. Ее присутствие – как сдвиг воздуха, как тревожный ток под кожей. Он позвал ее – сам, впервые – и теперь борется с собой, чтобы не отступить. Он боится. До одури. Боится, что разрушит ее. Что она увидит, сколько в нем трещин. И все же он остается. Потому что в ней – что-то такое, чего ему не хватало всю жизнь. И он уже не может этого игнорировать. Он просто не знает, как не разрушить то, чего боится больше всего – близости.

– Проходи. Тут… бардак, – говорит он, не оборачиваясь.

– Я вижу, – мягко отвечает она. – Но это… настоящий бардак. Не театральный.

Он усмехается, бросает окурок в пепельницу и указывает кивком:

– Хочешь – садись. Или просто стой. Я не знаю, как правильно себя ведут в таких ситуациях.

Она проходит чуть дальше, ступая осторожно, как будто пол может хрустнуть под ногами. Воздух здесь – плотный, пропитанный никотином, ночами, бессонными мыслями и чем-то еще – почти как боль, оставшаяся в стенах. Пол усеян бумагами – какие-то скомканы, какие-то с рваными краями, в углу валяется старая гитара со сломанной струной, струна тянется, как тонкий, порванный нерв. На стене – выцветшие фото, пробитые кнопками: чьи-то глаза, расплывшиеся лица, как память, которую пытались забыть.