Урок по спасению Вейзена

На первое у нас был крем-суп – судя по всему, сырный, хотя я уловила ещё пару нот, которые не смогла распознать.

На второе – овощи и (как признался сам Гетбер) рыба в поджаристом кляре. Обернутая в хрустящую корочку, внутри она осталась сочной и мягкой. Я оценила.

А вот десерт обернулся для нашего столика неожиданным приключением. И вовсе, что ли, стоит отказаться от десертов?.. Сплошные плюсы: никаких сюрпризов, да и фигуру поможет сохранить.

Сначала на стол опустились два блюдца – пирожные с заварным кремом. А следом отодвинулся свободный стул, и к нашему столику присоединился мужчина. Весьма взрослый мужчина – лет семидесяти. У него был высокий лоб, который плавно переходил в идеально гладкую, лишенную шевелюры, голову. Аккуратно подстриженные борода и усы ловили солнечные лучи и сами будто бы светились изнутри. Очки приплюснутой прямоугольной формы сползли на середину носа. И ещё я оценила рубашку: плотная фиолетовая ткань, ряд заклепок на правом плече, цепи у левой манжеты. Это была по-вейзенски оригинальная рубашка…

Я бросила взгляд на зал – все столики, за исключением двух-трёх, всё ещё оставались пустыми. Но мужчина предпочёл сесть именно к нам.

– Не удивляйтесь, юная госпожа, – произнёс мужчина. Голос у него оказался весьма бодрым или, я бы даже сказала, бойким. – Не люблю ужинать в одиночестве, но, к счастью, смог заприметить себе такую прекрасную компанию. Надеюсь, вы не имеете ничего против?

Я пожала плечами, силясь осознать, чем именно мы так его привлекли. А мужчина, меж тем, посмотрел на Гетбера и слегка кивнул:

– Приветствую вас, Гетбер Йенс. – И добавил с мягким укором: – Не припомню, чтобы видел вас на моём последнем спектакле. Хотя припоминаю, что взял с вас слово быть…

На спектакле? А это уже интереснее.

– Зато вас припоминаю, – покивал наш неожиданный собеседник, взглянув на меня. – Хотя и не могу обратиться к вам по имени.

– Варвара, – представилась я. – Варвара Ксанд.

– Ух! – Мужчина взмахнул руками. – Какое огненное имя! Мне нравится! Да, да, я видел вас на премьере моего спектакля в компании с прелестным мальчиком, Вилсоном Гиленом, славным сыном чудесной актрисы Оттолайн, главной исполнительницы женских ролей в моих спектаклях. Вы сидели на балконе, рядом с Вилсоном, и очень внимательно наблюдали за действием на сцене. Это внимание поразило меня в самое сердце.

Лицо Гетбера стало очень уж хмурым, так что я постаралась не смотреть в его сторону и сосредоточила всё внимание на внезапном собеседнике, так легко выдающем маленькие чужие секреты. Его светло-голубые глаза, в свою очередь, внимательно и слегка насмешливо смотрели на меня.

Имя само собой всплыло в моей голове.

– Вы – Каспар Зупер.

– Именно так! Я виделся после премьеры с Вилсоном. И, конечно, я не мог не поинтересоваться, что думает по поводу моего спектакля его спутница. Всё-таки нечасто Вилсон посещает спектакли с кем-то вместе, скорее даже очень редко. И уж тем более я не мог не спросить, во что в итоге вылилось ваше внимание. Вилсон сказал, что у вас остались мне вопросы, и даже поделился, что пообещал однажды познакомить вас со мной… Но, как видите, я ждать не стал. И познакомился сам.

И каждое слово – как гвоздь в крышку гроба моих взаимоотношений с Гетбером, которые только-только начали налаживаться… А ведь Каспар прекрасно это понимает, судя по коварству во взгляде. Испытывает, что ли, Гетбера на прочность, или меня решил проучить за то, что сначала с одним хожу, потом с другим… Впрочем, Вилсон в этом плане ничуть не лучше меня.

– Да, у меня остались вопросы, – согласилась я. – Один точно остался. – И тут же опомнилась: – Взяли слово быть?

На Гетбера всё-таки пришлось взглянуть. Чтобы увидеть, как он неловко, по-мальчишески, пожимает плечами.

– Вы внимательны к каждой детали, Варвара, – кажется, это всё-таки был комплимент, а не обвинение в дотошности. – Гетбер дал мне это слово достаточно давно, около двадцати лет назад. Я в те годы, конечно, был уже мужчиной перезрелого возраста, но Гетбер – юнцом, только постигающим жизнь. Он пришёл на спектакль… скажем так, не столько ради спектакля… И всё же оказался достаточно им увлечён, чтобы я приметил этого юношу среди прочих зрителей. Тогда он и дал мне то слово – заглядывать на премьеры. Согласны, Гетбер? Припоминаете этот день?

Гетбер, пожалуй, припоминал что-то своё, о чём я даже понятия не имею. Но и мне представилась картина: Гетбер, который по возрасту моложе моих учеников, ещё не хмурится и не подпирает стены, а улыбается постоянно. Девушка рядом с ним – обязательно худенькая и миловидная. Они смотрят спектакль, девушка между репликами пытается поделиться собственными соображениями о происходящем, а Гетбер следит за сценой неотрывно…

– Впрочем, думаю, успех той пьесы, «Лилии на ветру», мне уже никогда не переплюнуть. – Каспар Зупер вздохнул.

К нашему столику приблизилась девушка, которая уже принимала у нас заказ. Присутствие Каспара Зупера за нашим столиком нисколько её не смутило. Заказ Каспар Зупер делал долго, обсуждая каждое представленное блюдо. Зато наконец выпала возможность насладиться заварными пирожными, а не только разговорами…

Наш ужин закончился, а ужин Каспара Зупера ещё не начался. И это значило, что беседу можно продолжать.

– Вернёмся к вашему по меньшей мере одному вопросу, – предложил Каспар Зупер, вновь позабыв о Гетбере.

Теперь уже мне пришлось вспоминать вечер, который я посвятила созерцанию спектакля. Вспомнился этот вечер легко, будто произошёл вчера. Сюжет «Лезвия, устланного лепестками» тоже ещё не успел выветриться из памяти. Что удивительно – обычно имена героев и сюжетные повороты я забываю просто и легко.

Вспомнилист возмущения, которые вынужден был выслушивать Вилсон. Сердце едва ощутимо кольнуло сожаление… А потом я спросила:

– Почему вы закончили эту историю так печально?

– Потому что счастливых концов не бывает, – ответил Каспар Зупер и покачал головой. – Счастье для одного значит несчастье для другого. Мы наблюдали за этой историей, погрузившись в голову моей маленькой наивной Сиджи. И поэтому, конечно, нам показалось, что история закончилась невесело. Однако, если бы мы следили за происходящим от лица, скажем, тех, кто пострадал из-за действий Сиджи, мы бы посчитали конец хорошим. Ведь зло в её лице всё-таки оказалось бы искоренено. Гетбер, я надеюсь, своими разговорами мы не слишком испортим вам впечатления от просмотра?

– Боюсь, что ни на один показ я уже не успею, – заметил Гетбер, отпивая чай из маленькой фарфоровой чашечки, что, на удивление, весьма гармонично смотрелась в его крепких руках.

– Не бойтесь! – Каспар Зупер помотал головой. – Спектакль имеет успех. В одном только Вейзене мы будем играть его до середины лета. А потом поедем с ним прямиком в столицу, по пути останавливаясь в крупных городах, чтобы у всех была возможность насладиться моим новым творением. Гетбер, я настоятельно советую вам посетить этот спектакль. – И вновь взгляд переметнулся на меня: – Но что это я всё о себе… Давайте о вас, Варвара. Вы выглядите молодо, особенно для того, чтобы преподавать в таком месте, как Вейзенская академия… Не в обиду Гетберу… Однако наблюдается у этой академии брать к себе более зрелые, более закостенелые умы… лишенные пластичности. Так вот, о чём это я.

О чём он, мы в то же мгновение и не услышали. Каспару Зуперу подали первое блюдо – суп, очень уж похожий на тот, каким ужинали мы с Гетбером. Но мужчина категорично отодвинул тарелку в сторону. Разговор оказался важнее ужина.

– Вы, Варвара, на преподавательницу Вейзенской академии не похожи, но Вилсон клятвенно заверил меня, что именно ей вы и являетесь. А я о том, что в данный момент задумка у меня следующая: продолжать преподавательский цикл. Быть может, вы можете рассказать мне что-нибудь эдакое, интересное, что легко бы в основу моей новой пьесы? Мне кажется, любопытных историй у вас достаточно.

Я едва чаем не поперхнулась. Вот так внимание к моей скромной персоне.

– Какие именно истории вас интересуют?

– Ну… – Каспар Зупер улыбнулся так радостно, что для меня эта улыбка не сулила ничего хорошего. – Скажем, о чудесных камнях, которые вы изучаете. Или о том, как с ними связана эта поездка.

Вот и попробуй понять: то ли он слишком много знает, то ли просто умеет делать верные предположения.

– Этой истории точно не надо печального конца, – только и заметила я.

– Обещаю, что с вашей точки зрения он будет хорошим. Варвара… вы себе ещё даже не представляю, а я вот представляю, и весьма отчётливо, афиши моего нового спектакля с каким-нибудь таким слоганом: преподавательница поняла, что её предмет может стать смертельным оружием в руках империи…

Сердце пропустило пару ударов. После недавних событий моя вера в людей пошатнулась и без выслушивания подобных слоганов. Я даже Гетберу не могу довериться полностью, хотя и общалась с ним больше, чем со всеми остальными жителями Вейзена.

А Каспар Зупер меж тем продолжил, не забывая наблюдать за мной:

– Ладно, согласен, звучит, быть может, не так захватывающе, как могло бы звучать. Но мы над этим подумаем ближе к премьере.

– Мы спешим, Каспар. Приятно было встретиться. – Гетбер пришёл на спасение. Уверенно поднялся из-за стола.

– Бегите, – смилостивился Каспар. – Конечно, бегите. Нужно многое успеть, прежде чем вы попадёте в Лорьян-Шоле… Гетбер, я передам ваше приветствие Эрнете, хотя вы и не просили этого. Она частенько вспоминает о вас. Иногда эти воспоминания сопровождаются нелестными отзывами, но всё-таки.

– До свидания, – пискнула я. И подскочила следом. Стол слегка пошатнулся.

– Когда вернётесь в Вейзен, Варвара, обязательно как можно скорее обратитесь к Вилсону Гилену! И пускай он встретит нас с вами. Клянусь честным драматургическим: я воссоздам вашу историю на сцене.

Мы расплатились за ужин на выходе, точнее, платил Гетбер, а я со стороны рассматривала деньги чужой империи, которые нашлись в карманах бессменного плаща. Деньги мне понравились… Как-то странно, наверное, звучит. Однако в Лейпгарте деньги выглядели куда проще: медные монетки с номиналами, лишенные изящества, и бумаги с портретами великих людей, о судьбе которых я все никак не найду времени разузнать.

А здесь даже деньги были изящными. На монетках выгравированы сплетения ветвей, причем чем больше (и, следовательно, дороже) монета, тем красивее ветви. Сначала на них можно различить почки, потом – листья, а после цветы и даже плоды, похожие на вишню.

Бумажные же деньги несут на себе изображения дворцов. Гетбер предложил лишь одну, и на ней дворец был весьма скромным. Однако я успела разглядеть ещё пару бумажек с куда более величественными постройками. И понадеяться, что однажды смогу лицезреть их собственными глазами…

– Варя, не обращай внимания на его слова, – попросил Гетбер, когда мы спускались по лестнице. – Он весьма противн… противоречивый человек, но ничего опасного в себе не несёт.

– Хорошо. Не буду.

Пока мы сидели в ресторане, жёлтый свет успел смениться красным небом. И уж теперь оно предстало перед нами во всей красе. Всполохи алые, карминовые, рыжие слились в смертоносном вихре. Смертельно красиво… Я даже остановилась на мгновение, чтобы впитать в себя всю красоту этого мгновения. И Гетбер, конечно, остановился следом за мной.

Я думала, он мягко, но непреклонно обрушит на меня волну презрения… Из-за подробностей моего общения с Вилсоном, любезно раскрытых Каспаром Зупером. Но вместо этого Гетбер заметил лишь:

– Интересная у тебя фамилия.

– Ксанд? Сокращение от моей настоящей. Полностью так звучит – Александрова. Жутко?

– Жутковато, – согласился Гетбер. – Зато у меня весьма лаконичная и, по моему скромному мнению, благозвучная… По ещё более скромному мнению, она даже неплохо сочетается с твоим именем. Варвара Йенс… Довольно благородно.

– Гетбер, – я с укором взглянула на него.

– Очень грозный взгляд, – Гетбер улыбнулся, ничуть не испугавшись. – И всё-таки, пора тебе уже начинать потихоньку мириться с тем, милая моя невестушка, что однажды моя фамилия станет нашей общей.

Он не стал расспрашивать меня о Вилсоне, а потому я не спросила у него, кем является та самая таинственная Эрнета. Кое-какие догадки, само собой, в моей голове родились. Но я решила оставить их при себе. Захочет, расскажет сам. Впрочем, кого я обманываю… Не захочет. Конечно, нет.

До того момента, как наш омнибус вновь тронулся с места, мы успели достаточно многое: побродить по улицам, чтобы я вдоволь налюбовалась белыми домишками, и запастись провиантом на случай, если ночью вдруг очень захочется перекусить.

И я даже решила признаться – ещё не в своей мечте, но в маленьком событии на пути к её исполнению. В Анжоне уже почти полностью стемнело (однако темноту эту вполне успешно сглаживала белизна стен), до отправления оставалось не так много времени. Но мы все ещё толпились снаружи омнибуса, не решаясь заходить в душный салон.

– Гетбер, а помнишь взлом моей лаборатории в академии?

– Сложно такое забыть…

– Феранта говорила, что взлом можно было бы расследовать куда быстрее, если бы удалось явно распознать отпечатки магии взломщика. Но явного отпечатка не было. А потом… во время разговора с Ирмалиндой, ты сказал, что различил след магии, слабый. Но я ведь тоже…

Замолчала, пытаясь подобрать слова. И вспомнила вдруг:

– Помнишь, когда ты только узнал моё имя, ты сказал о его огненности. С помощью камней я твои слова подтвердила – мне удалось вызвать огонь на собственной ладони… Этот успех меня воодушевил. И в тот вечер, накануне взлома, я создала ещё одно заклинание. Ветер. Бытовой. Почему вы не смогли его распознать?

Гетбер, в отличие от домов, не блистал белыми цветами. Я бы даже сказала, кожа его была достаточно смуглой, насыщеннее, чем моя. Так что его я видела куда хуже. Но кривоватую улыбочку всё-таки различила.

– Я распознал след. Очень слабый и ненадёжный, но всё-таки. Он больше походил на след от более сильного заклинания, пролетевший пару коридоров и почему-то решивший остаться в твоей лаборатории на ночёвку.

– Но след от магического фонарика? Неужели он был сильнее следа от моего ветра? Я едва дверь не вынесла, – не то пожаловалась, не то похвасталась я.

– Вот тебе ещё одно наблюдение. – Гетбер, поддавшись порыву тактильности, дотронулся до кончика моего носа. – Камни отражают и усиливают заклинание. Но и обезличивают его. Как зеркала: вроде с отражения на тебя смотрит тот же самый человек, но попробуй прикоснуться, и ударишься о твёрдую поверхность…

К омнибусу неспешно приблизился водитель. Посмотрел на нас, воробышков, столпившихся в ожидании чуда. Поняв мысль без слов, мы устремились к двери. И по дороге Гетбер шепнул мне на ухо:

– Впереди ещё двое суток пути. Я расскажу тебе основы, если ты и в самом деле так в этом заинтересована. Научу чему-нибудь простому…

Я кивнула. Основы! Вот и отлично! Может ведь, когда хочет, даже ко мне, такой несговорчивой, отыскать подход…

Жалко лишь, что Гетбер не предложил что-нибудь такое раньше. День так на второй или третий нашего знакомства.

Тогда бы я, пожалуй, была подготовлена к этой поездке куда лучше.

Глава 2. Послушай, как звучит магия

Как оказалось, наш омнибус творит чудесные вещи ничуть не хуже самых настоящих магов. Одним движением руки сидения перешли в полулежащее положение, как в самолётах. Вот только здесь расстояние между сидениями позволяло не притеснять пассажира, сидящего позади тебя.

Спать в такой близости от Гетбера, конечно, было неловко. И всё-таки такой вот сон на соседних сидениях прекрасно вписывался в концепцию нашего субботнего совместного времяпровождения. Правда, из него несколько выбивалась рука Гетбера, что обняла меня крепко и притянула поближе к себе… Но Гетбер уснул быстрее, чем я успела высвободиться. А вот мне отчего-то не спалось.

Зато, если ночью вдруг заглянут незваные проверяющие, у них и сомнения не возникнет в том, что мы с Гетбером состоим в куда более близких отношениях, чем напарнические.

Оставив попытки уснуть, я пыталась придумать, как именно буду сбегать от него в Лорьян-Шоле. Имелось целые две проблемы: во-первых, то, что в пекло событий Гетбер меня не отпустит (в лучшем случае пойдёт вместе со мной, а в худшем – утянет в противоположную сторону). Во-вторых, язык. Даже если я окажусь в нужном месте и в нужное время, может статься так, что я не пойму ничего из сказанного, пусть обитатели Кан-Амьера даже план по захвату Лейпгарта обсуждают. Впрочем, изначально я вообще планировала оказаться здесь одна. Так что остаётся лишь прислушиваться к интонациям.

А в омнибусе ещё и окна прятались за шторами, всё для комфортного сна. Я потянулась к плотной ткани, сдвинула её чуть в сторону. Тёмный лес, едва различимые очертания деревьев. Можно было и не завешиваться.

Пора засыпать. Гетбер пообещал, что завтрашним утром начнёт о магии рассказывать. А мне учиться всегда нравилось, пусть и не всякий раз отлично получалось. Интересно, многие ли обитатели Лейпгарта могут похвастаться тем, что магии их обучал сам Гетбер Йенс? А вот тем, что он обнимал их так, крепко, наверняка могут похвастаться лишь избранницы. И, скорее всего, некоторые из них являются уроженками Кан-Амьера.

Зажмурить глаза, выровнять дыхание, уснуть.

Навстречу приключениям, наперегонки с ветром…

Проснулась я от поцелуя, как самая настоящая заколдованная принцесса. Эфемерный поцелуй в висок – невозможно даже понять, был он на самом деле или всё-таки мне приснился. В любом случае пробудилась я не просто так – наш омнибус совершал короткую техническую остановку. Длинную нам пообещали в районе полудня: чтобы мы пообедали и отдохнули как следует. И чтобы наш водитель сменился новым: всё-таки сутки за рулём никому на пользу не идут.

Разложив на коленях запрятанные с вечера припасы, мы с Гетбером устроили импровизированный завтрак в традициях уютных европейских ресторанчиков. В качестве напитка выступал цитрусовый сок, а основным блюдом служила продолговатая булочка, хлебная сердцевина в которой была заменена начинкой: вяленое мясо, слегка уже пожухлая зелень, ореховая крошка, пряный соус.

– Можно сказать, что каждый человек, наделенный магическим талантом, это такой вот батон, – вдруг заявил Гетбер. – Снаружи – закрытая оболочка. А что внутри – не поймёшь, пока не вывернешь наизнанку. В случае с батоном основная проблема заключается, пожалуй, в недолговечности. Но суть та же: всё самое интересное скрыто внутри.

Я приоткрыла булочку и заглянула внутрь. Представила, что у меня там, если повезет, один-единственный орешек завалялся. А у Гетбера вовсе не осталось мякиша.

– Выходит, чем больше в нас магического, тем меньше человеческого?

Гетбер усмехнулся. И откусил нескромный кусок.

– Частично, так оно и будет.

Когда с булочкой было покончено, он начал рассказывать вводную часть. И я ощутила себя первокурсницей Вейзенской академии, пришедшей на свою самую первую лекцию.

– У каждого магически одаренного человека есть резерв – то есть, то количество магических единиц, которые он может использовать одномоментно. Величина этого резерва и скорость, с которой он будет восполняться, определяется… Сложно объяснить, чем. Вклад вносит, само собой, наследственность. Но не единственно она. Скажем так, от того, были ли твои родители магами, зависит половина успеха. Если оба родителя имели большой магический резерв, вероятность, что ребёнок его унаследует, конечно, выше, чем у ребёнка не магов. Но весьма часто случается так, что магическая династия обрывается на ребёнке, который несёт очень низкий, а то и вовсе никакой резерв. Или так, что у обычных родителей рождается некто с весьма выдающейся предрасположенностью к магии.

– Тогда остаётся только на внешнюю среду пенять, – я пожала плечами. – У нас так принято: вклад в признак вносит… хм, наследственность и окружающая среда. В разной степени, в зависимости от признака. Может, влияет то, чем мама питалась во время беременности… Наверное, если эти камни перетереть в пыль и использовать в качестве пищевой добавки, можно получить сверходаренного ребёночка.

Чем дальше от границы с Лейпгартом, тем увлекательнее становится наблюдать за растительностью. И вот я уже с удивлением отметила, что за окнами, пусть и изредка, но всё-таки мелькают… пальмы? Или нечто очень похожее на них.

– Только Ферр ничего такого не предлагай, – Гетбер покачал головой. Да, на фантазию я никогда не жаловалась…

– А что? Начнётся новая эпоха. Титанов, великанов… богов на земле. По-моему, звучит весьма воодушевляюще.

Гетбер вздохнул. Думаю, он просто очень уж привязался к собственному миру, вот и жалеет его теперь, не решается отдавать на эксперименты.

– Если обратиться к более классическому пониманию магии, я бы сказал, что вклад в резерв вносит ещё и то, какой путь душа прошла прежде, чем соединилась с телом.

– Души перерождаются?

– Нет. Скорее, так: души проходят определенную череду событий, но никогда не возвращаются к исходной точке. А ведь перерождение подразумевает именно возвращение к началу? Душа однажды… возникает, образуется из сгустка энергии. Затем зреет. Потом соединяется с телом. Чаще всего, когда тело прекращает существование, душа гибнет вместе с ним. Но иногда ей выпадает шанс.

– Например, когда маги из соседнего мирка тащат её, куда не просят? – Я даже не пыталась скрыть из голоса намёк.

Гетбер кивнул, но ничуть не устыдился.

– Все души возникают одинаковыми. Но каждая зреет по-своему. Проходит ряд метаморфоз… Это сложно объяснить. Я и сам не до конца понимаю принципы, согласно которым душа достигает зрелости и выбирает себе тело. Поскольку даже продвинутые маги могут работать только со зрелыми душами. Хотя, возможно, твоим сверхмагам, наполовину состоящим из каменной пыли, и будет доступна возможность поговорить с юной душой. В любом случае, созревая, душа обретает определенные характеристики, и среди них – величина резерва, скорость его восстановления. – И резко перевёл тему разговора: – Смотри, виноградники начались.

Я покорно перевела взгляд на окно. И челюсть нижнюю подобрала, очень уж увлекательными оказались сказочки про души. Поведай мне кто-нибудь пару месяцев назад, что я буду слушать историю о магии развесив уши, я бы, само собой, не поверила… Зато сейчас – слушаю и верю.

Взору предстало множество воткнутых в землю палок, возле каждой из которых стояло своё персональное деревце, украшенное молодым зелеными листьями. В листьях спрятались метёлки, усыпанные мелким белым цветом. Сама скромность и невинность. Пройдёт ещё месяца два или три, и на месте этих метёлок появится сочные ягоды…

– Выходит, и в моей душе произошла какая-то такая метаморфоза, благодаря которой щепотка магии мне всё-таки перепала, – заметила я.

– Именно так.

– Твоей юной душе, получается, и вовсе пришлось несладко. Наверное, приобретение магии – процесс не из самых приятных.

И я в который раз осознала, насколько скудны мои знания о жизни Гетбера. Кем были его родители? Не вдаваясь даже в подробности. Были ли они теми, кто мог передать своему ребёнку магический талант? Или он в своей семье стал первым из тех, кто столкнулся с этим даром и проклятием одновременно?

Гетбер наверняка подозревал, в каком направлении идут мои мысли. Но не спешил делиться подробностями своей жизни. Продолжил вводить меня в курс дела… А сам взгляд не отрывал от виноградников.

– Магия едина, одинакова для всех. Но именно маг – это тот самый проводник, что пропускает её через себя и придаёт магии нужную форму. В зависимости от того, какую форму магия принимает, её привыкли делить на несколько, скажем так, разновидностей. Начнём с твоей любимой…

Он на мгновение предпочёл виноградникам мои глаза. Играем в угадайку, выходит?

– Бытовой?

– Неправильный ответ, – Гетбер качнул головой и зачем-то коснулся моей ладони. – Бытовая магия – это любимая магия первокурсников. А ты у меня девочка взрослая… Я имел в виду магию стихийную. Твоё прекрасное имя и тот ветерок, который ты создала в лаборатории… Это всё магия стихийная. Стихийная магия доступна каждому, но лишь в простейших её проявлениях. Более продвинутые заклинания всегда, ещё с давних времён, считались сложными. Нужно знать законы природы, согласно которым рождается стихия. Иначе даже безобидная шалость может превратиться в катастрофу.

– Как шаманы, – поняла я. Недоумение во взгляде Гетбера достигло критической точки, и я поспешила объясниться: – Такие товарищи, которые уходят в пещеру, мажутся красками и бьют в бубен, барабан такой плоский, и тем самым выходят на связь с душами предков… Они им всякие советы дают. И иногда, в засуху, дожди помогают вызывать. Можно ли назвать вызванный дождь проявлением стихийной магии?

– Можно. Я понял, о чём ты говоришь… – протянул Гетбер задумчиво. – У нас есть некто похожий, в малочисленном, правда, количестве… Да, думаю, это тоже относится к стихийной магии. Хотя общение с душами погибших – это немного про другое. Это уже проявление так называемой мёртвой магии. Она даже магией, по сути, не является. Это некое свойство: его нельзя приобрести, с ним нужно родиться. Те, кто родился с печатью тёмной магии, и в самом деле могут говорить с теми, кто уже не ходит по земле. И ещё на некоторые интересные вещи способны. Правда, жизнь таких избранных чаще всего коротка и несчастлива, особенно если они не учатся со своей магией справляться. Единственное их везение – то, что встречаются они очень редко. Я за жизнь не встретился ни с одним. Или встретился, но распознать не смог.