Кисти магии

Бруно постарался описать свою идею как можно яснее.

– Это действительно оригинально и отображает саму суть темы. В предыдущих работах по теме я не встречал такого подхода, – кивнул Альфред. – Зная тебя, я думаю, что ты отобразил это на высшем уровне.

– Но я же где-то ошибся! – воскликнул Бруно. – Мою работу не посчитали достойной, значит, она далеко не на высшем уровне…

Альфред в задумчивости покачал головой.

– Ты знаешь, это может быть и не так. Творчество – это очень субъективно. Стоит попасться проверяющему, который мыслит совсем не так, как ты, и ты уже получаешь низкий балл. А другой поставил бы совсем иную оценку. Может, тот, кто проверял твою работу, видит эту тему совсем иначе. Он мог ожидать увидеть счастливую семью на пикнике. Или что-нибудь ещё. Поэтому бывает очень сложно проходить творческие испытания. Нельзя предугадать, как могут мыслить проверяющие. Все мы разные.

Бруно понимал, что это действительно так. У него был когда-то учитель по мэдж-арту, который критиковал многие его идеи и рисунки. Он делал это не со зла, он искренне верил в то, что делает благое дело и направляет Бруно на правильный путь, но по итогу у Бруно только сильно упала самооценка, и он едва ли не бросил заниматься. К счастью, ему удалось уговорить родителей перевести его к другому учителю (точнее, учительнице), и она уже относилась лучше к мыслям Бруно, да и вообще она почти всегда всех просто хвалила. Пусть кто-то и считает, что так делать нельзя, мол, это не мотивирует детей стать лучше, Бруно считал, что именно эта учительница многому научила его. Она до сих пор спрашивала его, как у него дела. Потому что ей не было всё равно на учеников.

– А мне кажется, что я всё же где-то ошибся… Стоит мне потерять концентрацию, и я тут же где-нибудь ошибаюсь, делаю что-то не так! Забываю тень или что-то еще… Я могу хорошо рисовать только дома, когда не смотрят.

– Наверняка мы бы узнали, если бы видели твою работу и оценку. Вариантов есть множество. Вплоть до того, что кто-то нечаянно или специально попал заклинанием по твоей работе, испортив её, – сказал Альфред.

– Да я понимаю, что надо было подойти и посмотреть, но я не могу, это было бы слишком мучительно… – с досадой ответил Бруно, ругая себя. Почему он такой хлюпик, что даже собственным ошибкам в лицо взглянуть не в состоянии?!

– Бруно, это нормально. Ты просто сильно расстроился, неудивительно, что ты не решился подойти. Знаешь, если бы я в твоём возрасте оказался бы в такой ситуации, я бы, наверное, реагировал примерно так же.

– Серьёзно?! – от неожиданности выпалил Бруно, ошеломлённый словами Альфреда. – То есть… Извините, но вы же мастер в своём деле, и… – у него не хватило слов, чтобы выразить своё впечатление от этой фразы.

Альфред по-доброму усмехнулся.

– Когда я только начинал заниматься мэдж-артом, у меня были сплошные неудовлетворительные оценки, а преподавательница меня терпеть не когда и постоянно намекала, что я должен выметаться из художественной школы. Мол, я бездарность и непонятно, что я вообще здесь делаю. Она любила швырять мои картины на пол лицевой стороной вниз, а потом смотреть, как я ковыряюсь и поднимаю их.

Глаза Бруно, кажется, округлились и увеличились в размерах. Теперь он был в шоке ещё больше. Альфред всегда был для него вроде авторитета, его мозг, казалось, был наполнен мудростью доверху, и Бруно мог только слушать его с открытым ртом и чувством, что находиться перед бесконечной вселенной знаний. Наверное, его училка была… дурой, мягко говоря. Психанутой.

А Альфред, похоже, снова увидел Бруно насквозь и улыбнулся краем рта.

– Да-да, именно так и было. Я, честно говоря, в детстве ненавидел рисовать. Точнее, я любил рисовать просто фломастерами в раскрасках, а художку ненавидел. Родители просто решили, что у меня есть потенциал и отдали меня туда еще до школы. Но однажды я решил разобраться в этом, и когда у меня стало получаться, я стал заглядывать глубже, находя такую информацию, которую нам никто не рассказывал. И чем больше я узнавал, тем больше увлекался этим, становился частью. И это стало делом моей жизни, но я и сейчас продолжаю изучать искусство, узнаю что-то новое. Надеюсь, Бруно, что ты полюбишь мэдж-арт так же сильно, как я. У тебя есть все способности, главное – не мешай им раскрываться.

Бруно грустно вильнул хвостом.

– А я, видимо, только и делаю, что мешаю своими придирками к себе…

– Бруно, – мягко начал Альфред, – не нужно пытаться делать всё идеально. Ты хочешь от себя максимум, хочешь прыгнуть выше головы, но это не так просто. Более того, никто не идеален. Да, кто-то может делать всё идеально с первой попытки, но и он однажды может оступиться, я бы даже сказал, это непременно произойдет. Ты очень критичен к себе, Бруно. И кроме того, ошибки случаются в том числе из-за того, что кто-то отчаянно не желает их допустить.

– Эээ, это как? – непонимающе уточнил Бруно.

– Ты стараешься изо всех сил, пытаясь не допустить ни одной ошибочки. Но в результате ты тратишь максимум своих сил на это, организм истощается, ты начинаешь терять концентрацию и в самом деле ошибаешься, хотя видишь это худшим результатом.

Бруно понравилось, что учитель так просто объяснил ему это. У них были преподаватели, которые в ответ на такой вопрос, стали бы оперировать сложными терминами и говорить что-то вроде «вы недостаточно мотивированы, вот и не выходит» или «вы должны бороться со своей неуверенностью» – дурацкие фразы, которые Бруно слышит на протяжении всего своего обучения и которые выдают, что собеседнику абсолютно плевать на его чувства. А профессор Хиклин объяснил это так, что Бруно не потребовалось максимально напрягаться, чтобы хотя бы понять значения употребленных им слов, и он сказал это с явным небезразличием. Он правда хотел помочь.

– Если хочешь, я могу показать тебе твои обычные ошибки и объяснить, что можно сделать, чтобы их не допускать. И тогда в следующем году ты сможешь попытаться вновь и уже получить лучший результат.

– Но вы же показываете мне мои ошибки, разве нет?

– Хах… – тихо усмехнулся профессор. – Знаешь… Я показываю их только тогда, когда вижу, что ты в состоянии их увидеть.

– Что?

– Когда ты не в слишком плохом настроении.

Бруно похлопал глазами. Его плохое настроение так явно видно окружающим?

– Когда я долго работаю с учениками, – сказал профессор, снова, судя по всему, прочитав его мысли, – я настраиваюсь на их волну и начинаю понимать по их мимике, жестам и даже голосу, каково их эмоциональное состояние.

– Ничего себе, – выдохнул Бруно, снова испытав прилив благоговения перед этим животным. Вот дает! А он и не знал, что профессор так хорошо его знает!

– Но сейчас, хоть тебе и плохо, я думаю, после моих слов ты сможешь их перенести. Или я ошибаюсь?

Бруно задумался. Опять глядеть в лицо своим глупым ошибкам, опять мысленно хлопать себя по лицу и мысленно же ругать за глупость… Но почему-то теперь он чувствовал себя решительнее насчёт этого. И он кивнул.

– Нет, я в порядке. Уже. Давайте посмотрим на мои ошибки.

Ещё какое-то время они занимались. Профессор Хиклин вовсе не ругал Бруно, а просто объяснял, что ему можно сделать, чтобы избавиться от этих косяков, преследующих его. И Бруно чувствовал себя только лучше. А еще Хиклин продолжал рассказывать немного о себе и говорить, что, несмотря на ошибки, работы Бруно передают его чувства и душу, как и должно быть у хороших творцов.

Кроме того, после разбора ошибок, они сделали ещё несколько совсем новых заданий. В конце концов, Альфред приподнял рукав и взглянул на часы.

– Ох, нам, наверное, уже пора расходиться. Давай я тебе дам небольшое домашнее задание, а потом, как только закончишь, мы посмотрим, хорошо? На этой неделе у вас больше нет занятий по моему предмету, так что времени достаточно, я думаю. Но, если не успеешь, ничего страшного.

Бруно кивнул.

Профессор открыл свою сумку и стал там что-то искать. Наконец, он достал лист бумаги, посмотрел и протянул его Бруно.

– Спасибо вам! – от души поблагодарил Бруно, бережно перекладывая лист уже в свою сумку. Он хотел сказать ещё много чего ещё, но эти мысли не нашли выражения в словах, поэтому Бруно ограничился этой короткой фразой. Впрочем, у него ещё будет возможность высказать всё это и поблагодарить профессора как следует.

– Не стоит, – улыбнулся Альфред.

Оба они вышли из аудитории и разошлись.

Бруно просто толкнул дверь на улицу, попрощавшись с охранником, и вышел в вечернюю прохладу.

Бруно шёл по дороге домой, а внутри него что-то грело его душу, как будто учитель зажёг давно потухшую свечу. И тепло этой душевной свечи двигало его вперёд, мотивировало на новые действия – Бруно чувствовал, что попроси его кто-нибудь сейчас сдвинуть гору, он бы и это смог. И несмотря на то, что он не очень любил приходить домой – когда в последний раз его ждало там что-то хорошее? – Бруно почти не ощущал этого нежелания, и оно его совершенно не беспокоило.

Отперев дверь дома своим ключом, Бруно вошёл в коридор.