Смерть по объявлению

Смотрит старик и глаз отвести не в силах. Вдруг где-то далеко по дороге колокольчик зазвенел. Мигом вскочили все волки на ноги, уши торчмя поставили, а сами в ту сторону морды повернули, откуда звонок… Но послушали, послушали немного и опять принялись играть вокруг старшего – белого. Кусают снег, прыгают один через другого, рычат, а шерсть у них на месяце так и переливается, и зубы блестят, как сахар…

Опять на дороге колокольчик зазвякал, но теперь совсем с другой стороны, и опять поднялася вся стая. Прислушались волки на минутку и ринулись все сразу, как один, понеслись по лесу и пропали.

Не долго ждал старый Омельчук. Услышал он вскоре, как вдруг забился неровно и торопливо отдаленный колокольчик, – понесли, должно быть, испуганные кони. Потом крик человеческий по лесу разлетелся, такой страшный и жалкий крик, что у Омельчука сердце обмерло и упало от ужаса. Потом где-то близко на «шляху» раздался бешеный топот, и долго было слышно, как на раскатах разбитые в щепки сани колотились о сосновые корневища.

Зарыдал бедный старик, что было духу побежал назад и всю дорогу не переставая крестился.

Сам он не помнил никогда, как бежал лесом, как попал в село и как добрался до своей родной хаты. Поставил он уже ногу на перелаз и весь задрожал: стоит у ворот Стецько. Смотрит батьке прямо в очи и дышит, как запаренный: видно, что от бега запыхался. Ничего ему отец не сказал и уже поставил ногу через перелазок, как вдруг Стецько сам заговорил:

– Постой, батька. Ты думаешь, я не знаю, что ты за мною следом бегал? Ну так поди завтра в церковь и отслужи молебен за то, что живой назад вернулся. Если бы не я – разорвали бы тебя на мелкие кусочки и умер бы ты без покаяния.

Стоит Омельчук на перелазе, очей от сына отвести не может, а тот дальше говорит:

– Сегодня ночью, под сочельник, большая власть дана нам, вовкулакам, над людьми и зверями. Только тех мы не смеем трогать, кто в эту ночь не своею волей из дому вышел. Вот потому-то ты так удивился, что мы первого проезжего не тронули: его хозяин по делу послал. А второй был купец. Ехал по своей корысти, торопился на ярмарку… Толстый был, как кабан. Мясистый. Жирный…

И блеснул глазами, как красными огнями. А старику вдруг показалось, что рот и усы Стецька густо вымазаны красной кровью.

Взмахнул он дрючком, но не попал, промахнулся. Стецько же сразу исчез, как будто его и не бывало. Только голос его как бы из-под земли послышался, тихий и печальный:

– Не сердись, отец. Больше не приду в наши края никогда. И поверь: чья душа проклята свыше – нелегко ему на свете жить.

А. Иванов.

Стереоскоп.

Сумеречный рассказ

I

Я разломал свой стереоскоп. В нем были не простые оптические стекла; в нем были как бы двери в некий мир, недоступный для нас; и вот я наглухо завалил таинственный вход. Он был чьим-то великим изобретением, но чьим, я не знаю и никогда не буду знать. Мне отворены были двери в те области, куда человеку не дозволено проникать, куда он может лишь заглядывать; для меня исчезла непереступаемая грань между тем миром и нашим. Но в ту памятную ночь в порыве ужаса я разбил молотком линзы стереоскопа, чтобы положить вновь меж собой и его страшным миром прежнюю грань.

Заметил ли ты, что фотографические снимки обладают странными чарами? Они все, простые и двойные для стереоскопа (эти бывают на бумаге и прозрачные на стекле), загадочно влекут к себе; и тем сильнее, чем старее фотография. Глядит с них какой-то мир, особый, в себе замкнутый; он безмолвен, мертв, застыл и недвижим; в нем нет живых красок; царит лишь один бурый унылый цвет и его оттенки, словно все выцвело. Это – призрачный мир прошлого, царство теней минувшего. То, что ты видишь на бледном снимке, было когда-то одно только мгновение и в нашем живом мире. Потом наш мир изжил это мгновение безвозвратно. И вот остался этот двойник его, затаившийся в маленькой бумажной иль стеклянной пластинке, застывший, умолкший и выцветший. На тебя смотрят со старых фотографий призрачные двойники того, что минуло навсегда, и от них веют таинственная грусть и тихая жуткость. И чем старее фотография, тем глубже ее чары.

Так, рассматривая старые снимки, заглядываем мы в их тайный мир. И мы только заглядываем туда, но никому невозможно туда проникнуть. Так я думал прежде, но теперь, когда я смотрю на обломки стереоскопа, лежащие здесь на столе, я знаю, что это возможно. И вместе с тем знаю я, что человек не должен проникать туда, хоть и может. Не следует живому тревожить тот мертвый мир застывшего своим вторжением в его недра: тогда в тех недрах нарушаются таинственные равновесия, тревожится их священный и старый покой, и дерзкий пришелец платится тогда за вторжение тяжким ужасом. Лишь в порыве такого ужаса, лишь спасаясь от него, я и разбил в ту ночь свой стереоскоп.

Он попал мне в руки так неожиданно и служил так недолго. Раз я шел по Г-й улице. Был сильный мороз, утро встало все в белом; было седое небо и бледно-голубой воздух. Бесчисленные и белые зимние дымы подымались из труб и стремились стоять прямо, но режущий восточный ветер опрокидывал их, разрывал на куски, и весь город грозно курился. Дойдя до аукционного склада, я остановился перед его большими окнами, это делал я не раз и раньше. Здесь на низких и широких подоконниках было наставлено множество разных предметов вплотную и без всякого порядка. На иных виднелись билетики с какими-то цифрами, должно быть их ценой, на других их не было; но, видно, все это давно уже залежалось и было выставлено для продажи.

Мне нравилось смотреть на этот хлам, на эти груды утвари, по большей части старомодной, давно вышедшей из употребления. Это были все старые вещи, попавшие теперь в склад, но когда-то кому-то принадлежавшие; жизнь минувших людей, когда-то окружавшая их, словно впиталась в них и веяла на меня теперь тихим и грустным дуновением. В больших раковинах, которые можно видеть на письменных столах в качестве пресс-папье иль украшений, вечно живет, затаившись в их глубине, минувший шум родного моря, где они лежали некогда. Также миновала давно и та жизнь, на дне которой долго пребывали когда-то эти старые вещи, и вот здесь на окнах склада от них исходил тихий шелест и шорох прошедшего. Странной формы подсвечники, старинные лампы, чернильницы, поношенные бинокли и зрительные трубы; даже остов огромного морского рака в стеклянном футляре, причудливый, побелевший от времени и никому не нужный… Все это видел я уж не первый раз в этих широких окнах; но теперь я заметил один предмет, не попадавшийся до этого на мои глаза: то был небольшой ящик из полированного дерева с двумя возвышениями в виде четырехгранных призм. Я присмотрелся: он оказался стереоскопом, в призматических трубках большие выпуклые линзы странно отражали свет. Тут мне пришло в голову, что я давно уж хотел завести себе стереоскоп.

Рассматривать фотографии в стереоскопе – не простая ли это детская забава? Но вникни: в этом кроется странное волшебство, и душа радостно отдается его чарам. Вот снимок – в нем мир застывших призраков; ты вставляешь его в стереоскоп, смотришь, и вот мир этот стал словно ближе к тебе. Плоский снимок – углубился, получил таинственную перспективу; ты уж не просто заглядываешь, ты словно проникаешь в глубины мира призраков; ты еще не проник, но уж есть намек на это проникновение, уж сделан первый шаг его. И чувствуешь, как выросли, как усилились загадочные жуть и грусть, веющие от снимка: они стали тебе словно ближе.

Впечатление, когда я в первый раз заглянул в линзы стереоскопа, не изгладится во мне до смерти. Это было очень давно, в детстве, знакомый отца принес нам его. «Придержи рукою, – сказал он мне, – и смотри сюда»; я заглянул, и мне открылась одна из областей того странного, не нашего мира. То было (как я узнал потом) изображение так называемых ибсамбульских колоссов[56]. Гигантские фигуры Рамзеса, высеченные в скале, высились предо мною буроватыми призраками, углубленно и выпукло выделялись в воздухе; и воздух был такой же безжизненный и фотографический, как и они сами. Мертвенный двойник араба, когда-то жившего на земле, сидел на огромной руке колосса. Перспектива, трехмерность этой недоступной области безотчетно и мгновенно поразила воображение: хотелось самому взобраться на исполина, ходить по его каменным и призрачным коленям, проникнуть в углубления, скрытые от глаз выступами гигантских рук, обойти сзади сидящего араба. И как все было там безмолвно, как чудовищно неподвижно! Фигура когда-то живого араба была так же навеки неизменна, как каменные лица фараона с заостренной, выдавшейся вперед бородой. И как грустно все было там и как жутко! Потом пред нами проходили одна за другой все новые картины: статуя Мемнона[57], виды Рима, гробница Наполеона[58], площадь в Париже… И все шире открывался пред нами, детьми, волшебный мир стереоскопа. Он был нов для нас и вместе с тем словно знаком, потому что странно напоминал наши детские сны. И весь день мы не переставали думать о нем, и вечером в своей детской вспоминали, и делились впечатлениями, при этом мы говорили тихим голосом, ибо грусть и жуть тех таинственных стран уже неизгладимо залегли в наши души.

Я смотрел со старым волнением на небольшой прибор, затерявшийся в грудах аукционного хлама. Он был старинной конструкции и, мне казалось, был похож на тот первый, виденный в детстве. Я раздумывал, что можно будет купить, если недорого; ноги стыли на морозе и побуждали к решимости. Я отворил дверь и вошел; там было обширное помещение, сплошь заставленное вешалками с шубами и другим заложенным платьем; в углах была наставлена старая утварь, как на окнах; по стенам висели картины и портреты. За прилавком сидело два человека, один из них вопросительно поднялся мне навстречу. «У вас выставлен стереоскоп, – начал я, – ведь продается? Вот здесь». Человек подошел к окну и достал его с подоконника. Он глядел на билетик, налепленный на стенке стереоскопа. «Два рубля», – сказал он и подал его мне.

Прибор показался мне неожиданно тяжелым; было впечатление, точно внутри его было что-то постороннее. Линзы тоже обращали внимание: большие, необыкновенно выпуклые, странно отражавшие свет. Я поворачивал его во все стороны; по всему видно было, что он уже старый и подержанный; полированное дерево было сильно поцарапано, и кое-где глянец даже совсем сошел. Потом одна особенность бросилась в глаза – ящик был глухой: не было обычных щелей, куда вставляют снимки; задняя стенка была из матового стекла, но никаких признаков отверстий около не было, и дерево всюду было плотно пригнано. Я сказал об этом продавцу, он повертел стереоскоп в руках, даже постучал пальцем по стенкам, но объяснить ничего не мог. Он поднес затем прибор к своим глазам и объявил, что внутри уже вставлен снимок. Я заглянул в свою очередь и увидел изображение одного из зал Эрмитажа; я сразу же узнал зал Зевса-олимпийца. Давно знакомое волшебство повеяло в душу; и оно было особенно сильно: удивительно была полна и углублена перспектива в этом старом стереоскопе; по-видимому, линзы были высокосовершенны и расположены мастерски. Я понял, что прозрачный снимок был наглухо вделан в ящик и плотно прилегал к задней стенке, хотя снаружи чрез матовое стекло его не было видно. Странен и нелеп показался мне этот каприз неизвестного оптика предназначить весь прибор только для одного снимка. Это останавливало меня; я снова высказал это продавцу, но он не был любезен и намекнул, что не очень озабочен, куплю ли я или не куплю. Я подумал, что заднюю стенку можно как-нибудь и переделать в случае нужды, вынул деньги, и покупка состоялась.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Скончался я в субботу, в 6 часов утра. Эмиль Золя (фр.). Начало повести «Смерть Оливье Бекайля» (1879). – Сост.

2

«Новое время» – одна из крупнейших российских газет, выходила в Петербурге в 1868–1917 гг.; в 1876–1912 гг. издателем был А. С. Суворин. – Сост.

3

Я не переношу этого слова. Поставьте (фр.).

4

«Санкт-Петербургские ведомости» (фр.). Петербургская газета, издававшаяся на французском языке Министерством иностранных дел. – Сост.

5

Слова английского поэта Томаса Кэмпбелла (1777–1844). – Сост.

6

Невообразимый, потрясающий (фр.).

7

Имеется в виду граф Генрих де Шамбор (1820–1883) – последний представитель старшей линии Бурбонов. – Сост.

8

Здесь: подъездная дорога (фр.).

9

Парадный двор (фр.).

10

Пруды (фр.).

11

Я опускаю знамя перед победителем (фр.).

12

Ну же, Зоя, дитя мое. Будьте стойкой (фр.).

13

Хорошо, тетя, я буду стойкой (фр.).

14

О смерти и о мертвых (лат.).

15

О мертвых или хорошо, или ничего (лат.).

16

О мертвых или хорошо, или плохо (лат.).

17

Здесь покоится высокородная дама… (фр.)

18

Здесь покоится сердце маркиза… (фр.)

19

Зоровавель – в Библии персидский наместник Иудеи, который вывел иудейских пленников из вавилонского плена. – Сост.

20

«В комнате короля! В комнате короля!» (фр.)

21

Белая лилия – символ королевской власти во Франции. – Сост.

22

Американский астроном Персиваль Лоуэлл (1855–1916) развивал теорию о существовании на Марсе высокоразвитой цивилизации и предлагал устроить световой телеграф для контактов с марсианами. – Сост.

23

Плерезы – траурные нашивки на одежде, обычно по рукавам и воротнику. – Сост.

24

Из трагедии У. Шекспира «Макбет» (д. 1, сц. III) в переводе А. И. Кронеберга. – Сост.

25

Из стихотворения И. В. фон Гёте «Коринфская невеста» (1797) в переводе А. К. Толстого. – Сост.

26

Пьер Лоти – псевдоним французского романиста Луи Мари Жюльена Вио (1850–1923). – Сост.

27

«Бездна» – роман французского писателя Жориса-Карла Гюисманса (1891). – Сост.

28

Саул – библейский первый царь Израиля, помазанный на царство пророком Самуилом, но вступивший с ним в конфликт. После смерти Самуила Саул, который вел войны с филистимлянами, обратился к аэндорской волшебнице, чтобы узнать свою судьбу, потому что чувствовал себя оставленным Господом; она вызвала дух Самуила, и тот предрек Саулу гибель. Астарта – персонаж поэмы Дж. Г. Байрона «Манфред» (1817), умершая возлюбленная Манфреда, чью тень он вызывает. – Сост.

29

«Клара Милич» – повесть И. С. Тургенева (1883). – Сост.

30

Имеются в виду слова Полония: «Это хотя и безумие, однако систематическое» («Гамлет», д. 2, сц. II), перевод А. И. Кронеберга. – Сост.

31

Вот в чем вопрос! (англ.) – Из монолога Гамлета в одноименной пьесе У. Шекспира (д. 3, явл. I). – Сост.

32

Прерау (Пршеров) – город в Моравии. – Сост.

33

То есть похожий на волка. – Сост.

34

Альбов Михаил Нилович (1851–1911), Баранцевич Казимир Станиславович (1851–1927), Станюкович Константин Михайлович (1843–1903), Потапенко Игнатий Николаевич (1856–1929), Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович (1852–1912) – писатели, чьи произведения пользовались успехом в конце XIX – начале XX в. – Сост.

35

Перефразированная цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Герой» (1830). – Сост.

36

Блаватская Елена Петровна (1831–1891) – религиозный мыслитель, оккультист, публицист. Пеладан Жозеф (1858–1918) – французский писатель и оккультист. Россетти Данте Габриэль (1828–1882) – английский поэт и художник-прерафаэлит (прерафаэлиты – английские художники, которые в своем творчестве опирались на искусство Раннего Возрождения, до Рафаэля). – Сост.

37

По легендам, на горе Брокен (близ Магдебурга) ведьмы устраивали свои шабаши. – Сост.

38

Выражение, встречавшееся на театральных афишах. – Сост.

39

Захер-Мазох Леопольд фон (1836–1895) – немецко-австрийский писатель, автор произведений, посвященных патологическим отношениям; от его имени произошел термин «мазохизм». – Сост.

40

Францоз Карл Эмиль (1848–1904) – австрийский писатель. – Сост.

41

Коломыя – до распада Австро-Венгрии важный административный центр Восточной Галиции. – Сост.

42

Фольварк – усадьба, помещичье хозяйство. – Сост.

43

Лаврентий. – Примеч. автора.

44

Пекельный (укр. пекельний) – адский. – Сост.

45

Местная пословица. – Примеч. автора.

46

Решено (нем.).

47

От Рождества Христова (лат.).

48

Собственной персоной (лат.).

49

Пассажирский поезд (нем.).

50

Помогай Богом! – Примеч. автора.

51

Вурдалак, упырь. – Примеч. автора.

52

Живет. – Примеч. автора.

53

Досвитки (досветки) – посиделки. – Сост.

54

То есть взяли в солдаты. – Сост.

55

Заваленка. – Примеч. автора.

56

Речь идет о скале Абу-Симбел (Абу-Симбиль, древнее название – Ипсамбул) на западном берегу Нила, в которой высечены два древнеегипетских храма времен правления Рамзеса II (ок. 1279–1213 до н. э.). Один из них был воздвигнут в честь самого Рамзеса II; другой, поменьше, – в честь первой жены фараона, царицы Нефертари Меренмут. – Сост.

57

По-видимому, подразумеваются колоссы Мемнона – две массивные каменные статуи близ города Луксор, предварявшие несохранившийся погребальный храм фараона Аменхотепа III. «Колоссы Мемнона» – греческое название этих статуй (Мемнон – эфиопский царь, по преданию павший в Троянской войне от руки Ахилла). – Сост.

58

Саркофаг с останками Наполеона I Бонапарта находится в Париже в Доме инвалидов. – Сост.