Стереть тебя из себя

За горизонтом уже тянулась светлая полоска – рассвет. Наркотики не отпускали. Кровь стучала в висках, тело требовало выброса. Мне нужно было сбросить напряжение. Вырвать его из себя вместе с хрипом, с болью, с кожей, если потребуется. Я больше не различаю, где желание, где ярость, где отвращение к себе – все перемешалось в один гремучий коктейль под кожей.

Я трахал ее грубо. Вдавливал в матрас, будто пытался стереть чужие образы из своей головы. Ее спина выгибалась подо мной, ногти оставляли следы, а губы срывались в стон, который я глушил своим ртом. Пальцы скользили по телу, как по инструменту, выдавливая ноты ярости. Я знал, что это не страсть – это попытка не сойти с ума.

Айла.

Черт. Имя режет мозг, как бритва по обнаженным нервам.

Она – в моих мыслях. В моих пальцах. Даже когда я внутри другой.

Я застываю. Смотрю на лицо девушки подо мной. Вроде красивая. Губы приоткрыты, золотистые кудри сбились в беспорядке. Но все не то. Она – пустая. Милая оболочка. Без вкуса. Без глубины. Тело, в которое можно сбросить боль. Не Айла. В ней нет огня, который сжигает меня взглядом, нет этих чертовых серо-голубых глаз, которые пронзают насквозь.

Момент замирает. Воздух становится вязким, мысли срываются с цепи.

А если бы на ее месте была Айла? Я трахал бы ее так же? С тем же остервенением, с тем же злым голодом – как будто хотел сжечь все между нами? Или боялся бы прикасаться, чтобы не треснула – как фарфор? Чтобы не дрогнула, не исчезла под моими пальцами?

Словно в бешенстве, я рычу сквозь зубы, разворачиваю девушку на живот, вхожу резко, без нежности. Она вскрикивает, но мне плевать. Я не о ней думаю. Все тело зудит от отвращения к себе. Пот стекает по спине, словно выжигает кожу. Как будто я обманул собственное тело – дал ему не ту, не ту, кого оно хочет.

Я знаю, что она сейчас мечтает, будто утро будет с завтраком и поцелуем в шею. Что я ее прижму, и мы будем дышать в унисон. Но все иначе. Я вызову ей такси, не обернусь, не скажу ни слова. Оставлю в слезах. Потому что близость пугает сильнее смерти. Потому что если кто-то увидит, что внутри – не выдержит. Как и я. Потому что я не человек. Да, я мудак. Да, я делаю больно. Я монстр. Я демон. Грязный. Опустошенный. И каждый раз все сильнее хочется сдернуть с себя кожу, чтобы перестать быть собой. И если подпущу кого-то ближе – разнесу все в щепки.

Позже, стоя на балконе, я смотрю, как фары такси исчезают в темноте. Ее дух – той, с кем я только что делил постель – еще висит в комнате. Запах кожи, пота и дорогого парфюма въелся в пальцы, в губы. Все, как всегда. Но внутри – ничего. Пусто. И, черт возьми, все равно невыносимо. Вдох – горький дым обжигает легкие. Я хочу выбросить из головы не ее – а Айлу. Выкинуть. Раздавить, как очередной окурок.

Но не могу. Она будто прикипела ко мне под кожу.

Что ты со мной сделала, Айла? Почему именно ты? Почему твой голос звучит громче всех, даже в моей тишине? Словно ты мой наркотик, Айла. Только после тебя – не кайф. А ломка.

Глава 2. Переписка

От лица Дэмиана

Прошло три дня.

Только три. Но внутри – как после турне. Будто за это время прожил десяток жизней. Словно меня выжали и бросили на дно. И сверху кто-то еще аккуратно наступил ногой.

Я пытался забыть.

Пробовал. Сигареты, музыка, бессонные записи, секс, таблетки. Все вперемешку. Ночью выходил на балкон, курил до жжения в горле, пока пальцы не немели от холода. Иногда просто сидел на полу в коридоре, в темноте, как обугленный каркас. Днем не выходил из студии – сидел, как мертвый, играл что-то бессмысленное, рвал струны. Пил вместо еды. Таблетки глотал вслепую, как конфеты. Пару раз вырвало прямо в раковину, и я даже не удивился. Заслужил.

Я трахал кого-то в ночь после вечеринки. Потом еще одну. Смотрел сквозь них. Искал в их коже тот самый ток, что прошел между мной и ей. Но ничего. Только пустота. Только злость на самого себя. Глупая сцена, где я играл роль любовника, а на деле просто пытался вытрахать ее из себя чужими телами – грубо, яростно, как будто насилием можно вычистить чувство. Тело к телу – и все равно пусто. Безуспешно. С каждой новой ночью я чувствовал, как медленно разлагаюсь изнутри. Как труп, которому не дали умереть полностью.

Каждое утро – как будто просыпаешься в собственной рвоте из мыслей и сожалений. Мутное. Грязное. Хотелось содрать с себя кожу, как проклятие. Я орал на звукозаписи, бил кулаком по клавишам, ломал голос, пока он не стал хриплым, как у зверя. Ничего не помогало. И это бесило еще больше. Я ненавидел эту слабость. Себя в ней. Ненавидел, что она проросла в меня, как заноза, как зараза.

А когда закрывал глаза – видел ее.

Не лицо – ощущение. Внутреннюю дрожь, что случилась, когда она прикуривала. Взгляд, который будто прошел сквозь кожу и осел внутри. Ни один наркотик не выжиг это чувство. Наоборот. Оно пульсировало ярче в моменты, когда я был на грани. Она стала болью. Призраком под кожей. Молчаливым эхом, от которого не сбежать.

Она не была ни самой красивой, ни самой яркой. Но в ней было что-то… живое. Настоящее. Как искра в темноте, как хруст в тишине. Как память о чем-то, что никогда не принадлежало тебе, но всегда тянуло.

Такое, от чего внутри шел треск.

Такое, после чего все остальное – фальшь.

Я хотел найти ее сразу. Написать. Позвать. Хотел услышать ее голос, хотя бы раз. Но не решался.

Не потому что стыдно. Мне давно не стыдно. Я не святой.

А потому что знал: я отравлен.

Все, к чему я прикасаюсь, ломается. Все, кто ко мне тянется, обжигаются.

Любовь со мной – это как обнять острие ножа и надеяться, что он не прорежет до кости.

Я не достоин ничего светлого. Особенно ее.

Она смотрела так, как будто видела. А я не знал, готов ли, чтоб меня увидели. Не фасад. А гниль под ним.

От лица Айлы

Три дня я не могла дышать.

Не потому что больно. А потому что иначе.

Словно кто-то перенастроил мое тело – теперь даже кофе имел вкус тревоги, а краска на холсте ложилась, будто в порез. Все стало невыносимо громким, хотя вокруг была тишина.

Он – не выходил из головы. Ненавязчиво. Не романтично. Просто… фоном. Как фоновый шум травмы. Как низкий гул в груди, от которого не спастись. Как ток под кожей – едва ощутимый, но постоянный.

Я пыталась отвлечься. Рисовала. Бешено. До боли в пальцах, до онемения спины. Мазки – резкие, цвета будто вспарывали холст. Я не писала картины – я вырывала из себя сгустки памяти, те, что обычно прячу под кожей. Все, что не смогла сказать – вытекало краской.

Иногда рыдала, не замечая. Слезы смешивались с пигментами, растекались по холсту, и это было честнее всего, что я делала за долгое время. Я не спала. Точнее – просто теряла сознание рядом с холстом, в краске, в чужих криках из колонок, в собственной немоте.

Днем жила на автомате. Университет, улыбка, кофе. Как будто ничего. Как будто я – обычная.

А ночью – танцевала на кухне, босиком, в одной майке. Музыка оглушала. Как будто можно было вытрясти из себя все, что застряло. Все воспоминания, которые болели при прикосновении. Все руки, которые когда-то оставили следы, даже если не было синяков.

Под утро – паника. Сердце колотится, тело дрожит, как после удара. Невозможно понять, что страшнее – ночь или то, что за ней придет. Простыня скручивалась, как петля, а внутри – только пустота и тихий вой. Он не кричал, он выл. Я знала этот звук.

Я нашла его в Instagram. Листала. Фото. Сторис. Музыку. Застыла. Он казался другим. Диким. Свободным. Ужасно живым. Таким, какой я быть не могла. Какой мне не позволили быть.

Я почти написала. Почти. Палец завис над кнопкой, как будто за ней – катастрофа.

Глупо. Писать. Ждать. Мечтать.

Но все равно… ждала.

Хотя бы знак. Хоть строчку. Хоть крошечную искру в этой бесконечной черной воде внутри.

Иногда я ловила себя на том, что разговариваю с ним мысленно. Вопросами без ответов. Глупыми, острыми, важными. Словно уже знала, каким будет его голос. И как он произнесет мое имя. Мне казалось, если бы он позвал – я бы пошла. Даже если в огонь. Даже если в пустоту. Потому что он смотрел – и видел. А я так давно хотела быть увиденной, что забыла, как это – дышать при этом.

***

Когда Дэмиан нашел ее в сети – сердце дернулось, будто сквозь него прошел ток в 220 вольт. Пальцы залипли на экране. Ладони вспотели, как перед выходом на сцену. Это было странно – так реагировать на профиль в Instagram. Но в ней было что-то такое, отчего даже фото казались живыми.

Айла была другой. Даже в кадре. Не строила лицо. Не выпячивала себя. Просто была. Настоящая. В ее позах не было глянца, в ее улыбке не было игры. Но главное – ее глаза. Серо-ледяные. Настолько глубокие, что казалось, если заглянуть – утонешь. И в этих глубинах он видел боль. Не просто печаль – настоящую, рваную, как после аварии. Интересно, она так же убита внутри, как и он сам?

Он долго листал. Смотрел, как она смеется. Как обнимает подругу. Как держит в руках кисть, вся в краске. Все это казалось недосягаемым и странно теплым, как чужое детство, в которое тебя не пустили.

Пальцы дрожали, когда он открыл диалог. Он не знал, зачем пишет. Или знал, но боялся признаться. Словно в тумане он набрал строчку. Без масок. Без дешевых подкатов. Только то, что крутилось в голове с той самой ночи.

@iam.noir: "Ты куришь, чтобы убежать от мыслей?"

Он не дышал. Сердце стучало, как по крышке гроба. Он смотрел на экран, как будто от этого зависела его трезвость. Или жизнь.

Когда появилось "прочитано" – его словно ударили по груди. Легко. Но точно в рану.

Сообщение пришло глубокой ночью. Айла, как обычно, не спала. Сон снова обходил ее стороной, как будто сам боялся прикоснуться. Она вышла покурить. Балкон встретил ее прохладой, привычной и почти утешающей. Воздух был сырой, пах асфальтом и дымом – смесь, которая странным образом успокаивала. Свободной рукой она прижала себя за плечо, будто пыталась собрать воедино дрожь под кожей. Втянула в легкие первый глоток дыма – и будто бы это был ее единственный способ не задыхаться. Табачный пар обжигал горло, но в этом жжении была жизнь.

Она смотрела в темноту, где очертания деревьев и домов растворялись, как ее мысли. Пальцы дрожали, но не от холода. Было предчувствие – не как тревога, а как замирание сердца перед чем-то важным. Внутри будто сработал тихий сигнал, как щелчок замка.

И в этот момент – телефон издал характерный звук.

Под лопаткой засосало. Всей кожей она почувствовала: это от него.

Улыбка сама вырвалась. Саркастичная. И впервые за долгое время – настоящая.

@a.sinclair.art: "Нет. Я курю, чтобы остановить их."

И в тот момент, как только Айла нажала "отправить" – она знала: все начинается. Но не как у всех.

Они молчали.

После этого короткого диалога – несколько часов тишины. Он не стал отвечать сразу. И она не ждала ответа немедленно. Но в обоих что-то уже дрожало – запущенное, живое, как капля, упавшая в гладь воды и пустившая круги.

На следующее утро он проснулся с телефоном в руке. Экран погас, но ее последняя фраза – будто врезалась под кожу. Он перечитал. Несколько раз. И только потом написал:

@iam.noir: "Странно, но мне стало легче. От твоего ответа."

Он перечитывает сообщение перед отправкой и замирает. Что-то внутри скребет: слишком откровенно, слишком мягко. Но отправляет. И сразу откидывается на подушку, глядя в потолок, как будто только что выдохнул то, что держал годами.

Айла не думала, что он напишет снова. Когда всплыло уведомление, она застыла с кружкой в руках. Кофе остыл. Внутри – тоже. В груди что-то подалось, как будто треснула тонкая ледяная корка.

@iam.noir: "Тебе не нужно на это отвечать. Просто… ты, кажется, понимаешь."

Она смотрела в экран. Долго. Словно в окно, в которое не решалась постучать. Ее пальцы были мокрыми от конденсата на кружке, но на самом деле – от волнения.

Ответ пришел не сразу. Но она набрала:

@a.sinclair.art: "Иногда мыслей так много, что кажется, они разорвут кожу изнутри. Так что я понимаю. Очень."

Айла долго держит палец над экраном, перечитывает написанное вслух, шепчет. В какой-то момент чуть улыбается. Грустно. С благодарностью. С оттенком облегчения – ее поняли. Ее не оттолкнули. И она отправляет, не стирая, впервые за долгое время не пряча то, что чувствует.

С этого все и началось. Не как в фильмах – без огоньков, без моментального «щелчка». Но в этой тихой, хрупкой честности было нечто сильнее любых эффектов: узнавание. Как будто двое, давно потерянные в шуме, наконец нащупали друг друга сквозь ночь.

@iam.noir: "Ты когда-нибудь чувствовала, что тебя слишком много для этого мира?"

Он отправляет и сразу выключает экран. Боится увидеть прочитано. Боится, что это прозвучит как крик, а не как признание. Но это и был крик – внутрь, в экран, в тишину.

@a.sinclair.art: "Каждый день. Поэтому я прячусь за холстом. Или под макияжем."

Пальцы Айлы дрожат. В комнате полумрак, на мольберте сохнет холст, на котором снова только серые, пыльные мазки. Она не добавила цвет. И не добавит. Потому что сказала правду.

@iam.noir: "Я прячусь за звуком. Под ним легче дышать."

@a.sinclair.art: "Под краской легче плакать."

@iam.noir: "А ночью? Что ты делаешь ночью, когда мысли лезут в горло?"

@a.sinclair.art: "Танцую. В темноте. До дрожи в коленях. До звона в ушах."

@iam.noir: "Я кричу. Беззвучно. Записываю, стираю. Опять записываю."

@a.sinclair.art: "Я рисую лица, которых нет. Чтобы они молчали, как я."

@iam.noir: "Ты красивая, когда молчишь?"

@a.sinclair.art: "Нет. Я опасная, когда молчу."

Он не ответил сразу. Но внутри него что-то завибрировало. Не возбуждение. Не интерес. Узнавание. Страх. Желание. Боль. Все вместе. Она была зеркалом, в которое страшно смотреть.

Она тоже молчала. И это молчание тянулось, как нить между двумя ладонями – натянутая до боли.

В этих коротких репликах было все: признание. Усталость. Неуверенность. И что-то, что медленно, но неотвратимо сближало. Как если бы две трещины в разных мирах начали срастаться между собой.

Словно между ними натянулась ниточка. Тонкая. Но крепкая. И каждый ответ – как подтверждение, что она все еще держится. Что он – все еще жив.

@iam.noir: "У тебя тоже бывают дни, когда ты просто… не встаешь с постели?"

Он набирал эту фразу медленно. Словно каждое слово надо было вырезать из себя ножом. В комнате было темно, только экран телефона подсвечивал лицо – усталое, с тенью под глазами. Он не ждал сочувствия. Он просто хотел, чтобы хоть кто-то понял.

@a.sinclair.art: "Бывают. Когда тело как свинец, а мысли как ржавчина."

Она лежала на полу в мастерской, не в силах подняться. Экран светился где-то сбоку. Айла не писала ради ответа – она просто говорила. Возможно, впервые так честно. Возможно, впервые кому-то, кто действительно слушал.

Он сидел в темноте студии, телефон подсвечивал лицо. Снаружи стучал дождь. Музыка не играла – впервые за долгое время. Только ее слова на экране. Он прочел их вслух. Шепотом. И почему-то с дрожью.

@iam.noir: "Иногда я думаю, что я просто поломан. Неисправим."

@a.sinclair.art: "Я думаю, мы не сломаны. Мы просто… не подошли этому миру по размеру."

После этих слов она затаила дыхание. Это была ее мысль, спрятанная глубоко. И когда он не ответил сразу, сердце чуть сжалось. Но потом пришла тишина – добрая, понимающая. И этого было достаточно.

Она прижимала телефон к груди, будто это могло передать тепло. Будто эти слова – не просто текст, а прикосновение. Такое, которое не причиняет боли.

@iam.noir: "Я не знаю, как быть с кем-то. Я умею только терять."

Он долго смотрел на курсор, мигающий в пустом поле. Хотел добавить что-то еще. Но все остальное показалось лишним. Только эта строчка. Только суть. И боль в ней – сырая, открытая, как рана без повязки.

@a.sinclair.art: "Зато ты умеешь чувствовать. А это страшнее, чем терять."

Эти слова будто сами выплыли из нее. Без плана. Без фильтра. Только сердце. Она закрыла глаза и представила, как он их читает. Представила его лицо. Представила… и чуть сжалась – от тепла. И от страха.

Он закрыл глаза. Тишина не давила. Наоборот – впервые в ней было что-то живое. Эти слова звенели внутри, как правда, которую не произносил даже себе.

Несколько дней они переписывались почти без пауз. Без «доброе утро» и «спокойной ночи», но с чем-то более настоящим. С мыслями, которые не говорят даже себе. С ощущением, будто кто-то держит тебя за руку – не физически, но точно. Она рисовала в тишине, представляя, как могли бы звучать его голосовые. Как он дышит, как подбирает слова. Иногда ей казалось, будто слышит их – как эхо в голове. Но на экране оставались только текстовые сообщения. И паузы между ними. Он писал песни, вдохновленный ее фразами. Они не признавались в этом друг другу – но чувствовали.

@a.sinclair.art: "Ты когда-нибудь хочешь… не писать, не говорить. А просто посидеть рядом?"

Он увидел сообщение почти сразу. Прочитал. И не ответил.

Прошел час. Потом вечер. Потом ночь.

Айла перечитывала свое сообщение снова и снова. Каждое слово казалось теперь слишком личным, почти обнаженным. Ее пальцы то стискивали телефон, то отпускали. Она прокручивала музыку, но ничего не слушала. Пробовала рисовать, но кисть не слушалась. Хотелось выкинуть телефон в стену – и одновременно – прижать его к груди. Она уговаривала себя: он просто занят, он отвлекся, он перегорел. Но в глубине – знала. Это была тишина не от отсутствия времени. Это была тишина выбора. Такая, от которой в ушах звенит, а под ребрами сжимается. Но галочка стояла. Синяя. Холодная. Как подтверждение, что он видел. Прочитал. И все равно – ничего.

Прошло два дня.

Он молчал. И это молчание уже не было теплым. Оно было, как лед на груди.

Айла больше не писала. Она просто смотрела в экран и спрашивала тишину: "Почему?" И ответ звучал в голове глухим эхом ее старых страхов: "Ты слишком. Слишком глубокая. Слишком настоящая. Слишком уязвимая." Айла прижала колени к груди, словно так могла защитить себя от очередного исчезновения. Но оно уже случилось. Без крика. Без объяснений. Просто – пропал. Как делают все.

Все закончилась молчанием. Таким же громким, как все, что было между ними. Но это уже было другое молчание – тяжелое, как мокрая простыня на груди. Оно тянуло внутрь, как воронка. И в этом молчании – словно поставлена точка. Не в истории, а в их главе. В первой главе, которую они, возможно, никогда не перечитают.

Глава 3. Незапланировано

От лица Дэмиана

Экран вспыхнул. Я едва не выронил телефон – как будто кто-то крикнул мне прямо в ухо. Сообщение. От нее.

@a.sinclair.art: «Ты когда-нибудь хочешь… не писать, не говорить. А просто посидеть рядом?»

Я перечитал. Один раз. Второй. Как будто фраза была с капканом. Мягкая, короткая – но внутри нее было слишком много. Слишком… близко. Как прикосновение к ожогу.

Я смотрел на экран так, как будто от ответа зависело что-то большее, чем просто переписка. Как будто стою на краю. И ветер зовет прыгнуть.

Пальцы подвисли над клавиатурой. Я даже набрал что-то. Начал. Удалил. Снова написал. Снова стер.

Что я могу ей дать? Посидеть рядом? С кем – со мной? С этим мешком дыма, пепла и жалких остатков тепла? С тем, кто по ночам слышит крик, которого больше не существует?

В голове всплыло, как она тогда стояла на улице. В полутьме, сигарета дрожит в пальцах. Голос – шепот, будто боится разбудить свою боль. И взгляд. Глубокий. До костей.

Она не играла. Не цеплялась. Она просто… была. Настоящая. И именно это – пугало до чертиков. Потому что настоящему больно. Потому что настоящее ломается, когда она рядом со мной.

Я сжал телефон. Так, что побелели пальцы.

Выдохнул, откинул голову на спинку дивана и уставился в потолок.

Если я отвечу – я подпущу ее. А если подпущу – разрушу. Я заражен. Всегда был. Все, к чему я прикасаюсь, рано или поздно трескается. Как его кожа, как его губы, когда он лежал там – без движения, мертвый, а пальцы уже начинали синеть, и я все еще не успевал.

Брат.

Я до сих пор слышу твой голос. До сих пор не простил себе. И если она сядет рядом – я не выдержу. Потому что вдруг именно в этот момент я начну верить, что могу быть живым. А я не должен.

Я не умею быть рядом. Я умею только уходить. Я умею терять.

Я отключил экран. Экран погас – как будто я сам себе нажал «стоп». И с этого момента – молчал.

Первый час – с пульсом, как у зверя перед капканом. Потом – с тревогой в зубах, будто всю челюсть сводит от чувства вины. Потом – с гулкой пустотой.

Два дня я жрал таблетки, курил траву, пил все, что попадалось под руку. Чтобы не думать. Чтобы забыть, как звучит ее голос в голове. Чтобы заглушить тот сдавленный стон внутри, который не утихал ни на секунду.

Марк – мой менеджер – звонил. Десятки раз. Сообщения с угрозами: «еще раз сорвешь концерт, интервью, съемки – рву контракт». Голосовые, в которых сквозило отчаяние за злостью. Он давно обещал уйти, бросить все к черту. Но все еще здесь. Наверное, потому что единственный знает, сколько боли я в себя вливаю, чтобы не взорваться. Или просто потому что я – его инвестиция с просроченной моралью.

Я не слушал. Не отвечал. Только смотрел, как экран гаснет – снова и снова. Как будто вместе с ним тухло что-то во мне.

Один вечер провел в ванной, глядя в потолок, слушая, как капает вода из крана – и каждая капля била в голову, как упрек. Второй – валялся на полу студии, обняв гитару, как будто можно было выдавить из нее хоть каплю смысла. Ничего не помогало. Боль – старая знакомая. Она всегда со мной. Просто временами становится тише, и тогда особенно страшно: будто остался без костыля.

Я пытался забыться. Через дым, через алкоголь, через тишину, в которой звенело ее имя. Лежал на диване, не в силах пошевелиться, глядя в потолок и надеясь, что гул в груди утихнет. Но он только усиливался.

Айла.

Она была, как яд, который не убивает – но отравляет каждую клетку. И я сам вдыхал ее глубже, потому что не мог иначе. И в этом отравлении было больше жизни, чем во всей моей трезвости. С каждой дозой ее молчания я хотел жить – и потому молчал в ответ.

Третий день начался так же, как и предыдущие: с тишины, в которой слышен собственный пульс. Я лежал, как будто под водой. Все тело – ватное, голова – туман. Внутри – муть. Не боль. Не злость. Даже не пустота. Просто – ничего.

Открыл телефон. Просто рефлекторно. Смахнул уведомления. Бездумно залез в Instagram. Лента шла, как фон. Музыка чьей-то жизни, не моей.

Палец соскользнул. И остановился.

Сторис. Кэтрин. Радостная, будто светилась изнутри. Ее голос в кадре – возбужденный, с хрипотцой от волнения. Она крутилась на фоне картин, смеялась, рассказывала что-то быстро, взахлеб, как человек, у которого в груди вместо сердца – фейерверк.

«Готовим выставку. Уже сегодня в 19:00. Вино, искусство и немного магии.»

Слова – как фон, как шелест. Но картинка – зацепила. Внутри все сжалось.

В кадре – мелькнула фигура. Нечетко. На фоне. Полупрофиль. Пепельные волосы. Рассеянный свет. Движение плеча, будто от глубокой усталости. И этот поворот головы. Ее поворот.

Айла.

Словно кто-то вдавил кулак под ребра. На секунду я перестал дышать.

Она не была в центре. Не позировала. Просто – была. Настоящая, даже в пикселях.

Я не знал, будет ли она там. Не знал, хочет ли, чтобы я пришел. Может, вообще не думала, что я увижу. Или специально оставила. Или просто… случайность?

Неважно. Все внутри уже знало.

Я не подумал. Просто встал. Сбросил плед. Пустая бутылка покатилась по полу, задела аптечный блистер, таблетки рассыпались. Наступил на одну, но даже не почувствовал. На полу валялась окуренная сигарета, чашка с недопитым кофе, исписанный лист бумаги с порванным краем. Воздух был спертым – смесь табачного дыма, пыли и чего-то сладко-протухшего, как будто сами стены здесь болели.

Я прошелся по комнате босиком. Шаг – и хруст. Что-то хрупкое. Может, разбившийся стеклянный флакон. Может, я.

Почувствовал другое – как холод трезвит. Как будто мир снова стал реальным. Как будто после долгого падения я ударился о дно – и очнулся.

Это был не шанс. Не приглашение. Это был зов. Не к ней. К себе.

Я должен был идти. Потому что если я не пойду – не выживу. Потому что именно сейчас – или никогда.