Фьямметта. Пламя любви. Часть 2

Ну а если вы вдруг забудете, что «господин отныне я», и зададитесь вопросом: «А кто же я?», – пусть напоминанием вам будут слова Теодоро из «Собаки на сене»: «Моя жена. И слушаться меня должна». Повторяйте это про себя, как Pater noster[126].

Кстати, жена моя, я не вижу своего кольца у вас на пальце.

Фьямма, слушая увещевания маркиза, немного позабылась, поэтому с удивлением посмотрела на руку. На безымянном пальце действительно не было кольца.

– Ну так и где оно? – поторопил ее с ответом Луис Игнасио. – Уже успели потерять или поспешили выбросить? Так это не проблема. Я закажу новое. Если понадобится, буду заказывать обручальное кольцо хоть каждый день, пока вам не надоест терять его или выбрасывать.

Фьямметта Джада растерянно оглянулась на постель, как если бы подумала, что могла потерять обручальное кольцо во время близости с маркизом.

– Вы правильно смотрите: постель тоже станет вам хорошим напоминанием о новом статусе. А теперь дайте руку.

Фьямма посмотрела на маркиза с подозрением, но всё же послушалась и руку протянула.

Маркиз сунул свою в карман, разжал кулак и продемонстрировал на раскрытой ладони ее же обручальное кольцо. Ни слова не говоря, надел ей его на безымянный палец.

– Не снимайте никогда и почаще на него смотрите.

Развернулся и молча пошел к выходу.

И тут вдруг Фьямма вспомнила, что сняла кольцо, когда сидела на диванчике в кабинете. Видимо, когда маркиз зашел в комнату, он заметил его на кофейном столике и, догоняя ее, сунул мимоходом в карман. А потом устроил эту сцену, незаслуженно обвинив в потере или выбрасывании кольца. Вот же… Она не смогла подобрать подходящего ругательства в адрес супруга. Наклонилась, подняла с пола туфлю и запустила ею в маркиза.

Однако он, выходя из спальни и желая прикрыть за собой дверь, уже успел толкнуть ее – туфля попала в деревянное полотно и отскочила. Фьямму уязвило, что маркиз не оглянулся и никак не отреагировал на ее выпад.

Но Луис Игнасио прекрасно понял, что маркиза целилась в него обувью. «Нет, она всё-таки настоящая заноза в заднице, – подумал он, выходя из будуара, после чего на лице расцвела невероятно довольная улыбка. – Действительно, заноза. Но самая что ни на есть любимая заноза из всех возможных заноз на всём белом свете!»

* * *

Маркиз де Велада шел бесцельно по Виа Толедо, двигаясь в направлении набережной. С приходом вечера повеяло прохладой. С моря потянул освежающий ветерок, и город задышал раскрывшимися порами окон. Повсюду стали распахиваться двери. На улицах появились экипажи. Виа Толедо заполнилась каретами и портантинами[127] с бегущими перед ними воланти. Площадь перед Театро-ди-Сан-Карло запрудила гуляющая знать. В Кьеза-ди-Сан-Фердинадо[128] прозвучало трехкратное Ave Maria[129], а это значило, что дело близилось к восьми часам вечера.

К морю Луис Игнасио вышел в районе Кастель-Нуово[130]. Бархатный закат цвета искрящейся мякоти арбуза застлал половину неба. Над морским горизонтом выстелились длинные полосы слоистых облаков, окрашенные в золотисто-оранжевые тона с фиолетово-сизым подбрюшьем. На темнеющее со стороны Сорренто небо выплыл серебристо-белым анчоусом молоденький месяц. Море своим цветом напоминало сейчас расплавленное серебро, в которое подбавили жидкого золота. Накатывающие волны кусали пенисто-белыми пастями береговые укрепления, стараясь отгрызть от них как можно больше желтого пористого туфа.

Луис Игнасио стоял на молу[131] и, рассредоточенно глядя на морскую даль и маяк Моло-Сан-Винченцо[132], пытался осмыслить произошедшее за день и обдумать, что делать дальше.

Как его вообще так угораздило? С головой увяз в языкатой рыжей бестии, без которой жизни теперь не мыслит. Маленькая Ямита стала ярким пламенем свечи, к которому он, как глупый мотылек, безудержно рвется, прекрасно понимая, что оно может не только обжечь, но и спалить дотла. И у него останется лишь надежда, что яркое пламя взаимной любви, которая непременно когда-нибудь случится, воскресит его, как мифического феникса, и вдохнет силы, чтобы жить и наслаждаться счастливой жизнью.

Первое соитие с теперь уже законной женой преподнесло ему очень приятный сюрприз. Оказывается, Маленькое пламя способно быстро распаляться.

Как-то в сильном подпитии один из многочисленных друзей по университету шепнул по секрету, что из всех его любовниц самой страстной и ненасытной была ашкеназская[133] еврейка родом из Франции с копной рыжих волос. Приятель с непоколебимой уверенностью утверждал, что рыжеволосые женщины – наилучшие любовницы. В них природная женская мягкость и нежность удивительным образом сочетаются с врожденным эротизмом, необыкновенной чувственностью и страстностью.

У Луиса Игнасио рыжих любовниц на ту пору не было, поэтому рассказ друга врезался в память, подогревая чисто мужское любопытство и жгучее желание отведать когда-нибудь и такую женскую масть. Ему удалось это, когда годом ранее здесь же, в Неаполе, он сделал любовницей рыжую танцовщицу, которую они с сестрами называли между собой Марипосой. Отведал… и не слишком впечатлился, решив, что слова приятеля были сильным преувеличением. Но сегодня рассказ старинного друга всплыл в памяти вновь.

Может, конечно, дело и в масти, но соитие с Марипосой и с Фьямметтой – это как стакан кислого молока и бокал орчаты[134]. Как кружка яблочного сидра и рюмка выдержанного в старой солере[135] хереса[136]. Значит, дело не в масти или, по крайней мере, не только в ней. Дело в самой этой женщине и чувстве к ней. И как же хорошо, что именно она, его пламенная Фьямметта, стала новой маркизой де Велада. Его женой. Его возлюбленной супругой. Видимо, на ней его донжуанский список и закончится.

Из собственного опыта и опыта друзей де Велада знал: есть жены вынужденные, есть трофейные, есть выгодные, а есть – судьбой назначенные. Фьямметта Джада была именно такой. Его судьбой. Он чувствовал это сердцем, понимал, что лишь с ней может быть по-настоящему счастлив. Маленькая Ямита стала не только его наваждением, но и смыслом всех смыслов. Сегодня он сделал ее женой, женщиной. Завтра научит быть хорошим другом и лучшей любовницей, а там, глядишь, она станет матерью его детей и бабушкой его внуков и правнуков.

Ему нравилось в его сладкой Карамельке всё, но больше прочего – витальная сила. Любая другая девушка была бы раздавлена произошедшим в женской спальне палаццо Москати, но не она, не Фьямметта Джада. Перед ее выдержкой стоит снять шляпу. Ямита держалась отменно. Выше всяких похвал. Один бросок в него туфлей чего стоит! Настоящая маркиза де Велада! То, что ему и было нужно. Определенно.

Но еще больше ему нужна любовь уникальной во всех отношениях женщины. Ответные чувства любимой супруги сделают и без того идеальное соитие запредельно страстным.

Опыт общения с Фьямметтой в пору совместного путешествия доказал, что им и без постели вполне комфортно. Им всегда было о чем поговорить. Они с полуслова понимали шутки друг друга. Их словесные поединки – лучшие из тех, что у него когда-либо были. Они заряжают друг друга энергией, оптимизмом и радостью. Самым нелепым образом ему нравится даже ее дерзость, которую всё же намерен, хотя бы отчасти, посадить на поводок. Им вполне комфортно вдвоем в закрытой карете и на берегу озера, в шумной таверне и монастырской трапезной. А значит, будет комфортно и идти по жизни рука об руку.

Из всего этого следует один вывод: нужно действовать по намеченному плану и стараться вызвать у жены любовь. На крючок желания и интереса он ее сегодня точно подцепил. Фьямметта Джада страстна и любопытна. Если будет игнорировать ее, если не будет выказывать интереса, она сама начнет проявлять инициативу. А уж распалить из искры пламя он сумеет.

* * *

Оставшись в комнате одна, Фьямметта Джада подняла с пола сорочку и натянула на себя. Закутавшись в покрывало плотнее, легла на край кровати. Ей было жизненно необходимо побыть в тишине мыслей, прислушаться к новым ощущениям.

Сегодня она окончательно рассталась с Анджело Камилло. Сегодня же стала венчанной женой Луиса Игнасио Фернандеса, и сегодня же маркиз сделал ее своей женщиной.

Она стала женой и женщиной! Святая Мадонна! Фьямметта не так всё это представляла.

Нет, ей безумно понравилось то, что Луис Игнасио вытворял с ее телом. Ей было хорошо, как никогда прежде. Незначительная боль в начале этого действа не отменяла полученного наслаждения. В ней явно проснулось что-то голодное, жадное и ненасытное. Она не откажется повторить подобное впредь.

И похоже, она впустила в себя маркиза де Велада не только в прямом, но и в переносном смысле. Этот мужчина еще раньше вошел в ее душу, а теперь пытается во что бы то ни стало расположиться в самом ценном месте, прямо в сердце. И воцариться в нем, вытеснив ставшие и без того ничтожными осколки влюбленности в Анджело Камилло. И надо признаться, у него неплохо получается. Если так пойдет и дальше, она не успеет оглянуться, как влюбится в маркиза без памяти.

Но Луис Игнасио хочет не просто влюбить в себя, он хочет подчинить ее. И, как ни противится, волей-неволей она уже подчиняется. Одна сцена с раздеванием чего стоит! Месяц назад Фьямметта Джада в этих обстоятельствах послала бы маркиза прогуляться до преисподней, но не стала бы перед ним обнажаться. А сегодня сделала это как миленькая.

Она была абсолютно голой, а Луис Игнасио раздеться до конца не пожелал! Так и взял ее, оставаясь в сорочке и кюлотах. Как будто походя, как будто между делом, не придав такому важному для нее интимному акту должного значения. Кажется, он даже ботинок при этом не снял!

Но, что удивительно, в ее душе чувство обиды на маркиза перевешивало сейчас желание, чтобы всё было по-другому, тело к телу, кожа к коже. Если было так хорошо сегодня, то как же возбуждающе-горячо и упоительно-страстно это будет, когда они будут оба обнажены?!

Фьямма не была глупа и понимала мотивы сегодняшних поступков Луиса Игнасио. В произошедшем она во многом была виновата сама. Будучи невестой маркиза, с какой-то радости поцеловалась с Анджело Камилло, спровоцировав жениха на скоропалительный брак и наказание раздеванием.

Наверное, испытываемое чувство вины и заставило ее подчиниться супругу. Тем более что ничего сверхъестественного от нее не требовалось. Прачка Лауретта заверяла, что супруги часто обнажаются друг перед другом. Упоминала она также, что свою брачную ночь они с мужем провели нагишом. Не подчинись она воле маркиза, выглядела бы перед ним чопорной пуританкой или закоренелой ханжой. А еще хуже – никчемной слабачкой и жалкой трусихой.

Да и вообще, Фьямма привыкла, что во время их совместной поездки в Рим всем верховодил маркиз. Она приняла его главенство и внутренне смирилась с ним. Этому мужчине каким-то непостижимым образом удалось тогда подчинить ее. Но вот мысль о том, что маркиз де Велада будет управлять ею всю оставшуюся жизнь, распаляла в ней костер прежней строптивости. Фьямметту Джаду не покидало ощущение, что супруг пытается объездить ее, как норовистую кобылу.

– Вот еще! – процедила она вслух. – Пусть прибережет аркан и седло для другой необъезженной лошадки.

Сказала и тут же шлепнула себя мысленно по губам. Что она почувствует, если узнает, что маркиз и впрямь пожелает «объездить» другую непокорную дурочку? Похоже, потеряв девственность, она обрела нечто другое: после соития с мужем в ней проснулась жадная собственница! Как там маркиз сказал? Я буду твоим единственным мужчиной? Так вот пусть и она у него будет единственной женщиной!

И тут Фьямметта наконец-то нащупала главное, то, что мешало ей принять до конца свой брак и раствориться в новой роли. Этим главным был страх. Да-да, именно страх возможного счастья останавливал ее. Она была счастлива с Анджело, она любила, а потом всё потеряла.

Репутация маркиза ставила под большое сомнение возможность крепкого, счастливого брака. Фьямма боялась отдать этому мужчине сердце. Вдруг, вдоволь натешившись ею, он вновь вернется к прежней, разгульной жизни? Если она по-настоящему влюбится в него, а он начнет изменять, придется по кусочкам собирать осколки разбитого сердца. И это будет пострашнее, чем расставание с Анджело, потому что зреющее в душе чувство к маркизу даже сейчас, в самом зачатке, сильнее, чем прежнее чувство к Анджело Камилло. Фьямметта уже нисколько не сомневалась: с бывшим женихом у нее была не любовь, а сильная юношеская привязанность. Не более. А вот с Луисом Игнасио…

Додумать Фьямметта не успела. Дверь в спальню отворилась, и в нее вошла… Джиорджина? Ее личная камеристка из Кастелло Бланкефорте улыбалась и держала под мышками Джельсомино и Вольпину.

– Джина! Откуда ты взялась и как сюда попала?

– Так меня выписал из нашего замка ваш будущий, ой, уже нынешний, – поправила сама себя девушка, – супруг. Я здесь со вчерашнего вечера. Его светлость распорядился готовить здесь всё к вашему приезду. Кстати, монна[137] Фьямма, вас можно поздравить? Как я понимаю, вы теперь маркиза де Велада?

– Похоже на то, – как-то безрадосто ответила ей Фьямметта.

Собаки, услышав ее голос, наперебой затявкали. Камеристка спустила их с рук на пол, и питомцы со звонким, радостным лаем бросились к хозяйке. Служанка подбежала вслед за ними, подняла и подсадила их на кровать. Они принялись вилять хвостами и нализывать руки Фьямметте.

– А эти прелести откуда здесь взялись?

– Так его светлость маркиз привез их вместе со всеми вашими вещами. Помимо кареты, две веттуры разгрузили, да еще я вчера из замка по велению его светлости кое-что привезла.

Вдруг до Фьямметты Джады дошло:

– Постой, если ты здесь со вчерашнего вечера, почему я тебя до сих пор не видела?

– Маркиз запретил заходить в ваш будуар до его разрешения. К тому же он самолично запер вас на ключ, когда привез давеча из церкви. А с полчаса назад, когда уходил, распорядился приготовить для вас ванну и чистую одежду.

– Маркиза нет дома?

– Его светлость, уходя, сказал, что отправляется на корсо[138]. Он распорядился готовить ужин исключительно для вас. Сказал, что дома ужинать не будет.

Поднимая с пола разбросанные предметы одежды, камеристка добавила:

– Кстати, ванна в туалетной комнате готова. Вам помочь или справитесь сами?

– Справлюсь сама, Джина. А ты пока приберись здесь.

Фьямметте срочно требовалось побыть одной. Ей нужно было во что бы то ни стало обдумать новые сведения, изложенные служанкой, чтобы выработать правильную стратегию поведения в отношении супруга. Да, пожалуй, пора привыкать называть Луиса Игнасио именно так. Отныне он ее супруг. И этого теперь не изменить. Но менять ей, как ни странно, ничего и не хотелось. День неправильных событий принес в итоге ощущение удивительной и вполне закономерной правильности.

Глава 5

Весь следующий день Луис Игнасио посвятил улаживанию дел, связанных с уроками вокала и игры на гитаре, которые он был обязан предоставить по брачному договору законной супруге. Де Велада обругал себя последними словами за то, что не озаботился этим вопросом раньше, потому как и Кафариелло, и Йоммелли, будто сговорившись, сослались на большую загруженность и недостаток свободного времени и отказались брать юную маркизу в ученицы.

Луис Игнасио не хотел выглядеть в глазах жены пустозвоном, поэтому предложил обоим маэстро двойную оплату. Но и этот аргумент ни для одного, ни для другого не стал убедительным.

Правда, Паскуале Кафаро подсказал Луису Игнасио неплохой выход из затруднительного положения. В недавнем времени в Неаполь по приглашению Диего Туфарелли[139], импресарио Театро-ди-Сан-Карло, прибыла знаменитая оперная певица Фаустина Бордони[140]. Ей было предложено стать педагогом-репетитором женской половины оперной труппы.

По словам Кафариелло, синьора Бордони, помимо обучения вокалу, вполне могла бы справиться и с ролью учителя игры на гитаре. По уверениям синьора Кафаро, в мастерстве владения этим инструментом бывшая примадонна явно может посоперничать со многими известными гитаристами. Кафариелло сказал также, что ему лично доводилось наблюдать, с каким изяществом и профессионализмом синьора Бордони совмещает пение с игрой на лютне и гитаре[141].

Луис Игнасио поблагодарил маэстро, посчитав это предложение не только выходом для себя, но и наилучшим поворотом дела для Фьямметты Джады. Синьора Бордони может дать маркизе гораздо более ценные советы, чем эти маститые, но далекие от певческого и исполнительского мастерства педагоги.

Де Веладе посчастливилось застать бывшую знаменитость в репетиционном зале Театро-ди-Сан-Карло. Маркиз знал подходы к женщинам всех возрастов и легко мог найти ключик к любой. Синьора Бордони не стала исключением. Немолодая, но всё еще довольно привлекательная женщина, по всей видимости, обладавшая некогда прекрасными сценическими данными, виртуозную лесть, высказанную вкрадчивым голосом, приняла с явной благосклонностью.

Она не отказала Луису Игнасио в просьбе, но высказала опасение, что не сможет заниматься с маркизой столь продолжительное время. Ее контракт с маэстро Туфарелли заключен всего на полгода. Один месяц почти прошел. По окончании срока она планирует вернуться к семье в Вену.

Разница между сроком, обещанным Фьямме по брачному договору, и длительностью контракта синьоры Бордони, заключенного ею с Театро-ди-Сан-Карло, составляла чуть меньше месяца. Луис Игнасио предложил оплатить ее, исходя из ежемесячной суммы, назначенной этой даме маэстро Туфарелли. Это было довольно щедрым предложением, так как трудиться синьоре Бордони пришлось бы в разы меньше, а денег она получила бы столько же, сколько получала бы, служа педагогом-репетитором в театре. Этот момент и решил исход дела. Бывшая примадонна согласилась продлить свое пребывание в Неаполе еще на месяц.

Всё бы ничего, и по большому счету де Велада мог бы порадоваться разрешению насущной проблемы, но заниматься с юной маркизой синьора Бордони предпочла в стенах театра. Сославшись на подагру, она сказала, что разъезжать по городу в ее возрасте проблематично, а апартаменты, которые предоставил театр, не годятся для занятий вокалом. Акустика там, видите ли, не вполне подходящая.

То обстоятельство, что Фьямметта Джада будет в течение полугода трижды в неделю находиться за кулисами театра, где куча красивых мужчин только и мечтает о покровительстве какой-нибудь состоятельной дамы со всеми вытекающими неблаговидными последствиями, не понравилось Луису Игнасио от слова совсем. Конечно, он мог бы сопровождать Фьямму на певческие занятия, ему всё равно здесь больше делать нечего, но выглядеть при этом глупым ревнивцем, охраняющим сторожевым псом красивую молоденькую супругу, совершенно не хотелось.

И тут де Велада вспомнил о дуэнье Фьямметты. Насколько маркиз знал, донья Каталина еще не уехала из Неаполя. Он видел ее несколько дней назад в палаццо Ринальди. Хасинта сказала, что они с дуэньей Фьяммы сошлись на почве землячества и она подумывает забрать донью Каталину в качестве теперь уже собственной компаньонки.

Луису Игнасио пришла мысль дать поручение донье Каталине сопровождать Фьямметту на занятия с синьорой Бордони. В принципе, дуэнью можно было бы пригласить пожить вместе с ними в палаццо Москати, но такой расклад в планы маркиза совершенно не вписывался. Если донья Каталина будет у Фьяммы всё время под рукой, маркиза начнет делиться с дуэньей страхами и сомнениями, а старая дева – совсем не тот советчик, который Фьямметте Джаде сейчас нужен. Точнее, не так. Маркизе де Велада не нужен советчик вовсе. Ямита должна вариться в собственных чувствах, беспокойстве и желаниях. Тогда она сможет прийти к тем выводам и умозаключениям, которые будут по нраву супругу.

Решено: донья Каталина станет приезжать к ним три раза в неделю и сопровождать Фьямметту на занятия. А чтобы маркиза не имела возможности советоваться с дуэньей в дороге, их будет эскортировать его личный камердинер и помощник Хавьер Ортега. Луис Игнасио привез его с собой из Испании. Это был верный и надежный слуга, которому де Велада привык доверять во всём. Хавьер справится с задачей и не позволит маркизе обсуждать с доньей Каталиной свою семейную жизнь.

Придя к такому умозаключению, Луис Игнасио направился в палаццо Ринальди. Уладив вопросы с доньей Каталиной, он по приглашению сестры и зятя остался отобедать, а когда садился в карету, намереваясь наконец-то ехать в палаццо Москати, его окликнул мужской голос.

Оглянувшись, Луис Игнасио увидел перед собой Фьямметтиного «ангелочка». Белобрысый красавчик смотрел на него со злостью. Его льдисто-голубые глаза горели неприкрытой ненавистью.

Не остыв до конца после вчерашнего, Де Велада не преминул отыграться на женихе любимой женщины за испытанные накануне ярость и ревность.

– Ты пришел сюда, чтобы узнать, насколько жаркой и страстной была наша с Фьямметтой брачная ночь?

От услышанного Анджело Камилло знатно перекосило. На его скулах обозначились злые желваки.

– Вы… Вы… – казалось, он не может подобрать подходящих слов, чтобы выразить обуревающие его эмоции.

Саватьери сжал кулаки и закусил губу. Это отрезвило его и помогло собраться с мыслями.

– Вы никогда не будете счастливы с Фьяммой. Она любит меня и будет любить меня вечно. То чувство, которое связывает нас… Оно не умрет. Засыпая с вами в общей постели, Фьямметта будет думать обо мне. Мой призрак будет стоять между вами.

Луис Игнасио даже не понял, как схватил зарвавшегося мальчишку за грудки. Его глаз нервно дернулся, а лицо болезненно искривилось.

– Я не убью тебя по одной-единственной причине, – де Велада сам подивился тому, насколько зло и глухо прозвучал его голос. Помимо прочего, в его тоне явно слышались нотки презрения и брезгливости. – У меня молодая жена, с которой я хочу провести медовый месяц. Не желаю проблем с законом в чужой стране. А если прирежу тебя на дуэли, как ягненка на бойне, то как минимум две недели должен буду проторчать в застенках здешней тюрьмы, вместо того чтобы довольствоваться совершенным телом сладенькой Карамельки.

Саватьери до хруста сжал челюсти и хотел было что-то ответить, но де Велада с силой тряхнул его.

– Если ты, pinche payaso[142], еще хоть раз приблизишься к моей жене, я устрою так, что Григорианский университет по осени одного студента точно не досчитается, зато оссуарий Фонтанелле[143] пополнится горсткой свеженьких и довольно смазливых косточек. Но главное, я сделаю так, что никто не сможет доказать, что маркиз де Велада был к этому каким-то образом причастен.

Оттолкнув от себя мальчишку с такой силой, что тот отлетел назад и, не удержавшись на ногах, свалился на мостовую, Луис Игнасио больше не произнес ни слова. Молча развернулся и уселся в карету. Выглядывать из окошка экипажа, с тем чтобы убедиться, что соперник валяется поверженным на земле, не стал. А по пути в палаццо Москати, как ни странно, размышлял не о словах чертова «ангелочка», которые всё же довольно болезненно ударили по нервам, а о чувствах собственничества и ревности, взыгравших в нем с неистовой силой.

Луис Игнасио прежде не задумывался о природе этих эмоций, потому как раньше не испытывал ничего подобного. Если разобраться в причинах их возникновения, то первое рождается из зацикленности на себе, второе – из любви к другому человеку.

Де Велада не строил иллюзий на свой счет. Он всегда считал себя эгоистом до мозга костей. И впервые в жизни вынужден был признать, что любовь к женщине соперничает в нем с любовью к самому себе. Потому и ревности, и собственничества сейчас примерно поровну. И это было новым, незнакомым для него состоянием.

Никого и никогда Луис Игнасио не любил с той же силой, что и себя самого. Именно поэтому с эгоистичной расчетливостью вознамерился добиться взаимности любимой женщины. Де Веладе это было жизненно необходимо, потому что только ответное чувство Фьямметты Джады могло утолить его жадное эго.

Но это ненасытное эго настойчиво требовало от него доказать любимой женщине, что она будет счастлива исключительно с ним. Оно же принуждало де Веладу делать всё, чтобы Фьямметта Джада и впрямь была по-настоящему счастлива. А так как ее счастье Луис Игнасио видел в связке с собственным, то избранный путь достижения взаимности посчитал правильным.

И пусть этот щенок Саватьери продолжает скулить о любви к бывшей невесте. Ему ни за что не удастся стать третьим в их с Фьяммой браке. Он сделает всё, чтобы вытеснить из памяти юной супруги самые крохотные осколки воспоминаний о прежнем чувстве. Он заполнит всё пространство ее души и сердца исключительно собой.

* * *

Фьямметта Джада не виделась с маркизом целый день и, к удивлению, успела изрядно соскучиться. Она с нетерпением ждала его появления в их теперешнем общем доме. Джиорджина сказала, что его светлость покинул палаццо утром и с тех пор еще не возвращался. Где он? Чем занимается? Почему уехал, не предупредив об отъезде?

Со вчерашнего дня в голове Фьяммы творился настоящий кавардак. Мысли в мозгу лежали пластами, как слои сфольятеллы[144]. Причем позитивный пласт в обязательном порядке перемежался негативным. На каждое «да» и «всё будет хорошо» находились свои «нет» и «всё будет чрезвычайно плохо».