Урок по спасению Вейзена

– Почему коротка и несчастлива?

Тема разговора свернула в неожиданно мрачное русло, особенно если учесть, что за окном светит такое ласковое и жизнерадостное солнце.

– За прикосновение со смертью положено платить жизнью. Либо собственной… либо чьей-то ещё… Эту магию принято не усиливать, а, напротив, сдерживать… Но вообще говоря, в приличном обществе не принято о ней говорить. Есть магия живая, – Гетбер поспешил перевести тему. – Это магия целителей. И воодушевителей – во всех смыслах. Иногда к ней поэты всякие обращаются, стараясь наполнить собственные строки эмоциями, раз собственный словарный запас оказался для этого скудноват… А иногда – добровольцы, которые воскрешают мёртвые цветы во имя науки.

– Он сгорел, – призналась я. – На том пожаре.

– Я воскрешу для тебя ещё один… ещё сотню, если захочешь. Живая магия – она тоже достаточно сложная, и без знания основополагающих вещей сотворить её не получится. Чтобы оживить цветок, тебе нужно понимать, какие именно процессы делают его живым. Чтобы оживить неодушевленное, тебе самому придётся подбирать для него душу… Не каждый возьмётся учиться этой магии – слишком много нюансов. Однако, приобретя необходимые знания, ты становишься способным на разные интересные фокусы.

Наш омнибус подпрыгнул, на большой скорости преодолевая кочку. И я подпрыгнула вместе с ним. Благо Гетбер быстро рассекретил моё стремление удариться головой о потолок и успел удержать меня на сидении.

– Магия действия, – решительно заявил он. Как будто эти два слова могли объяснить мой незадавшийся полёт. – Любимая магия преподавателей и студентов всех магических академий. Бытовая магия и магия движения – её частные случаи. Магия действия требует не слишком больших затрат. И она довольно понятна. Соедини, разверни, приведи в движение. Сделай что-то с такой-то целью. Ещё один частный случай: магия перемещения. Это когда мы берёмся за живой предмет и пытаемся его подвинуть. Она уже сложнее. Можно перестараться, и этот живой объект растянется в пространстве или, напротив, уменьшится в пару раз…

Виноградники сменились иными полями: зелёные стебли, широкие листья, которые суживаются к внешней части… Очень уж эти растения мне что-то напоминают…

– Ещё есть магия преображений и преобразований. Они с магией действия весьма сходны. Только магия действия работает с внешней стороной, а преображения – с изнанкой. Выворачивает изнутри, заставляет одно становиться другим… А это «одно» очень часто сопротивляется, приходится вкладывать весомое количество магических единиц. Нужда в ней возникает не так часто. Но иногда возникает.

– Когда, например? – поинтересовалась я.

– Например… при создании тела. Прежде чем вдохнуть в него жизнь, его нужно сделать пригодным для этой жизни. Вот и борются с энергией, придавая ей нужную форму…

– Звучит весьма противно, – я даже поёжилась.

– Выглядит тоже весьма сомнительно, – Гетбер хмыкнул. – Так что я с ней не работаю. Почти… Ну и, наконец, магия взаимодействия. Или ещё одно её название: магия убеждения. К ней относятся все те заклинания, которые касаются общения между людьми. Помочь что-то забыть, помочь кого-то полюбить. С этой магией очень легко перестараться, так что заколдованный станет сам на себя похож. И вообще она не слишком одобряема. Если кто узнает, что ты применяешь заклинания в отношении людей, пожурит, но, если нет…

– Подозреваю, эта разновидность магии твоя любимая.

– Увы, – Гетбер развёл руки в стороны. – Может, когда-то прежде так и было… Но не сейчас, не сейчас. Чем старше становишься, тем больше начинаешь ценить простые личностные характеристики. Честность, например. И честь.

Я внимательно посмотрела в его глаза, будто там, на глубине, таилось нечто, тщательно скрытое. И скорее потребовала, чем спросила:

– Ведь однажды ты расскажешь мне о своём прошлом.

– Обязательно, Варя. Обязательно. – А вздох насколько тяжелый, что я даже удивлена – отчего же омнибус ещё не трется днищем о неровную гравийную дорогу.

Следующей нашей остановкой оказался городок с весьма милым названием – Гренсис. Причем название его в точности совпадало с настроением. Гренсис казался не городом, что возвели люди, а оазисом, миражом, плодом воображения. Он прямо-таки утопал в зелени. Будто был заброшен пару сотен лет назад и оказался сражён дикой стихией.

Как его, интересно, строили? Вымеряли расстояние между деревьями, примеряя, куда удастся впихнуть дом? Непохоже, чтобы местные жители позволяли себе такую наглость – бороться с растительностью. Не удивлюсь, если Гренсис основал маг, предпочитающий стихийную магию. Или магию жизни. И был ежесекундно счастливым, улыбаясь каждый раз при виде веточки.

Впрочем, я вот сейчас смеюсь… Но между тем – ведь в прежнем моём мире я примерно в таком месте и жила. И от автобусной остановки до работы шла через лес. Когда истекут сроки контракта с Вейзенской академией, который я, конечно же, не заключала… И, когда я испытаю вдруг тоску по прежнему дому, пожалуй, я переберусь жить сюда.

И ещё одно интересное наблюдение. Мы отдалились от границы с Лейпгартом. А это значит – местным жителям необязательно учить два языка, свой и товарища, достаточно разговаривать на родном. Омнибус остановился, и, едва мы его покинули, я уже услышала речь, живую и эмоциональную, не искаженную моим внутренним магическим переводчиком.

Услышала и поняла. Десятую часть услышанного, но всё-таки!

И спросить бы у Гетбера, что это за язык такой, не является ли он родственным французскому, да вот только вряд ли Гетбер поймёт, что же это такое – Франция.

– Гетбер, ты ведь знаешь этот язык?

Он кивнул. Конечно, а как бы ещё он общался с местными женщинами…

– Попробуй понять, что я сейчас скажу.

Гетбер посмотрел на меня примерно так же, как смотрел во время наших совместных экспериментов. Лёгкое недоумение и желание узнать, что же я придумываю в следующее мгновение.

Я покопалась в памяти. Вообще, моя учительница французского ужасно любила крылатые выражения. Она говорила – французский следует учить хотя бы для того, чтобы при возможности ввернуть в разговор красивую фразочку. И чтобы песни понимать. О любви…

Мы с Гетбером плавно шли вдоль омнибусной стоянки. Над головами раскинулись деревья с широкими листьями. Проходя сквозь них, солнечные лучи делились на пятна света и тени. Я взглянула на Гетбера – лицо его оказалось в тени, зато волосы вспыхнули вдруг ярким алым огнём. И вспомнила кое-что.

– Amour et mort? Rien n’est plus fort.

Любовь и смерть? Нет ничего сильнее. Тринадцатилетняя я любила это выражение – видела в нём те смыслы, о которых успела позабыть, став взрослой. Быть может, однажды я вновь доверюсь миру, неважно какому, и смыслы откроются мне повторно.

– Про любовь я понял, – заметил Гетбер. Но по слегка нахмуренным бровям я поняла – про смерть тоже.

– Ведь похоже?

– Похоже, – согласился он. – Но над произношением, конечно, ещё нужно будет поработать.

Я пропустила его замечание мимо ушей. И даже немного восхитилась сама собой. Надо же быть такой продуманной! Учить в школе иностранный язык, чтобы говорить на нём в другом мире, в чужой империи.

Жалко, конечно, что я многое успела позабыть. Да и местный язык наверняка всё же разительно отличается от французского, просто имеет с ним некоторые общие корни. И всё же понимать хотя бы что-то – лучше, чем не понимать вообще ничего.

Обед у нас прошёл в весьма людном местечке, далёком от роскоши ресторана в Анжоне. Отец с сыном, что ехали вместе с нами, заняли соседний столик. А водитель расположился на противоположном конце зала, радостный до невозможности. Ещё бы – он своё уже проехал… Дальше нас повезёт кто-то другой.

И всё же местечко мне понравилось. Да, шумновато, зато много мест и простора. Большое меню, хотя ничего прочитать я всё-таки не смогла. Зона выдачи, где работают женщины с весьма чётким произношением и несколькими понятными мне словами… «Не задерживайтесь, пожалуйста».

Обед оказался плотным. После него хотелось откинуться на стул и просидеть вот так до того момента, когда придётся возвращаться в омнибус. Но по коварному взгляду Гетбера я поняла – отсидеться не получиться.

– Ты хочешь что-то мне предложить? – спросила, глядя на него из-за фарфоровой чашечки с ароматным травяным отваром.

Он опустил голову на ладонь, внимательно посмотрел на меня, склонив голову… Я самой себе показалась экспонатом, представленным на выставке.

– Предлагаю прогуляться, – произнес Гетбер тихо.

– Прогуляться? – я и вовсе перешла на шёпот.

Он покивал утвердительно. И припечатал:

– До кустов.

Вот так – не одна я оказалась хитра на выдумки. Гетбер решил, что теорию обязательно нужно подкрепить практикой. Напомню, это слова человека, преподающего студентам сплошь теорию с кучей заумных слов и алгоритмов, которые на практике лучше не воспроизводить: в лучшем случае не получится, а в худшем – в этом мире станет меньше на одного практикующего или подопытного меньше.

Он захотел показать мне, как именно работает вся та магия, о которой он так старательно рассказывал в омнибусе. Мы покинули закусочную: Гетбер вышел, гордо держа спину, я выкатилась, бормоча под нос что-то неразборчивое. И отправились на поиски укромного уголка.

Гренсис не отличался высотой домов. Что, конечно, весьма нелогично. Окна всех этажей (а было их не больше трёх-четырёх) прятались за пышной шевелюрой деревьев, что наверняка создавало внутри квартир полумрак, а в дождливые периоды ещё и сырость. Построй они здания повыше, обитатели верхних этажей смогли бы видеть белый свет, а не только бескрайние зеленые просторы. Впрочем, я советчик сомнительный…

Укромное местечко обнаружилось во дворе, между двумя домами. Мы нашли деревянную лавочку, потрепанную временем: для этого пришлось нырнуть в углубление между кустами. Вот и получилось так, что различить нас мог лишь тот, кто занырнёт следом за нами.

– Земля здесь суховата, не считаешь? – спросил Гетбер, глядя под ноги. Земля и вправду была суховатой, так что тонким коричневым слоем осела на наши ботинки.

– Даже листья слегка пожухли, – согласилась я. Листья у этого куста чем-то напоминали сирень, но были слегка светлее, с более резными краями и меньшей плотностью… И ещё: я различила белые цветочные почки, которые будто вот-вот должны расцвести. Потянулась, уловив тонкий аромат… Что-то отдаленно знакомое.

– Это жасмин, – заметил Гетбер.

– Никогда не сталкивалась. – И всё-таки факт такого внезапного знакомства оказался неожиданно приятным. Как мало, оказывается, мне нужно для счастья!

– Сейчас мы обратимся к стихийной магии. И поможем ему пережить сегодняшний жаркий день…

Гетбер поднял обе руки и будто попытался слепить невидимый снежный шар. Трамбуя нечто, скрытое от моих глаз, пояснил:

– Сейчас я собираю влажность, притягиваю её, концентрирую… Стихийная магия… Она всегда требует то, из чего будет состоять. В случае необходимости, конечно, можно вложить в заклинание больше собственных единиц, обменяв магию на материал. Но мы спешим не настолько, правильно?

– Правильно, – согласилась я. Вгляделась в пространство между ладонями Гетбера и призналась: – Только никакого концентрата я не вижу.

– Но он есть. – Конечно, после таких заявлений все сомнения испаряются и улетают прочь. – Сейчас мы переместим его туда, откуда хотим начать поливку. Затем остудим. И случится дождь.

– А если бы рядом стояло ведро с водой? – пришла в голову мысль. – Это была бы стихийная магия или просто магия действия? Поднять воду и разбрызгать?

– Неприязнь и ненависть, привязанность и любовь, стихийная магия и действительная… Грань тонка. – Гетбер посмотрел на невидимый шар и отчего-то улыбнулся. Опустив одну ладонь, он легонько толкнул его вверх, шепнул ласково: – Клес-оун… – И почти сразу уверенно и твёрдо: – Динт. Хочу заметить между прочим: я разговариваю не со стихией, а с собственной магией. Объекты, с которыми мы взаимодействуем, обычно упрямы и неподатливы. Это касается как неживых предметов и явлений, так и живых существ… Людей в особенности. Я не говорю моему будущему дождю – лети или замри. Я прошу у магии: направь его или останови.

Гетбер поднял голову вверх. Я проследила за его взглядом, но смогла различить только дрожание воздушной массы, которое прежде иногда замечала в жаркий день, на границе неба и асфальта.

– Сейчас я прикажу ей остудить шар… С этим действием, остужением, ты тоже уже сталкивалась в тот самый неприятный вечер. Затем – вновь задам направление. Отдать оба этих поручения нужно друг за другом, быстро, а иначе поток воды просто рухнет. Клес-тве-иир.

Я не успела даже глазом моргнуть, а в пространстве над кустом уже образовался разбрызгиватель. Все ещё неразличимый, он весьма успешно метал воду во всех направлениях, вполне успешно поливая не только куст, но и нас.

Гетбер среагировал мгновенно. Прижался ко мне, закрывая от воды, мгновенно обдал жаром. Пояснил:

– Иногда магия слишком буквально понимает указ – в стороны.

Благо дождь продлился недолго – всего несколько секунд. Как только последняя капля упала с неба, Гетбер отодвинулся от меня как ни в чем не бывало.

– А я уже подумала, что ты сделал это специально.

– С какой целью? – И посмотрел на меня невинным взглядом мальчишки. – Одно важное наблюдение, Варя, которое тебе нужно запомнить: часто магия оборачивается против своего создателя. Вырвавшись на свободу, она перестаёт быть частью тебя. И становится просто ресурсом. Который не делит мир на «своих» и «чужих».

На листьях жасмина капли заиграли всеми цветами радуги, сияя ярче любого драгоценного камня.

Между тем, введение в различные типы магии продолжилось согласно лекции, которую Гетбер прочитал мне в омнибусе.

Правда, в этот раз магию смерти Гетбер не стал даже упоминать. Он ведь и сам признался, что ни в какой степени ей не владеет. А дальше по списку шла магия жизни. Гетбер потянулся к засохшей веточке жасмина. Выглядела она так, будто замерзла зимой. Что весьма сомнительно – зимы-то тут тёплые.

– Такие заклинания ты уже видела, – заметил Гетбер.

– Видела.

Заклинание, оживившее засохшее растение, было первым заклинанием Гетбера, посвященным лично мне. Как жаль, что от того растения осталась лишь только память…

– Тогда сейчас сделаю более интересный фокус. – Он поднялся с лавки и протянул руку мне. – Я попрошу тебя встать. Во избежание риска.

Когда Гетбер так говорит, лучше его слушать. В этом мы уже убедились.

– Это заклинание сложнее предыдущего. Я позволю произнести его про себя. Наблюдай за результатом. Весьма муторное дело предстоит, но всё-таки… Ради науки временами приходится идти на жертвы.

Достаточно долгое время не происходило вообще ничего. А потом я различила листок: он проклюнулся прямиком из доски, которая составляла спинку лавочки. Маленький и робкий, он весьма шустро окреп и явил себя во всей красе. Листок оказался глянцевым, зелёный, с зигзагообразным краем – отличающимся от листьев жасмина.

Я дотронулась до листка. Настоящий. Не привиделся. И живее всех живых – так и пышет безграничной энергией, даже немного завидно.

– Пришлось пойти против природы. Другие листья не вырастут: я не вдыхал жизнь в лавку целиком. Но я собрал её в конкретном месте, тот самом, из которого и появился листок. И он проживёт такую же жизнь, какую провёл бы, если бы вырос на ещё живом дереве. Это липа, если я не ошибаюсь. – И тут же, без всякого перехода, вопрос: – Ты доверишься мне?

– В чём именно?

Взглянула на Гетбера недоуменно. А он покачал головой и заметил:

– Лучше бы, конечно, во всём… Но сейчас я попрошу тебя о следующем: закрой глаза, обхвати меня за оба запястья…

Глаза я пока не закрыла, но вот предложение подержаться за запястья приняла без всяких возмущений. Ладони Гетбера тут же обхватили меня в ответ, обожгли теплом. Взгляд внимательных серых глаз остановился на моём лице. Гетбер плавно кивнул:

– Вот так, верно. Когда закроешь глаза, крепко сожми пальцы. И не вздумай отпускать, даже если вдруг решишь, что такой человек, как я, недостоин твоих прикосновений.

– Спешу напомнить – у нас совместное предсвадебное путешествие… Наверное, прежде чем отправляться вместе с тобой на нечто подобное, я должна была к твоим прикосновениям привыкнуть. По меньшей мере привыкнуть, но в идеале ещё и радоваться им.

Гетбер улыбнулся мне тепло и ласково. Вдруг оказался близко, слишком близко. Потянулся к моему лицу, к губам. Ясное дело, что должно было вот-вот произойти.

И я прикрыла глаза, пытаясь то ли убежать от этого мгновения, то ли полностью в нем раствориться…

Убегали мы шустро.

Только что казалось: стоим на месте, никуда не спешим, будто жизнь только начинается, а впереди – неограниченный запас времени и сил. И вот уже мчимся. Глаза я не открыла и, конечно, не отпустила рук. Напротив, вцепилась в Гетбера так крепко, будто он был единственным моим шансом на спасение.

– Открывай, – шепнул он мне на ухо.

Я распахнула глаза. Позади была стоянка – та самая, на которой нас дожидался омнибус и от которой мы успели отойти в поисках укромного местечка. А передо мной была… я. Непослушные пряди волос, непривычно рыжие – выгорели, что ли, на солнце? Тёмно-зеленое закрытое платье, лишенное всяких изысков. Светлые серые глаза с застывшим в них недоумением.

Стоило мне нахмуриться, и моя копия нахмурилось в ответ.

Я пару раз моргнула, и она рассеялась. А передо мной вновь оказался Гетбер.

Отпустила, наконец, его запястье. Не стала проверять, остались ли синяки… Поправила рукава собственного платья и поинтересовалась:

– И что это такое было?

– Магия перемещения, что позволила нам оказаться здесь немного быстрее, чем если бы использовали для этого ноги. Пора уже следить за отправлением: чем ближе к Лорьян-Шоле, тем капризнее становится омнибусы, уезжают, когда им самим заблагорассудится. А также это была магия преображения, которая немного иначе преломила свет… Так, чтобы ты смогла увидеть саму себя. Как видишь, такие иллюзии весьма хрупки и эфемерны. Зато единиц требуют… Не остановишь вовремя, съедят основную часть запаса и даже не улыбнутся.

Единственная правильная реакция на такие откровения – это восхищение. Но я-то помнила прекрасно: существует ещё одна разновидность магии из тех, что доступны Гетберу.

– Осталось показать лишь магию взаимодействия, и курс юного мага будет пройден.

– Обойдёмся без неё.

– А я хочу посмотреть. – Это моё упорство – да в мирное бы русло. – Точнее, почувствовать. Понять, каково это – когда с тобой происходит то, что ты не в силах контролировать. Обещаю никому не жаловаться. Я даже не знаю, куда жаловаться нужно.

А вокруг нас – удивительно пусто и тихо. Тепло застыло в воздухе ромашковым мёдом, укутало в невесомую шаль. Есть я. Есть Гетбер. Кажется всеобъемлющим сочетание нас, таких близких друг к другу в данный момент, – не нужно никого, ничего более. Достигнута наконец гармония. Точка равновесия. Ещё один невесомый шаг – и она станет точкой невозврата.

– Хорошо. Только учитывай: ты сама дала на это согласие.

Пересечение взглядов – и всё закончилось. Всё, кроме этих глаз. Мысли покинули голову так же шустро, как уходит тьма, стоит загореться свету. Я смотрела в глаза Гетбера и видела в них всю свою жизнь: от самых первых воспоминаний из далекого детства и до сегодняшнего дня.

Мне хотелось кричать о том, как я счастлива быть здесь – губы не слушались.

Хотелось вжаться в его тело, чтобы никто даже на мгновение не усомнился в том, что мы – едины и неделимы.

Нечто позволило мне сделать шаг. И оно же склонило меня к Гетберу. Моё лицо застыло в миллиметре от его уха. Я думала, мне не хватит сил издать хотя бы звук. Но вдруг произнесла вполне громко и отчетливо, своим и чужим голосом одновременно:

– Гетбер, если ты ещё раз применишь ко мне магию взаимодействия, я раз и навсегда на тебя обижусь.

– Вас понял, госпожа Ксанд, – шепнул Гетбер в ответ не-мне. – Возвращаю твою волю обратно, в личное распоряжение.

Ощущение было такое, будто я наконец освободилась от пут, сбросила с рук и ног кандалы. И в то же время, по крайней мере, зрительно, ничего не изменилось.

Я мгновенно отшагнула назад, вновь увеличив расстояние между нами.

– Маги умеют защищать себя от подобных заклинаний, – пояснил Гетбер. – Когда чувствуют, что воля покидает их тело, ставят нечто вроде блока. Остальным же везёт немного меньше. С другой стороны, подавляющее большинство магов отличаются честолюбием. И не обращаются к магии воздействия, если знают наверняка, что защититься их объект интересов не сможет.

– Но некоторые всё-таки обращаются? – спросила я, потирая запястья. Наверное, самовнушение – это тоже заклинание в какой-то степени. А иначе я не чувствовала бы покалывания на собственной коже.

– Негодяи есть везде, – Гетбер пожал плечами. – Таков закон всемирного равновесия.

Вот только почему-то обычно случается так, что все богатства мира достаются одному, а все несчастья – другому. И где тут равновесие? Минус, наложенный на плюс, даёт идеальный круглый ноль: всё в порядке, работа идёт исправно. Но каждый элемент этого уравнения, рассмотренный в отдельности, отличается от остального, иногда даже кардинально.

До отправления оставалось совсем немного времени – к омнибусу подтягивались уже знакомые лица и появлялись новые, что решили присоединиться к нашему путешествию лишь в этом городке.

Следующая остановка скрывалась далеко за горизонтом. А потому я приняла грамотное тактическое решение – посетить дамскую комнату, чтобы дожидаться остановки с умиротворением, а не в панике.

Оставив Гетбера возле омнибуса (он, впрочем, скучать не стал – не успела я отойти, как Гетбер уже отыскал себе собеседника), я вернулась в закусочную, где мы наслаждались обедом. В ней стало вдруг весьма умиротворенно: видимо, давно не прибывали новые пассажиры, а старые уже успели разойтись. Я различила шестерых, не больше: две девушки за общим столиком, двое мужчин за персональными, женщина с ребёнком. Ни одного человека, за которого бы зацепился взгляд.

Прежде чем покинуть дамскую комнату, я пересеклась взглядом с собственным отражением в слегка мутном зеркале. Волосы растрепаны и длиной уже спускаются ниже пояса – как только доберёмся до Лорьян-Шоле, надо будет отыскать парикмахерскую (если, конечно, мне хватит средств расплатиться). Глаза блестят лихорадочно – побочный эффект от магии взаимодействия, не иначе. Над воротом платья виднеется кожаный шнурок.

Кроме меня, никого в дамской комнате не было.

Я потянула за шнурок и извлекла на свет камень, заключенный в сеть. Пригодились приобретенные много лет назад основы плетения в технике макраме. Серый и невзрачный на первый взгляд, камень приветливо блеснул. Я и сама отчего-то улыбнулась, но тут же поспешила спрятать этот самодельный кулон.

Нужно спешить. Иначе омнибус уедет без меня. Гетбер, может, и не слишком сильно расстроится такому стечению обстоятельств. А вот меня оно, несомненно, огорчит. Как минимум внутри омнибуса остался мой новенькой паспорт…

Когда сильно спешишь, не очень-то внимательно смотришь по сторонам. Я в целом не отличаюсь грацией и изяществом, и всё-таки, по моей личной статистике, большая часть падений и столкновений случается именно в спешке. И перемещением в новый мир эта особенность не исправляется.

Я врезалась в человека уже на пороге: он заходил в закусочную, а я стремительно её покидала. Человеком оказался мужчина, весьма высокий – так что даже удивительно, как именно я смогла его пропустить…

Несмотря на тёплую погоду, на нём была чёрная куртка, мягкая на ощупь (проверила собственным лбом). От неё отходил тонкий аромат августовского леса – выгоревшая на солнце травяная подстилка, спелая брусника, преющая после дождя почва.

– Я прошу прощения…

Подняла голову. И застыла. Волю никто не отнимал – знаю наверняка, ведь я теперь имею некое представление о том, как это происходит. И всё-таки… Что-то в нём было, в этом мужчине. Что-то, что заставило меня, так сильно спешащую, остановиться.

Зелень глаз в обрамлении густых ресниц. Шрам полумесяцем на левой щеке.

И голос – бархатистый, как мох на коре столетней сосны:

– Я могу вам чем-то помочь?

– Да нет, – ответила я, – вряд ли.

– Значит, в следующий раз, – он улыбнулся невесомо: эта улыбка парашютиком одуванчика сорвалась с губ и устремилась прямиком к моему сердцу.

Ещё мгновение, и наши пути разошлись.

Стоило его лицу скрыться с моих глаз, как в голове отчетливо запульсировала мысль: я что-то упускаю, что-то очень важное. Но что именно выбило меня из колеи? Всё как всегда – столкновение, извинения, расхождение по сторонам без надежды увидеться вновь.

И всё-таки – никакого покоя.

Как только я оказалась внутри салона, омнибус тронулся с места. Я провожала Гренсис взглядом до того самого мгновения, пока он не скрылся окончательно. Произошло это, впрочем, весьма быстро, и взору вновь предстали бесконечные поля.