Прекрасные дьяволы

– Ты еще так молода, – говорит она. – И практически сама о себе заботилась.

Я киваю, ведь это правда. Едва ли Мисти когда-либо по-настоящему заботилась обо мне. Она была моей матерью лишь на бумаге, но я делала за нее всю работу. Я следила за тем, чтобы оплачивались счета, содержала квартиру в чистоте. Я помогала ей привести себя в норму, когда она запойно пила или употребляла, или когда очередной клиент распускал руки, пытаясь ею воспользоваться.

Но такова была моя жизнь. Если бы я тратила слишком много времени на размышления о том, насколько это было тяжело или плохо, я бы никогда ничего не добилась.

– Я надеюсь, что в будущем тебе будет легче, – тихо говорит Оливия.

Она сворачивает на узкую извилистую дорогу. Я моргаю, понимая, что за то время, пока мы болтали, она проехала через весь Детройт в район, где я никогда раньше не была.

Здесь тише, чем в других частях города, которые я видела, дороги по бокам обсажены деревьями, а перед большими домами установлены вычурные железные ворота.

Оливия сворачивает на другую дорогу, по обеим сторонам которой расстилаются акры ровной зеленой лужайки. Мне требуется секунда, чтобы осознать, что это не просто другая дорога – это ее подъездная дорожка.

Мы поднимаемся на небольшой холм, и то, что встречает нас наверху, даже домом назвать нельзя.

Это чертов особняк.

Он весь из старого кирпича и камня, сотни окон блестят в утреннем свете. Сад поражает буйством красок. Этот особняк больше похоже на те места, в которых обычно проводятся свадьбы, или на историческое здание, но точно не на дом, в котором кто-то живет.

Впечатления настолько новые, что я даже не могу их переварить. У братьев Ворониных деньги тоже водятся, но они по-прежнему живут на складе, который скорее напоминает гараж, а не дом. И по сравнению с той дерьмовой квартиркой, в которой жила я, этот дом кажется настоящим замком.

С момента, как я встретила Оливию, мне стало ясно, что у нее есть деньги, но это… другой уровень.

Моя бабушка не просто состоятельна.

Она охрененно богата.

6. Виктор

Я сажусь в свою машину, пристегиваю ремень безопасности и поворачиваю ключ в замке зажигания, затем выезжаю с больничной парковки. В этот момент я благодарен судьбе за то, что как только узнал, где находится Уиллоу, поехал на эту встречу в разных машинах с Мэлисом и Рэнсомом. Неконтролируемый гнев Мэлиса и взвинченность Рэнсома слишком напрягали бы меня. Мои собственные эмоции сейчас гораздо ближе к поверхности, чем обычно, и мне нужно пару минут в одиночестве, чтобы взять себя в руки.

Взглянув в зеркало заднего вида, я вижу машину Мэлиса прямо за собой.

После того, как Уиллоу уехала с женщиной, которую назвала своей бабушкой – за чем мы пристально наблюдали, – я и братья еще долго молча смотрели друг на друга, прежде чем Мэл кивнул головой в сторону наших машин, как всегда, взяв инициативу на себя. Теперь мы втроем возвращаемся домой – без того, за чем приехали.

Без Уиллоу.

Я снова и снова прокручиваю в голове ее слова, давлю на газ и методично перестраиваюсь на другую полосу.

Она видела видео.

И записку, которую я написал для Икса. В которой назвал ее шлюхой. Ничего не стоящей.

С самого начала мне не хотелось писать о ней такие слова. Но я знал, что это было необходимо. Мы все так думали. Икс зациклился на мысли, что Уиллоу должна быть доставлена к нему девственницей, и единственным способом отбить у него интерес к ней было лишить ее того, что он находил таким ценным. Превратить ее в ненужный мусор в его глазах.

Но это была просто уловка.

Для нас она никогда не была мусором. Или ничего не стоящей.

Уиллоу никогда не должна была узнать ни о чем из этого, но узнала, и теперь все сломалось, вышло из-под контроля, и от этого у меня неприятно зудит кожа.

Через какое-то время я теряю Мэлиса и Рэнсома из виду в зеркале заднего вида, возвращаюсь домой раньше них, заезжаю в гараж и глушу двигатель.

Даже просто зайдя на склад, я чувствую себя по-другому. Совершенно очевидно, что чего-то не хватает. Что-то не так. Может, это только у меня в голове, но я чувствую себя более опустошенным, чем раньше.

Мертвым внутри.

Как будто Уиллоу забрала весь кислород с собой, когда ушла.

Она вошла в нашу жизнь подобно бабочке, расправившей крылья и посеявшей хаос. Постепенно меняя положение вещей, она переписала очень многое в нашем повседневном существовании. Пока не запечатлела себя в нашей ДНК.

А теперь бабочки больше нет.

Странное ощущение, учитывая, как сильно меня сначала раздражало ее присутствие в нашем доме, и похоже, в то время я не осознавал, насколько привык к ее присутствию.

Однако я не успеваю углубиться в свои мысли, поскольку жуткую тишину на складе нарушает хлопок автомобильной дверцы. Секундой позже в помещение врываются спорящие друг с другом Мэлис и Рэнсом.

– Какого хрена с тобой не так, а? – требует Рэнсом. Колечко в его брови поблескивает, пока он надвигается на Мэлиса. – Почему ты просто не позволил мне сказать ей правду? Теперь она думает, что мы реально все это дерьмо о ней думаем. Она никогда не вернется!

– Я сделал это, чтобы защитить ее, – огрызается в ответ мой близнец. – Для нее небезопасно знать такие вещи. Только глубже затянули бы ее во все это дерьмо. Мы ведь это видео отправили, чтобы Икса от нее отвадить. А расскажи ты ей, снова сделал бы ее потенциальной мишенью.

– То есть, лучше пусть будет там одна и думает, что мы считаем ее шлюхой? – Рэн качает головой, поджимая губы. – Нет. Так нельзя.

– Но так, мать твою, лучше. – Татуированные пальцы Мэлиса сжимаются в кулаки. – Она была права. То, что она сказала у больницы, правда. Илья мертв, и угроза миновала. Нам больше не нужно за ней присматривать, потому что никто больше не копается в смерти Николая. А это значит, что теперь она в безопасности.

Рэнсом скрежещет зубами, становясь больше похожим на Мэла, чем обычно. Челюсти сжаты, гнев накатывает волнами.

Мне близко то, что он чувствует. Я сам по-прежнему не в себе. Все кажется каким-то… неправильным.

Я поворачиваюсь, чтобы подняться наверх, и братья следуют за мной, продолжая спорить.

– А как же то, о чем мы говорили? Как мы поклялись, что не отпустим ее? – вопрошает Рэнсом. – Ты там был, поэтому я знаю, что ты все помнишь.

– Да чтоб тебя, Рэнсом, – рычит Мэлис. – Ты прекрасно знаешь, что я просто не хочу, чтобы Икс использовал ее для своих больных идей. Подумай хоть одну гребаную секунду. Ты че, реально думал, что мы сможем оставить ее у себя навсегда? Правда считал, что такая девчонка впишется в нашу жизнь при нынешнем положении вещей?

У Рэнсома нет ответа на этот вопрос, но он все равно буравит Мэлиса взглядом, в его зеленых глазах полыхает ярость. Через некоторое время он, наконец, снова заговаривает.

– Ты сам себе врешь, Мэл, – бормочет он. – Это чушь собачья, и ты это знаешь.

Я позволяю им ругаться друг с другом в коридоре, а сам захожу в свою спальню, желая покопаться в компьютерах. Всякий раз, когда реальный мир становится слишком напряженным, сидение за клавиатурой помогает мне сосредоточиться и взять себя в руки. Помогает не скатиться по спирали в хаос и тьму, которые всегда таятся на задворках моего сознания и только и ждут шанса, чтобы нахлынуть и поглотить меня.

Но когда экраны моих компьютеров оживают, пульс тут же учащается, плечи напрягаются, и я сажусь прямее.

Потому что первое, что всплывает, – это сообщение от Икса, ответ на то, что я отправил ему ранее с видео Уиллоу.

Я открываю его, быстро бросая взгляд на Рэнсома и Мэлиса, которые все еще стоят в коридоре перед моей дверью.

– Мы получили ответ, – говорю я, повышая голос настолько, чтобы перекрыть шум их спора и привлечь их внимание. – Прекратите собачиться и идите сюда.

Рэнсом замолкает на полуслове, и они с Мэлисом оба поворачивают головы в мою сторону, мгновенно насторожившись. Потом заходят и встают за моим стулом. Я вывожу сообщение, и мы читаем его в тишине.

Сообщение короткое, и я барабаню пальцами по столу, пока просматриваю текст.

Совершенно очевидно, что Икс зол на нас за то, что мы сделали, и он знает, что мы «намеренно испортили ее». Но все же он не велит нам приводить ее к нему, так что, похоже, это сработало.

Все, что его волновало, – это ее девственность. Теперь она его не интересует.

Меня переполняет облегчение, и я откидываюсь на спинку стула, неслышно выдыхая. Мне было невыносимо видеть боль в глазах Уиллоу, зная, что она чувствовала ее из-за нас и того, что мы сделали. Но лучше пусть ее сердце будет разбито, пусть она презирает нас, чем Икс наложит на нее свои лапы. Он продал бы ее тому, кто больше заплатит, а она заслуживает гораздо лучшего.

В сообщении есть кое-что еще, и я снова смотрю на экран, перефокусируясь и продолжая читать. Поскольку мы не смогли доставить Уиллоу и испортили ее в процессе, Икс считает эту работу проваленной и говорит, что у него есть еще парочка заданий, которые мы должны выполнить, чтобы компенсировать принесенный ущерб.

Когда мы заканчиваем читать, Мэлис презрительно фыркает.

– Ну, конечно, у него для нас есть парочка заданий. Этот ублюдок даже не удосужился сказать, что за работа и сколько ее. Он просто хочет подольше нас на крючке держать.

– Это, безусловно, не самая лучшая новость, – соглашаюсь я, снова постукивая пальцами по гладкой поверхности стола и отсчитывая удары. – Но мы знали, что он не обрадуется, если мы бросим ему вызов.

– Ну, по крайней мере, наш план сработал, – вставляет Рэнсом. – Он больше не хочет Уиллоу.

В его голосе я слышу удовлетворение, а еще что-то глухое и тяжелое. Похожее на боль. Ведь несмотря на то, что наш план сработал и нам удалось защитить Уиллоу…

Мы ее потеряли.

7. Уиллоу

Я просыпаюсь, уткнувшись лицом в самую мягкую подушку, какую когда-либо ощущала в жизни. Будто бы лежу на облаке, но оно достаточно плотное, чтобы обволакивать мое лицо – нежно и бережно.

Понятия не имею, который час, в голове все как в тумане. Каждая клеточка моего тела измучена, все болит – особенно шея, хотя порезы на туловище и руках тоже ноют. Я с тихим стоном переворачиваюсь на другой бок и, моргая, смотрю в потолок.

Комната вызывает у меня недоумение, но я довольно быстро вспоминаю, что нахожусь в доме бабушки.

Моей бабушки.

Это точно не сон?

Меньше суток назад я даже не подозревала, что у меня есть живые кровные родственники. А теперь я познакомилась с бабушкой.

Я все еще не оправилась от этого открытия, и радость от обретения настоящей семьи немного омрачена воспоминаниями обо всем, что привело бабушку в больницу.

Несмотря на роскошную мягкость кровати, спала я плохо. Мозг продолжал мучить меня кошмарами, в которых Илья нависал надо мной, разрезал мою кожу и ощупывал мое тело. В своих снах я пыталась убежать, как делала и в реальной жизни, но его сильные руки хватали меня и тащили к огню, пока в воздухе витал густой запах дыма и обугленного дерева.

Я делаю глубокий вдох, испытывая облегчение от того, что в этой комнате больше пахнет лавандой и мебельным лаком, чем сажей и пеплом.

Какой бы удобной ни была кровать, я заставляю себя сесть. Хотя шторы задернуты, я вижу, как сквозь них проникает свет. Понятия не имею, какое сейчас время суток и как долго я спала, но не хочу просто лежать в постели весь день. А еще определенно не желаю снова засыпать. Только не сейчас, когда меня подстерегают ужасные воспоминания, – ждут, пока я закрою глаза, чтобы снова погрузить в этот кошмар.

Поэтому я откидываю одеяло и соскальзываю с матраса, замечая, что на стуле сбоку от кровати для меня разложена кое-какая одежда. Я беру ее и направляюсь в примыкающую ванную комнату, чтобы принять душ и одеться.

Ванная очень красивая, вся выложена блестящим кафелем и украшена декоративными элементами. Душевая кабина стоит отдельно от ванны, и обе они огромные. Все пространство едва ли не больше, чем вся спальня в моей квартире, и я на секунду останавливаюсь, чтобы осмотреться, все еще пытаясь осознать тот факт, что состою в родстве с человеком, у которого так много денег.

Над зеркалом горят лампочки, и тут я замечаю свое отражение. Лицо изможденное, губы поджаты.

Я выгляжу хуже, чем обычно.

Кожа бледная, но не как обычно. Теперь я почти похожа на призрака, выгляжу болезненно. Мои мягкие светлые волосы свисают прямыми прядями – они грязные, спутанные от пота, дыма и волочения по полу. Глаза слишком большие, а мешки под ними тяжелые и заметные.

Шрамы на шее темные и уродливые, сейчас они смотрятся еще хуже, чем когда я впервые увидела их в больнице.

Когда я раздеваюсь, то замечаю синяки и порезы, которые оставил мне Илья, вдобавок к тем шрамам, что уже были у меня после пожара, случившегося много лет назад.

Первого пожара, который я пережила.

А еще вижу татуировку, которую сделал мне Мэлис, прямо над левой грудью. Я сжимаю челюсти, пока смотрю на нее.

В ту ночь, когда он набил ее, я почувствовала, что она станет постоянным напоминанием о них. Я хотела этого – свидетельства, которое напоминало бы мне о том, что я не одинока, и что даже если наше совместное времяпрепровождение закончится, часть меня всегда будет принадлежать им.

Но теперь мне кажется, что все шрамы на моем теле – это следы чего-то или кого-то, кто причинил мне боль.

Я долго смотрю на тату, прослеживая взглядом в зеркале стилизованные двойку и четверку. Я до сих пор не знаю, что означают эти цифры и почему Мэлис выбрал их для меня, но, думаю, сейчас это не имеет особого значения.

«Все это не имеет значения, – с горечью напоминаю я себе, и в груди зарождается новая боль. – Для них это ничего не значило, так что и для меня не должно».

С силой встряхнув головой, я пытаюсь отогнать эти мысли. Вообще не хочу думать о братьях Ворониных. Чем скорее я смогу выбросить их из головы, тем скорее вернусь к нормальной жизни, какой бы она сейчас ни стала.

Я встаю под душ, полная решимости насладиться спокойствием в этой роскошной ванной комнате. Насадка для душа – одна из таких, которые я частенько видела в программах по благоустройству дома, которые так люблю смотреть. Напор воды идеальный, нагревается она до нужной температуры всего за несколько секунд.

В отличие от ситуации с моей квартирой, а именно лязгом труб и вечного ожидания.

На встроенной полочке в душе стоит несколько элегантных флакончиков, и я беру их, не торопясь мою голову, желая смыть с нее все следы пепла и сажи. Затем вытираюсь, морщась, когда мыло и горячая вода попадают на более свежие порезы, и после чувствую себя немного лучше.

Настоящим человеком.

Одежда, которую мне подобрала бабушка, не совсем подходит, будто кто-то просто угадал мой размер, но стиль не очень-то похож на мой. Льняные брюки с прямыми штанинами и рубашка на пуговицах. Они дороже и консервативнее всего, что у меня когда-либо было, но одежда чистая, а это все, что мне нужно.

Одевшись, я выхожу из спальни и осторожно ступаю в холл.

Едва закрываю за собой дверь, как тут же натыкаюсь на женщину, идущую по коридору.

– Ох, черт! – Я подпрыгиваю от неожиданности, прижимая руку к сердцу, а пульс сразу подскакивает. Похоже, я по-прежнему нервничаю из-за прошлой ночи больше, чем считала.

– Мне так жаль, – говорит женщина, и на ее лице возникает выражение досады. – Я не хотела вас напугать.

Она старше меня, но моложе Оливии, вероятно, ей под сорок. В руке у нее корзина с чистящими средствами, и, когда мое сердцебиение начинает замедляться до нормального уровня, я понимаю, что она, должно быть, горничная.

– Все в порядке, – говорю я ей. – Мне следовало быть внимательнее. Эм, вы не знаете, где моя… эм, где Оливия?

Она улыбается и вежливо кивает мне.

– Да, она внизу. Хотите проведу вас?

– О, нет, все в порядке. – Я быстро качаю головой. – Я не хочу мешать вам работать или типа того. Я сама ее отыщу.

– Как вам будет угодно. Просто дайте кому-нибудь знать, если вам понадобится помощь, – говорит мне горничная, а после продолжает свой путь по коридору.

Мне требуется пройти всего пару шагов в другую сторону, и я нахожу лестницу. Она широкая, с темными деревянными перилами по обе стороны, отполированными до блеска. Лестница покрыта роскошным ковром, выдержанным в бордовых и золотых тонах, и мне почти неловко наступать на него. Но я все же спускаюсь.

«Внизу» оказывается главным этажом в доме. Одна только прихожая больше, чем вся моя квартира, и над всем этим великолепием возвышается хрустальная люстра, отбрасывающая радужное сияние на стены и пол, когда солнечные лучи проникают в окна.

Стены со вкусом украшены произведениями искусства, картинами с изображением лугов и океанов, которые явно были выполнены опытными художниками.

Я осторожно пробираюсь по дому, стараясь не чувствовать себя незваной гостьей. Когда нахожу кухню, заглядываю туда и встречаюсь взглядом с другим человеком, который, скорее всего, тоже работает на Оливию. Он раскладывает продукты по корзинам.

Мужчина поднимает бровь, и я неловко машу ему и ухожу, прежде чем он успевает спросить, не нужно ли мне чего-нибудь.

Пройдя еще несколько коридоров, я нахожу гостиную и Оливию. Она сидит в кресле с книгой на коленях. Комната светлая, с большими окнами во всю стену, а с потолка рядом с окнами свисают растения.

Увидев меня, Оливия улыбается и подзывает к себе. Она оглядывает меня, задерживая взгляд на моей шее.

– Рада видеть, что ты проснулась, – говорит она. – Я как раз собиралась послать кого-нибудь проведать тебя и убедиться, что тебе ничего не нужно. Как тебе спалось?

– Не лучшим образом, – признаю я. – Не потому, что в комнате было неуютно, вовсе нет! – спешу добавить я, поскольку не хочу, чтобы она подумала, будто ее гостеприимства было для меня недостаточно. – Кровать, наверное, самая удобная в моей жизни. Дело… дело во всем остальном.

Она кивает.

– Понимаю. Ты через многое прошла. Было бы странно, если бы ты до сих пор не чувствовала последствий произошедшего.

Я с трудом сглатываю, ведь она права. Сейчас так много всего давит на мое сердце и разум.

Оливия одаривает меня еще одной мягкой улыбкой и указывает на диван, стоящий напротив того, на котором сидит она.

– Присаживайся, Розалин… то есть, Уиллоу. Устраивайся поудобнее.

Легче сказать, чем сделать, учитывая, что за всю свою жизнь я ни разу не была в таком шикарном месте. Когда я сажусь на плюшевый диван, он не скрипит и не стонет в знак протеста, как тот, что всегда стоял в моей квартире. Снизу не торчат пружины, а посередине нет промятых подушек.

Этот чертовски удобный, и я откидываюсь назад, стараясь наслаждаться, пока есть возможность.

Оливия внимательно наблюдает за мной, но не похоже, что она ожидает моему провала или вроде того. Напротив, она выглядит довольной, словно рада тому, что я освоилась.

– У тебя очень красивый дом, – неловко говорю я ей. – Я никогда раньше не была в таком потрясающем месте.

– Спасибо. – Она оглядывает комнату, откладывая книгу в сторону. – Я вложила в него много времени и усилий. Рада, что тебе здесь нравится. Я не хотела показаться назойливой, когда приглашала тебя переночевать, ведь мы только познакомились, но мысль о том, что ты вернешься в свою квартиру одна, меня очень обеспокоила. Я бы не пережила, если бы с тобой что-то случилось, а я бы по крайней мере не предложила тебе место для ночлега.

Я киваю, опуская взгляд на колени.

– Я ценю это. Было приятно проснуться и не чувствовать себя одинокой.

Когда я поднимаю на нее взгляд, она смотрит на меня добрыми глазами, и я слегка улыбаюсь ей в ответ.

Это все еще ужасно странно – глядеть на нее и понимать, что я смотрю в глаза своей бабушки. Той, о существовании которой я еще несколько часов назад даже не подозревала. Она уже сделала для меня больше, чем большинство людей в моей жизни.

– О! – внезапно восклицает Оливия, слегка пугая меня. – Вот же голова моя садовая! Ты, должно быть, умираешь с голоду. Давай-ка я организую тебе завтрак.

– Все в порядке. Это необязательно…

Прежде чем я успеваю запротестовать, она нажимает кнопку на стеклянной панели, встроенной в кухонный столик. Через несколько минут в дверях появляется мужчина, которого я видела на кухне ранее.

– Вы звали, мэм? – спрашивает он, почтительно склонив голову.

– Да, моей внучке нужно поесть, – говорит она. – Да я бы и сама не отказалась от чего-нибудь.

– Конечно, – отвечает он. – Чего пожелаете?

Он смотрит на меня, и я сразу напрягаюсь, не зная, что сказать.

– Эм… мне бы просто кофе, – говорю я. – И, может, какой-нибудь тост?

Черт, я не привыкла к подобным вещам. Это напоминает заказ в ресторане. Что, если я попрошу что-нибудь, чего у них нет? Конечно, кухня Оливии, вероятно, оборудована так же хорошо, как и весь остальной дом, но все же.

Оливия тихонько смеется, беря инициативу в свои руки.

– Принесите нам, пожалуй, те пирожные, что доставили сегодня утром, – говорит она мужчине. – Немного свежих фруктов. Тосты и яйца. – Она бросает на меня взгляд. – Ты ешь мясо?

– Э-э… да.

– И немного бекона, пожалуйста, – заканчивает она. – Подайте все это в столовую.

– Да, мэм, – говорит мужчина, снова кивая, а затем уходит.

Я все еще в шоке смотрю ему вслед, когда Оливия встает со своего места и жестом приглашает меня следовать за ней в столовую.

Мы идем по длинным коридорам, обшитым темными деревянными панелями, и я оглядываюсь по сторонам, рассматривая свежие цветы в вазах и произведения искусства. Для подобного богатого дома не может быть много декора. Мне нравится, как тут все обставлено.

Когда мы добираемся до столовой, Оливия проводит меня внутрь.

Стол вовсе не кажется длинным и не окружен огромным количеством стульев. Нет, он круглый, сделан из темного дерева. Скатерти на нем нет, а дерево блестит и слегка пахнет тем же цитрусовым лаком для мебели, который я ощущала повсюду в доме. В центре стола красуется красивое блюдо, в большой стеклянной вазе с водой плавают яркие цветы.

Я сажусь напротив бабушки, чувствуя себя здесь не в своей тарелке.

– Пионы, – произносит Оливия.

– Что? – Я в замешательстве поднимаю глаза.

Она улыбается и кивает на украшение в центре стола, которым я восхищалась.

– Пионы. Это одни из моих любимых цветов. Я каждый день срезаю их для этой вазы. Гости у меня бывают редко, но мне нравится, как выглядят цветы.

– Они прекрасны, – отвечаю я ей. – Я никогда раньше не видела ничего подобного.

– Да уж, представляю, как трудно найти свежие цветы в центре города, – говорит она.

Я фыркаю, а затем морщусь.

Черт, наверное, это было очень грубо с моей стороны.

– Да, – отвечаю я. – В моем районе не так уж много садов. Однажды я хотела вырастить цветы на подоконнике, но у меня не было времени ухаживать за ними.

Оливия кивает.

– У меня есть преимущество в лице очень преданного своему делу садовника. Иначе я бы тоже не смогла этим заниматься.

– Здесь живешь только ты? – с любопытством спрашиваю я ее. – Я имею в виду, ты живешь одна?

– Да. За исключением домашней прислуги. Как я упоминала вчера вечером, мой муж умер несколько лет назад.

– Точно, – бормочу я. – Очень жаль это слышать.

Оливия кивает. Затем опускает взгляд на стол, и на ее лице появляется грустное выражение.

– Спасибо. Мне… очень тяжело без него. Он был моим партнером во всем. – Она поднимает на меня взгляд, и ее карие глаза смягчаются. – Мне бы так хотелось, чтобы он дожил до этого момента. Узнал бы, что ты была жива и здорова все это время. Он так сильно тебя любил.

Сердце сжимается, а в груди тлеет чувство тоски по семье, которую я бы хотела иметь.

– Жаль, что я не была с ним знакома, – шепчу я.

Нас прерывают две женщины, входящие в комнату с подносами, полными еды. Они с привычной легкостью обходят стол и ставят передо мной чашку дымящегося кофе, а также маленькие керамические баночки с молоком и сливками. В центр ставят хрустальную сахарницу и тарелки с едой.

Боже, сколько же выпечки. Я не знаю и половины названий. Еще блюдо со свежими нарезанными фруктами. Кроме того, нам подают только что приготовленную яичницу-болтунью и два вида тостов – один намазан маслом, а от другого исходит пряно-сладкий аромат корицы. Одна из служанок ставит на стол тарелку с беконом и смотрит на Оливию.

– Вам нужно что-нибудь еще, миссис Стэнтон? – спрашивает она.

– Нет, все выглядит прекрасно, Амелия. Спасибо.