Стормберги

Глава первая.

«Бык тянул за собой телегу вверх по склону. Его узловатое тело казалось усталым и потрепанным жизнью, шерсть намокла под проливным дождем – он так глубоко проваливался в грязное месиво на проселочной дороге, что не видно было копыт…»

Карин поджала под себя ноги.

«Позади него шла девочка двенадцати лет, боязливо ступая в тщетных попытках не перепачкать грязью ботинки…»

Книга захватила ее, унесла прочь сквозь сны и столетия, она превратилась в Гуллу, девочку из детского дома, отданную в служанки у торпаря Карлберга в Кулле неподалеку от усадьбы Хёйе. Классовое общество во всей своей неприкрытой беспощадности: болезни и голод в лачугах бедняков, паркетные полы в усадьбе, сияющие, как только что вставший лед. Главная героиня, нищая, которой все помыкают, постепенно осознает, кто же она такая – Гунилла Беатриса Фредерика, младенец, которого вынесло на берег после кораблекрушения.

Карин плакала, размазывая слезы по щекам, капли свисали с подбородка, прежде чем упасть. Гулла с ее больной спиной и замерзшими пальцами – как она работала не покладая рук, чтобы приемные братья и сестры не знали нужды. Господская дочь, с детства завернутая в дорогие ткани с вышитыми инициалами, всегда заботившаяся о самых несчастных.

К этому моменту Карин уже поняла, что сама она никакая не принцесса, хотя и из рода Стормбергов. Как и Кулла-Гулла, она осталась сиротой и в сердце своем решила, что тоже будет помогать другим. Неважно, кто ты – человека видно по поступкам.

Тут распахнулась дверь в чердачную каморку, Карин подскочила. Книга упала на пол. Широкая фигура тетушки Агнес заняла собой весь дверной проем.

– Лентяйка! По розге соскучилась?

Карин сглотнула и быстро вытерла щеки руками.

Надо было идти взбивать кровь.

Лето проносилось быстро, за ним наступали долгие зимние месяцы. Когда за окнами свистели ледяные ветра, а мороз сковывал землю и реку, у Карин находилось время на чтение. Тетушка Агнес иногда ворчала, называя ее лежебокой и бездельницей, но Карин уже привыкла. В деревенской школе библиотеки не было, но Астрид Хедстрём из Калтиса давала на дом книги, стоявшие у нее на чердаке за ткацким станком. Карин взяла почитать Пелле Бесхвостого и Тюре Свентона, Бигглов и Детектива Блумквиста, Пятикнижье Энида Блайтона, Анну с Зеленого Холма и «Фрёкен Дикарка». Когда ничего другого не было, она залпом проглатывала религиозные журналы «Почтальон», «Друг детей», «География для народной школы», «Счастливая монетка» и «Библейские рассказы».

Карл тоже любил читать. В доме у Лонгстрёмов стояла целая полка с книгами. Такая литература тете Астрид из Калтиса и не снилась. «Лето с Моникой» Пера Андерса Фогельстрёма, трилогия Вильгельма Муберга об эмигрантах. Карл-Оскар и Кристина – это звучало почти так же, как Карл и Карин. А еще «Красная змея» Франса Бенгтссона. Это была самая любимая книга Карла.

В старшей школе, в пятом классе, учителем Карин стал магистр Биргерссон. Магистр говорил по-английски, так что Карин пришлось начать изучать иностранный язык. Каждый вторник весь класс приходил в учительскую и слушал уроки, которые передавали по радио. Это распахивало двери в новую реальность.

Карин начала читать по-английски. Книги на этом языке имелись только в личном собрании четы Биргерссон. Карин разрешали брать их на дом. Многие слова ей приходилось смотреть в словаре, но она не сдавалась. У нее получалось все лучше и лучше.

Когда приближался выпускной экзамен в седьмом классе, магистр Биргерссон попросил ее остаться после урока. Карин стало не по себе. Она подумала, что небрежно обращалась с какой-то книгой или еще в чем-то провинилась.

Когда она закрыла дверь, магистр произнес:

– Жаль, если такое дарование, как у тебя, пропадет тут, в глуши. Ты могла бы закончить реальное училище и учиться дальше, выполнять важную функцию в обществе. Возможно даже, стать учительницей. Ты не обсуждала это со своими опекунами?

Карин молча смотрела в пол.

Магистр почмокал губами, как обычно делал.

– Пойди домой и скажи им, что будешь учиться дальше. Передай, что так сказал магистр Биргерссон.

С этими словами он отпустил ее.

Мысль не показалась ей новой, она сама давно уже ее вынашивала. Ведь Густава, который проявил способности к учебе, отправили учиться в Стентрэск.

Вечером того же дня она сказала тете Агнес, что собирается учиться дальше – ни словом не упомянув мнение по этому поводу магистра Биргерссона.

Тетушка Агнес даже не подняла глаз от картошки, которую чистила.

– Ничего из тебя не выйдет, – сказала Агнес. – Только пшик.

На том разговор и закончился.

Карин отправили на двухмесячные курсы при школьной столовой, где девочек обучали готовить.

После этого считалось, что все необходимое образование она получила.

Стентрэск, лето 2021 года

На поминках в общинном зале при церкви подавали бутербродные торты. Их заказала Юсефин, настаивая, что это любимое блюдо Карин. У Викинга язык не повернулся сказать Юсефин, что она всегда пребывала в заблуждении по этому поводу, – впрочем, теперь это уже не имело значения. Яркий свет, звяканье приборов, вино. То тут, то там раздавался звон бокалов. Старые друзья долго и тепло говорили о Карин, некоторые – больше о себе, чем о ней. Вспоминали, какая она была мудрая и добрая, как помогала женщинам, терпевшим побои от мужа, оставляя их ночевать в мальчишеской комнате Викинга, как боролась со скаредными и упрямыми муниципалами, ставила на место ленивых руководителей. Когда закончились речи, в зале стало шумно – теперь за столами пошли оживленные разговоры в малых группах.

Алиса держалась рядом с Викингом, смущенная и молчаливая. Она чувствовала, что остальные смотрят на нее и удивляются. Маркус и вовсе не сдержал недовольства.

– Что она здесь делает?

Его не волновало, что Алиса слышит.

– Мне все это нелегко дается, – довольно резко ответил Викинг. – Мне нужна ее поддержка.

– Радуйся, что у тебя мама была рядом так долго, – ответил Маркус, развернулся и ушел за свой стол.

К Викингу, опираясь на элегантную палочку, подошла Сив Юханссон. Викинг нервно улыбнулся, почувствовал, как Алиса спряталась за его спину. Глаза старушки без всякого стеснения следили за каждым ее движением.

– Красивое получилось прощание, – проговорила она, не сводя глаз с Алисы. – Карин знала, чего хочет, и очень правильно, что вы исполнили ее волю. И ты очень хорошо говорил, Викинг, прекрасные и такие верные слова. Ты по-настоящему любил маму.

Похоже, с головой у Сив Юханссон все было в порядке.

– Ты знакома с Алисой Эрикссон? – спросил он и подтолкнул Алису вперед, чтобы она поздоровалась.

– Так ты из Лулео? – сказала Сив. Это прозвучало не как вопрос, а скорее как констатация факта.

– Переехала туда пару лет назад, – пояснила Алиса. – Раньше я жила в Накке, под Стокгольмом.

– И работаешь айти-консультантом. Скажи мне, чем занимается айти-консультант?

Викинг топтался на месте. Похоже, от Сив ничего не скроешь.

Алиса осторожно улыбнулась.

– По определению центрального статистического бюро, мы анализируем, разрабатываем и совершенствуем цифровые системы. Разрабатываем решения для программного обеспечения, приложений, систем и баз данных.

– Надо же, как все сложно, – проговорила Сив, пристально вглядываясь в лицо Алисы.

Алиса опустила глаза.

– Папа, – спросила Элин, – есть еще красное вино?

– Я знаю, где оно стоит, – поспешно ответила Алиса и ретировалась в кухню.

– Такая приятная женщина, – сказала Сив, глядя в глаза Викингу. – Она чем-то напоминает мне Хелену. Должно быть, большое облегчение, что ее наконец нашли.

Викинг попытался улыбнуться.

– Вероятно, мне нравятся женщины определенного типа, – ответил он, оглядывая зал. – Извини, я должен на минутку отойти.

Он подошел к Роланду Ларссону, который стоял в углу, беседуя с пастором Херманссоном, и отвел коллегу в сторону.

– Слушай, ты так хорошо говорил, – похвалил Роланд речь Викинга в церкви.

Викинг кивнул в знак благодарности.

– Вам удалось что-нибудь выяснить по поводу трупа в болоте?

Роланд отвернулся от собравшихся, голоса которых звучали все громче. Сказывалось вино.

– Вчера пришел рапорт из Умео, – негромко произнес он. – Мы были правы, это мужчина. И он не из Средневековья, в зубах у него обнаружены пломбы из амальгамы.

Викинг присвистнул.

– Стало быть, он наш современник.

– И да, и нет, – ответил Роланд. – Установлено, что пломбы поставлены в 40-е или 50-е годы. Из Умео бедренную кость отправили на анализ в Стокгольм. Скелет порос мхом, а эксперт-сфагнолог утверждает, что до такого состояния мох вырастает лет за пятнадцать.

– Это ничего не говорит о том, как долго мужик там пролежал.

– Как минимум пятнадцать лет. Остеолог пришел к выводу, что ему на момент смерти было от 45 до 65 лет. Радиоуглеродное датирование по изотопу 14С показывает, что он родился до 1952 года. А изотоп 13С – что он жил в Скандинавии.

– Причина смерти?

– Он точно не сам прибил себя колом ко дну болота, это мы можем утверждать с полной уверенностью. Как он умер, неясно. Помимо дырки в районе сердца и повреждений одной ноги и руки, скелет сохранен. Но отправиться на тот свет ему явно помогли, в этом нет сомнений.

Викинг закрыл глаза, мысли медленно ворочались в голове. Родился более семидесяти лет назад, ходил к зубному врачу в 40-е или 50-е, умер в возрасте от 45 до 65 лет.

– Амальгама, – проговорил он. – Как долго ее использовали в Швеции?

– Черт знает, – ответил Роланд. – Лично у меня ее полный рот.

Викинг кивнул. Школьный зубной врач Стентрэска в 70-е годы щедро закладывал детям в зубы ртуть.

– Думаешь, с 40-х годов сохранились карточки стоматологов?

– По-разному. Их хранят 70 лет, потом они подлежат уничтожению. Одни это делают, другие нет. Возможно, часть хранится в архиве в Лулео. В ближайшее время проверим.

– А ДНК?

– Из Стокгольма кость перешлют в лабораторию в Линчёпинг.

Викинг посмотрел в сторону кухни, откуда появилась Алиса с двумя бутылками вина. Сусанна Шильц тут же протянула свой бокал, чтобы ей подлили еще.

– Как думаешь, скоро вы получите ответ из Линчёпинга?

После подводного землятрясения в Индийском океане в криминалистической лаборатории разработали новый быстрый метод определения ДНК. Кость превращали в порошок, костный мозг теперь не требовался.

– Скоро, – ответил Роланд, – вопрос только в том, что это даст. Мы можем сопоставить его с реестром пропавших и реестром преступников, но если мужик пролежал там достаточно долго, нам просто не с чем будет сопоставлять. Делать более широкий поиск сложно. Мы должны знать, что именно ищем, и…

Викинг поднял руку, прервав коллегу. Подняв бокал, словно парус, к ним с напором тихоокеанского лайнера направлялась Сусанна Шильц.

– Викинг, – воскликнула она и крепко обняла его, так что ножка бокала стукнулась о его затылок. – Я так соболезную тебе, так сочувствую. Карин была потрясающая женщина, просто уникальная. Какую прекрасную речь ты произнес, просто великолепную.

Он пробормотал в ответ какие-то слова благодарности, Роланд деликатно отступил в сторону.

– Нет, подожди, – сказала Сусанна, хватая его коллегу за руку выше локтя. – Я хотела поговорить с вами обоими.

– Можно я угадаю? – усмехнулся Викинг. – Ты делаешь подкаст?

– True crime, – ответила она. – Сейчас это на гребне популярности.

– Нам пока ничего не известно о теле, найденном на болоте, – солгал Роланд.

Сусанна допила вино и покачала головой.

– Нет-нет, – ответила она. – Я имела в виду ограбление в Калтисе. В следующем году будет шестьдесят лет, такой юбилей привлечет к себе всеобщее внимание. Сами знаете, каковы закoны моей профессии – надо быть впереди всех.

Викингу показалось странным называть годовщину давнегo ограбления юбилеем, но он предпочел промолчать. К тому же Сусанна явно не была впереди всех. Вот уже пятьдесят девять лет ограбление в Калтисе полоскали в книгах, журналах и радиопередачах.

– Меня тогда еще на свете не было, – сказал Роланд, – так что даже не знаю, чем я могу помочь.

Сусанна повернулась к Викингу.

– Мне было две недели от роду, – сказал он, – так что я тоже не знаю, что…

– Но ведь твой папа вел следствие.

– Не с самого начала. Сперва им руководил шеф полиции Мессауре, Бергстрём, кажется…

– Ну вот видишь, у тебя уже куча фактов!

Викинг оглядел толпу, ища глазами Алису, помахал ей рукой, чтобы она подошла.

– Я немного устал, – проговорил он, когда она подошла к ним, и обнял ее за плечи. – Как ты считаешь, может, уже заканчивать мероприятие?

– Тебе виднее, – ответила она.

В эту минуту Сив Юханссон постучала вилкой по бокалу и поднялась, сжимая в руке носовой платок. Гул голосов стал стихать и затих.

– Карин была моей лучшей подругой, – надтреснутым голосом произнесла она. – С девятнадцати лет я каждый день разговаривала с Карин. Каждый день, всю жизнь. О детях, о работе, о жизни. Теперь стало так тихо. Ее голос больше не звучит, но я все равно скажу. Не знаю, слышно ли меня там, наверху, но я попробую.

Она вытерла глаза, слегка покачнулась. Викинг знал, что Сив любит выпить.

– Она приехала в Мессауре помощницей повара, когда я работала там секретаршей в пасторской канцелярии. Мы были отличной компанией. Карин держалась очень скромно, но все ее очень любили. С нами были Ингвар и Бертиль и… как бишь ее звали?

На мгновение она замолчала, погрузившись в воспоминания. Поправила завитые локоны. Викинг не сводил глаз со старушки – какая же она хрупкая. Вероятно, она все же не совсем в себе.

– Карин и Калле пели вместе, – продолжала она, – под оркестр в Народном доме и на Кальуддене по субботам…

Она закрыла глаза, взяла ноту. Начала петь, слабо и немного фальшиво, о том, как в саду не слышны даже шорохи. Викинг узнал эту песню, ее часто пела мама Карин. В ней говорилось о Москве. Влюбленная пара гуляла ночью по берегу Москвы-реки.

Викинг встретился глазами с Алисой, она чуть заметно улыбнулась. Сив пела дальше – о том, как речка движется и не движется, вся из лунного серебра. Народ начал шептаться и шуршать салфетками, но Сив ничего не замечала. Голос не слушался, она все меньше попадала в ноты, но не сдавалась. Пела наобум о том, что надо не забыть эти тихие вечера. Все переговаривались, кто-то громко откашлялся.

Наконец она склонила голову и, вытерев слезы, тяжело опустилась на стул.

Викинг воспринял это как сигнал закончить поминки и поблагодарил всех за то, что они пришли.

В утомленном молчании они вместе с Алисой и детьми убрали пoсуду и навели порядок. Вытерли столы, помыли посуду. В воздухе ощущалось напряжение. По опыту Викинг знал, что смерть и похороны редко пробуждают в человеке хорошее.

– Что такое Мессауре? – спросила Юсефин, когда они выходили из помещения. – Где это? Где-то неподалеку?

– Его больше нет, – ответил Викинг. – Весь поселок снесен.

– Снесен? – удивилась Юсефин. – Но почему?

– Пруд на том месте остался, – сказал Маркус. – И площадь. Мы в детстве ездили туда с классом.

Алиса погасила свет, дверь захлопнулась. Они вышли на улицу. Стоял светлый летний вечер. Ветра с Северного Ледовитого океана задули сильнее, небо затянуло облаками. Викинг взглянул в сторону горы Стормбергет.

Однажды Карин взяла его с собой в Мессауре – в то время она ждала Свена. Должно быть, это было в 73-м или 74-м, ему было лет двенадцать – тринадцать. У него остались смутные воспоминания. Снега не было, но в тот день тоже дул сильный ветер. Тогда в некоторых домах еще жили люди, он видел светящиеся окна. Большинство магазинов на главной улице были заброшены, витрины заклеены бумагой. Многие дома уже увезли, улицы напоминали щербатый рот с выпавшими зубами… Он так и не понял, зачем мама привезла его туда. А потом, когда они стояли на узенькой улочке, ведущей в никуда, мама вдруг заплакала. Присев, обняла его, крепко прижала к себе и что-то шептала ему на ухо, а Викинг ответил, что он замерз, и они поехали домой.

– Когда-то в Мессауре проживало больше тысячи человек, – сказал он сейчас. – Почти все работали на строительстве гидроэлектростанции. Когда они ее закончили, то стали никому не нужны, и поселок тоже. Его закрыли, дома увезли. Они были построены на сваях, так что от них и следов не осталось. Людей перекидывали с места на место. Здесь всегда так поступали.

Их машины стояли рядом на служебной парковке рядом с участком. Маркус нес на руках маленькую Майю, Юсефин вела под руки смертельно уставшего Эллиота. Быстро обняв Викинга и Элин, она села на заднее сиденье машины Маркуса.

Элин и Шамари, приехавшие на похороны из Стокгольма, остановились в доме Карин на Кварндаммсвеген. Викинг с Алисой подвезли их туда.

– Ты уже решил, что будешь делать с виллой? – спросила Элин, кивая на дом модели «Эльвбю». – Продашь или оставишь себе?

Густав заказал этот дом для себя и Карин, когда они ждали Викинга. Это была одна из первых моделей у производителя. Карин прожила в нем всю свою сознательную жизнь. Несмотря на суровый климат, дом держался хорошо, но теперь его надо было ремонтировать и модернизировать.

– Пока не знаю, – ответил Викинг. – Многое зависит от Алисы.

Элин повернулась, зашла в дом и закрыла за собой дверь.

Не зажигая лампы, они плюхнулись рядом на диван. От тусклого голубовато-серого света за окнами тени стали серыми, очертания расплывчатыми. Викинг даже не видел ее лица.

– Мы должны рассказать им, кто ты, – проговорил он.

– Нет, – ответила она без всякого выражения.

– Они имеют право знать.

Она сглотнула.

– Теоретически – да, возможно, – сказала она. – Но на самом деле все равно нет.

– Все имеют право знать свое происхождение, – сказал Викинг. – Каждому важно знать, откуда он, кто его родители, свою историю.

Она медленно покачала головой.

– Мы не можем от них этого потребовать – что они будут знать, но сохранят все в тайне.

– Но ты только представь себе – вновь обрести маму. Это должно компенсировать…

– Нет, – ответила она совсем тихо. – Ты ошибаешься, они не получат меня назад. Меня не было рядом, когда они во мне нуждались. Если я появлюсь сейчас, когда уже слишком поздно, будет еще хуже.

Он вздохнул, громко и раздраженно. Тут она ошибается: насколько часто детям, выросшим без матери, доводится снова обрести маму? Не могут же они отказать своим детям в таком чуде.

Она посмотрела на него бескoнечнo усталым взглядом. Он так и не привык к карим контактным линзам – на самом деле глаза у нее были голубые.

– Ты же понимаешь, я больше всего на свете хочу рассказать им, – проговорила она. – Ты ведь понимаешь? Думаешь, мне самой не хочется чуда? Чтобы они подбежали ко мне с распростертыми объятиями, поцеловали меня в щеку? А малыши стали называть меня бабушкой?

Она поднялась, ее силуэт расплылся в полумраке.

– Все эти годы я скрывалась ради них. И ради тебя. Ты это знаешь.

Он взглянул на нее: смутный, невысказанный страх.

– Правда? Только ради нас?

Она отшатнулась от него, он тут же пожалел о сказанном. Поднялся, обнял ее, притянул к себе.

– Прости, – проговорил он. – Я просто… Разве мы не можем взять и начать все сначала?

Она дала себя обнять, ее волосы щекотали ему нос.

– Викинг…

– Ты, я, Маркус и малыши – кому придет в голову, что тут есть что-то странное? Будем жить самой обычной жизнью – дни рождений, подарки на Рождество, барбекю за тысячи километров от Стокгольма, господи…

– Викинг, – снова произнесла она, – если мне придется уехать, ты последуешь за мной?

Он выпустил ее из объятий, в полумраке ее глаза казались теперь черными дырами.

– Последую за тобой?

– Да, чтобы уже никогда не вернуться.

Его взгляд скользнул за окно, к березе и пасмурному небу.

– Я хочу, чтобы ты осталась, – сказал он. – Здесь, со мной.

– Помимо Маркуса – что еще тебя удерживает?

Он развел руками.

– Я не могу никуда уехать. У меня рак. Я должен постоянно показываться врачу. У меня работа. Я должен разобраться с маминым наследством. Я отвечаю за Свена.

Она отвернулась. Он вдруг осознал, что только что привел целый ряд доводов, начинающихся со слова «я».

– Хелена…

– Алиса, – поправила она.

Пошла в спальню, забрала свою дорожную сумку.

– Куда ты? – спросил он.

– Домой в Лулео, – ответила она.

Он дал ей уйти. Стоял и прислушивался к стуку ее каблуков, удалявшемуся вниз на лестнице, потом заскрипели пружины на двери подъезда. Провожал глазами ее маленький автомобиль, пока тот не скрылся из виду в направлении улицы Стургатан.

Викинг вышел в кухню, встал возле холодильника, глядя в полумрак за окном. В одном из окон по другую сторону двора горел синеватый свет. Его соседка Анна Берглунд сидела и смотрела телевизор. Скорее всего, рядом с ней стояла трехлитровая упаковка с вином. Она работала на ракетной базе вместе с Маркусом, и прошлым летом, когда закрутилась вся эта история с проектом QATS, выяснилось, что она – «крот», засланный русскими. Аресту и суду она предпочла согласие работать на шведов. Все это продержится, пока русские не поймут, что их обманули, – впрочем, этот день может не наступить никогда.

Он увидел, как Анна потянулась к бокалу.

«Как канарейка в шахте», – подумал Викинг.

Покуда она сидит на месте, попивая вино, Хелена в безопасности.

То есть Алиса.

1958 год

Они начали с того, что осушили русло реки. В земле стали прокладывать отводной тоннель длиной в 440 метров, чтобы отвести воду от того места, где предполагалось строить плотину. От подземных взрывов сотрясалась земля, дрожали стены, собаки и скотина в хлеву выли от ужаса. Когда убрали воду, обнажилось гладкое каменистое дно, тянувшееся темно-серой лентой в сторону моря.

Домá в Лонгвикене пока стояли, но без реки жить стало почти невозможно. Она не только обеспечивала людей пропитанием, но и являлась основной транспортной артерией. Теперь даже до Калтиса добраться стало трудно.

Люди начали уезжать.

Осенью Стормберги собрались в большом доме в Лонгвикене, чтобы отпраздновать день рождения Хильдинга. Здесь были все. Помимо дяди Хильдинга и тетушки Агнес в деревню добрались все трое сыновей, и к тому же коллега Густава.

К этому моменту от реки уже ничего не осталось, а поселок Мессауре интенсивно отстраивался: частные дома, квартиры для чиновников и маленькие домики, которые назывались «бунгало». Электричество, вода и канализация, проложенные на большой глубине по причине суровых морозов. Магазины и амбулатория, бензозаправка, Народный дом – все строилось и расцветало.

Обед по случаю дня рождения Хильдинга состоял из сваренных в молоке лепешек и мясного супа с клецками, на сладкое – морошка со сливками. Пока мужчины прихлебывали кофе, Карин вымыла посуду. Закончив, уселась на ларь с дровами, подтянув под себя ноги.

Братья так выросли, что едва помещались в доме, а тетушка Агнес усохла. Хильдинг стал сухоньким и совсем поседел. Густав, кажется, еще раздался в плечах – впрочем, так, наверное, казалось из-за формы. Имея образование и опыт работы, он сразу же стал констеблем полиции Мессауре с момента основания поселка в 1957 году. Там он жил в холостяцком бараке в одной комнате с коллегой Ларсом-Иваром Пеккари. Карин о нем слышала, но никогда раньше не видела и теперь была разочарована. В разговорах о Ларсе-Иваре всегда звучало уважение, о нем говорили каким-то особым голосом. Она представляла себе, что он красив, как киногерой, с черными волнистыми волосами, похож на Кларка Гейбла. Но Ларс-Ивар оказался молчаливым блондином, к тому же волосы у него уже начали редеть.

И Турд, и Эрлинг отпросились с работы, чтобы навестить родителей. Оба получили образование. Они сидели рядом на деревянном кухонном диванчике, Турд – заложив под раздвоенную губу большую порцию снюса. Лицо у него было замкнутое, он ни на кого не поднимал глаза.

Карин всегда казалось, что в нем есть какая-то грусть, потребность в утешении или признании. После того как с его невестой Хильмой случилось несчастье, он редко что-то говорил. Эрлинг, сидевший рядом с братом, улыбнулся ей. Он всегда такой добрый. На этот раз он привез ей карамелек.

Турд уехал в Боллеруп в Сконе, где прошел трехмесячные курсы механиков. Это было хорошее образование, на севере страны ничего подобного не предлагалось. Он уехал туда сразу после гибели Хильмы.

Эрлинг, который по возрасту не смог поступить на курсы в Боллерупе, пошел учиться на сварщика в Бюрене в Эйебю. Теперь оба работали в Мессауре.

Сама же она закончила школу и осталась в доме тетушки на подхвате. Жизнь казалась ей ужасно однообразной и скучной, так хотелось уехать – куда-нибудь. Помимо нее и тетушки Агнес в деревне остался только Большой Нильс, живший по ту сторону ныне пересохшего залива. Карл тоже перебрался в Мессауре. Карин было дано строгое указание держаться подальше от Большого Нильса – исполнить это требование было нетрудно. Он проводил время, сидя на поросшем соснами склоне, ведущем к реке, бормоча себе под нос о том, как несправедливо с ним поступили, какие тупые эти чиновники и что он имеет законное право на водопад Тэльфаллет.