Паромщик

– Как все это связано с Проктором?

– Боюсь, самым прямым образом. На Аннексе ширятся беспорядки. Эти «прибытчики»…

– Мятежники, – презрительно морщится Каллиста, взмахивая рукой. – Религиозные фанатики. В прошлом мы уже разбирались с подобной публикой.

– Верно. Отчасти этого следовало ожидать, и мы всегда сумеем навести порядок. Но есть отличие. Это мы именуем их «прибытчиками». А они высокопарно называют себя «приверженцами Учения о Прибытии». Думаю, от вашего внимания не ускользнуло, какое слово они выбрали.

– Отто, у этого слова может быть куча значений.

– Может. Но я так не думаю. И даже если меня отправят в преисподнюю, я все равно скажу: вы тоже так не думаете. Кто-то из них что-то знает. Может, пока они не догадываются, что знают, и это существует только на уровне ощущений, но зараза быстро распространяется по всему Аннексу. Поговаривают даже о всеобщей забастовке. – Отто умолкает, приваливаясь к спинке стула. – А тут еще Малкольм Беннет с его маловажным… случаем на паромном причале. Одно дело, если Проктор расскажет о нем друзьям по загородному клубу. А вот когда такие разговоры ведутся с обслуживающим персоналом, это совсем другое. И не важно, что’ именно Проктор услышал от отца или думает, что услышал. Уверен, «прибытчиков» это заинтересует ничуть не меньше, чем нас.

– Мы по-прежнему не знаем, произнес ли Малкольм это слово.

– Допускаю, что не произнес. Вопрос в том, можем ли мы рисковать.

Каллиста вновь поворачивается к окну. Какой завораживающий, какой манящий вид! Начало восьмого. Жители Просперы готовятся к вечеру: принимают душ, одеваются, смешивают коктейли и спешат заказать столики в ресторанах.

– Я думала, может, на этот раз…

– Проблема разрешится сама собой? – заканчивает за нее Отто. – Мы оба знаем, что такого не бывает.

Какое-то время они молчат.

– Чуть не забыла. – Каллиста по-прежнему смотрит в окно. – Насколько понимаю, вы заключили новый брачный контракт. Отто, примите мои поздравления.

– Благодарю. Очень любезно с вашей стороны.

– Как я слышала, чудесная девушка. Но учтите, она молода и на нее будут заглядываться. – Прежде чем Отто успевает ответить, Каллиста снова поворачивается к нему. – Благодарю вас, министр. Ценю, что безотлагательно прибыли по моему вызову.

– Если хотите, чтобы я поговорил с нашим другом…

Каллиста жестом останавливает его.

– Это лишнее.

Уинспир смотрит на нее с бесстрастным видом. Затем встает, берет портфель (папку он намеренно оставляет на столе) и кивает:

– Разрешите откланяться, госпожа председатель.

Оставшись одна, Каллиста подходит к стенному бару и наливает себе виски. Уинспир – настоящий сухарь, в его присутствии ей всегда становится тревожно. А от происходящего в Министерстве общественной безопасности делается еще тревожнее. Четкого представления о происходящем нет даже у нее.

Она возвращается за стол, садится и делает несколько глотков. Что у них намечено на вечер? Вероятно, театр или концерт. По вечерам они с мужем редко сидят дома. Наверное, сейчас Джулиан ходит взад-вперед, постоянно глядя на часы и удивляясь, почему она опаздывает.

Негромкий стук в дверь. Вновь появляется секретарша:

– Госпожа председатель, будут ли еще какие-нибудь распоряжения?

Вопрос секретарши возвращает Каллисту к реальности.

– Нет, Саша. На сегодня все. Можете идти.

– Приятного вам вечера, госпожа председатель.

Хорошая девушка эта Саша. Воспитанная, пунктуальная, донельзя сдержанная. Каллиста допивает виски. Телефон стоит рядом и словно ждет, когда она снимет трубку. Черт бы побрал Малкольма Беннета. Черт бы побрал Отто Уинспира. Черт бы побрал Проктора и всех и вся, включая ее работу.

Она знает, как поступить. Нужно лишь решиться на это.

4

– Проктор, дорогой. Я так сочувствую тебе… – Элиза встретила меня в прихожей и сразу бросилась на шею. – Я услышала и сразу вернулась домой. Где ты был? Боже, да ты весь мокрый!

В самом деле, где я был? Такое ощущение, словно события этого дня я помню лишь частично. Помню, как вылез из машины и мгновенно промок. Помню, как дождь изменил город. А потом я шел милю за милей, не зная, куда иду. Тучи рассеялись. Свет солнца был ослепительно-ярким и обжигал мне глаза. В какой-то момент я обнаружил себя… в самом буквальном смысле; не знаю, как меня туда занесло… Я обнаружил себя у ворот Академии раннего обучения. Я стоял, а в мозгу шевелилась мысль: попала ли Кэли сегодня в школу? (И почему это должно меня заботить?) Затем, под вечер, я оказался на берегу, где мы с ней встретились утром. Пейзаж тот же, но освещение поменялось. Солнце теперь стояло у меня за спиной, и моя тень тянулась к воде. Темнеющее море, закатное небо множества оттенков, неподвижный воздух, словно природа затаила дыхание. Барашки волн, накатывающих на влажный песок. «Как по-вашему, что там находится?» Я встал у самой воды и вдруг почувствовал неодолимое желание нырнуть. Я разделся до трусов, оставив промокший костюм на песке, и бросился в волны.

А теперь, когда день необъяснимым образом закончился, я вернулся домой.

– Представляю, какой ужас ты пережил, – сказала Элиза.

– Откуда ты узнала?

Едва успев задать вопрос, я понял, насколько он глуп. Элиза узнала вместе со всеми.

– Услышала от покупательницы. Тогда я еще не знала, что это ты, но потом мне позвонили с твоей работы.

– Звонившего звали Джейсон?

– Кажется, да. Он назвался твоим стажером. Я даже не знала, что ты взял стажера. – Элиза крепче обняла меня. – Главное, ты дома. Представляю, как больно тебе было видеть отца в таком состоянии. Но его хотя бы не провожал чужой человек. Это очень важно.

– Наверное, ты права.

Элиза чуть отодвинулась, и я увидел, что ее глаза блестят от слез. Не надо ли было заплакать и мне, ведь я должен быть растроган тем, что жена так любит меня и стремится утешить в тяжелую минуту? Но мне вовсе не хотелось. Я вообще не чувствовал ничего, кроме жуткой усталости.

– Прости за утренние слова, – сказала Элиза. – Я была так резка с тобой. Проктор, мне хотелось, чтобы ты был счастлив. А потом произошло все это…

– Я на тебя не сержусь. Я тоже вел себя не лучшим образом.

Мы снова обнялись.

– Ты весь промок. Раздевайся.

Пока я раздевался, Элиза наполнила ванну. Только погрузившись в горячую воду, я по-настоящему понял, как сильно продрог, часами расхаживая в мокром костюме и хлюпающих ботинках. Я устал до мозга костей. В ванне я просидел до тех пор, пока вода не начала остывать, а когда выбрался оттуда, произошли три события, не связанные между собой. У меня прояснилось в голове. Элиза приготовила обед. (Мои ноздри уловили запах чеснока в винном соусе.) Я решил уволиться.

Быть паромщиком означало исполнять определенную роль. Наша обязанность – утешать и успокаивать. Мы стоим на страже эмоционального порядка в самые трудные и ответственные моменты жизни ретайров. Шесть часов назад на глазах толпы испуганных очевидцев я едва не задушил охранника. Утратив самоконтроль, я в одно мгновение перечеркнул все свои принципы, опозорился сам и опозорил свою профессию. Задумавшись о последствиях, я пришел к выводу, что меня почти наверняка уволят, а если нет, то понизят в должности, и это будет еще мучительнее. Это как медленная смерть, когда от тебя каждый день отрезают по кусочку. «Вы спрашиваете про бывшего директора Беннета? Пройдите по коридору. Слева, рядом с туалетами, будет кладовка. Теперь его рабочее место там».

Такая перспектива мне совсем не улыбалась. Уж лучше броситься на меч, как делали воины в древности. Да, настало время найти себе другой род занятий. Я оделся и прошел на кухню. Элиза заканчивала приготовление обеда. Стол уже был накрыт. В канделябре горели свечи, как принято у нас в доме. На разделочном столике ожидали открытая бутылка вина и два бокала.

– Тебе лучше? – спросила жена.

– Я только в ванне понял, как сильно озяб, – кивнув, ответил я.

Руки Элизы были заняты дуршлагом.

– Налей вина, пока я заканчиваю, – сказала она.

Я перенес бутылку и бокалы на стол. Прекрасное вино. И цвет красивый: насыщенно-красный. Его присылает подруга Элизы, унаследовавшая от родителей виноградник на севере острова. Лето там суше, чем у нас, а дожди в прохладный сезон выпадают чаще. Говорят, это благотворно действует на урожаи винограда и, соответственно, на вино. Может, мне стать виноделом?

Мы уселись за стол и какое-то время ели молча. Я не сразу понял, откуда у меня такой волчий аппетит, потом вспомнил, что с утра ничего не ел. Когда тарелка опустела, я поднял голову и увидел, что Элиза смотрит на меня нежно и заботливо. Какая чудесная, добрая женщина. Ну неужели мне этого мало? Может, такое происходит со всеми парами: брак по выбору со временем превращается в брак по привычке? Приятно было вспоминать, как она меня встретила: объятия, слова утешения, ванна, вкусный обед при свечах. Но из-за дневных событий дня все это ощущалось каким-то зыбким и ненастоящим, словно я попал в чужую жизнь или в ту, которая была у меня прежде, а не сейчас. Я подумал о Кэли. Надо же, у меня вдруг появилась юная подружка. Наверное, эмоциональная травма притупила и отодвинула на задний план остроту этой встречи, однако наше знакомство казалось мне предвестником чего-то. Я уже собрался рассказать о ней Элизе: «Знаешь, утром я познакомился с очень интересной девочкой. Наверное, ты слышала о девочке со шрамом. Так вот, это она». Однако меня тут же пронзила неприятная мысль. Дерганый мужчина среднего возраста и симпатичная девчонка со своими тараканами в голове. Странная парочка, не правда ли? Мой интерес к ней могли истолковать превратно. Если бы мне рассказали похожую историю, я бы сделал то же самое.

– Проктор, ты где?

– Прости. – Я изобразил одну из своих фирменных улыбок: наполовину смущенную, наполовину извиняющуюся. Я часто демонстрирую ее миру. Еда на тарелке Элизы была не столько съедена, сколько передвинута с места на место. – Мысли разбегаются. День был слишком уж странным.

– Хочешь, поговорим об этом? Может, станет легче?

– Я даже не знаю, о чем говорить.

Элиза потянулась через стол и взяла меня за руку.

– Ты ведь знаешь, я хочу тебе только добра.

– Это и без слов понятно. Я тут подумал… Утром ты была права. Сегодняшний день наглядно это показал.

Ее лицо озарилось довольной улыбкой.

– Проктор, так это же замечательно. Я очень рада. И как хорошо, что ты сам заговорил об этом.

– Мне понадобится несколько недель. Возможно, месяц. Надо передать дела. Не хочу лишних хлопот для сотрудников Департамента. А когда все сделаю, попрошусь в отпуск, из которого могу не вернуться. Наверное, это будет самым красивым уходом. Никакой горячки.

Элиза согласно кивала.

– Очень здраво. По-моему, великолепный план.

– Сомневаюсь, что после сегодняшних событий кто-нибудь станет возражать. Возможно, от меня и ждут чего-то в этом роде. Я просто избавлю начальство от необходимости сказать мне это в лицо.

– Ты прекрасно справляешься со своими обязанностями. Это скажет любой. Ты сделал карьеру, достиг в ней вершины. Нет ничего постыдного в том, чтобы двинуться дальше и начать делать другую. В отпуске у тебя появится время, чтобы хорошенько все обдумать.

– В общем-то, я уже обдумал. Почему бы не попробовать себя в преподавании?

– Преподавание. – Элиза кивнула, но без энтузиазма. Наверное, она рассчитывала на что-нибудь более эффектное. – Ты говоришь о высшей школе.

– Пока не знаю. – Я действительно не знал. Преподавание. Откуда взялась эта мысль? И чему я буду кого-то учить? – Пока это просто идея.

– Может, преподавание. Может, еще что-нибудь. Главное – понять, что́ ты хочешь делать. Каково самое сильное твое желание. Вот я, например, всегда хотела быть дизайнером одежды.

– У тебя это здорово получается.

– И у тебя многое будет здорово получаться. Так что не торопись. Наслаждайся своим выбором. Торопиться некуда. – Она сжала мою руку. – И не беспокойся о мытье посуды. Я хочу, чтобы ты отдохнул.

– Спасибо. Я и вправду устал.

– Иди отдыхай. Расслабься и постарайся успокоиться.

Взяв свой бокал, я отправился в патио, чтобы допить вино, любуясь морем. Волны вздымались, словно удары сердца, питающие землю. Как странно. Прекрасный вечер, ясный и полный звезд, однако моего отца уже не было на Проспере.

Этой ночью сон был другим.

Я проснулся, увидев себя бродящим по незнакомой улице. Где я? Как оказался здесь? Вокруг ни домов, ни фонарей. На мне – халат, накинутый на голое тело. Хорошо еще, что в этом диссоциативном состоянии мне хватило мозгов во что-то одеться. Скромность безумца! По крайней мере, меня не арестуют за оскорбление общественной нравственности. Но остается другой повод: невменяемость.

Вспомнилось завершение вечера. Я допивал вино, сидя на патио. Потом пришла Элиза, взяла меня за руку и повела в постель. Плотные простыни, гладкое тело Элизы, ее мягкие губы, прильнувшие к моим. Нарастающее возбуждение, знакомый ритм движений и последующее утомление, все сильнее овладевавшее мной.

Ночной воздух был на удивление холодным. Клочья облаков окаймляли серебристый диск луны. Час явно поздний. Вокруг – ни одного знакомого ориентира. В какой стороне дом? Что, если меня видели? Как я объясню свои ночные блуждания, да еще в халате на голое тело?

Я выбрал направление и пошел. Дорогу с обеих сторон окружали непроницаемые стены из растительности. Время неумолимо бежало, однако я так и не мог понять, куда меня занесло. Я уже почти оставил надежду на возвращение домой, смирившись с тем, что рассвет застанет меня неведомо где, – но тут наткнулся на проезд. Глубокие колеи подсказывали: он ведет к дому, в котором кто-то живет. Мое отчаяние было столь велико, что я отважился зайти внутрь и потревожить сон хозяев.

Я углубился в гущу листвы. Вскоре деревья расступились, и я увидел дом. Света в окнах не было, но кто бодрствует в такое время? Чем ближе я подходил к дому, тем больше печальных деталей пейзажа мне открывалось. Лужайка сильно заросла. Передние окна были закрыты ставнями, водосточная труба на боковой стене накренилась, готовая отвалиться. Я нажал кнопку звонка, но не услышал звука. Вероятно, звонок был сломан. Я постучался в дверь. Тоже безрезультатно. Потом еще раз, громче.

– Эй! – крикнул я. – Есть здесь кто-нибудь?

И снова тишина. Паника внутри меня нарастала. Вдобавок я зяб все сильнее. И когда ночи успели стать такими холодными? Я дернул ручку, и оказалось, что дверь не заперта.

– Эй! Хозяева, принимайте непрошеного гостя!

В тесной передней пахло сыростью и отчасти – плесенью. Постепенно до меня дошло: здесь никто не живет. К этому времени я успел побывать в нескольких комнатах. Пустые стены и полное отсутствие мебели. Никаких признаков того, что когда-то тут жили люди. Я попытался найти телефонный аппарат, но и его, естественно, тоже не было. Судя по всему, дом пустовал уже много лет.

Из гостиной на задний двор вела раздвижная стеклянная дверь. К этому времени я уже ничего не искал и открыл дверь просто так. Я выбрался в патио. Камни пола во многих местах раскрошились. Из трещин росли сорняки. За патио лежало темное открытое пространство.

Оказалось, что это плавательный бассейн. Дно завалено мусором, сверху – слой протухшей воды толщиной в несколько дюймов.

Что здесь произошло? Куда делись жильцы? И почему от этого места веяло такой грустью и чувством невосполнимой потери? Складывалось ощущение, что жившие здесь просто сбежали.

Тогда-то я и увидел мужчину.

Он стоял на краю патио, спиной ко мне, запрокинув голову к небу, словно любовался звездами. На нем тоже был халат. Вот удача! Собрат по несчастью, которого тревожные сны подняли с постели, и он, подобно мне, отправился бродить в ночной темноте. Моих шагов он не слышал. Я кашлянул и окликнул его:

– Прошу прощения, сэр! Может, вы подскажете, куда я забрел?

Он не ответил. Я подошел к нему сзади.

– Видите ли, я нуждаюсь в помощи. – Чтобы незнакомец не встревожился, я остановился в нескольких футах от него. – Дело в том, что я заблудился.

Молчание. Потом:

– Звезды какие-то не такие.

Странное замечание. Может, я чего-то недослышал?

– Даже не верится, что раньше я не замечал этого. А ты видишь? – Продолжая стоять ко мне спиной, он поднял руку и широким жестом обвел небо. – Звезды вообще не на тех местах.

Мне вдруг стало очень неуютно и даже страшно.

– Но ты ведь всю жизнь знал это, верно? Время проснуться и вдохнуть аромат кофе.

Он резко повернулся ко мне. Мои руки и ноги стали желейными. Силы куда-то делись. Казалось, я завис над землей, словно воздушный шарик. Кошмар, в котором я никак не мог опуститься на землю и боялся, как бы не улететь навсегда.

Этим человеком был я.

– Ты забыл, да? – Он крепко и больно схватил меня за плечи. – Грустное ничтожество, ты успел все позабыть.

Я дрожал, не в состоянии произнести ни слова.

– Открой глаза!

– Отпустите меня, – промямлил я. – Я ничего не понимаю.

Он разжал пальцы и влепил мне пощечину. Щеку обожгло невыносимой болью.

– Открой глаза, я сказал!

Он снова ударил меня. Я скулил, как собачонка. Сил сопротивляться не было.

– Эй, соня!

И опять.

– Да открой свои чертовы глаза!

– Открывай глаза, соня.

Прохладные простыни, солнце, струящееся в глаза, лицо, склонившееся надо мной. Элиза.

– Ну наконец-то проснулся, – с улыбкой сказала она.

Я поморгал, прогоняя остатки сна. Элиза, уже одетая для работы, сидела на краешке кровати, словно медсестра, собирающаяся измерить мне температуру.

– Который час? – спросил я.

– Около десяти.

Надо же, как я заспался. Жена давным-давно встала, успела поработать в мастерской, позаниматься фитнесом, перекусить, принять душ и одеться. А я все это время дрых. Изрядная часть утра прошла без меня.

– Я позвонила Уне и сказала, что ты неважно себя чувствуешь. Оставайся дома и отдыхай. А мне надо в город по делам.

Огненно-рыжая Уна была моей секретаршей, хотя на самом деле играла более важную роль, сравнимую с ролью первого зама. Я считал, что с ее умом и деловой хваткой заниматься секретарской работой – просто гробить себя. Год за годом я ждал, что Уна найдет себе занятие, больше отвечающее ее способностям, однако она так никуда и не ушла.

– Спасибо, – сказал я жене. – Но мне все равно нужно поехать и составить отчет.

– Проктор, ты серьезно? Уверена, что это вполне сможет сделать кто-нибудь из твоих сотрудников.

– У нас так не принято, – возразил я; Элиза выразительно посмотрела на меня. – Хорошо. Я тебя понял. Но рано или поздно мне все равно нужно там появиться.

Кажется, мой ответ ее удовлетворил. Она наклонилась и поцеловала меня в губы. Не чмокнула, а именно поцеловала, сказав:

– Минувшей ночью ты был очарователен.

Она имела в виду секс? Или это мне тоже приснилось?

– Ты тоже.

Элиза встала с кровати. В этот день она оделась изысканнее, чем обычно: шелковая блузка кремового цвета с умеренным вырезом, короткая облегающая юбка и туфли на высоком каблуке. Женщина, одевшаяся для войны. Должно быть, ей предстояла встреча с важной покупательницей.

– Не забудь, что вечером нас ждет поход.

Я прошерстил память, но так ничего и не выудил.

– Прости, но я не помню, куда мы идем. Подскажи.

– На концерт, – вздохнула она. – С моими родителями. Неужели забыл?

Мои тесть и теща – завзятые меценаты. Опера, симфонические концерты, театры. Они заседают во всех благотворительных комитетах и получают абонементы на все спектакли и концерты, часто приглашая и нас.

– Представь себе, забыл. Еще раз прошу прощения.

– Это последствия стресса, – сказала Элиза и снова улыбнулась. – Понимаю. – Наклонившись, она наградила меня вторым поцелуем. – Я так горжусь тобой, Проктор. Мы это преодолеем. Вот увидишь, перемена пойдет тебе на пользу.

Она ушла. Вскоре я услышал скрип гравия под колесами отъезжавшей машины. Я был одновременно рад и не рад остаться один. В ванной я подключил ридер и измерил уровень своей жизненности. Семьдесят пять процентов. Не так плохо, как я опасался, и тем не менее не ахти. Ну и состояньице! Я пробудился от сна и оказался в других снах. Мысли начали тревожно ветвиться. Кто поручится, что я и сейчас не продолжаю спать?

Не буду же я до вечера валяться в постели. Я побрился, оделся, подумал о завтраке, однако сил соорудить себе что-нибудь не было. Я ограничился чашкой кофе. Едва я успел сесть за стол и сделать несколько глотков, раздался дверной звонок. Неужто Джейсон притащился? Сейчас я заверну его обратно. Оказалось, это был не он.

– М-да… – буркнула Кэли, стоявшая в проеме двери. – Вы что, совсем забыли?

Она была в желтом махровом платье, надетом поверх купального костюма, а в руке держала плетеную сумку.

– Я и не знал, что ты имела в виду сегодняшний день. Не помню, чтобы я соглашался начать уроки сегодня.

– Вы говорили, что научите меня плавать. Вот я и пришла.

– А не должна ли ты сейчас быть в школе?

– Необходимость ходить туда слишком преувеличена. – Кэли обшарила взглядом прихожую. – А где ваша жена?

– На работе.

– Чем она занимается?

– Если тебе так любопытно, она – модельер женской одежды.

– Модельер, – повторила Кэли с какой-то смешной интонацией. – В смысле, платья и прочие шмотки?

– Да. Платья и прочие шмотки.

Она равнодушно кивнула, закинула прядку светлых волос за ухо и наморщила лоб.

– Пока мы не отправились на берег, скажу вам одну штуку. Я и в самом деле боюсь воды.

– Серьезно? А почему?

Кэли склонила голову набок и окинула меня снисходительным взглядом, в котором читалось: «Боже, какие нелепые вопросы задают эти взрослые. И почему только им позволено всем распоряжаться?»

– Понятия не имею, господин паромщик. Может, потому, что вода хочет меня утопить.

– Океан вообще ничего не хочет. Это водная стихия, которая просто существует.

Она торжествующе улыбнулась:

– Пусть будет так. Кое-что я уже узнала. Я обожду снаружи, пока вы собираетесь.

Кэли, как выяснилось, не преувеличивала. Она не просто боялась воды, а панически боялась ее.

Мы зашли в воду по пояс.

– Ни хрена себе, – пробормотала она.

– Юная леди, следите за своим лексиконом.

У девчонки дрожал подбородок. Лицо стало бледным.

– Я сказала то, что чувствую. Зря я вчера согласилась. Дурацкая затея.

– Ты до этого погружалась в океан?

– Что значит «погружалась»? Объясните.

– Значит, нет.

– Могу сказать, что я все время собиралась это сделать.

– Тогда мне придется окунуть тебя с головой.

– Вы не посмеете.

Я посмел. Кэли тут же вынырнула, размахивая руками и отфыркиваясь.

– Вы придурок!

– Ты же знаешь, что здесь можно стоять.

– Знаю, что можно, – сердито буркнула она. – Я просто… привыкала к обстановке.

Она выпрямилась во весь рост.

– Ну и как тебе? – спросил я.

– Полная жуть. Спасибо вам большое.

– Я не о погружении. Что ты почувствовала, назвав меня придурком?

Кэли задумалась.

– Мне понравилось.

– Давай начнем с простых вещей, к которым легко привыкнуть. Можешь задержать дыхание секунд на двадцать?

– На пять.

– На десять. Встань у меня за спиной и ухватись за мою шею.

Я присел на корточки. Кэли забралась мне на спину.

– Странный способ, – заявила она.

– Ничуть. Так меня учила плавать мама. Готова?

– Вы собираетесь напугать меня до смерти?

– Держи глаза открытыми. Тебе понравится смотреть на водный мир. А теперь набери побольше воздуха, и… нырнули.

Я нырнул и поплыл, неся на себе Кэли, словно плащ. Два взмаха, потом три, и вот я уже плыву вдоль дна. Вокруг нас сновали рыбки, их чешуя отливала всеми цветами радуги. Такие моменты обычно нравятся всем. Я их просто обожал. Это чувство погруженности в таинственный мир, полный жизни и красоты… Рыбешки снуют, повинуясь инстинкту, без всяких мыслей. Да и что может волновать рыб, помимо своей принадлежности к рыбьему племени? Есть ли им дело до мира за поверхностью воды? Существует ли он для них или кажется недосягаемым небесным сиянием? Я отсчитал десять секунд, затем оттолкнулся и всплыл, вновь оказавшись под утренним солнцем.

– Держите меня за задницу! – пробормотала Кэли.

Трудно сказать, была ли она удивлена совершенным погружением или рассержена оттого, что я заставил ее сделать это.

– Говоря более приличным языком, там очень красиво, так?

– А кто там все время мелькал? Неужели рыбы?

– Кэли, ты что, шутишь? Разве ты никогда не видела рыб?

– На тарелке. – Она снова встала у меня за спиной. – Ну что, господин паромщик, пора совершить еще одну прогулку на дно.

Я невольно улыбнулся. Давно я не получал столько удовольствия. Кто бы мог подумать, что после вчерашних событий я буду учить плавать эту странную девчонку, взирающую на мир с недетской угрюмостью? Мы ныряли снова и снова, забираясь все глубже. Перед последним погружением я велел ей отпустить мою шею и всплыть самостоятельно. Кэли вынырнула с ликующей физиономией.